Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Внезапно уши разрезал резкий свист, почти ультразвук, как шум турбины реактивного самолета. Сильный порыв ветра подхватил наш аппарат и в считанные секунды перенес к дереву. Тут свист прекратился, ветер стих так же внезапно, как и начался, а мы совершили, скажем, не очень мягкую посадку. На дереве действительно сидел человек, это был детина громадного роста, одетый весьма экстравагантно — в какие-то одежки из длинных, зеленоватого оттенка лоскутов, со спутанной косматой шевелюрой и бородой как у Карабаса Барабаса.
— Привет, — раскатисто произнес он.
— Здравствуйте, — ответили мы нестройным хором.
— Угадайте, кто я?
— Адмирал Иван Федорович Крузенштерн, человек и пароход, — ответил я.
— А вот и не угадал. Я — Восточный ветер. Но в народе меня часто кличут Соловьем-разбойником.
— Жесть! — произнес Лешек заимствованное у Мокуса восклицание.
— Меня на подмогу к вам прислали.
— Так это что, — спросила Катька, — выходит дело, ты добрый?
— Кто? Я? Добрый? Почему ты, красна девица, так думаешь?
— Ну, ты же, получается, как бы нам помогать будешь.
— Я не добрый и не злой, я просто ветер. Делаю то, что папенька мой, Стрибог, велит. Велел он мне вам помогать, вот теперь буду помогать. А разбойником меня кличут за то, что иногда пошалить я люблю. А то, бывает, что и наказать кого приходится. Если, к примеру, люди встречь меня плюют, да злые наговоры по мне пускают, клянут меня, безвинного, дескать это я всякую хворь да заразу на род людской напускаю, а рыбаки веслами по воде — хлоп! — да свистят, бурю накликают, а дети малые по ночам веник жгут, по ветру искры пускают, как тут не осерчать! Вот я в отместку то мельницу поломаю, то дерево повалю, то крышу снесу, то обоз торговый из лесу не выпускаю. А что? Пусть пошлину платят, выкуп, деньги на ветер пусть кидают. Правильно? А тут вообще в одном селе додумались до аллегории — вместо того, чтобы сказать: "Пойду в сортир", говорят: "Пойду до витру!". Ну не обидно ли?
— Ну ладно, — сказала Катька, — с разбойником все ясно. А почему Соловей?
— Так на Свистун-горе живем-то! Свистим помаленьку, соловьем заливаемся. Показать?
— Ой, нет! — быстро отреагировал Герман. — Спасибо, не надо. Мы уже слышали.
— То-то!
Тем временем, полотнище, некогда бывшее шаром совершенно сдулось и расстелилось по земле.
— Ишь, какую вы штуку хитрую для полетов придумали. Я доселе только один раз такую хреновину видел, возле Стольнограда. Только тот пузырь совсем был круглый. И весь огнем горел.
— Ясно, — догадался я. — Это, наверно, когда Бэдбэар из Америки прилетел. А нам надо срочно одну вещь у этой штуки починить, чтобы шар горячим воздухом надуть. А иначе не полетит.
— Ну ладно, не буду вам мешать, подремлю пока здесь, на сухом дереве, подожду, пока вы там починитесь. Потому как батяня Стрибог повелел мне сопроводить вас и подсобить, чем смогу. А я ночью-то стороной пролетел, вас не заметил. Вот и сижу здесь, поджидаю.
— Это здорово. Только нам с этого дерева придется пару сучьев срубить. Костер очень нужен.
— Да не вопрос.
Соловей-разбойник коротко свистнул, с дерева рухнула пара толстых суков. На одном из них сидел сам свистун. Но ведь не упал же на землю, паршивец, ухватился за ствол и перелез повыше. Ловок, однако.
Глава 9.
Тринадцатое июля, терем Бабы-яги
— Надо же, как все просто, смотрите, Игорь, — Мария Дюкова-Шнайдер гоняла по блюдцу яблоко, Колобков-Мельников заглядывал ей через плечо.
— Жесть! — отозвался из своего угла Мокус. — И правда, без всякой вэб-камеры. И ни батареек, ни аккумуляторов никаких не нужно. А то у меня вот аккумулятор скоро разрядится, даже не знаю, чего делать, подзарядить-то негде. Сейчас я, все-таки, попробую закончить одну прогу типа драйвера, может быть, по моему ноуту картинку посмотреть получится.
— Это еще зачем? — спросила Баба-яга.
— Экран побольше, всем видно будет.
— Не парься, — сказала бабка. — Чем к твоему чемодану ладить, я сейчас на заслонке все покажу.
Она отодвинула от устья печи заслонку, извлекла из печки один кирпич и вложила в образовавшуюся нишу колоду карт.
