Последнее Лето

'Хорошо же тебя приложило'

Хорошо. А скоро приложит еще сильнее — ведь кроме зеркала препаратов от фантомной боли еще не придумали. Умирать вообще чертовски вредно для здоровья, особенно когда тело это помнит. В деталях помнит. До каждой гребаной порванной клеточки.

К черту. Все равно линейка кончилась, и все уже разошлись.

— Эй, Алиса! — я почти выдохнул это в лицо сонной девчонке. — Нужно поговорить.

Тяжелое, слегка пьяное веселье. Прокатывающееся болью в проломленных костях, в охваченным перитонитом кишечнике, засраном каловыми массами. Не моем — и моем одновременно.

А еще я знаю много умных слов.

— Чего тебе? — злой, жесткий, разочарованный взгляд. Ты ведь взбешена, Двачевская. А почему?

Я ухмыльнулся.

— Скорее чего 'тебе'. — злость. Приятная, обжигающая, и такая знакомая. — Смотришь, как на врага народа.

Усмешка. У нас обоих — кажется, еще миг, и на губах появится пена. Потому что боль всегда переходит в агрессию. Потому что доминант всегда давит доминанта.

— Я на тебя вообще не смотрю, кретин! — а в глазах — обида. Кристально чистая, только немного смешанная с непониманием. — Какого хрена тебе вообще надо?

Резкий рывок — девушка пытается стряхнуть мою руку со своей. Ухмылка — и нихера не происходит. Потому что я сильнее, дура. Рывок — и малолетку впечатывает в дерево, а руки задираются за голову, с кистями в одной ладони.

'Потому что нехуй одевать одни обтягивающие шорты с топиком без белья'

— Про сегодняшние танцы знаешь? — ухмылка. Я приблизился — не прижимаясь, но лицом к лицу, вдыхая запах.

А на лице у девчонки — оскал, немногим уступающий моему. Кажется, еще немного — и она взорвется, раскидав кровавые ошметки по всей полянке.

— А ты меня пригласить решил, еблан? — глаза горят, а вместо слов — шипение. И как только язые не прикусила. — Хуй те...

На лицо сама собой вылезла усмешка. Это лечится — ударами по почкам, а потом голове — аккуратно, чтобы не попортить личико. Жаль только, что я сюда не раскладывать ее пришел.

— Не надейся. — легко сжать руку, сжимающую ее кисти — до покраснения и тихого шипения. — Кто-то должен крутить пластинки. И кто-то — это ты.

А ведь на личике — разочарование. Как же, ее, такую красивую, и не пригласили, хотя она и собиралась отговариваться до последнего. Какое, сука, удивление.

— И схуяли я должна соглашаться? — наглый, жесткий взгляд. Так и хочется приложить лицом о ствол, а еще сильнее — ответить.

Но мы ведь не горячие мальчики, верно?

— Потому что я так решил. — улыбка. Уже не оскал — мы ведь приличные люди. — И потому что так ты сможешь покрутить нормальную музыку, а не ту хуету, что ставят каждый раз.

А ты, девочка, если не рокерша, то близко — слишком рано ты повзрослела, не приобретя мозгов, чтобы не заслушиваться рассчитаной на именно таких идиотов музыкой. И на гитаре любительски ты играешь совсем не просто так.

Прогибайся — иначе мне придется тебя сломать.

— Я не хожу на танцы. — легкое, уже почти пропавшее сопротивление. Уязвленная гордость, нашедшая подкинутую лазейку, вцепилась в нее зубами. Ты ведь не на детские танцы пойдешь, а покрутить ту музыку, которая нравится именно тебе. И совсем не потому, что тебя заставили. Вовсе нет.

— Значит, сделаешь исключение. — я улыбнулся, и легко сократил дистанцию до совсем минимальной. Губы застыли напротив губ, и я прекрасно чувствовал ее дыхание. — Жду на танцах в десять.

Резко расцепить руки — и отойти. Резким шагом, не убегая, но достаточно быстро, чтобы она не успела прийти в себя. Не сможешь ты пересилить себя и не прийти — ведь сначала тебе придется мне отказать. А догонять для того, чтобы сказать, как кто-то тебе безразличен... Она слишком горда для этого. И умна, возможно.

