Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Олег, здесь нельзя курить, — услышал я голос Лифшица.
Я непонимающе воззрился на него, с трудом переходя от своих мыслей к реальности.
— Затушите сигарету, — повторил он.
Я, наконец, понял, что он сказал, скомкал окурок и оглянулся в поисках мусорной корзины, но ничего не нашёл, а кидать на пол в студии, не хотелось. Начал бродить между столиками, вышел в коридор в поисках сортира. Увидев стилизованное изображение мужика, хотел открыть дверь, и вдруг услышал голос Верхоланцева, идущий из комнаты напротив:
— Все нормально, Давид. Все нормально.
— Дима, не забывай, ты мне сильно задолжал, — послышался голос Розенштейна. — Ты говорил с ним на эту тему?
— Нет пока. Поговорю.
— Что значит — поговорю? — голос Розенштейна звучал очень раздражённо. — Ты должен был с самого начала ему сказать! Без этого наша сделка не действительна! Запомни! А если он откажется, дальше платить ему будешь из своего кармана! После того, как Северцев коньки отбросил, я горю, как свеча. Ты это понимаешь?
— Кто же виноват, что он преставился? А, Давид? — поинтересовался ядовито Верхоланцев.
— Никто не виноват, — зло буркнул продюсер. — Ох, Дима, мне ещё надо с ментами дело уладить. Господи Иисусе, как мне все это надоело.
Послышался скрип открываемой двери, и я шмыгнул в туалет. О ком говорили продюсером с режиссёром? Наверняка, обо мне. Интересно, и в чем таком я должен участвовать? Значит, Розенштейн согласился платить мне такую ставку неспроста. И придётся отработать её. Очень надеюсь, что не в борделе.
Я вернулся на площадку, где уже поменяли освещение, передвинули камеру к одному из столиков. Милана переоделась в другое платье — блестящее, обтягивающее её прелести, как змеиная кожа. Надо просто быть педиком, чтобы не хотеть эту женщину. Я сел за столик, как было нужно по сценарию.
— Так, Милана, все то же самое, что с Северцевым, — рядом возник Верхоланцев. — А ты, итальянский мачо, сыграешь нам на балалайке, — произнёс он с издёвкой, обращаясь ко мне. — Ну чего уставился? Тебе, Верстовский, не итальянских мафиози играть, а быдло с сохой. Соберись.
Тоже мне Отелло хренов. Будто я давал повод. Специально затащу Милану в постель, чтобы стареющему индюку было, за что меня ревновать.
Милана вышла из служебного помещения, села за мой столик. Закурив тонкую сигарету, хорошо поставленным голосом спросила:
— Франко, когда ты, наконец, оставишь нас в покое?
— Никогда, — ответил я. — Малышка, что ты нашла в этом ублюдке?
— Не смей говорить о нем так! Ты его мизинца не стоишь! Он лучше тебя во всем. Талантливый пианист и честный, порядочный человек!
— Я тоже талантливый, — я усмехнулся. — Никто в Чикаго, может быть, во всех Штатах, не умеет так артистично вскрывать сейфы. И раньше тебя устраивала моя нечестность. Я грабил банки только ради тебя. И мог в любой момент завязать. Мне ведь многого не нужно. Ты знаешь. Но тебе нравилось находить утром букет свежих орхидей и вазочку со свежей клубникой. Даже зимой. Ты сможешь обойтись без этого? — спросил я насмешливо, откидываясь на спинку кресла. — А также без финтифлюшек с бриллиантами, изумрудами, рубинами, шикарного Кадиллака и дорогого белья?
— Обойдусь, — спокойно сказала Милана. — Франко, я больше не люблю тебя. Ты должен это понять. Я не кукла, не вещь, которой ты можешь безраздельно владеть. У меня есть чувства, душа, наконец. Ты должен с этим считаться.
— У меня тоже есть чувства и душа, — я взял Милану за руку, стал нежно целовать тонкие, нервные пальцы, что не предусматривалось в сценарии. — Люблю тебя так, как никто никогда не будет любить.
Милана чуть заметно растерялась от моей отсебятины, но быстро нашлась. В глазах зажёгся неподдельный интерес.
— Если ты меня по-прежнему любишь, то отпустишь, — сказала она по сценарию.
— Никогда в жизни! Я его пристрелю.
— Даже, если ты его убьёшь, не сможешь вернуть меня! — произнесла Милана свой текст. — И закончишь свою жизнь на электрическом стуле!
— Белла, ты бы с удовольствием посмотрела бы, как меня на нем поджаривают? А?
— Я этого не говорила.
— Но представила. В твоей любви ко мне всегда был элемент садизма. Тебе нравилось меня мучить. До смерти.
— Стоп! — крикнул Верхоланцев.
Я встал из-за столика и мрачно проговорил, делая вид, что смущён:
— Извините меня за самодеятельность. Этого больше не повторится.
— Дурак ты, Верстовский, — проговорил главреж снисходительно. — Именно так и будем снимать. Кирилл, приготовься, — обратился он к оператору. — Повторить сможешь? — спросил он уже меня.
Я кивнул, сел за столик. Возле Миланы суетились гримёры, поправляя грим взмахами больших кистей. Я не понимал, зачем это делать, она выглядела сногсшибательно. Я объяснялся в любви на глазах её мужа-режиссёра, мысленно заключив себя и Милану в цилиндр с зеркальными стенами, в которых отражались только мои чувства. И ощущал необыкновенную лёгкость и гармонию. Мы повторили весь диалог, я дошёл до слов любви, взял её руку и опять стал нежно целовать.
— Стоп! — заорал Верхоланцев, заставив меня вздрогнуть. — Откуда посторонние на съёмочной площадке! Немедленно убирайтесь!
В дверях нарисовалось двое рослых широкоплечих молодцов в сопровождении Розенштейна, выглядевшим на их фоне карликом.
— В чем дело, Давид? — удивился Верхоланцев.
— Мельгунов приехал. Быстро все организуй для съёмок. Он долго ждать не будет.
— Пошёл он в задницу! — проорал Верхоланцев. — Пусть уматывает обратно на свои Канары, ублюдок!
Розенштейн, схватив его за рукав, отвёл в сторону, они начали громко ругаться. К нам подскочил перепуганный, иссиня-бледный как покойник, Лифшиц и быстро, запинаясь от волнения, пролепетал:
— Милана Алексеевна, останьтесь. Олег, вам придётся выйти.
— Может мне домой уехать? — поинтересовался я с долей иронии.
— Нет-нет, вы можете понадобиться. Не уходите далеко.
На лице Миланы появилась брезгливая гримаса. Продолжив линию её взгляда, я обнаружил в проёме двери брюнета в гавайской рубашке, с накинутым на плечи розовым пиджаком с набивным рисунком из цапель. Он нежно держал за руку смазливого белобрысого юношу с еле пробивающимися усиками, одетого в тёмную рубашку с ярко-алыми всполохами,
— Быстро освободить помещение! — услышал я чей-то зычный голос. — И проветрить! Немедленно! Почему дерьмом воняет?
В середине площадки возвышался бугай в мешковатом костюме и тёмных очках. Безумно хотелось сказать, что до того, как на площадке появились новые персонажи, воздух был приятный и вполне свежий. К брюнету подскочил кто-то из обслуживающего персонала с серебряным подносом, на котором стояла фарфоровая чашечка и высокий стакан с ярко-оранжевой жидкостью. Мельгунов манерным движением снял чашечку и поднёс к губам. Вокруг него засуетилась куча народа.
— Убрать всех фотографов! — гаркнул один из сопровождающих Мельгунова орангутангов. — Быстро!
Мельгунов аккуратно поставил чашечку на поднос и, нежно взглянув на юношу, медленно пошёл в сторону громко матерящихся режиссёра и продюсера. Остановился поодаль, и, наклонив голову, понаблюдал за их бурным диалогом.
— Дмитрий Сергеевич, дорогой, я так рад тебя видеть! — заявил он, вызывая тошноту наигранностью.
Верхоланцев замолчал и, бросив гневный взгляд на Мельгунова, процедил сквозь зубы:
— Кажется, Игорь Евгеньевич, ты сильно болен. Или я ошибаюсь?
