Зо задумалась. Пожалуй, если б я знала ее чуть хуже, то решила, что подруга действительно выбирает, какой напиток заказать.
— Может, поможешь мне с другим делом? — наконец, решилась женщина. — Я хотела со всем разобраться сама, но сейчас подумала — а какого черта, когда у меня есть ты, а у тебя — Гоша!
— Что нужно?
— Ко мне сегодня под конец рабочего дня пришла женщина. Ну, та, которая рассуждала о вселенской несправедливости. У нее умер сын. Тринадцать лет. Женщина — учительница "столичной" школы, в целом — скромная, домашняя. Но смерть сына ее серьезно подкосила. Женщина пришла ко мне со свидетельством о смерти, в котором указана причина — естественная остановка сердца — и утверждала, что сына убил ее муж. Рассказала слезливую историю о том, что муж ее, тиран и деспот, не смог смириться с выбранной сыном профессией. Меня ей посоветовала жена коллеги ее мужа — якобы смогу точно определить причину смерти. Ну, я и предложила — раз она не верит заключению "столичного" судмедэксперта, то я помогу. За определенный гонорар. Женщина поначалу согласилась, а как только я озвучила сумму, как заголосила — и о вселенской несправедливости, и о моей бездушности, и о гуманизме, согласно которому я сама обязана чуть ли не умолять ее принять помощь. У нее случилась истерика. Пришлось откачивать парой оплеух. Она успокоилась. А потом снова запричитала о том, как ей тяжело жилось с мужем-тираном, который контролировал каждую копеечку в семье, заставлял ее чеки собирать от покупок, а сейчас вообще ушел к другой женщине. А у нее, скромной учительницы, средств, чтобы оплатить мои услуги, нет.
— Она тебя разжалобила?! — иронично поинтересовалась я у закончившей свой рассказ подруги.
Помимо основной профессии, Зо не брезговала вести частную практику, применяя способности ведающей. Помогая людям, женщина рисковала своим здоровьем и зачастую нарушала несколько серьезных статей закона, поэтому ценник заламывала довольно внушительный. Даже с моим окладом начальника юридического отдела, позволить специфические услуги Зо, как ведающей, я могла только после трех-четырех месяцев каторжной работы.
— Вряд ли, — цинично отмахнулась женщина. — Но я заинтересовалась ее историей. Знаешь, что-то на уровне ощущений. Как с твоей интуицией.
— И ты хочешь?...
— Чтобы Гоша собрал про нее всю возможную информацию — краткую биографию. Чем живет, с кем общается, сколько на самом деле денег имеет.
— Может, просто мне на нее посмотреть?!
— Оставим на самый крайний случай, пока достаточно...
Зо не договорила. Ее предложение прервал звук пришедшего сообщения.
Женщина достала телефон и внимательно вгляделась в экран.
— Черт!
— Что случилось?
— Постоянная клиентка просит о встрече. У нее умер очередной муж.
Подруга встала и направилась к выходу. Бросив взгляд на стопку листов с анализами на журнальном столике, я поспешила за ней.
Мы остановились в холле у входных дверей. Зо забрала из небольшой гардеробной с верхней одеждой свою куртку ярко-оранжевого совершенно несолидного цвета и фасона и без лишнего пиетета не очень аккуратно натянула ее.
— Ты на машине?
— Сейчас нет. Я продала своего крошку-жука. Решила приобрести что-то более значительное, с большим багажником, — женщина предвкушающе улыбнулась.
— Может, вызвать такси? Или я могу попросить Гошу тебя подвезти?!
— Лучше попроси его найти информацию о Ренате Долговой. Это имя той женщины, — подруга легким движением руки взъерошила свои волосы, после чего пригладила их пальцами, будто расческой. — Ну, как я выгляжу?
Я могла бы соврать, что хорошо. Пожалуй, стоило это сделать и порадовать подругу.