А еще я успокоился достаточно, чтобы спокойно прийти на завтрак и даже что-то съесть. В конце-концов, то, что мой кишник нашпиговало осколками, еще не повод сдохнуть от голода. Да и блевать я не должен. Вроде бы.

На завтраке я сел к зеленоволосой девочке. Продолжать общение с Алисой сейчас не стоило, я и без того ее загрузил, а больше свободных отрядных столов не было.

— Ты не против, если я сяду? — от визита в музыкальный клуб по бегунку остались только мимолетные воспоминания, так что я начал нейтрально. В конце-концов, знаю я о ней довольно мало.

Девушка улыбнулась.

— Со мной мало кто хочет садиться, так что садись конечно! — она дернулась. — Ой, я не имела в виду, что ты из тех мало кого, но...

Скорость речи зашкаливает — и явно отстает от мозга. И ведь это не ее родной язык, и это чувствуется — регулярно не хватает дыхания на окончание фразы, и случайные паузы из-за недостаточного словарного запаса. Знакомо.

— Я понял, Мику. — не стоит ей так уж волноваться. — Приятного аппетита.

Девушка... Хотя какая она девушка, девочка, не смотря на возраст, ярко улыбнулась.

— Спасибо! И тебе. — в ее тарелке не было рыбы, но насыпана двойная порция пюре. Забавно — похоже, не один я не люблю местную кухню. Она поймала мой взгляд и улыбнулась еще шире.

— Я люблю пюре. Особенно с котлетой — забьешь, перемешаешь, посолишь — вкусно. Но не с рыбой, они ее портят. Как так можно готовить рыбу? Хороший же продукт, но... — девочка осеклась. Господи, да с какой же скоростью ты говоришь? — Но можно же приготовить вкуснее!

Конец получился смазанным. А ведь ты комплексуешь, девочка. Точнее, не столько комплексуешь, сколько хочешь поговорить — и от этого постоянно совершаешь ошибки. Перегибаешь, слишком сильно волнуешься, пытаешься вместить все, что хочется сказать, в одно предложение — пока тебя слушают. В какой же изоляции ты росла, интересно.

Предположительно — похожую на мою.

— Можно, но им за это не платят. — я вздохнул и покачал головой. — Кстати, меня попросили подготовить технику к сегодняшним танцам. Не знаешь, там все очень плохо?

Мику улыбнулась, засмеявшись в кулачек. Правильная реакция. Сергей, можешь поставить себе зачет по мимике. А потом выбросить зачетку нахрен, потому что в главном ты только что провалился.

— Техника тяжелая. — девушка кивнула. — Но я недонастроила вчера, совсем чуть-чуть, но нужно будет правильно подключить, и...

Я кивнул. Все с этим понятно — сделано чуть меньше, чем ничего, а что сделано — сделано не так, и проще переделать. Ну, в том числе за этим меня и послали. С работой разобрались, изучаем девушку дальше. Даже не палочкой — так, простенькое прощупывание. Уж очень не хочется ее трогать.

— И много ты в своем клубе сидишь? — неловкая, кривоватая реплика — то, что ей нужно сейчас. Говорить выверенными значениями можно только с тем, кого изучил.

— В целом — да. — грусть ясная и четкая, как и смущение. А теперь сложим два и два... — Но зато я всегда рядом с инструментами! Если мелодия придет в голову, я всегда могу ее записать.

Бинго, девочка-оркестр. И мелодии придумываешь, и играешь на куче инструментов, и поешь на крайне высоком уровне... Это ведь вовсе не пластинка была, когда мы с Алисой в клуб зашли. Сама пела, верно?

— Ты случайно профессионально этим не занимаешься? — укол в молоко — и попадание. Слишком четко у тебя дернулись плечи, слишком явно погрустнела уперла взгляд в пол.

— Да. — Мику покачала головой. — А это очень заметно?

Что бы ответить... Само по себе, если не присматриваться...