— Да, я был очень болен. И документ имеется, — сказал Мельгунов с придыханием, доставая из кармана расфуфыренного пиджака сложенный лист. — Посмотри, тут все. Очень надеюсь, что тебя это удовлетворит.
Верхоланцев выхватил из рук Мельгунова бумагу, развернув, пробежал глазами. Было видно, он на взводе. Готов разорвать бумажку на мелкие клочки и бросить в физиономию новоприбывшего премьера.
— Ну что, Дмитрий Сергеевич, — поинтересовался Розенштейн. — Надеюсь, конфликт улажен? Отлично. Всех посторонних прошу освободить помещение! — громогласно приказал он.
Я не стал испытывать терпение неожиданно явившийся с Канар мегазвезды и вышел в коридор.
— Игорь Евгеньевич приехал! — услышал я восторженный шёпот.
В дверь лезли дамочки всех возрастов и комплекции, пытаясь заглянуть внутрь.
— Ой, какой красивый! У меня голова кружится. Улыбнулся! Посмотри. Боже, какая улыбка. Сплошное очарование. Боже, я сейчас в обморок упаду. Какой магнетизм, энергетика.
Переодевшись в джинсы и рубашку, я решил прогуляться по павильону. Заметив вывеску с надписью "Бар", направился по стрелке. Арочный проход закрывала металлическая ширма. Заметив, что она приоткрыта, проскользнул внутрь. Оказавшись в коридоре, освещённым мягким светом, я поразился великолепию интерьера — пол, выложенный мраморной плиткой, стены обшиты темно-бордовым гобеленом, с плакатами, стилизованными под рекламу начала прошлого века. Медленно прошёл дальше, ожидая окрика: "Посторонние на площадке!", но меня никто не остановил.
Коридор закончился уютным баром. Около высокого окна, представлявшего собой аквариум с зелёными, бурыми водорослями и стайками яркоокрашенных тропических рыбок, стояло несколько столиков и высоких табуретов. Я никого не обнаружил за стойкой, но, кажется, бармен ушёл только что, оставив несколько бутылок и шейкер.
Решив подождать его, присел за столик. Вытащив сценарий, начал просматривать, стараясь читать все, не только то, что было подчёркнуто жёлтым маркером — мои реплики.
Лёгкий шум привлёк моё внимание, будто по потолку полз здоровенный червь или удав, осыпая штукатурку. Машинально обернулся, заметив загримированного под зомби человека в замусоленном костюме. Он утробно прорычал и бросился на меня. Великолепная реакция позволила избежать жутких крюков — продолжение рук, которыми он собирался вцепиться в меня.
— Ты что, очумел?! — я вскочил на ноги.
Схватив высокий табурет, отшвырнул шутника в сторону. Он свалился на пол, и начал барахтаться, но быстро вскочил на ноги. Мерзко ухмыляясь, направился ко мне. Что за хрень тут снимают?! Я не слышал стрекота камер, не заметил ни одного осветительного прибора.
Я ринулся обратно к выходу, и похолодел от ужаса — тускло отсвечивая металлом, проход закрывали массивные ворота. Я начал колотить в них, кричать. Мёртвая тишина. Развернулся, прижавшись спиной к ледяному металлу.
Глава 6. Допрос
Я огляделся по сторонам, пытаясь найти хоть какое-то оружие. В углу валялся красный баллон. Одним прыжком оказался рядом, и, схватив его, размахнулся, что ей силы припечатал по башке урода. Держа наперевес смятый баллон, я уже прощался со своей молодой жизнью, когда услышал скрип отодвигаемой ширмы, нащупал щель и выскочил в коридор. Прижавшись к стене, отдышался, подождал, пока сердце хоть немного успокоиться и решил вернуться к съёмочной площадке. Подлетел к выходу в кафе и чуть не столкнулся с Миланой. Ярость мгновенно испарилась, и я как можно спокойней поинтересовался:
— Закончились съёмки?
— Нет. Мельгунов стесняется, — скривившись, произнесла Милана. — Пойдём что-нибудь выпьем. Достал он меня.
— А здесь есть куда пойти-то? — спросил я.
— Спрашиваешь.
