— Я еще не знаю, — вздохнула я. — Только я как раз и выясняю, кто тут собственно при чем. Ну так можно ваш паспорт посмотреть? Поверьте, лично вам от этого только польза.

— Вы проходите тогда, — посторонилась она. — Чай будете?

— С удовольствием, — согласилась я, вспомнив, что уже почти два, а у меня с утра маковой росинки не было.

Я разделась, Аня провела меня на кухню, налила чая и выставила большой поднос с домашним печеньем.

— Пристрастилась вот во время беременности, спасу нет! — кивнула она на него. — Я ведь как тростиночка была.

— Будете, — с уверенностью матери десяти детей (ха-ха!) успокоила ее я. — Родите, и снова вес скинете.

— Ваши бы слова да богу в уши, — тяжко вздохнула она. — Я сейчас принесу паспорт, располагайтесь пока.

Печенье оказалось на удивление вкусным — нежное, рассыпчатое, оно просто таяло во рту. Неудивительно что Анечке оно нравится. Повезло ее мужу, в наше время жена, умеющая классно готовить — музейная редкость, право. На секунду из глубин памяти всплыло милое личико моей любимой подружки, Маруськи, столь вероломно предавшей меня. Кулинарка она была отменная.

"Сгинь", — холодно велела я ее призраку. Прощать я такое не научилась. Я слишком разумна — если человек совершил такой поступок раз, что ему мешает поступить так второй раз?

Еще в пятнадцать лет у меня сформировалась собственная теория. Я назвала ее "синдромом испорченной розетки". Представьте, собрались вы погладить юбочку, включаете утюг, а от розетки вас как приложит разрядом тока. Согласитесь, глупцов совать в ту же розетку штепсель второй раз не найдется, за исключением мазохистов. Она неисправна, неужели неясно!

И тем не менее люди ежедневно совершают это. Начальники терпят подчиненных — тунеядцев, клятвенно заверяющих что вот это было в последний раз. Жены надеются на исправление пьющих или гулящих мужей. Глупо, ей богу. Розетку — то еще можно починить, ну а горбатого только могила исправит.

— Вот, смотрите, — вернувшаяся Анечка положила передо мной свой паспорт. — Только и вы расскажите что за история поподробнее, ладно?

— Аня, в наше время меньше знаешь — лучше спишь, — рассеянно предостерегла ее я, открывая паспорт и сличая его данные с анкетой второй Усольцевой.

Дата рождения совпала полностью, адрес был другой. Лже — Усольцева проживала на Свердлова.

Однако!

— Погодите, — снова сказала Аня. — Раз я как — то оказалась впутанной в эту историю, я должна знать чем мне это грозит!

— Логично, — кивнула я. — Насчет того чтобы на вас это не отразилось — сейчас подумаем, а пока посмотрите-ка.

И я ткнула ее в паспорт и анкету.

— Видите? Мошенница откуда — то точно знает дату вашего рождения. То есть она вас знает, ваши данные она не от фонаря взяла.

Аня повертела лист анкеты и протянула:

— Действительно.

— Вспоминайте, вы должны ее знать, — твердо заявила я.

— Да хоть режьте, не знаю я ее! — расстроилась девушка. — Если б я ее помнила, неужто не сказала б! У меня ж ребенок, мне неприятности не нужны!

Я задумалась.

— Паспорт свой вы точно не теряли? Я смотрю он у вас новый, в 2001 году получен.

— Правильно, тогда вышел указ о смене паспортов, я его получила в обмен на старый и как видите он при мне.

— Подруги может его просили? — снова напирала я. — Припомните, ситуации разные бывают.

— Да нет же! Никому в руки я его не давала, он при мне всегда! — твердо ответила Аня.

— Как хотите, — пожала я плечами. Потом вынула визитку и положила на стол. — Если что вспомните, звоните. Спасибо за чай.

— Погодите, — остановила она меня. — А ко мне больше никто не придет? Я ведь одна пока живу, муж на заработках, а вы тут на меня страху нагнали.

Я посмотрела на нее, задумалась, после чего решительно полезла во внутренний карман куртки, достала свой паспорт, и протянула его ей.

