Призраки прошлого

— Ладно, перерыв и будем снимать.

Мельгунов удивительно резво вскочил с дивана и, приблизившись ко мне, прошипел прямо в лицо:

— Ты помнишь о нашем уговоре?

— Помню, конечно, — спокойно ответил я.

— Ну, так, когда ты это сделаешь? Времени осталось совсем мало. Или Милана тебе не дорога?

Каков мерзавец? Не терпится ему рассчитаться с главрежем.

— Дорогой Игорь Евгеньевич, все будет так, как мы договорились, — проронил я, делая вид, что снимаю пылинку с его плеча.

Он брезгливо отшатнулся и, задрав нос, прошествовал в коридор.

— Олег, слушай, что я тебе скажу, — подошёл ко мне Верхоланцев. — Когда мы снимать будем, быстро пройдёшь сюда — вон, там меловая отметочка есть.

— Так меня совсем видно не будет, — непроизвольно вырвалось у меня.

Верхоланцев хитро улыбнулся и, снизив тон, объяснил:

— Мы не на ту камеру будем снимать, а вон на ту — видишь в углу. Но, т-с-с, это секрет. Ну, ты сам понимаешь, Игорь Евгеньевич знать не должен.

Я представил, в какой ярости будет премьер, узнав, что его будут снимать боком. Очень сильно Мельгунов достал Верхоланцева, если главреж решил использовать такие ухищрения. Когда вернулся Мельгунов, мы отсняли эту сцену и тут же начали репетировать следующую. Мегазвезда не заметил сюрприза, который ему подготовили. Теперь в комнате появилась Милана, в простом домашнем платье в синий горошек она выглядела словно королева, я залюбовался ею.

— Винченто, в чем дело? Почему ты не хочешь вернуть Франко деньги за клуб? Мы в состоянии рассчитаться с ним.

— Белла, дорогая, — проронил Мельгунов так устало, будто каждое слово давалось ему с большим трудом. — Я не собираюсь выбрасывать на ветер деньги, которые зарабатываю таким немыслимым трудом.

— Но Франко помог нам! Он заплатил долги клуба, когда нас хотели выбросить на улицу!

Мельгунов снисходительно улыбнулся, налил в бокал из графина янтарно-коричневого напитка, и, подержав в ладонях, сделал глоток.

— Ты слишком драматизируешь ситуацию, дорогая. Вовсе не так все было плохо. Мы могли обойтись без его помощи. Франко нужны деньги, чтобы вытащить своего обожаемого покровителя, дона Марчиано, из тюрьмы. Неужели я буду давать деньги на освобождение главы мафиозного клана? Это было бы просто несправедливо и нечестно.

— Ты просто должен вернуть долг, — повторила Милана и её глаза вспыхнули гневом, сделав более очаровательной.

— Не уговаривай меня. Я не буду помогать этому мерзавцу.

— Тогда я сама выпишу чек, — отрывисто бросила Милана, подошла к секретеру и, выдвинув ящичек, вытащила тонкую книжечку в синей обложке.

Мельгунов ухмыльнулся и торжествующе заявил:

— Дорогая, такое благородство делает тебе честь. Но ты же знаешь, что счёт у нас общий. Как только Франко выйдет отсюда с чеком, я позвоню в банк и сделаю заявление, что чек подделан и полиция арестует твоего бывшего любовника.

— Я пойду, — произнёс я последнюю реплику и развернулся, чтобы выйти.

Но команды главрежа не последовало, вместо этого я услышал голос Миланы:

— Франко!

Я обернулся. Милана стояла посредине комнаты с изящной отделанной перламутром шкатулкой в руках. Приблизившись, она воскликнула, волнуясь:

— Вот, надеюсь, этого хватит.

Я взял шкатулку, открыл и растерялся, совершенно не помнил, что за реплика шла дальше, но вдруг меня осенило:

— Белла, я не смогу продать эти драгоценности, меня тут же арестуют за воровство. Спасибо, не надо.

