Призраки прошлого

— Извини, пропустили.

— Извини, пропустили, — передразнивая собеседника, пробурчал Розенштейн. — Хорошо хоть удалось замять это дело с ментами, черт бы их побрал. И Вершка приручить, сдал он все-таки Лифшица. Как не упирался, старый козел, а сдал. В следующий раз вторым будет мой человек, и все будет по-моему! — воскликнул он громко, с силой ударив ладонью по ограждению. — Глаз с репортёра не спускайте, — добавил он зловеще.

— Это само собой, — быстро ответил Рахмет. — Пока ничего особенного не делает. Никуда не лезет. Живёт у Колесниковых.

— Кстати, кто они ему?

— Да никто. Похоже, приехал отдохнуть просто.

— Ну, а Самарина не может он прятать у Колесниковых? — предположил Розенштейн.

— Мы весь дом вверх дном перевернули — ничего.

Я вздохнул с облегчением, "охрана" сработала железно, а лже-менты побоялись признаться начальству, что испугались призраков в подвале.

— Что ещё делает? — громко зевнув, поинтересовался Розенштейн.

— Ну, шлюху эту трахает. Иногда на катере катает, иногда в кафе водит. Быдло.

Меня передёрнуло от отвращения, безумно захотелось влезть наверх и дать в морду Рахмету. Розенштейн захихикал:

— Давно надо было Вершку рога наставить. Слишком он зазнался. Да я такой гений, такой великий режиссёр, а за собственной бабой уследить не может.

— Странно, что он до сих пор его не пришил, — задумчиво проговорил Рахмет. — Я бы давно ему яйца оторвал, а этот старый пердун слепой что ли? Или виды имеет на этого смазливого репортёришку?

— Да не слепой, выгодно ему так...

Я затаил дыхание, наконец, узнаю, почему Верхоланцев так расположен ко мне.

— Ах ты, зараза! Шпионишь за мной! — услышал я чей-то вопль совсем рядом, и тут же кто-то схватил в железные тиски мои ноги.

Я изо всех сил начал извиваться, но не вовремя вернувшийся хозяин номера с силой потянул меня к себе, размахнулся кулаком. Я увернулся, успев перехватить его руку. Он яростно набросился на меня, как дикий зверь. Мы сцепились, упали на пол, перекатываясь по узкому балкону, колошматя друг друга. Я отчётливо представил картину маслом — вся гостиница сбежится на шум драки, в том числе Милана, Верхоланцев, тут же заявятся Розенштейн с Рахметом. Я буду долго объяснять, зачем я оказался в гостинице, что я тут делал. А "тётя Роза" поймёт, что я подслушал их разговор с Рахметом.

С удвоенной силой я начал выворачиваться из тесных объятий противника. Схватив за волосы, долбанул пару раз о бетонный пол, и когда нападавший обмяк, я вскочил на ноги и бросился стрелой к выходу, вылетев в коридор, я огляделся — пусто! Быстрым шагом направился к лестнице. За спиной послышался шум распахнувшейся лестницы и топот ног. Не оборачиваясь, я ринулся вниз, перескакивая через три ступеньки, оказавшись в фойе, молниеносно вырвался наружу и ринулся вниз по улице. Я бежал так, что дал бы фору любому олимпийскому чемпиону по бегу. Перехватило дыхание, я на секунду остановился, оглянулся — улица была совершенно пустынна. Я с трудом отдышался и не спеша направился вниз — туда, где виднелось зеркальная поверхность моря.

Я вышел к набережной, и остановился заворожённый. Рассветало, словно театральный занавес, приподняв край иссиня-чёрных облаков, первые лучи солнца пролились жидким золотом на вспененную лёгким ветерком морскую гладь. Словно космический корабль, готовый взвиться ввысь, на фоне бархатного, подсвеченного изнутри неба, прорисовался гордый силуэт маяка. Мне почему-то на ум пришли слова из старого детского мультика "Паровозик из Ромашкова", сказанные персонажем, который озвучивал великий Георгий Вицин: "Да, но если мы не увидим рассвет, мы опоздаем на всю жизнь". Меня с детства мучили эти слова, что за рассвет имелся в виду? Когда нужно встретить его, чтобы не опоздать?