— Очень. — я улыбнулся. — Ты слишком красиво поешь и играешь, чтобы это не стало профессией.

Мику вздохнула.

— Это же ничего не меняет, да? — да ты же сейчас заплачешь, милая.

Я вздохнул. Расчет окончен — слишком легкой оказалась загадка, слишком уж активно мне впихивали ключ от нее. Японка, певица-профессионал... Это, знаете ли, приговор. Потому что контракт, и золотая изоляция. Очень удобная, очень профессионально сделанная клетка. Мне вот интересно, малыш, чего стоило твоим родителям отправить тебя в советский лагерь, да и в лагерь вообще? Точнее, кем они стали, что смогли потянуть такое.

— Нет, Мику. — я покачал головой. — Тут все равны.

Просто некоторые — равнее других. Все, как завещал товарищ Оруэлл, запрещенную книгу которого я в детстве спер из настольного ящика отца, взяв очень случайно забытый ключ.

Мы еще немного поболтали перед тем, как разойтись, но мне на ее счет уже практически все было ясно. Вопросы, правда оставались. И главный из них — 'что с этим делать'?

* * *

Техника оказалась даже тяжелее, чем я думал — одни колонки весили килограммов под тридцать, и были жутко неудобными для переноски, а нормальную тележку, похоже, зажмотили. Давать Мику таскать тяжести я не собирался, к тому же девушка и без того была загружена работой — это от меня требовались только мышцы, а от нее — мозг и умения. В общем и целом, за пять ходок от музыкального клуба к площади мы все-таки справились. Потом технику требовалось настроить, но пока этим занималась Мику, у меня неожиданно появилось свободное время, так что я решил помочь Славе. Девушка говорила что-то про гирлянды, так что я пошел в то место, где они храняться.

— Что значит еще ничего не готово? — мягкий голос Слави, теперь явно с трудом удерживающейся от того, чтобы закричать, я услышал задолго до того, как вошел в клубы радиолюбителей.

— Извиняюсь, но это не моя вина — я уже сто раз говорил, что гирлянда сломана. — похоже, Шурик уже привык отбиваться от чужих претензий, потому что голос был более чем спокойным и даже пофигистичным.

— Из-за чего весь сыр-бор? — Славя и Шурик резко обернулись, почти пронзив меня взглядами, и я поднял руки в защитном жесте. — Технику на площадь перетащили, Мику сейчас настраивает.

Вздохнув, Славя кивнула и улыбнулась.

— Хорошо. — она покачала головой. — Проблема в том, что кое-кто только сейчас сказал, что гирлянды порвались, и подвел коллектив!

Шурик вздохнул.

— Славя, как ты думаешь, я маг или чародей? Гирлянды порвались в труху, перепаять не выйдет. Не за день, по крайней мере. — было видно, что признавать свое бессилие ему неприятно.

Я задумался. Так, значит гирлянды... Погодите-ка. А ведь на прошлых танцах и электроника поломалась.

— Шурик, а что случилось с гирляндой? — мне даже стало интересно.

Парень мрачно посмотрел на меня.

— Ураган случился. — он вздохнул. — Технику почти залило, повезло еще, что убрать успели и не сгорела, а гирлянды мало того что изорвало, так еще и залило. Там одна целая лампочка на десять разбитых.

И наверняка косяк это общий, но виноватых нет — прогноз не удался, что тут сказать. Хотя интересно, кого в стрелочники назначили.

— Понятно. — я кивнул. — Гирлянды отменяются. — я присмотрелся к оборудованию клуба. Огромное количество пояльников, лампочек... Стоп. Лампочек? — Шурик, сколько времени тебе надо, чтобы спаять из лампочек что-то, отдаленно похожее на светомузыку?

Провода у них есть, лампочки тоже, спаять в подобие гирлянды с фильтрами... Не стробоскоп, конечно, и не диско-шар, но за неимением лучшего — сойдет.

— Часа три, может немного больше. — он задумался. — Нужно будет собрать еще пару частотных фильтров, один сглаживающий...

Я окончательно перестал понимать, что он говорит, но раз говорит уверенно — пусть.