— Винченто, насколько я помню, ты говорил, что у вас была договорённость с Франко. Если ты не сможешь вернуть долг, я возвращаюсь к нему. Правда? — спросила Милана, бросив взгляд на премьера. Мельгунов, открыв рот, непонимающе смотрел на неё. Только полный ступор от непредсказуемо развивавшихся событий помешал ему заорать, что все пошло не по сценарию, а Розенштейна рядом не оказалось. — Франко, скажи, у тебя остались хоть какие-то чувства ко мне? — спросила она, уже обращаясь ко мне, глядя в глаза.

Я взял её за руку, поцеловал и прошептал:

— Я люблю тебя больше жизни, как прежде.

Отставив шкатулку, она положила мне руки на плечи.

— Тогда я ухожу с тобой! Ты согласен? — это звучало прекрасно.

Уж импровизировать, так импровизировать до конца. Я прижал её к себе, жадно впившись в губы.

— Стоп! Снято, — услышал я, наконец, окрик главрежа.

Оторвавшись от Миланы, я в изумлении взглянул на него, перевёл глаза на опешившего Мельгунова, который открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная из воды, не в силах произнести ни звука.

— Э, как это снято? — премьер с большим трудом сумел выдавить из себя шипящие звуки. — Мы так не договаривались! Это не сценарию! Немедленно все переснять! — заорал он в бешенстве.

— Всё, всё! Молодцы! — не обращая внимания на вопли мегазвезды, известил Верхоланцев и захлопал в ладоши. — Печатаем!

Милана потащила меня по коридору, втолкнула в гримёрку и сунула в руки объёмистый пакет:

— Вечером в ресторане гостиницы "Жемчужина" банкет по поводу окончания съёмок. Это маленький подарок. От меня.

Я неуверенно повертел пакет, распаковал, вытащил часы на металлическом браслете.

— Спасибо. Не стоило, Милана, — промямлил я в растерянности.

— Господи, какой ты ребёнок! — обвила мою шею руками и прижалась к губам. — Я же тебя так люблю!

Она счастливо рассмеялась.

Я приехал к гостинице вечером, на город опустилась кромешная тьма, как бывает только на юге, когда после невыносимо яркого солнечного дня, будто кто-то мгновенно выключает свет и дозволяет светить лишь самым ярким звёздам. Городок явно испытывал недостаток в уличном освещении. Но гостиница выделялась ярким сиянием, исходившим из окон и фонарей, расположенных на площади рядом и фонтаном со светомузыкой. Я проходил мимо, когда вверх горделиво вырвались струи воды, подсвеченные синим, красным цветом. В фойе я остановился около огромного зеркала, придирчиво осмотрел новый костюм, подаренный Миланой, элегантные, платиновые запонки во французских манжетах. Все сидело на меня, как влитое, или, по крайней мере, мне так казалось. Когда от счастья кружится голова, перестаёшь оценивать себя здраво. Меня встретил Сильвестр, на этот раз, уже не подвергая меня унизительным расспросам.

Банкетный зал выглядел уютно, но роскошью не поражал. На полу, застеленном чем-то похожим на дерюгу, между колоннами расположились квадратные столики с креслами из плетённых ивовых прутьев, высокие окна задрапированы тяжёлыми портьерами цвета старого золота. В центре возвышалась эстрада, огороженная, словно палуба корабля фигурными столбиками, соединёнными канатами. Увидев огромный рояль из полированного розового дерева, микрофон, инструменты я передёрнулся, представив, что меня опять заставят выступать.

Сильвестр довёл меня до столика, где уже сидело трое — Надя с лучистыми серо-зелёными глазами и короткой стрижкой ярко-рыжих волос. Блондинка Кира, напоминающая фарфоровую куклу. И небритый молодой человек с экзотическим именем Арнольд, смазливую физиономию которого сильно портили близко посаженные, воровато бегающие глазки. Девушки блистали вечерними нарядами, обнажающими их прелести, что у Нади выглядело очень свежо и возбуждающе, а у Киры напоминало коровье вымя в цехе по переработке мясных субпродуктов. Я оглядел зал, заметив массу гостей, большую часть которых я знал по съёмкам, но с трудом мог вспомнить по именам.

— Скоро начинаем, — чуть поклонившись, произнёс Сильвестр с театральным подобострастием. — Располагайтесь удобней, Олег Янович.

Я поискал глазами Милану, и обнаружил за столиком у самой стены. Одетая в простенькое, карминово-красное открытое платье, она выглядела сногсшибательно. Я помахал ей рукой, она радостно улыбнулась и послала в ответ воздушный поцелуй, совершенно откровенно, не стесняясь рядом сидящего мужа, который о чем-то заговорщицки беседовал с Розенштейном, приблизившись почти вплотную к его лысой макушке.

В зал прошествовала мегазвезда в чёрных обтягивающих брюках, рубашке кислотных сине-жёлто-красных цветов и в пиджаке с набивным рисунком, изображающим розовых фламинго, в сопровождении охранников и приятеля Ромочки. Проходя мимо моего столика, Мельгунов бросил на меня быстрый, изучающий взгляд, пронзивший меня, словно электроразряд, чем совершенно испортил мне настроение. Мне сразу зверски захотелось напиться, я придирчиво осмотрел напитки на столике, удовлетворённо заметил, что, по крайней мере, судя по этикеткам все на высшем уровне.

Зал постепенно заполнился народом, официанты начали разносить закуски, а мы, вместе со вторым партнёром по столику, стали ухаживать за девушками. Кира трещала без умолку о своих гламурных похождениях, встречах со знаменитостями, которые постоянно куда-то приглашали её. То прокатиться на шикарной яхте, то съездить на Сейшельские острова, то сходить в самый лучший парижский ресторан, где подавали лягушачьи лапки в сметанном соусе, которые ей ужасно не понравились. От бессмысленной трескотни начала разламываться голова. Девушка явно обладала серьёзным комплексом неполноценности и большими проблемами в личной жизни, и очень хотела показать всем, что у неё все в шоколаде. Надя, лишь чуть заметно улыбалась, слушая подругу, посылая мне лукавые взоры

— Скажите, Олег, вам понравилось работать с Верхоланцевым? — вдруг спросила Надя, когда Кира, положив в рот лобстер, заткнулась буквально на пару секунд.

— Да, очень понравилось, — ответил я совершенно искренне. — Я всегда его фильмы любил, он классный режиссёр. Даже мечтать не мог, что буду сниматься у него.

— Я слышал, под вас сценарий изменили с его подачи? — подал голос Арнольд. — Игорь Евгеньевич остался не доволен.

"Какая же все-таки сволочь, этот ваш Игорь Евгеньевич", — безумно захотелось сказать мне.

— Игорь Евгеньевич был очень занят в других проектах, поэтому мою роль немного увеличили.

Кира лихорадочно работая челюстями, расправилась с лобстером и успела встрять, к моему сильнейшему неудовольствию, в наш разговор.

— Дмитрий Сергеевич обещал мне в следующем фильме одну из главных ролей. Он будет фильм снимать по Толстому, — изрекла она важно.

— По Льву Николаевичу, Алексею Николаевичу или Алексею Константиновичу? — спросил я, пытаясь изо всех сил погасить злую иронию.

Кира явно опешила от моей эрудиции и, пробормотав нечто невнятное, углубилась в поедании салата из фаршированных сыром и маслинами шампиньонов, который только что принесли.

— Олег Янович, — вздрогнул я от неожиданности, услышав громкий шёпот. — Бенедикт Романович просит что-нибудь исполнить.

Я повернул голову, рядом совсем некстати возник Сильвестр.

— Он разве здесь? — удивился я, окинув быстрым взглядом зал.

— Они-с в отдельном нумере, — в стиле дореволюционных половых ответствовал распорядитель.

— Сильвестр, я не в голосе сегодня, — произнёс я капризно.

— Бенедикту Романовичу не отказывают, — проскрипел Сильвестр таким ледяным тоном, что меня продрал мороз по коже.

— Хорошо, что просил исполнить Бенедикт Романович? — складывая салфетку, деловито поинтересовался я.

Дальше ломаться не имело смысла.

— Что-нибудь о любви, на английском, пожалуйста.

Хорошо, что не на японском. Мало того, что при всех, без подготовки я буду петь, так еще на английском? Опозорюсь на всю жизнь. Меня спасёт только то, что гости уже порядком набрались и вряд вообще будут прислушиваться к моему исполнению. На подгибающихся от страха ногах я прошествовал к эстраде, взбежал на ступеньки и сел к роялю, стараясь не смотреть в зал. Пробежался по клавишам и начал напевать самую простую по тексту песню, но, тем не менее, одну из самых известных, надеясь, что Бенедикт Романович ее слышал или, по крайней мере, поймёт, что это о любви, как он заказывал:

Fly me to the moon

Let me sing among those stars

Let me see what spring is like

On Jupiter and Mars

In other words, hold my hand

In other words, baby kiss me

Fill my heart with song

Let me sing for ever more

You are all I long for

All I worship and adore

In other words, please be true

In other words, I love you

Я закончил и бросил взгляд в зал. Милана поняла, что я пел для неё, расцвела в улыбке, и послала мне другой страстный воздушный поцелуй.

Розенштейн, развернувшись всей своей тушей, поманил меня. Я сошёл по ступенькам и направился к ним.

— Ну что ж, неплохо, неплохо, — проговорил он, явно давая мне понять: "ну и говно же ты полное". — А вот если я тебе скажу, чтобы ты при всех штаны снял — сделаешь?

Я в изумлении взглянул на него, пытаясь определить степень его опьянения, но колючий взгляд глаз-буравчиков не оставлял сомнения — Розенштейн выглядел абсолютно трезвым и злым. Я обвёл глаза столик, пытаясь по выражению лиц Верхоланцева и Миланы понять, насколько "тётя Роза" говорит серьезно.

— А если не стану этого делать? — без тени раздражения спросил я, скорее в насмешку.

— Тогда я тебе ни копья не заплачу? Понял? Ни копья! — воскликнул он и вдруг хрипло заквакал, давая понять, что пошутил. — Ладно, иди, отдыхай, — милостиво разрешил он.

Задребезжал звонок, продюсер выхватил из кармана мобильник. Взглянув на экран, побледнел, как мел, горячо зашептав в трубку: "Я не могу здесь разговаривать". Я направился к своему столику, быстро извинившись, незаметно выбрался из зала и направился к служебной лестнице.

— Какие триста кусков? Мы так не договаривались! У меня нет таких бабок. Нет. И что? Не хочу об этом говорить! — порадовавшись удаче, услышал я раздражённый и в то же время испуганный голос Розенштейна.

Он прервался, распахнул дверь с лестницы, больно задев меня по колену, огляделся внимательно и вновь закрыл, все сильнее распаляясь, перейдя на трёхэтажный мат. Я пытался вычленить хоть каплю важной информации, но Розенштейн не произносил ни одного имени.

Воздух прорезал дикий визг, только отдалённо напоминающий человеческий. Милана осталась в зале одна! Я кинулся назад, как вихрь ворвался в зал, огляделся и облегчённо вздохнул. Она преспокойно сидела за столиком. Крик исходил от жуткой драки, пара мужиков, изрядно набравшись, мутузили друг друга почём зря. Банкет без драки — деньги на ветер. Одна из дам бойко помогала — издавая звуки такой силы и мощи, что без труда взяла бы приз в соревновании на самый громкий пароходный гудок. С остервенением таская за волосы и царапая одного из противников длинными, ухоженными ногтями. Другая дама в вечернем платье с глубоким декольте, из которого почти вываливалась массивная, накачанная силиконом грудь, пыталась огреть участников драки сумочкой. Я с интересом наблюдал за представлением, к которому присоединилось несколько человек, когда рядом возник мерцающий силуэт — призрак Северцева предупреждал об опасности.