Большинство людей не замечают ни рассветов, ни закатов, их жизнь представляет собой мгновенный прыжок из материнской утробы в могилу. Подходя к концу, они понимают, что опоздали на целую жизнь, свою жизнь. Какой рассвет надо увидеть, чтобы не опоздать? Встретить его, мучаясь мыслью о том, как создать нечто гениальное — живописный шедевр, гениальные стихи, изобретение, которое даст человечеству нечто принципиально новое. Или строя планы о встрече с неземной цивилизацией? В детстве я увлекался фантастикой о полётах в космос. Это казалось таким близким, таким реальным. Но человечество так углубилось в земные, низменные проблемы, что перестало мечтать о полётах. Мы не смогли выйти даже за пределы солнечной системы.

Я вспомнил о людях, которые проводят свою жизнь под толщей морской воды, в странном городе, выстроенным для смертельного реалити-шоу. Отвыкшие от солнечного света, они не знают ни рассветов, ни закатов, ни звёзд, дышат затхлым воздухом, пропитанным гниением. Но им нравится так жить. Зачем же рисковать жизнью ради этих людей, почитающих за счастье жалкое, но предсказуемое существование в концлагере. Для которых важнее всего "уверенность в завтрашнем дне"?

Солнце поднялось выше, раскрасив облака крупными, алыми мазками, мне почему-то напомнило платье Миланы. В голове зазвучали строчки стихов Евтушенко:

Любимая, спи... Мы — на шаре земном,

свирепо летящем, грозящем взорваться, —

и надо обняться, чтоб вниз не сорваться,

а если сорваться — сорваться вдвоём.

Да, я же собирался встретиться с Мельгуновым, огляделся — в метрах ста шла высокая чугунная ограда, за которой высился каменный особняк, конечно, поменьше размером, чем дворец Фонтенбло, но своей помпезностью ясно напоминающий его. Я глубоко вдохнул свежего морского воздуха и направился к воротам. Взглянул на часы — шесть утра, а, значит, вероятность, что мегазвезда не спит, очень мала. Но заглянув за ограду, с радостью обнаружил ярко освещённые окна, нажал на кнопку домофона, там что-то пробулькало, и хриплый мужской голос грубо спросил:

— Что?

— Олег Верстовский, у меня назначена встреча с Игорем Евгеньевичем.

Это походило на авантюру чистой воды. Мельгунов, естественно, меня не приглашал. Все, что произошло на съёмках, могло быть плодом моего буйного воображения. Я постоял пару минут, покачиваясь с пяток на носки. Отругал сто раз себя матерными словами за глупость, уже собираясь направиться к остановке трамвая, как домофон ожил:

— Ждите.

Через пять минут, показавшихся мне вечностью, на ступеньках особняка возник шкафообразный охранник, затянутый в тёмный костюм. Он медленно прошествовал по дорожке, отпер дверь, и бесцеремонно ощупал меня, когда я оказался рядом.

— Оружие имеется? — хмуро пробурчал он.

Я покачал отрицательно головой, и чуть заметно улыбнулся. Если не талант, то охрана Мельгунова была на мировом уровне.

Охранник провёл меня в прихожую, которая сразу задавала тон всему дому — ковёр с неярким восточным орнаментом на полу, по углам старинные вазы, изящная люстра. Я взглянул мимоходом в большое зеркало в бронзовой раме с затейливыми финтифлюшками и чуть не расхохотался от своего комичного вида, так не вписывающегося в шикарный интерьер: разорванная в драке рубашка, разбитая губа, небритый, лохматый.

По широкой лестнице мы поднялись наверх, охранник остался в коридоре, а я вошёл в гостиную, больше смахивающую на музейный зал, чем на жилую комнату. Все поражало кичливой роскошью. Изысканный лепной декор на стенах и потолке. Мебель на позолоченном, резном каркасе. Вычурные светильники, больше напоминавшие ювелирные украшения, чем источники света. Вдобавок массивная хрустальная люстра. Обильное количество живописных полотен с пейзажами и портретами. По углам ниши со старинными вазами, или мраморными статуями.