Милана провела меня по узким, извилистым коридорам, освещаемым лишь тусклыми лампочками, а я удивлялся, как она уверенно ориентируется в этом лабиринте. Мы оказались на стилизованной улице, застроенной домиками с балюстрадами, на которые вели деревянные лестницы. Разъехались двери под неоновой вывеской, и мы прошли в кафе, уставленное массивными столами и лавками.
Я с облегчением вздохнул, когда увидел совершенно обычно выглядевших людей. Слышался тихий гул, висел сигаретный дым. Милана уверенно направилась в самый дальний конец помещения, распахнула дверь — я чуть заметно вздрогнул, вновь увидев за панорамным окном зелёные и бурые водоросли, в которых резвились блестящие рыбки.
— Пойду куплю что-нибудь, — предложил я.
— Возьми мне стакан апельсинового сока, пожалуйста.
Когда, мы удобно расположились за столиком, Милана с укоризной взглянула на мой стаканчик с виски и строгим тоном предупредила:
— Олег, не напивайся. Нам сегодня работать и работать придётся.
— Мне нервы надо успокоить, расслабиться, — объяснил я.
— Чего это вдруг? Мы только начали, а ты выдохся уже? Привыкай, по шестнадцать-восемнадцать часов сниматься. Это тяжёлый труд, а не развлечение.
— Я не от съёмок устал. Зашёл в бар, а на меня какой-то урод напали. Я еле выбрался, поцарапал рожу, руки.
Она внимательно взглянула на меня и спросила:
— Что за урод? Может быть, тебе в медпункт сходить?
— Все в порядке. Я хотел в тишине и покое почитать сценарий. Только сел, появился человек с руками-крюками и напал на меня. Думаешь, я несу бред? — поинтересовался я, пытаясь оценить по выражению лица Миланы, верит она или нет.
Она нахмурилась, пригубила сока и спросила:
— Это не съёмки были? Точно?
— Не знаю. Камер, софитов или техперсонала я не видел. Но рожа у него была загримирована под что-то жуткое, одет в замусоленный костюм. Ну как для фильмов о зомби делают. Что за чертовщина здесь происходит?
— Не знаю, Олег. Место тут, честно говоря, странное. Лучше бы ты не ходил один. Ты плохо ориентируешься, а я знаю, куда можно, а куда нельзя проходить. Сейчас Мельгунов уедет, и мы опять начнём снимать. Приготовься. Господи, как он мне надоел! — вырвалось у неё с тихим стоном. — Носятся с ним, как с писаной торбой.
— Мегазвезда европейского уровня, — продемонстрировал я осведомлённость.
— Олег, прошу тебя! — воскликнула с болью в голосе Милана. — Зажравшийся, зазнавшийся, разжиревший боров! Ведёт себя так, будто все его глубоко достали. Ты знаешь, сколько его съёмочный день стоит?
— Пару тыщ, — предположил я.
Милана зло рассмеялась.
— Одиннадцать тысяч! Он за эту роль получит миллион! Появляется на площадке по большим праздникам. Но за каждый день получает. Репетировать терпеть не может. Сразу в кадр, что сыграть — не важно.
— Его публика любит, особенно женщины. Когда он приехал, бабы лезли со всех сторон, охали, ахали. "Игорь Евгеньевич выглядит потрясающе, у него такая энергетика и магнетизм", — добавил я, передразнивая фанаток.
Милана так тяжело вздохнула, будто у неё сердце разрывалось от тоски. Выпила сок и только потом, собравшись с силами, проговорила:
— Ему женщины до фонаря. Ты видел, с кем он приехал?
— С приятелем, — осторожно сказал я.
— Ага. С приятелем, — ехидно повторила Милана. — Таскает его везде за собой — в каждый фильм, спектакль. Если Ромочка не получит роль, Игорь Евгеньевич работать не будет. Мерзкий ублюдок.
— А тебе в эротических сценах сниматься придётся с Игорем Евгеньевичем.
— Хвала небесам — не придётся! — театрально воздев руки, изрекла она.
— Постой. Я видел в сценарии кучу таких сцен. Твоя же героиня уходит к нему по большей любви. Как же так? Или вы уже все сняли?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |