— Можно я спущусь обратно в палату?
— Зачем? Кому ты там помогал так, что за тебя мне прислали благодарность?
— Девушка... очень несчастная. Ее тоже никто не понимает и заставляют делать то, чего она не хочет. Ей после вашего лечения было очень плохо. Я ей нужен.
— Нашел родственную душу, — кивнул Илан. — А в лаборатории есть работа и горячий чай. Иди, хотя бы чаю попей, хватит мерзнуть. Никто не любит, когда его лечат насильно, но все любят постоять без плаща на снегу, пострадать и пожалеть себя и тех, кто будто бы еще несчастнее. Наркоз отходил у твоей девушки. Лекарственный сон, при котором она не чувствовала боли, пока я спасал ее жизнь. Не бойся, она тоже выжила. Пусть и через насилие с моей стороны. А без этого бы умерла. Я иногда задаюсь вопросом: как вообще можно делать то, что вы с собой делаете? Вены режете, ложки глотаете, с крыши прыгаете... Я же не знаю. Вас ко мне уже готовеньких приносят. С сожалением о сделанным, со страхом умереть, с просьбами помочь. Я, по-твоему, должен на это просто смотреть? Я не способен радоваться чужому несчастью. Я пытаюсь сделать, чтобы вы выжили. Пусть насилием. Как могу.
— Можно мне идти? — упрямо нагнул шею Неподарок.
Илан махнул рукой: ничего ты не понял, делай, что хочешь. Никто никого не понимает, у каждого своя правда, свою не донести до них даже насилием. Постоял на холоде, пока внизу не хлопнула сначала одна дверь, потом другая. Нужно возвращаться.
В лаборатории у Мыши были гости — половина мужской спальни для персонала и почти вся женская. Разумеется, из тех, кто сейчас не на работе. Хотя... за это Илан бы не поручился. Дезинфекция точно гуляла в полном составе. Трех четвертей торта уже не существовало. Оставшуюся четверть бойко делили на части.
В общей шумной компании сидит на кушетке господин Адар, прихлебывает из лабораторной чашки крепкий чай и недоверчиво смотрит на кусок торта, завернутый в обрывок писчей бумаги, которым одарила его Мышь, видимо, в знак примирения. Ни Намура, ни мышиного друга-волшебника, ни инспекторов из префектуры нет, не было и не спрашивали. Впрочем, были бы, Адар бы тут, скорее всего, не сидел. Мышь подпрыгнула, увидев Илана, пискнула:
— Я отнесла вашу тарелку в лабораторию! — и прикрыла юбкой ненадежно спрятанную за ножку стола винную бутылку из тех, что днем выставлены были на приеме для благотворителей.
Илан сдержанно сказал: 'Спасибо', — сделал вид, что бутылку не заметил, и поманил с собой Адара. Даже закрывшись в лаборатории вести разговор здесь невозможно. В любой момент кто-нибудь придет. Лучше спуститься в отделение. С некоторых пор кабинет и лаборатория перестали быть норой и стали открытой приемной.
Торт господин Адар есть не стал, оставил, допил чай и молча последовал за Иланом. Ходил он довольно бодро для своего состояния. Кровопотеря при кашле пока была небольшая, а про боли сам говорил: 'Пока работаю — не чувствую, как лягу и решу отдохнуть, так становится плохо'. Внизу, в процедурной он раскинул на канцелярском столе пасьянс из нескольких обрезанных, чтобы помещались в кармане, листков бумаги. Три адреса трех контор. В разных домах, но все на Судной.
— Я должен знать, доктор, — сказал Адар, — твой интерес частный или простирается несколько дальше?
— Сугубо частный, — соврал Илан. — Дело в том, что мне привели и... не могу сказать, что подарили, но оставили раба со скверной репутацией и бунтарским характером. У раба этого были родственники на Арданском берегу. Выяснилось, что кое-кто из них умер, и я рад был бы сбыть его в свободную жизнь, если ему причитается достаточное наследство. Он занимался розыском родных, родные занимались розыском его, и все через Судную площадь. Но встретиться им так и не довелось. Меня обязанность контроля над человеком, который с трудом способен повиноваться, тяготит.
— Его проще продать, — пожал плечами Адар. — Пусть другие мучаются.
— Он мне не принадлежит, я не могу его ни продать, ни освободить, как своего, его хозяин пропал без вести в море.
— ...на 'Итис', — закончил за Илана фразу Адар и посмотрел испытующе.
Илан пожал плечами.
— Послушай, доктор... — Адар наклонил голову и стал перекладывать свои бумажки, хотя от их порядка на столе ничего не менялось. — Все, что связано с 'Итис', связано с опасностью. Даже со смертью. Не ищи причастных. Этим делом отказалась заниматься префектура, такие люди в нем завязаны.
Илан снова пожал плечами.
— Я понимаю, что ты и сам птица не низкого полета в нашем городе, — продолжил Адар. — Но я для тебя сделал все, что мог. Денег на это ушло немного, оставшиеся возвращаю.
Мешочек с деньгами лег поверх бумажек. Отсутствовало в нем от силы три-четыре дяна.
— Я поплатился жизнью племянника за то, что хотел ему помочь в этом деле, — после некоторого молчания медленно проговорил Адар. — Ты знаешь, как все было.
— Я знаю, как, дядя Адар. Я не знаю, почему.
— Выброси из головы свое 'почему'. Пусть им занимаются те, кому нечего терять. Пришельцы из Таргена, не вросшие корнями в нашу жизнь. А у меня есть еще сын, дочь и внуки.
— Когда чего-то боится префектура, я понимаю, — сказал Илан. — Она боится уронить свой вес в обществе. Она боится делить дела с другим имперским ведомством, с которым ей не нужен конфликт приоритетов, иначе она потеряет репутацию. У госпожи Мирир завышенное самомнение. Поэтому ей проще сделать вид, что такого дела нет, а Тайная Стража на то и тайная, чтобы действовать тайком. Но, если боишься даже ты, дядя Адар, то я недоумеваю, что это может быть за дело.
— Не наше с тобой, — покачал головой Адар.
— Ты простишь смерть Номо?
Адар вздохнул:
— Я сам одной ногой в могиле. Встречусь с ним, там и поговорим. Быть может, я не прав, но священники единобожцев велят нам прощать.
— Зачем ты взял на себя преступление, которого не совершал? Сказал, будто отрубил руку доктору Эште?
— Затем, что у меня есть еще сын, дочь и внуки. Затем, что я одной ногой в могиле. Так всем будет спокойнее, поверь. Если у тебя тоже начнутся трудности, вали все на меня. Моя репутация и вес в обществе мне не дороги так, как нашей префектуре.
Адар встал, чтобы идти. Отказался от предложения остаться на ночь или хотя бы сходить поужинать, пока не закрылась на ночь кухня. Черт с тобой ногу сломит, дядя Адар. Когда ты стал смиренным и всепрощающим? Когда начал защищать других в ущерб собственной репутации? Неужели когда Илан сказал, что смертельная болезнь, не убивающая сразу, дает возможность навести порядок в делах и примириться со всеми, с кем отношения были нарушены? А ведь Илан и тогда соврал Адару, чтобы утешить, унять беспокойство. Умереть тот может в любой момент, не обязательно от основного заболевания, долго и мучительно. При любой серьезной хрони возможна тромбоэмболия в ствол, мгновенная смерть, и никаких отложенных на завтра дел. На Адара и правда удобно валить все непроверенное, непонятное, опасное для репутации тех, кто своей репутацией дорожит. Госпожа Мирир, например. Если тот высокий военный, про которого говорил Эшта, был Аюром, сыном Адара, то и тёте Мире он точно такой же сын. Окажись он замешан в неблаговидном поступке, Адару-то все равно, зато по репутации тети Миры это нанесет удар. А она так непросто взбиралась наверх...
* * *
Перед палатой Палача стоял, слегка покачиваясь на нетвердых после выпитого ногах, доктор Зарен. Проблема 'войти или не войти? если войти, то что сказать?' была печатью отмечена у него на лбу. Если он даже пьяный не может набраться решимости, трезвый ни за что не вошел бы, решил Илан, крепко взял хофрского доктора под руку и в одно движение переместил внутрь. Девочки рядом с Палачом не было, ходит она с провожатым или снова одна, Илан не знал. Нужно будет спросить на главном посту, не сообразил ли кто проводить. Но сейчас не до девочки. Доктор Зарен в подпитии — то что нужно. Давайте сличим показания, господа. Один под желтым флаконом, второй под муками совести за несодеянное и волшебной смесью 'пьяное утро', которую делают в кабаках из виноградной водки и пальмового вина, когда кому-то душевно плохо или, наоборот, неприлично хорошо и нужно убиться с одного стакана. Врать и уворачиваться им будет трудновато.
Доктор Зарен даже немного протрезвел от сложности стоящей перед ним задачи. Он присел на незастеленную вторую кровать в палате, сцепил длинные узловатые пальцы перед собой и притих. Палач повернул к нему голову без особого интереса. Или же без особых сил выслушивать что-либо еще после визита дочери. Илан велел медбрату, задремавшему на табурете у изголовья, прогуляться и кивнул Зарену.
— Давайте, доктор, говорите, что вы хотели сказать, — подбодрил его Илан.
Сам он обошел кровать, пустил желтый флакон медленно капать, а сам встал у стены и в ожидании скрестил руки.
— Я... мне... — нерешительно затянул доктор Зарен, — они...
Затем словно перешагнул в себе порог и выговорил разом:
— Они придут за нами всеми, за вами, за мной, за высшими! Они не прощают ошибок и ослушания!..
— Знаю, — тихо сказал Палач.
— Зачем меня прислали, тоже... знаете?
— Знаю. И что не выполнил, знаю. Не могу поблагодарить вслух, ты ослушался приказа. Просто молча пожму руку. Ради моей дочери... — И протянул ладонь.
С шеи доктора Зарена словно сняли мельничный жернов — не нужно сознаваться. Он рванулся вперед, схватился за ладонь Палача двумя руками, споткнулся при этом (Илан испугался за тумбочку с выставленными поверх лекарствами и за бутыль мочеприемника под кроватью), бухнулся на колени, и даже вставать не стал. Забормотал быстро:
— Я вам благодарен, я так вам благодарен... Вы сняли с души моей огромную т-тяжесть! Ведь вы же понимали с самого начала, что не во мне причина? Скажите, усп... покойте мою совесть!..
Палач только высвободил свою руку из цепких пальцев Зарена и молча похлопал того по голове, как утешают виновато виляющую хвостом собаку, не со зла погрызшую хозяйский башмак.
Илан наблюдал. А Палач-то не так прост, думал он. В своем клане он человек не последний. Совесть совестью и хмель хмелем, но сгибает перед Палачом, словно слугу перед вельможей, и заставляет пресмыкаться Зарена что-то другое, нежели чувство вины. Он даже с высокорожденным Обмороком вел себя почти по-отечески и в чем-то покровительственно. А тут лбом в пол готов биться и руки целовать. Разве что Илан его смущает, а то прямо сейчас начал бы. Что же за идея, в которую Палач не верит, и что за планы, которым не желает следовать?
— Вы руководили посольством до прибытия посланника Мараара, верно? — сказал Илан, дотрагиваясь Палачу до руки, в которую капало лекарство, и осторожно увеличивая скорость подачи. — У вас должен быть дипломатический паспорт и грамота о неприкосновенности.
— Почему ты решил, — ровным голосом, без удивления и без вопросительной интонации сказал Палач. Ему было трудно вести беседу, тем более, на две стороны кровати.
— Иначе бы вы не сделали то, что сделали — не убили гражданина Арданского протектората, то есть, человека, находящегося под защитой закона Таргской империи. Обращайтесь ко мне на 'вы' в присутствии других докторов, пожалуйста.
Палач посмотрел на Илана, прищурившись. Медленно произнес:
— Некем было дорожить. Он вас предал и продал.
— А предавший нас предал бы и вас, если бы денег в другом месте дали больше, такова предательская натура, рассудили вы. Он мог вас выдать.
— Я сомневаюсь, следует ли мне служить моему клану, — сказал Палач, — но не сомневаюсь, что не стану служить против него. Я вам ничего определенного не говорил и никогда не скажу об этом. Зря у вас дрогнула рука, доктор Зарен. Зря. Сомнения это скверно.
— Я клялся сохранять человеческую жизнь и никогда не пойду на убийство, — отчеканил без запинки Зарен давно заготовленную для объяснения своих поступков фразу.
— Вы можете ничего мне не говорить, — согласился Илан, — но позвольте я порассуждаю сам. Вы пришли в Старый квартал убрать вашего свидетеля и нашего предателя. Никого из посторонних, по счастью, не застали, поэтому быстро сделали дело, забрали арбалетный наконечник, вынутый врачом из раны, и приготовились уйти. Но неожиданно для всех больного зашел проведать его двоюродный брат, офицер береговой охраны, человек неробкого десятка и не обиженный ни силой, ни искусством сделать кому-то больно. Он вас ранил, по его представлениям, смертельно. Вы ранили его, более легко, думаю, в руку, что вызвало кровотечение, с которым он справился, но вас был вынужден оставить. Кто-то, видимо, ждал вас на улице, забеспокоился из-за долгого отсутствия и помог добраться до врача или до посольства. Поскольку клан ваш открыто ищет поводов погрызться с Ходжером, из происшедшего можно было бы сделать немаленький дипломатический скандал, извлеки вы на свет ваши грамоты о неприкосновенности и предъяви их. Но вы первый совершили преступление, поэтому о нападении на вас пришлось молчать, а для меня сочинять историю про несчастный случай. Брат убитого каким-то образом знал, кто вы. Достать вас в посольстве и добить оказалось для него невозможно, по дипломатическим причинам, в том числе. Поэтому он, как человек, во что бы то ни стало решивший отомстить, попытался не пустить к вам доктора, который лечил вас. Доктор был резок на словах и упрям, так что его не удалось ни зазвать в другой дом и запереть там на время, ни даже опоить пьяным грибом в трактире по пути к посольству — эту отраву нельзя смешивать с вином, она тогда не действует. Что уж сказал тот доктор и чем взбесил нашего мстителя, я не знаю, но в итоге доктору отрубили руку на задворках портового трактира. Цель была почти достигнута, если бы не я. И если бы не доктор Зарен. Вас вытащили с того света в третий раз. Знаете, когда так везет, это не просто случай. Это зачем-то.
Палач кривился в кислой улыбке, не подтверждая напрямую слова Илана, но и не опровергая их.
— А вы, доктор Зарен, — обратился Илан к так и замершему на коленях у кровати раненого хофрскому доктору, — вы честный и прямой человек, вы даже лгать не умеете. Мне очень жаль вас. Жаль, что вы оказались в заложниках у большого обмана. Не знаю, насколько он затронул ваши кланы, но этот обман распространился уже и на половину Арденны. Скажите правду, что искали люди с парусника 'Гром' на борту 'Итис'?
— Мой ранг посвящения не позволяет мне знать об этом, — опустил голову Зарен. — Мне не позволено. Я всего лишь с-судовой вр..рач.
— И при этом вы настолько недогадливы, — ласково продолжил Илан, — что даже я, посторонний человек, запертый в стенах госпиталя, знаю о происходящем больше вас?.. 'Гром' искал доказательства, что на Ходжере есть Небесный Посланник. Нужны были люди для допроса, их взяли на 'Итис'. Для чего нужны эти доказательства? Чтобы можно было начать войну?
— Войну можно начать без доказательств, — внезапно окрепшим голосом проговорил Палач. — Искали самого Небесного Посланника. Или того дармоеда, который им назвался!..
Палача прорвало. Практически неконтролируемо и с откровенной злостью, причем, не к Ходжеру или клану Серых, или даже собственному клану, прописавшему ему вместо лечения смерть, а почему-то к институту Небесных Посланников в хофрском или любом другом обществе в целом.