— Возьмите. А я возьму ваш на пятнадцать минут, отсканю его и привезу обратно.

— Хорошо, — она взяла мой паспорт, протянула свой и переспросила: — А что мне это даст?

— Доказательство что ты не верблюд, — вздохнула я, вспомнив как закончились мои попытки оправдаться перед Зыряном.

Домой я не поехала, заскочила в ближайший компьютерный клуб и отсканировала странички Аниного паспорта. После чего съездила, отдала его и забрала свой, села в машину и недолго думая полетела на Свердлова.

Дверь мне открыл респектабельного вида мужчина и учтиво спросил:

— Чем могу быть полезен?

— День добрый, — торопливо поздоровалась я.— Мне бы Анну Усольцеву.

— К сожалению, она уже съехала, — развел он руками. — Она тут квартиру снимала.

— Мужчина, вы извините меня ради бога, я наверно покажусь излишне настойчивой в своих вопросах, но она у меня очень крупную сумму заняла, — вздохнула я с отчаянием на лице. Отчаяние было непритворным — на моих глазах оборвалась последняя ниточка как — никак.

— Ах вон оно что! — участливо воскликнул он. — То — то она и съехала гораздо раньше срока! А казалась такой приличной девушкой! Спрашивайте, я конечно отвечу, только вот рассказать вам нечего.

— Может от нее остались какие — то вещи, записи? — ни на что не надеясь, поинтересовалась я.

— Увы, милая дама, абсолютно ничего, — подтвердил мужчина мои опасения.

— А квартиру она часом не через агенство снимала? В смысле договор был подписан?

— Разумеется, — с готовностью кивнул он. — Мне он ни к чему, если вам поможет, могу подарить.

— Буду очень признательна, — благодарно улыбнулась я.

Мужчина на секунду скрылся в квартире, после чего вынырнул оттуда с листком в руке.

— Спасибо огромное, — проговорила я, принимая у него из рук договор об аренде.

— Удачи вам в поисках! — напутствовал он меня при прощании.

Я сбежала по лестнице, вышла из подъезда и развернула листик, на ходу читая его. Что — то меня в нем здорово смущало, какое — то несоответствие. Сейчас бы сравнить с Аниным паспортом, только вот скан на дискетке, без компьюдера никак. Придя к такому выводу, я рванула домой.

По пути меня одолевали депрессивные мысли.

Все, я отработала все ниточки, до которых смогла додуматься. Осталось только бегать по городу с большим изображением лже — Усольцевой и приставать к народу, не знает ли ее кто. Уж не знаю откуда она взялась, только было абсолютно ясно — она мошенница, с самого начала планировавшая обобрать братца. И настоящего в ней — только ее лицо. А пока еще компьютерные полицейские программы не умеют проводить поиск по фотографии.

Приду домой — сяду у порога и хорошенечко выревусь.

А пока я набрала номер Зыряна и дождалась, пока он не возьмет трубку.

— Привет, это Марья. Надо встретиться.

— Привет, брачная аферистка! — жизнерадостно отозвался он. — Сейчас не могу, дела у меня.

Судя по плеску воды, гомону мужских голосов и девчачьему визгу дела у него были — водку в сауне пить.

— Очень важно. По делу, которым ты меня грузанул. Надо дополнительную инфу.

— Так— так— так, — призадумался он. — Результаты есть?

— И да и нет. Ищу я твою Анечку, так что давай подробности при встрече.

— Сам не могу, Марья, дела, не брошу ведь я все. Могу только тебя с Женькой свести.

— С кем — кем?

— Ну с братцем этим придурочным, — пояснил он.

— Да так даже лучше будет, — обрадовалась я. — Давай его телефон или там адрес.

— Не, Марья, я лучше ему твой сотовый дам, лады? Насколько я знаю — ему тоже сейчас некогда, найдет время, перезвонит через пару дней. Ну все, пока.

И он бессовестно отключился. Злая как сто чертей я сунула сотовый в карман и поехала дальше. Времени у них нет! А у кого оно вообще есть?

И у меня — меньше всего!

Добравшись до дома, я воткнула кофеварку у себя в спаленке и уселась у компа. Открыла с дискеты скан паспорта, сравнила с данными на договоре об аренде и потянулась за телефоном. Номера и серии паспортов были разными!

— Корабельников, это Лис!

— Ну? — выжидательно буркнул он.

— Пробить можешь личность человека по номеру паспорта?

— Эх, Лисищщща, корыстная ты! Нет чтобы позвонить и сказать — приходи, мол, Витька, на ужин при свечах!

— Будет тебе ужин, — отмахнулась я, — ты на вопрос ответь!

— При свечах? — обрадовался он.

— И даже со стриптизом, — буркнула я.

— Ух ты! Давай сюда своего человечка тогда!

Я продиктовала, и Витька отключился.

Пока он там пробивал, я сидела, тупо пялилась в пространство, чувствуя как тяжелое, черное отчаяние заполняет каждую клеточку моей души. Моя интуиция просто вопила о том, что ничего информативного мне Витька не скажет. И тогда будет все.

Тренькнул телефон, и я с радостью схватила трубку.

— Магдалина? — услышала я слегка неуверенный голос.

— Женя, ты? — обрадовалась я. По моему разумению именно такой голос должен быть у недотепы — братца.

— Нуу, вообще то я Саша, — с некоторой обидой протянул голос.

— Какой такой Саша? — с раздражением протянула я.

— То есть ты меня уже и не помнишь? — уже с неприкрытой обидой вопросил голос.

— Молодой человек, я важного звонка жду, мне в угадайку играть некогда! — отрезала я и положила трубку.

Терпеть не могу таких глупых игр — позвонит какой — нибудь фикус, которого я видела два года назад на чьих-то именинах и начинает — ах, угадайте, кто я такой. Реакция на это у меня всегда одна — вариация на тему "да пошел ты" и конец связи.

Телефон запиликал через пару минут.

— Любовь моя синеокая! — услышала я голос Витьки.— Нет такого паспорта!

— Как нет? — тупо переспросила я.

— А вот так — нет и все тут!

Я помолчала, слегка соображая.

— Вить, но паспорт этот везде предъявлялся, где нельзя и где можно, как такое могло быть?

— Вот что, голуба, рассказывай-ка мне, во что ты вляпалась! — рявкнул на меня Витька.

— Да ни во что! — чувствуя подступающую истерику, по-детски крикнула в ответ и бросила трубку.

Рыдала я на этот раз долго. В какой — то момент я поймала себя на том, что хожу по комнатам и сквозь слезы бормочу: " Господи, ну зачем же ты так со мной... не надо, я больше не перенесу, пожалуйста..." Я понимала что мне нельзя впадать в истерику. Что мне нельзя безвольной тряпкой валяться у порога, смакуя свое горе. Однако отчаяние, скрутившее меня, заслонило все другие мысли. Краем сознания я уцепилась за единственную здравую мысль — это не лечится. Это надо просто пережить...

И я надралась. Подошла к бару, налила полстакана коньяка, мерзость конечно, но крепче ничего не нашлось. Полчаса я после этого сидела обхватив живот, уговаривая взбунтовавшийся желудок все же удержать необходимые мне градусы. После чего хлопнула оставшиеся полстакана. Это меня и вырубило.

В последующие пару дней я просыпалась, напивалась до бесчувствия и снова падала на кровать. Иногда оглушительно верещал дверной звонок, я кое — как спускалась, надеясь на доброго ангела, который скажет что все в порядке, но это всегда была Оксана со своим лекарством. Верите — нет, но я ее в эти дни практически возлюбила. Я была слаба, абсолютно раздавлена своим горем, и это был единственный человек, который заботился обо мне, как мог. Когда я вяло отталкивала лекарство, говоря что деньги в банке и мне нечем сейчас оплатить, Оксана отмахивалась, мол, ты лечись, потом рассчитаешься. Она мне давала то, что мне было так необходимо мне в тот момент — хоть какую — то заботу и внимание ко мне. Однажды она пришла, выставила передо мной баночку и велела:

— Пей, девонька, прямо при мне. Потом поговорим.

Я хлебнула ее отварчика, на секунду у меня закружилась голова, словно я нырнула в ледяную воду, мороз продрал меня до костей, а по позвоночнику пробежала огненная струя.

— Похорошело? — требовательно спросила она.

— Брр, — встряхнулась я. — Ты чего туда намешала?

— То же самое только в двойной дозе, чтоб на ноги тебя поставить.

— Спасибо, — я и в самом деле была ей признательна. Я наконец очнулась.

— В зеркало гляделась? — не отставала она.

Я машинально посмотрела на себя в зеркало напротив и признала — гаже я еще себя не видела. Немытая, помятая, опухшая. А уж запашок я так понимаю от меня...

— Помоюсь, — буркнула я. — Накрашусь и парик одену. Чего вообще к ребенку пристала?

Оксану слегка перекосило — я забыла, что в ее возрасте мои двадцать восемь нелегко простить.

— Дитятко! — зло процедила она. — Как людей в гроб вгонять да по тюрьмам гноить так она взрослая, а как самой хвост прижали, так за погремушку схватилась?

Я молчала. Сказать потому как нефиг было. Все так.... И Оксану я чуть было случайно в гроб не вогнала и братца ее лихо посадила.

— Ладно, Оксан, — примиряющее наконец сказала я. — И я тебе сделала много плохого, и умираю я по твоей вине. Я тебя тогда вылечила, ты меня сейчас на ноги ставишь. Баш на баш, так сказать. Чего теперь — то ты от меня хочешь?

Оксана ссутулилась, поерзала и спросила:

— Ты про кольцо — то помнишь? Уж дюже оно мне нужно, Марья. Бог с ней, гламарией, но без кольца мне хоть в петлю лезь...

— Прости, — я устало потерла глаза. — Что — то я совсем из времени выпала. Я хоть сколько пьянствовала — то?

— Да два дня, почитай третий сегодня. Я ведь как ты первый день за баночкой не явилась, начала тебе названивать, да только какое там, короткие гудки и все тут, видать трубку неправильно положила. Ну я посидела — думаю, мало ли что случилось, а лечение прерывать нельзя. Подхватилась да к тебе. А тут ты — еле языком ворочаешь, в лицо ткни — из ушей бормотуха польется.

— Коньяк я пила, а не бормотуху, — пристыжено заявила я, и зачем-то добавила : — Хеннеси.

— Да хоть Хренесси — дело прежде всего! — обозлилась она.

— Оксана, все я поняла, — твердо сказала я, — берусь за ум. Сколько я тебе должна за лекарство?

— Две баночки по обычной цене и за сегодняшнюю двойная цена.

— Хорошо, завтра за лекарством поеду и тебе долг завезу.

— Планы — то какие на сегодня?

— А черт его знает, — тяжко вздохнула я. — Наверно к нашим пора наведаться, к Пелагее думаю заехать.

— Не советую, — быстро сказала Оксана. — Ты еще может, оправишься, а Пелагея такая сплетница, всем растреплет, что у тебя силы больше нет, вовек потом клиентуры не увидишь.

— Что значит нет силы? — удивилась я. — Да, у меня нет волос, это минус 20 процентов, я больна, это еще 50, да с похмелья, но это некритично, быстро пройдет. Людей принимать не могу, понятно, однако на себя сил хватит!

Оксана помолчала, глядя на меня с жалостью, после чего непривычно мягко сказала:

— Пошли в меня фризом.

— Чего? — удивилась я.

Фриз — это моя разработка, новые технологии в действии. Заклинание, мгновенно замораживающее органику. И не очень энергоемкое, кстати.

— Ты пошли, пошли, — настаивала она.

— Хорошо, — пожала я плечами и метнула в нее фризом — у меня это до автоматизма доведено. И ничего не произошло...

Недоуменно нахмурившись, я снова кинула в нее фриз. И снова — ничего. Оксана не заморозилась, а я даже не ощутила в себе ни искорки силы. И зерен фриза — мерцающих голубоватых капелек — я создать не смогла. Я махала на Оксану пустыми руками.