Но, если он думал, будто в дезинфекции найдет убежище и спасется от хаоса, он жестоко ошибся. У зеркала перед входом внутрь его ждало очередное столпотворение. Дюжина человек, включая Мышь, хотели в него смотреться одновременно. А все служащие дезинфекции хотели не заниматься своими делами, а любоваться образцами столичной моды и прочими, неведомыми в кухне и прачечной изысками изящества. Толкнув какого-то господина, поправляющего сползший чулок, и врезавшись в другого, вертящегося в попытках поправить завернувшийся за шиворот ворот рубашки, из гущи столичных щеголей вывалилась Мышь и с писком прыгнула к доктору. В руках у нее было шелковое платье сочного золотисто-желтого цвета, Мышь подпрыгивала и задыхалась от счастья, и Илан ничего не сказал насчет того, что желтое платье с красными башмаками сочетаться не будет. Смолчал в частности, еще и от того, что в сутолоке заметил и более дикие сочетания в одном костюме — зеленый с красным или желтый с фиолетовым.
— Смотрите, смотрите, что дал мне доктор Наджед!.. — выдохнула Мышь и приложила платье к себе, любуясь на блестящий шелк и переливчатые опалы по вороту, поясу и подолу.
Еще Илан видел, что платье будет Мыши сильно велико.
— И куда ты в нем пойдешь? — безнадежным голосом спросил он.
— Ну... я же с вами! Мне сказали: все равно будешь путаться под ногами, будь хотя бы не вороной, вот! Я только не поняла — это на время или подарок?..
От слова 'подарок' Илан вспомнил еще одно дело:
— А где Неподарок?
— Нашли его на том складе, — махнула рукой Мышь. — Загнали наверх и посадили чистить подсвечники. Кто ж знал, что старые подушки все-таки понадобятся.
— Простите, — обратился к Илану человек, у которого кружевной воротник скрутился под кафтаном на спине. — Вы мне не поможете? Зацепился за что-то, никак не могу достать...
Илан молча запустил господину руку за шиворот, извлек искомое и помог разровнять белую кружевную пену, которую господин тут же снова взбил и слегка спутал. Таких воротников ни на Ходжере, ни, тем более, в Арденне не носили.
— Благодарю вас, — поклонился человек, прикалывая над кружевом у самого горла значок четвертого дворцового ранга, и расправил рукава с такой же кружевной подложкой. — Меня зовут Имво, мастер Имво, я придворный художник. Как жаль, что зеркало у вас здесь всего одно. Вот в Царском Городе...
Илан подумал, не пойти ли ему мыться и переодеваться во флигель или вовсе в прачечную. Но, раз уж Неподарка разыскали на складе старых подушек, не факт, что в другом месте окажется спокойнее. Художника оттерли в сторону, Илану не представилась возможность сказать 'очень приятно, мастер Имво, а я государь Шаджаракта, к черту под хвост ваш Царский Город, объясните мне, что происходит в моем родном дворце?'
— Расчешешь меня, если я выберусь из душевой живым, — сказал только Илан Мыши и, упрямо нагнув голову, стал проталкиваться внутрь.
Чуть позже, когда он сидел на лавке, одетый в шелковую рубаху с жемчужными журавлями и бархатные штаны, и пытался понять, где у тонкого до прозрачности чулка пятка, Мышь драла ему волосы жесткой щеткой и рассказывала новости. Государь сегодня приедет или не приедет, никому это неизвестно, но все должны быть готовы, потому что так положено, в этом состоит работа у придворных — постоянно быть готовыми неизвестно к чему и к чему угодно. Император может обещать и не успеть, или не обещать и вдруг приехать. Впрочем, явится император во Дворец-На-Холме или нет, а вечером все равно в большом зале играет столичный оркестр и дают ужин ради гостей. Гостей тех человек семьдесят, из таких, что нельзя разбросать по постоялым дворам и гостиницам, ка-пель-мей-стер (Мышь выучила слово) говорит, если разбить оркестр на части, поселив по два-три человека там и сям, собрать его потом по кабакам незнакомого города обратно в единое целое будет непосильной задачей, а служащие императорского гардероба трясутся за привезенные тряпки, в адмиралтействе их барахло некуда засунуть, потому они со всем шмотьем здесь, проветривают, сушат, забрали уже все утюги, все жаровни, чтобы греть для утюгов уголья или сами утюги в поддонах, и штурмом захватили прачечную (правильно доктор Илан туда не пошел).
Что посреди этого хаоса делать? Делать вид. Будто происходящего вокруг не видишь. Чтобы не росло напряжение. Чтобы плотность событий не давила со всех сторон и не душила до реальной нехватки воздуха. В конце концов, беготня с содержимым императорского гардероба по лестницам и толкучка в дезинфекции — не самое страшное, что в мире могло произойти. Да, это усложнит жизнь, потому что нужно будет перекрыть отделение от случайных разносчиков привозных инфекций и прочей антисанитарии. Да, котельная не успевает на всех греть воду, душ доктору Илану пришлось принимать едва теплый. Не видеть можно, но не чувствовать неприятное кожей он пока не научился. Наверное, если его при каких-нибудь странных обстоятельствах решат пытать, он сразу выложит все, что спросят, и многое сверх того, достаточно будет просто облить его холодной водой. Он нервный в последнее время. Последнее время тоже отличается от предшествующего не в лучшую сторону. Еще пара таких дней, и он побежит в город и купит себе бутыль виноградной водки.
Что думать? Важнее решить для себя, чего не думать. Потому что в голове всякое 'а не могло ли быть так, что...' Касается это поисков Намура в портовых, или какие там у него были, бумагах. Илан видел эту пачку, но притворился, будто ее не существует. Убедить себя, что не почувствовал запаха рыбы, исходящего от документов ему было сложнее. Это чутье, которое Намур называет интуицией, построено по принципу Рыжего: обманывает не шестое чувство, обманывают глаза. Не нужно смотреть на документы в микроскоп. Нужно закрыть глаза и понять, что бумаги привозили морем, не обязательно через порт или рыночные пристани. Но совершенно точно лежали они под грузом улова и на досках, пропитавшихся соком и слизью бесчисленного количества рыб. И, возможно, ждали разгрузки и случая попасть на берег не одну стражу и не две. Быть может, даже не одни сутки. Залив Болото судоходен весьма условно, до самого поселка Болото дойти на баркасе можно лишь в высокий прилив, который бывает несколько дней в месяц. А Рыжий... Он, между прочим, знает со своими слепыми глазами и ограниченностью в общении, что Болото это и поселок береговой охраны, и поселок контрабандистов. Параллельно, либо вовсе тождественно. Откуда он набрался в Арденне подобных знаний, не так важно. Важно, зачем он их набрался.
Впрочем, у доктора Илана есть работа, и прямо сейчас она его ждет. Теоретически. Он не просто врач, он здесь хозяин и руководитель. Наверное, поэтому ему дан приказ от госпожи Гедоры одеваться по-семейному, в красный бархат, несмотря на так и не списанное на других дежурство. Илану не кажется это правильным. Он думает, балаган и больницу необходимо разграничивать. Либо ты участвуешь в балагане, либо работаешь врачом. Но решить, как всегда, легче, чем сделать, потому что балаган и больница местами нераздельно сливаются. Беготня на лестнице если не прекратилась, то сократилась раз в пять, наверху краем глаза — круговорот юбок. Время обеда, запереться и открывать по паролю из приемного 'операционную срочно!' можно будет только после ужина. А пока что из его отделения в сторону лестницы через промежуток с акушерским выворачивают двое — госпожа Мирир и господин Аюр. Понятно, у кого они были, даже можно догадаться, о чем разговаривали. Но держатся так, словно они на великосветской прогулке или на торжественном приеме. Ни тот, ни другая не показывают ни боль, ни печаль, ни слабость. Идеальные люди. Аюр похож на отца внешне, но жесткость или даже жестокость у него материнские.
Оба совершенно спокойно и без обычного в их обстоятельствах вопроса 'доктор, он умрет?!' поклонились Илану, Илан молча склонился в ответ. По-городскому, из уважения и сочувствия. Не по-придворному. Госпожа Мирир слегка улыбнулась ему, они прошли мимо. На госпоже Мирир был короткий темно-лиловый кафтан с высоким форменным воротником, парадная полукираса, в каких военные чиновники представляют на плацу свои войска (префектура, хоть и арданская, а все же представляет собой дальний филиал имперского войска Порядка и Справедливости), высокие сапоги для верховой езды, а плащ она придерживала так, чтобы он не цеплялся за шпоры. Видимо, в городе был или сегодня предстоит войсковой смотр. Илан далек был от ханжеских упреков относительно того, что к умирающему родственнику эти двое относятся легкомысленно, он никогда не сказал бы им 'ну, что вы улыбаетесь, вы должны плакать, страдать и носить черное!' Однако люди, у которых нет слабых мест, его все же раздражали и были подозрительны. Неживые. Слишком хорошие, слишком сильные. Опора государства, честь и совесть системы охраны правопорядка. Имперские чиновники. Мрамор души, местами и тела. Служба государю и государству. Карьера. Теперь Илан понимал — наверное, на Ходжере и он так выглядел. Его любимое слово было 'стараться'. Илана многие любили, хвалили и приводили в пример, но никто никогда не влюблялся, он для этого был слишком уперт, старателен и чаще, чем нужно, с легкой улыбкой проходил мимо. В чем-то такой же мраморный столб, как некоторые. Он все делал 'правильно', кому это понравится? Слишком правильно это хуже, чем совсем неправильно. И таким он приехал в Арденну, отчего его здесь штормило и отторгало, отчего казалось, Арденна его не принимает, он ей такой не нужен.
Вывод? Нужно срочно портиться. Теперь он идет встречать государя императора в расстегнутой одежде. Оковы, наложенные годами обучения и дисциплины, падут. Хотя бы частично. Арданская беспорядочность, неустроенность и хаос есть основы жизни, настоящей жизни. Ибо закаляют, как ничто. Недогосударь Шаджаракта пока что поделится с доктором Иланом местом в голове и будет принимать половинные решения. У него такое время и такое состояние души. Совсем отказаться от воспитания и образования он не может, может лишь позволить себе немного арданского подхода и характера. Иначе не выживет в этом празднике беготни с арфами и барабанами и отутюживания тряпок.
Надев шелковую рубаху и дворцовые туфли, винно-красный кафтан он положил на плечо, а под мышкой нес чистую госпитальную одежду — бросить в предоперационной и сразу переодеться, если позовут на операцию. Потому что он пойдет, не глядя на государя и его свиту. Он уверен, некоторые его поняли бы. У него был план: отделение он сейчас запрет наполовину. Только со стороны промежутка и выхода к большой лестнице, чтобы не забегали совсем уж посторонние. Посетителям вход будет перекрыт, но всяк, кто хитрый или бывалый, легко сможет просочиться со стороны столовой. Там вход и выход в сторону хаоса останутся бесконтрольными.
С запланированного направления его сбили сразу же. Хлопнула дверь, из акушерского в сторону хирургии через промежуток направился доктор Гагал, тоже принарядившийся в лучший кафтан ради прибытия столичных гостей. При этом к груди он бережно прижимал сверток из больничного одеялка и пеленок. Зачем-то несет в хирургическое спящего младенца. Илан прибавил шаг, догнал Гагала, сказал ему, что готов принять дежурство, насколько это вообще возможно в сложившихся обстоятельствах. В отделение они вошли вместе.
— А это хоть сколько-то возможно? — пожал плечами Гагал, заботливо подгибая складку одеяла над младенческим красным личиком. — Не обманывай себя. Если у тебя не хватит времени или сил, мы тебя подменим. Здесь мы можем это сделать. Там, — он мотнул головой в сторону пустого корпуса, — это не в наших возможностях.
— Я очень не хочу туда идти, — сознался Илан. — Не знаю, для чего я там нужен и чем должен заниматься. Ты почему с ребенком?
— Нам его бросили. Служанка принесла в подоле господского сына, понимаешь ли. Сказала: удавите его, или я сама удавлю. Родила, побыла полстражи, оклемалась и сбежала, пока я был в перевязочной. А он остался. Отличный парень, здоровый, крупный... Не знаешь, может надо кому? Несу сейчас в детское, пусть ищут кормилицу.
— Из какого дома и чей он сын, ты не спросил?
— Мы никогда не спрашиваем, иначе они сбегают раньше, чем родят, и бросают детей в кустах или в канаве. Иди, пообедай. Мне сказали не трогать тебя, пока ты не пообедаешь. На самом деле там командует Зарен и ему еще из города мальчика в помощь прислали, так что все хорошо, можно не торопиться. Течи нет, все дыры заткнуты. В приемном Никар, он беспокоить зря не будет.
— Мальчика из города? — удивился Илан. — Папенька твой, что ли, озаботился?
— Вот уж не знаю. Может, да, а, может, нет. Сам увидишь. Ты его встречал, наверное, он к нам заходит иногда по ночам, обычно в морг.
Когда живешь по-ардански, любые планы это то же самое, что несбыточные мечты. Да и мечтать особо не о чем, жизнь и так сплошная сказка. Но мальчик, который обычно заходит по ночам в морг — звучит загадочно даже для Арденны. На деле, впрочем, ничего загадочного. Мальчик из морга был невысок, тощеват, бледен, растрепан, выглядел помятым, старался взять себя в руки, но все равно не знал, за что хвататься, и пинцет в его руке робко звенел, касаясь края лотка. У него была типичная арданская внешность, и, при этом, круглые очки на носу, что наводило на мысль об обучении на Ходжере. Как его звали, Илан понятия не имел, но действительно с ним встречался. Не в морге. В прозекторской префектуры и на осмотре места преступления в Старом квартале, когда убили Номо.
Увидел его Илан в перевязочной, возле пациента. Под присмотром дежурного фельдшера, вооруженного лотком, зажимом, стерильной салфеткой и бутылью энленского розового, мальчик из морга снимал швы.
— Медицинская Академия острова Джел? — спросил Илан первое, что хотел бы знать. На курсах до или после своего он арданских мальчиков из морга не помнил, но мало ли.
— Военно-фельдшерская школа острова Джел, — сквозь зубы проговорил тот, подрезая подтянутую из шва нитку, и мельком оглянулся через плечо. — У вас и днем, и ночью так работают?
— Мы не всегда знаем, день сейчас или ночь, поэтому не обращаем на это внимания, — Илан пожал плечом, на котором лежал кафтан. — Вас что, разбудили после рабочей ночи, чтобы прислать сюда?
— Да, но ваш пример меня утешает. Всегда приятно, когда не тебе одному плохо... Извините.
— Не извиняйтесь. Понимаю, когда плохо одному тебе, от этого еще хуже. Благодаря кому вы здесь оказались?
— Долгая история. Можно, я сначала закончу с перевязками? Меня просили еще перевязать в палатах...
Пациент выразительно моргал на Илана со стола, ему тоже хотелось закончить экзекуцию быстрее.
— Работайте, — сказал Илан.
Другого выхода у него все равно не было. Это его заменяли, кем могли, не время придираться и умничать. Потому что в пустом корпусе уже поставлен трон. И, может быть, даже накрыт чем-нибудь золотым на радость Мыши.
Доктор Зарен на операции, ему сосватали открытый перелом голени. Дежурит бригада Наджеда, так что тягу к контролю можно смело подавить. Надеть какой-нибудь из кафтанов, например, больничный, а бархатный, расшитый райскими птицами и крашеным жемчугом, бросить за ширмой в предоперационной, и идти обедать, по пути заглянув к подруге Неподарка, к Палачу, к рыжим. Первые двое спят, рыжие играют в карты, потрепанная колода похожа на ту, что ходит из рук в руки по легочному, там можно взять ее в аренду за медяк, и Обморок, вопреки здравому смыслу и тому, что показывают глаза, проигрывает слепому. Кайи с ними нет, по дневному листу назначений до вечера оба свободны, жалобы отсутствуют. Швы пора снимать и здесь, но Рыжего Илан мальчику из морга не доверит. Забыл спросить, как мальчика зовут...