Но Зо не выглядела хорошо. Последствия применения личных способностей ведающей давали о себе знать — кожа на лице Зо уже давно покрылась безобразными струпьями, имела болезненный цвет и шероховатую структуру. Я знала, что под глазами подруги залегли темные синяки, губы под толстыми слоем помады потрескались и кровоточили. Иногда складывалось впечатление, что кожа Зо, также как и ее ногти, и волосы страдала от серьезной инфекционной болезни.
На самом деле организм подруги разрушала специфика ее способностей. Откажись Зо от их применения, она смогла бы жить как нормальная здоровая женщина. Но подруга видела в своих способностях некую высшую цель своего существования и использовала их настолько часто, что рисковала умереть к годам тридцати пяти.
Свои внешние увечья Зо скрывала профессиональным гримом и толстым слоем косметики. Ее идеально ровный тон кожи, здоровый персиковый румянец были искусственно нарисованы, длиннее густые ресницы — аккуратно приклеены.
Зо стеснялась показываться кому-то без макияжа. Даже оставаясь у кавалера на ночь, подруга следила за тем, чтобы с утра встать раньше своего мужчины и успеть до его пробуждения привести себя в порядок.
— Ты выглядишь как обычно.
Зо насмешливо кивнула и без лишних прощаний, вышла на улицу.
Дверь благодаря доводчикам закрылась за ней самостоятельно и плавно, с тихим стуком колотушек снаружи в конце.
Под укоризненными молчаливыми взглядами антикварных рыцарей в доспехах, которые чинно несли службу в холле, я вернулась в каминную.
И на пороге снова замерла, с удивлением уставившись на вальяжно расположившегося на месте Зо Гошу. Мужчина сидел на диване, закинув ногу на ногу, и с показательной ленцой просматривал мои документы из репродуктивного центра.
— А я говорил, что до добра твоя скрытность не доведет, — ворчливо, не отрывая взгляда от текста, произнес начальник службы безопасности. — И вот, пожалуйста — ты залетела от своего Остревского!
Я опешила. Потом вспомнила, что в отличие от Зо, Гоша разбирался в медицине на уровне тройки по биологии в аттестате о полном среднем образовании, и подумала, что с учетом его неуемного любопытства и как оказалось непозволительной наглости, это было мне на руку.
Я прошла внутрь, остановилась рядом с мужчиной и бесцеремонно, с его точки зрения — я угадала это по выражению лица, которое он наконец-то соизволил оторвать от изучения конфиденциальной информации, махом забрала всю стопку сразу.
— Не твоего ума дело!
Документы снова заняли свое место в непрозрачном желто-коричневом конверте. Однако в спешке я довольно небрежно измяла несколько важных листков.
— Может и не моего, — не стал отрицать Гоша, посмотрев на меня снизу вверх. Мужчина не спешил вскакивать со своего места, что натолкнуло меня на мысль о том, что Гошина выдержка справлялась с эмоциями куда лучше, чем мне показалось в начале вечера. — А вот Виктор Алексеевич имеет право знать, что его единственная дочь беременна от его заместителя.
Я присмотрелась внимательнее, пытаясь определить мотивы его поведения. Интуиция молчала, хотя обычно она подсказывала правильный ответ — особенности личных способностей ведающей. Наконец, спустя пару минут игры в гляделки, я обнаружила то, что искала.
— Какая муха тебя сегодня укусила?
— Ну-у-у,— насмешливо протянул в ответ мужчина, — у этой мухи коричневые волосы, невысокий рост, почти черные глазюки и отвратительные предпочтения в одежде. А еще она с почти нимфонаской любовью относиться к косметике. Нет, серьезно, ты видела, каким слоем она наносит на себя всю эту штукатурку?!
— Гоша.
— Я, конечно, могу что-то не понимать в женщинах...
— Гоша!
— Ладно, не обижайся, — миролюбиво ответил мужчина и в знак того, что сдается, поднял обе руки ладонями вверх. — К черту Зо! Но насчет Остревского я не отстану. Не в этот раз! Если ты беременна...
Гоша не договорил, оставив конец фразы молчаливым упреком повиснуть между нами. Вместо этого, на последнем слове, он встал с дивана и посмотрел на меня уже сверху вниз.
В Гоше было около ста восьмидесяти сантиметров чистой дури, любопытства, назойливости и военной подготовки. Во мне — всего лишь метр шестьдесят три сантиметра упорства, сдержанности, замкнутости и ответственности. Даже на высоких каблуках я доставала мужчине едва ли только до кончика носа.
— Это не твое дело, — спокойно произнесла я. — Даже если я беременна.
— Ты должна сказать отцу! — настаивал мой оппонент. — Особенно в случае, если ты беременна. Одна дело тра... спать с ним, таскаясь по гостиницам, другое дело... Вы уже пару лет вместе, в конце концов!
— Гоша... — я подумала о том, чтобы в который раз за последние несколько минут произнести фразу "не твое дело", но потом осеклась. Сейчас это было бесполезно. Да и я порядком устала за день настолько, что на очередную бесполезную дискуссию меня не хватит.
Тема отношений с Мишей всплывала с разговоре с Гошей через раз. В отсутствии отца, конечно. Гоша навязчиво и с завидной периодичностью, даже чаще чем я отчитывала Зо, упрекал меня в скрытности и настаивал на том, чтобы признаться во всем отцу, представить "своего Остревского" как законного ухажера или даже жениха. Я отмалчивалась, чаще всего, или пыталась убедить мужчину в том, что сама разберусь со своей жизнью, или в том, что мои отношения с Мишей — не его дело. Диалог заканчивался примерно на том же месте, с которого начинался. Мы с Мишей продолжали встречаться, Гоша продолжал об этом знать, отец прибывал в счастливом неведении. Ничего кроме бесполезного сотрясания воздуха этот разговор с озаботившимся морально-этической стороной моей личной жизни начальником службы безопасности не давал. Может, только выматывал меня морально.
— Лучше направь свою энергию в мирное русло. Найди мне информацию по Ренате Долговой.
Гоша переключился моментально. Кажется, мужчина догадался, что я сейчас не в состоянии еще и с ним обсуждать мою поездку в репродуктивный центр.
— Кто такая? Где живет? Сколько лет? Клиентка или конкурентка?!
— Школьная учительница. Живет, там же где и работает, по всей видимости, в "столице". На вид лет тридцать. Больше не могу ничего сказать.
— Катастрофически мало.
— Гоша, я верю, ты сможешь сотворить чудо, — ответственно заявила я.
После чего развернулась и направилась к выходу, бросив напоследок, что ужинать не буду. Гоша передаст Иосифу. А мне срочно требовалось замкнутое пространство, одиночество и тишина.
— Так она клиентка или конкурентка? — задал мне в спину вопрос мужчина.
— Ни то, ни другое.
Моя умершая мать любила антиквариат. И классику.
Наверняка она разбиралась в архитектуре и искусстве куда лучше меня, потому что строительство этого особняка в том виде, в котором он находился сейчас, было полностью ее идеей. Насколько я, разумеется, знала.
Отец не любил говорить о ней. Даже имя ее вот уже двадцать лет предпочитал не слышать. После похорон матери, буквально спустя пару дней, отец приказал Иосифу избавиться от всех ее вещей и фотографий. Остался только этот дом, как живой памятник, который он наотрез отказался перестраивать или как-то видоизменять. Хотя на тот момент, бизнес отца уже вышел на неплохие годовые обороты, и мы вполне могли позволить себе подобную блажь.
А еще остались правила, которые, по словам Иосифа, тоже придумала моя мама. Кажется ради того, чтобы мы соответствовали статусу дома. А может, потому что сама привыкла к ним с детства.
Увы, о ее семье, также как и о семье отца, я практически ничего не знала. Даже имен и фамилий. Впору было бы заподозрить в этом какую-то загадочную тайну, но мое воображение на этом моменте всегда пасовало. Я больше склонялась к обычной тривиальности — родственники матери не приняли ее выбор. А загадочной тайной являлось то, что они, скорее всего, тоже были ведающими.
Наш дом был непомерно большим. Настоящий готический замок. Правда, без шпилей, что не могло не радовать мою практичную натуру.
Три этажа величия и несколько десятков пустых комнат. У нас у каждого была спальня с прилегающей гардеробной и отдельной ванной. Даже у Иосифа с Гошей. Отец и я имели отдельные кабинеты — я на втором этаже рядом со своей спальней, отец — на первом, рядом с библиотекой.
Да, у нас была библиотека. Почти королевских размеров со стеллажами в два ряда в высоту. В годы учебы я думала, что в ней есть полная коллекция мировой классической литературы — не было ни одной книги из школьной программы, которая у нас не нашлась бы. Даже произведения для внеклассного чтения. По-настоящему расстраивал только факт того, что мы с отцом читать не очень то и любили.
А еще у нас на первом этаже была столовая — комната с четырехметровым столом, витражными окнами в сад и огромной картиной с пейзажем кисти какого-то выдающегося художника. Здесь мы обедали, завтракали и ужинали. Чинно собираясь к определенному времени — отец часто пропускал "семейные" ужины, а вот завтраки игнорировал редко, мы рассаживались по своим местам и, вяло ковыряясь вилками в еде, перебрасывались светскими разговорами. Почти всегда за столом присутствовали и Гоша с Иосифом. Я была рада, что отец не окончательно закостенел в соблюдении тонкостей этикета.
На третьем этаже располагался импровизированный спортивный зал — вотчина отца с Гошей. Я предпочитала лишний раз туда не подниматься. Во-первых, бегать по беговой дорожке казалась мне глупым, во-вторых, я никогда не гналась за красивым рельефом мышц. Генетика одарила меня худощавой фигурой, не склонной набирать лишние килограммы из-за случайно съеденной шоколадки. Ну и, в-третьих, я не любила шоколадки и предпочитала питаться правильно, что моему организму вкупе с ежедневными утренними пробежками было достаточно.
Еще правда было, в-четвертых, которое я старалась не афишировать. В спортивном зале помимо тренажеров имелось место для оттачивания навыков рукопашного боя — что-то вроде самобытного татами. Гоша увлекался несколькими видами единоборств, и предпочитал поддерживать себя в форме. Отец иногда составлял ему компанию, но его уровень владения приемами едва дотягивал до любительского и занимался он подобного вида тренировками исключительно для поддержания имиджа. Отец вообще много чего делал исключительно для поддержания имиджа. Компанию Гоше могла бы составить я. Несколько лет назад, по необходимости, мне пришлось освоить приемы самообороны — смесь крав-мага, самбо и еще чего-то, что могло помочь при контактном бое с соперником с разницей в весе. На лопатки Гошу я бы вряд ли уложила, в своих навыках он действительно был хорош, но пришлось бы объяснять домашним откуда, как, для чего и почему, я освоила приемы рукопашного боя. И я не была уверена в том, что окажусь правильно понятой, или вообще понятой. А может, сомневалась, в том, что смогу правильно объяснить. Поэтому предпочитала лишний раз промолчать.
Я поднялась к себе в комнату. Оставив злополучный конверт с документами на косметическом столике, я некоторое время посветила, как и обещала Иосифу, разборе сумки с рабочими бумагами. Рутина помогла отвлечься от внутренних переживаний, упреков, тяжелых событий и пространственных дум о себе, семье и доме. Когда я закончила, на часах в телефоне было почти одиннадцать. Поставив будильник на пять тридцать утра, я собрала вещи на завтра и отправилась в ванную.