В огромном камине, облицованном малахитом, весело трещали дрова. Я заметил у стены белый концертный рояль с небрежно брошенными на крышке нотами. Окна плотно драпировались тяжёлыми портьерами с золотыми шнурами. Сам хозяин в малиновом халате вальяжно развалился на широком диване, здесь же возлежал Ромочка, положив голову ему на колени.

Увидев меня, Мельгунов сделал знак охраннику, тот поклонился и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. На изящном столике с отполированной до нестерпимого блеска деревянной столешницей, как на параде выстроилось множество бутылок и один бокал. По-видимому, Ромочке, как и гостю, выпивка не полагалась. Мельгунов нежно провёл рукой по волосам дружка, тот встрепенулся, сонно приподняв голову. Медленно встал и важно, с достоинством вышел из комнаты. Мельгунов не предложил мне сесть, но решив, что премьер — не король, и стоять в его присутствии совершенно не обязательно, я нахально плюхнулся в кресло.

— Что за сделку ты хочешь мне предложить? То есть, не ты, а твой Хозяин, — без предисловий спросил я.

Мельгунов сморщил нос от моей невоспитанности, взял со столика бутылку, налил себе в бокал. Пригубив, поставил обратно и, смерив меня взглядом с ног до головы, ответил:

— Выполнить кое-какую работу.

— И что это?

— Ты должен убить Верхоланцева.

На какое-то время я потерял дар речи. Хотя быстро проанализировав сказанное, понял, что это совершенно предсказуемое предложение.

— Слушай, но ведь Верхоланцев — твой учитель, друг. Он сделал из тебя звезду. Как ты можешь так...

— Верстовский, если ты пришёл читать мне нотации, то зря теряешь время, — холодно отчеканил Мельгунов. — Или соглашаешься, или...

— Или что?

— Неужели ты до сих пор не понял? Потеряешь Милану навсегда. Кстати убрать Верхоланцева в твоих интересах. Милана станет богатой вдовой, тебе достанется все состояние её мужа — деньги, имение.

— Мне это будет особенно нужно, когда я буду пребывать в тюрьме, — саркастически возразил я. — Пожизненно. И протяну там недолго.

— Это твои проблемы, как замести следы.

— Слушай, Игорь Евгеньевич, а давай я укнокаю Розенштейна? По крайней мере, у меня такие плохие отношения с ним, что мне припаяют неумышленное убийство в состоянии аффекта, и я получу немного.

Мельгунов с таким отвращением взглянул на меня, что захотелось расхохотаться.

— Душа этого холуя меня не интересует. Мне нужен Верхоланцев, — холодно произнёс он, не оценив моего юмора.

Я чуть заметно улыбнулся и спросил:

— Слушай, Мельгунов, а это ты Северцева того? Ну, признайся.

Мельгунов презрительно скривился и пробурчал:

— Верстовский, ты надоел. Ты всем уже надоел, всей группе. Тебя не выгнали по одной-единственной причине. Потому что я этого не хочу, — сделав акцент на местоимении "я" надменно произнёс он. — Одно моё слово и ты бы вылетел со съёмок, как пробка из бутылки.

— Даже так? Может, я Милане тоже не нужен? Так за каким чёртом я буду стараться?

— Нет, ей ты нужен. Она влюблена в тебя, как кошка.

— Господи, что ты понимаешь в женской любви, — издевательски ухмыльнулся я.

— Верстовский, не строй из себя хрен знает кого. Ты что думаешь — главную роль играешь? — неожиданно резко воскликнул премьер. — Нет, мой милый. Тебя снимали только на средних и дальних планах. А потом монтажёры постараются, соединят тебя и крупные планы Северцева. Твоей фамилии даже в титрах не будет. Тебя взяли, потому что фигура твоя чуть-чуть напоминает Северцева. Ты понял, обалдуй?

Он вдруг резво вскочил, вытащил из комода рулон, который оказался красочной афишей и, развернув перед моим носом, торжествующе изрёк:

— Видишь? Игорь Мельгунов, Григорий Северцев и Милана Рябинина в фильме "Призраки прошлого"! И крупно: "Последняя роль Григория Северцева"! Так что, зря ты старался изображать гениального актёра. Этого никто не оценит. Никто!

Я понял, Мельгунову страстно хотелось унизить меня, втоптать в грязь. Это выглядело ужасно смешно, по-детски.

— Слушай, я ведь могу тебе помочь, — проговорил я спокойно, давая понять, что выходка собеседника меня совершенно не задела. — Избавить от твоей зависимости от Хозяина. Провести ритуал.

— Зачем? — зло рассмеялся он. — Зачем? Благодаря этой связи я имею самый высокий гонорар в стране, все вот это, — он обвёл широким жестом шикарную гостиную. — И не только. Кстати, если согласишься, тоже сможешь заполучить подобное. Так сказать, попасть в `high society'.

— А где гарантия, что в то же самое время, когда я буду убивать Верхоланцева, кто-то другой не убьёт Милану? Откуда мне знать, может быть, ты заключил сделку с кем-то ещё?

— Хочешь рискнуть, Верстовский? Ну-ну.

— И как мы зафиксируем наш договор? Кровью подписываться? — стараясь не показать виду, с иронией спросил я.

— Не юродствуй, — презрительно скривился Мельгунов. — Обычная подпись, авторучкой. Впрочем, это пустая формальность. Ты сам это понимаешь. И не вздумай сообщать Верхоланцеву или устраивать инсценировку его гибели. Я все равно узнаю, умер он или нет. У тебя есть сутки.

Он достал из-под диванной подушки свиток и протянул мне.

— Мельгунов, мне ведь удавалось спасать Милану. Почему ты думаешь, что я не смогу делать этого и дальше? А? Если я спрячу её на время, твой Хозяин заберёт тебя в ад, и все закончится.

Мельгунов усмехнулся, и, поиграв свитком, с металлом в голосе произнёс:

— Хватит торговаться. Ты не на базаре. Или ты принимаешь мои условия, или проваливай. Тебе удавалось спасти Милану, потому что силы Ада ещё не набрали всей мощи. Когда придёт время, ты ничего не сможешь сделать.

— Тогда возьми и сам убей Верхоланцева. С помощью этих самых сил Ада, — предложил я насмешливо. — Зачем тебе я? Или тебе нужно отдать две души? Жертвы и его убийцы?

Мельгунов бросил свиток рядом и, откинувшись на спинку дивана, процедил сквозь зубы:

— Так ты пришёл издеваться. Убирайся вон, ублюдок.

— Я согласен, — быстро сказал я.

Мельгунов, пристально вглядываясь в моё лицо, протянул свиток. Затейливая вязь неведомых мне значков вдруг превратилась в читабельный текст, который совершенно чётко предписывал мне убить Верхоланцева в течение двадцати четырёх часов. Строчки на чистом русском языке странно, пугающе смотрелись на пожелтевшем пергаменте. Я достал авторучку и поставил подпись.

Я вышел из особняка в растерзанных чувствах, доплёлся до остановки трамвая и уселся на скамейку. Солнце уже довольно сильно припекало, в голове роились чёрные мысли. Мельгунов загнал меня в ловушку, капкан захлопнулся, мне не убежать. Будто откуда-то издалека я услышал пиликанье мобильника. Взглянул на дисплей — звонили от Кастильского.

— Олег Янович, господин Кастильский вас ждёт. Это очень важно, — в голосе Матильды Тихоновны, гувернантки потомственного колдуна, я впервые услышал беспокойство.

Я хотел отправиться пешком, но мгновенно вспомнил, что Кастильский живёт на самой окраине города, а бессонная ночь меня здорово утомила. Я плюхнулся обратно и полуприкрыл глаза.

— Ой, извините, — услышал я женский голос. — Вы — Олег Верстовский?

Передо мной стояло двое подружек, одна повыше, худенькая, шатенка, с длинными волосами по плечам, другая — пампушечка с короткой стрижкой. Не спрашивая разрешения, они пристроились рядом, и пухленькая с придыханием пролепетала: