Второй этаж, помещения, которые в дворцовой классификации называются 'внешние комнаты внутренних покоев'. Никого из прислуги, только охрана внизу и похожий на писаря провожатый, то ли напуганный, то ли вышколенный до неживого состояния механической куклы. Анфилада из нескольких выстуженных и пропитанных зимней сыростью кабинетов и приемных, освещенных через один. Дом новый, необжитый, из каждой дверной щели, из-под каждой оконной рамы сквозит. Небольшой обеденный зал человек на двадцать, и соседняя — то ли буфетная, то ли чайная комната. Внутри тепло, почти жарко от большой медной жаровни, по стенам и на столе восковые свечи в зеркальных подсвечниках, кир Хагиннор сам ждет у входа, выглянул на шум шагов. Болен не он. Рукой показывает на того, кто болен. Государь Аджаннар сидит, привалившись спиной к стене, на широкой лавке, покрытой парфенорским цветным ковром. Лицо бледное, губы с нездоровым лиловым оттенком, жесты замедленные, взгляд усталый и недобрый. Слева в углу рта и чуть-чуть на подбородке след от стертой крови, в рукаве платок с пятном.
— Я говорил, что врач не нужен, — слабо произносит он, протестующе поднимая ладонь. — Все хорошо.
Илан сделал шаг к нему. По виду-то не скажешь, что доктор сейчас лишний.
— А я говорил, что нужен, — у кира Хагиннора упрямый и твердый голос. — Не обращайте внимания, доктор. Капризы. Делайте свое дело.
Илан протянул руку к Неподарку за сумкой, кивнул тому остаться за дверью.
— Если доктор не нужен, я сразу уеду, не буду надоедать, — мягко проговорил он, приближаясь и протягивая ладонь, чтобы взять пациента за запястье. — Всего пол сотой. Позвольте мне убедиться, что все в порядке, чтобы спокойно уйти.
Государь наклонился в сторону от Илана и обе руки, как упрямый ребенок, спрятал за спину.
— Нет, — сказал он. — Не нужно. Я не люблю, когда ко мне прикасаются.
Илан вопросительно посмотрел на кира Хагиннора: что делать?
Тот слегка тронул сына за плечо.
— Не будь дураком, — с нажимом произнес он. — Это врач. Хороший врач. Он мог бы. Спроси!
— Хороший врач у меня уже есть, — усмехнулся государь. — Это ничем не помогает.
Илан чуть отстранил кира Хагиннора, понимая, что разговор их с сыном в таком тоне легко может перейти в размолвку. Опустился рядом с лавкой на колени и снизу вверх заглянул Аджаннару в глаза.
— И все же, дай-ка я тебя потрогаю, — сказал он. — Не бойся меня, я хороший.
Государь растерялся на мгновение, позволил взять свою руку, а в следующее мгновение сопротивляться стало поздно, Илан уже держал пальцы на пульсе, а другую ладонь на области сердца под рубашкой, потому что явно же — сердце. И отступать Илану тоже стало поздно. Резкий удар в систолу, ударная волна и провал. Удар, волна, провал. Нельзя помочь. Не лечится. Собственное мерзкое и слабое чувство: вляпался, доктор. Шел, чтобы помогать, был в себе уверен, а попал... словно в яму с известью. Знает сам государь свой диагноз?.. Если знает, он держится очень хорошо. От такой беды не укроешься одеялком, не отлежишься, не сбежишь в одиночество или к шумным друзьям, и ни порыдать, ни поблевать не помогает. Сочувствие и дар убеждения доброго доктора нисколько болезнь не облегчат.
Услышал полушепот государя, очнувшегося от замешательства:
— Щади пациента, доктор, у тебя всё на лице.
Значит, знает. Илан сдвинул руку выше сердца. Осмотреть бы целиком на столе... И не жалеть. Хирургически инкурабельный случай, но есть лекарственная терапия, она может поддерживать довольно долго. Судя по крови в уголке рта, дуга аорты, под пальцами есть маленький шрам напротив. На Ходжере начали оперировать на аорте, когда Илан учился. Делали аневризмы брюшного и шейного отделов. Брюшной со смертностью четыре из десяти, шейный значительно лучше. Тогда же начали строить машину искусственного кровообращения, чтобы переходить на те отделы, где для оперативного вмешательства требуется остановка сердца. Но они не успеют. Им нужно еще лет восемь-десять. Судя по состоянию, тут прогноз в районе четырех, даже на лекарствах. Даже учитывая, что он молодой, и обойдется без неожиданностей. Пока машину отладят, пока более-менее научатся делать возвратную гипотермию, пока отработают технику операций, закончат испытания, понизят смертность... Не получится, сколько их ни поливай деньгами, чтобы быстрее росли. Нужны не деньги. Нужны умелые и смелые люди и время. Нужна практика и выздоровевшие, успешно прооперированные пациенты, не один и не два. Иначе невозможно обещать хоть какие-то шансы. Некоторыми вещами не распоряжается даже император Тарген Тау Тарсис.
Государь вынул ладонь Илана у себя из-под одежды и отцепил его пальцы со своего запястья. Поправил одежду, снова спрятал руки.
— Что ты смотришь на меня, словно я тебя обидел? — спросил он. — Словно это я нарочно принес тебе неизлечимое зло. Я же предупреждал: не надо, не лезь, не трогай... Однажды меня ударили шилом в сердце. Хотели убить. Три года потом все было хорошо. — Он помолчал и криво улыбнулся. — А потом перестало, и я заметил поздно. У меня есть все лекарства, меня консультируют лучшие врачи острова Джел. Не о чем беспокоиться. — Государь поглядел на кира Хагиннора: — Можно, я больше никому ничего не буду объяснять? Отпустите меня спать. Я хочу лечь в постель.
— Я провожу, — сказал Илан, больше для кира Хагиннора, чем для государя.
Он поднялся с колен. Кир Хагиннор покачал головой: не нужно.
— Мне что-нибудь дай, — сказал он. — И не уходи, подожди.
Илан проводил взглядом Аджаннара, за которым последовал тот писарь, который привел их с Неподарком. Поставил свою сумку на чайный стол, раскрыл и вынул футляр со стетоскопом, взял в руки металлическую воронку, чтобы согреть.
— На что жалуетесь?
— На глупое и злое упрямство, — сказал кир Хагиннор, садясь к столу и расстегивая кафтан. — Расскажи мне, насколько глубоко ты понимаешь то, что происходит.
— Не могу судить, — Илан приложил воронку стетоскопа к груди. — Задержите дыхание, пожалуйста... Я не вижу всей картины целиком. Только обрывки.
— Зачем на Ходжере запущена большая медицинская машина с академией, клиникой, наукой, техническим обеспечением и денежной рекой, теперь понятно?
— Там и до этого велась работа...
— Велась, но не такая. Позови Арима, пусть зайдет.
Илан приподнял бровь.
— Он — ваш человек?
— Не мой, — устало качнул головой кир Хагиннор. — Его. — И он неопределенно кивнул в сторону двери, что видимо, означало 'человек государя'. — Этого раба выкупили для острова Ишуллан и передали в качестве дара одному из ученых. По закону, если даритель сочтет, что с рабом обращались плохо, он может потребовать раба обратно.
— А, так, все-таки, хозяин у раба есть.
И этот раб настолько важен и нужен, что генерал-губернатору известно его имя, которое скрывают от доктора. Государю, возможно тоже. Прекрасно.
Законодательство относительно рабовладения Илан знал не слишком хорошо, про такой пункт слышал впервые. Но что-то этот раб не горит желанием вернуться ни к одному из прежних хозяев, к владельцу острова Ишуллан, в том числе. Несмотря на то, что хозяин-ученый бил Неподарка два раза за четыре года, а добрый доктор Илан два раза за декаду, пусть и по заслугам. Кто в этом виноват — сам раб или государство?.. Илан накапал на кусочек сахара по три капли из трех своих пузырьков. Давление у генерал-губернатора скачет, нервы шалят, сын смертельно болеет. А глупое и злое упрямство никому не идет на пользу, ни себе, ни окружающим. Поговорить обо всем этом Илан был не против, но недолго. Восьмую часть стражи примерно, потом сработает мочегонное, а потом пациента начнет клонить в сон.
— Раб тебе нужен? — кир Хагиннор взял из его рук лекарство. — Поговори, перепишут тебе его насовсем. А... запить чем-нибудь можно? Я не слишком люблю сладкое.
Илан заглянул в стоявший на столе кувшин — вино, не подойдет.
— Водой, — сказал он. — Арим найдет кипяченую воду в вашем доме?
— Не имею представления. Прислуга спит. Пусть спросит у охраны внизу или идет к сторожу на кухню.
Илан выглянул за дверь и послал Неподарка к охране.
— Ну, — сказал кир Хагиннор. — Так что ты об этом всём думаешь?
Илан молчал. 'Это всё' — очень неконкретное понятие. Кроме того, он не знал, с чего начать. 'Это всё' такой клубок, что не имеет ни начала, ни хвоста, сплошная путаница и неразбериха. Последовательность не прослеживается. Клубок происходит из чесаной шерсти, шерсть снята с овцы, овца смотрит бессмысленными овечьими глазами и ничего не знает, вообще ничего, даже того, что ее остригут. События и их последствия непредсказуемы.
— Сомневаешься, можно ли со мной говорить откровенно, государь Шаджаракта? — чуть изменившимся тоном спросил кир Хагиннор. — Успокойся, я-то знаю, что ты хороший. Прежний префект города при себе плохого человека не держал бы.
Илан опустил взгляд и взял кира Хагиннора за запястье, проверить, как действует лекарство. Опять он 'тот парень из префектуры'. Главная его рекомендация.
— Госпожа Мирир права, — вдруг добавил к сказанному кир Хагиннор. — Ты так долго и так о многом молчишь, что хочется немедленно затащить тебя в подвал на допрос. Скажи хотя бы диагноз, что наслушал за свою половину сотой. Что ты у него нашел?
— Видимо, болезнь долгое время шла бессимптомно, — осторожно проговорил Илан, который все это время молчал про тук-тук-тук пульса и про непонимание овцы. В словах кира Хагиннора ему постоянно слышались угрозы. — А сейчас от нее начинает страдать сердце, и скоро станет хуже. Но на Ходжере аневризмы грудного отдела аорты пока не лечат.
— Я не хочу загадывать на будущее, — очень тихо произнес кир Хагиннор, — но я знаю, чем все это закончится. И когда закончится, знаю. Нас уже предупредили, хоть и потратили на обследование несколько дней, а не половину сотой, как ты. Малолетнему сыну государя, моему внуку, нужен будет регент. На регентский совет я не соглашусь, сам напрямую не встану. Я хотел бы видеть на этом месте тебя. Ты подходишь по рождению и по... способностям.
— Не нужно об этом, — не сумев сдержать металл в собственном, мягком до сего момента голосе, сказал Илан. — Никого не хоронят прежде смерти, а смерть в данном случае отсрочена на неопределенный период. И любой из нас может умереть раньше, совершенно внезапно, от причин, которые мы сейчас не в состоянии предусмотреть. Мы живем сегодня, а сегодня еще можно бороться.
Кир Хагиннор грустно улыбнулся и дотронулся Илану до плеча.
— Ты смелый мальчик. Смелый и честный. Но запомни, что я тебе сейчас сказал. Как дела у наших хофрских соседей? Они полюбили тебя и доверяют так же, как я?
Илан опустил взгляд из-за внезапной перемены темы.
— Не думаю, — сказал он. — У них слишком много собственных нерешенных вопросов, чтобы обращать внимания еще и на врача.
— А зачем они оба здесь, они тебе не открыли?
У Илана было чувство, что, скажи он сейчас киру Хагиннору правду, он безвозвратно завяжется сам в тот узел нерешенных вопросов, созданных хофрскими гостями и вокруг хофрских гостей, на который он до сих пор смотрел со стороны. И запутается в нем навсегда.
— Не молчи, не буди во мне госпожу Мирир, — наклонил голову кир Хагиннор.
— Они ищут ходжерского Небесного Посланника, — сказал Илан. — Клан Серых хочет доказать Белым, что с Ходжером воевать нельзя.
— Клан Серых хочет показать Белым, что ударит им в спину, если те такую войну развяжут без их согласия. И хотели бы обещания, что Ходжер ударит в спину Белым, если те начнут войну внутри острова, потому что сами они с Белыми не справятся, их сейчас втрое меньше. Но мы им этого не обещаем. Поэтому и встречи Небесных Посланников пока не будет. Напряжение между их кланами растет, Белые в долгах как перед нами, так и перед Серыми. У них не лучшие времена, и их распрекрасный флот стоит без дела. Долг нам больше, но, чтобы напасть, им лучше вначале отвоеваться между собой. Поэтому они медлят. Они один раз воевали, очень давно, больше тысячи лет назад. Небесных Посланников тогда у них было много, в десятки раз больше, чем сейчас. Силы были равны, и в той войне они похоронили их почти всех, с обеих сторон. Поэтому теперь боятся друг друга, боятся конфликта. И нас должны бы бояться. Особенно сегодня. Но жадность может пересилить страх.
— Это всего лишь их желание не платить долги? — чуть разочарованно произнес Илан.
— Нет, не только. Ты путешествовал морем, значит, видел, как устроен и как управляется хороший трехмачтовый парусник. Он сложен для понимания? Ты можешь сказать про него 'это всего лишь лодка и ветер'?
— Пожалуй, очень сложен, — согласился Илан. — Сказать так можно, но... будет ли это достаточной для понимания правдой.
— Парусный корабль любого ранга приводится в движение при помощи палки, веревки и тряпки, по правде говоря. В политике все эти узлы, канаты, цепи, реи, блоки, кабестаны — всего лишь палка, лодка и тряпка, усложненные переплетением интересов и многими пустыми разговорами. Чья-то гордость, чьи-то деньги, потерянный рынок, неудовлетворенные потребности, соперничество, зависть, наглость, болтовня. Научишься в этом разбираться, если захочешь. Где твой раб с водой? Мне хочется спать...
* * *
Всю обратную дорогу в ночи и очередном начинающемся шторме Илану было не по себе. Кучер не торопился. Они не стали взбираться в госпиталь по обледеневшему карантинному спуску. Поехали вокруг, через город, купеческими кварталами, широкими улицами, где по предписанию муниципалитета на каждом втором доме горел фонарь, а на питейных и развлекательных заведениях по пять фонарей или больше. Для них было выставлено условие освещать город не менее, чем пятью, и это стало поводом для демонстрации превосходства и торжества тщеславия — кто вывесит больше, чьи дела успешнее, чьи клиенты богаче. Из хорошего и справедливого начинания выросло нечто неприличное. Как и всегда.
У кира Хагиннора и госпожи Мирир действительно могло сложиться впечатление, будто сын Черного адмирала что-то задумал, поэтому старается лишний раз не высказывать свое мнение. Держит тайные мысли, возможно, даже планы, при себе. На самом деле не было ни мыслей, ни планов. Илана с упорством, достойным лучшего применения, все время макали головой в информацию. Разрозненную, несистематизированную, противоречивую. Окунали усердно и часто. Он честно пробовал составить собственное представление о происходящем. Обдумать все то, о чем спрашивал кир Хагиннор, и на ту глубину, которая генерал-губернатора интересовала. Получил головную боль и полную разруху в картине мира. Все было не так, как представлялось поначалу, а болезнь таргского государя и предложение помнить о регентстве при малолетнем принце попросту одним движением смахнули все фигуры с доски, на которой Илан так долго свое понимание выстраивал.
Хорошо, что не пришлось произносить вслух диагноз, как новость для больного. Говорить слова, от которых неприятно самому, страшно и больно пациенту. Сколько с этим ни сталкивайся, все равно никогда не знаешь, как обойти самую сложную часть — правду. Некрасиво давать надежду родственникам таких больных. Глупо говорить, что еще есть время. Сколько бы времени ни было, его не хватит, в каком бы возрасте ни умер больной, друзьям и родным всегда кажется, что он не дожил. Кир Хагиннор... он мудрый и опытный. Он позвал Илана в Адмиралтейство не за медицинской помощью. Позвал зря, потому что доктор Илан кое-чего так и не научился делать. Ему тяжело, почти невозможно не надеяться самому, вовремя отойти, отступить, остановиться. Убрать руки с груди пациента, закрыть адреналин, свернуть дыхательный мешок. Или вообще не браться за тех, кому уже нельзя помочь. Он не умеет пока. Или не умет вообще.