— Я в технике не то что ноль, а отрицательная величина. — я покачал головой. — Так что— для дилетантов. Что тебе нужно из того, чего тут нет?

Шурик, явно уже ушедший в себя, раздраженно посмотрел на меня.

— Достань ярких лампочек, чем ярче, тем лучше. — он задумался. — И покрась как минимум в два цвета. Только чтобы краска свет не гасила!

Два... Мда. Не густо. Но какие еще красители я тут найду? Зато дешево и сердито.

— Понятно. — мы переглянулись со Славей, и пошли к выходу. — Сделаю.

Шурик только кивнул, уже что-то чертя в блокноте. Было понятно — его лучше не отвлекать. Талант погрузился в работу.

— Славя, знаешь, где тут можно надыбать ламп? — девушка недоуменно на меня посмотрела.

— Надыбать? — черт. Совсем забыл следить за речью — я бы еще на луркоязе говорить начал.

— Достать. — я покачал головой. — Прости, жаргон.

Почти вырвалось привычное 'сленг', но это прозвучало бы еще более неуместно.

— На складе точно есть запас. — Славя задумалась. — Ольга сейчас занята, так что просто скажем ей вечером.

Логично. Вряд ли она будет протестовать против нецелевого использования ламп — срыв мероприятия она не одобрит с куда более высокой вероятностью.

— Тогда я пока сбегаю за марганцовкой и зеленкой. — они то в медпункте точно должны быть. — Встретимся у клуба, сразу и покрасим.

— Хорошо. — Славя кивнула и ушла на склад, а я побежал в медпункт. К счастью, до него было не особенно далеко — к площади, и повернуть налево. Лагерь, при всех своих размерах, был построен по довольно простой схеме, и, взяв за точку отсчета пощадь, заблудиться в нем было почти невозможно. Конечно, дома было удобнее, благо каждая улица и авеню пронумерованы, но и так не плохо.

Медпункт, небольшое, крепкое здание был, при всех своих плюсах, маловат и крайне хреново оборудован. Десять коек, дверь в личную комнату медсестры, рабочий стол, заваленный бумагами и запоминающийся только огромным количеством ящиков. Радует разве что биксы, да и сам столик с инструментами — видно, что подбирались любовно, с толком и растоновкой. Жалко только, что все закрыто по ящикам и прикрыто, ничего толком не рассмотреть, но я поробую. Шприцы радуют — полный ассортимент игл и насадок. А еще — пинцеты и скальпели. Красота. Из заметного оборудования — весы, наклееный на стену ростометр, да пара стоек с колбами и препаратами. Разве что освещение хорошее, но... Ладно. В общем и целом — хорошо. Красиво так, со вкусом и пониманием обставлено. Даже ларингоскоп вон лежит. А еще радует чемоданчик под столом — крепкий, стальной и явно правильный. Даже интересно, что именно в нем хранится. Вряд ли особые ампулы, скорее нормальные хирургические инструменты на крайний случай. Я еще не видел местную медсестру, но я ее уже уважаю.

Только тут до меня дошла одна странность. Собственно, это все хорошо, даже очень, но где, собственно, дефибриллятор? Как бы я не разглядывал кабинет, самой рутинной и необходимой машинки не находилось. Или это действительно глубокое средневековье, или его просто засунули куда-то далеко. В любом случае, мне что-то резко расхотелось делать глупости. Тут ведь даже нормальной реанимации не будет, похоже. Так и закопают, если мне вдруг сильно не повезет.

— Нравятся мои инструменты, пионер? — сзади раздался бархатистый, но при этом очень приятный, голос.

Я вздрогнул и повернулся. Женщина лет тридцати пяти на вид, не больше, внимательно смотрела на меня, улыбаясь краешками губ. Верхние пуговицы и медицинского халата, и одетой под него блузы были расстегнуты, открывая более чем прекрасный вид на грудь, да и сама по себе одежда, явно специально ушитая, как перчатка облегала женскую фигуру. Я выдохнул, с трудом оторвал взгляд от того, что под него намеренно подставляли, и заставил себя смотреть ей четко в глаза — не ниже и не выше.