— Примитив, — прокомментировал Мокус, — Как при царе Горохе — программа на перфокартах.
— Не знаешь, и не болтай, — обиделась Яга. — При царе Горохе еще и думателей-то не было.
Закопченная заслонка засветилась, на ней появилось изображение необъятной степи, покрытой чахлыми кустиками, желтой пожухлой травой и колючими клочьями перекати-поле. На оранжевом раскаленном небе висело желтое палящее солнце.
— Это рабочий стол? — ехидно спросил Мокус.
— Молодой человек, сами вы — стол, — строго сказала майор Дюкова, давая понять, что не время сейчас для шуток. — Это ландшафт той местности, где находятся наши товарищи, выполняющие ответственное спецзадание.
— А где народ-то? — заметил Константин. — Одна степь широкая, а люди где?
— Сейчас, сейчас, — отозвалась Яга, — Ну-кось, красавица, дай-ка мне сюда блюдце-то.
Мария Дюкова отдала блюдечко Бабе-яге. Та повернула за хвостик яблочко, и пейзаж на заслонке тоже пришел в движение. Показался сдутый баллон дирижабля, раскинутый на земле. Рука у старушки дернулась, картинка ушла вверх.
— Ой, — воскликнула Эльвира. — С ними что-то случилось!
— Погоди, доча, — сказала бабка чуть дрогнувшим голосом, — сейчас наведем. Не переживай, все хорошо у них.
Картинка поехала вниз, в кадре появилась корзина аппарата, а в ней копошащиеся люди. Иван с Германом возились у горелки, Лешек палил костер поодаль от гондолы, Катя распаковывала мешки с провизией, готовила перекус. На заднем плане виднелось сухое дерево, а на нем — спящий огромный бородач в зеленых лохмотьях из длинных лоскутов.
— У них какая-то поломка, — констатировал Мельников. — Но все живы.
— А вдруг вон тот верзила их в плен взял? — забеспокоилась Эльвира.
— Не похоже. Верзила мирно дремлет, а наши заняты своим делом. Знать бы о чем они говорят!
— А звук-то где? — спросил Константин. — Правда, почему без звука?
— Вот со звуком — беда, — ответила бабуся. — Не придумали еще, как со звуком-то картинку передавать. Это ж не дальнозырик. Но там для передачи специальное оборудование очень громоздкое требуется, там наговором, да бусинкой не обойдешься... А тот верзила вовсе не полонил их, наоборот, помогает. Это Ветер Восточный, Соловьем-разбойником его еще кличут.
— Соловей-разбойник! — ахнули все. — А он их не того?
— Ни того, ни этого! Сказано же — в помощники он им послан. Как в небо подымутся, так он подгонять их станет.
— Нет, хоть даже и без звука, все равно — замечательная штука, — после небольшой паузы заметила майор Дюкова, все еще восторгаясь блюдцем с яблоком. — Нам бы в департамент для нашей наружки такие, да, Игорь? Это что же, вот так все время можно наблюдать, что с подопечными происходит?
— Можно, яхонтовая, можно. Хоть цельный день, хоть в полночь-заполночь.
— Да вы что, серьезно? — возмутился Константин. — Это неправильно. Получается, что человек под колпаком находится все время? Этак, пардон, и в самые интимные моменты за тобой наблюдать могут?
— Могут, касатик, могут, — Баба-яга опустила глаза и слегка зарумянилась. — Всякая вещь и недостатки имеет, и достоинства ...
— И вам что, приходилось? Нет, так не годится. Это противозаконно. Вы нарушаете нормы этики и права человека. Личная жизнь должна быть неприкосновенна.
— Неприкосновенна, — рассержено буркнула старушка. — Вести себя надо праведно, тогда и стыда не будет...
Внезапно в горнице стало темно. Это во всех трех окнах появились головы Змея Горыныча. Первой голос подала робот Вика:
— Горыныч беду чует. Надо бы узнать, чего он хочет.
— Поди, пойми его, тварь бессловесную, — проворчала Баба-яга. — Небось траву всю сожрал, теперь сена канючит.
Она все еще недолюбливала Змея. Хоть они давно уже находились в дружеских отношениях с Кощеем, Змей Горыныч по-прежнему оставался для нее аспидом и воплощением зла.
— Я пойду, попробую узнать, что он хочет, — сказал Колобков-Мельников и вышел из горницы.
Он один наладил хорошее взаимопонимание с драконом, наверно потому, что косил для него сено на соседнем лугу, поскольку на поляне возле терема травы действительно осталось немного. Остальные продолжали наблюдать за тем, что происходит на экране-заслонке.
— Ну, хватит, — сказала Яга. — Нечего людям мешать. Видите, работают они, корапь свой летучий чинят.
— Так никто же им и не мешает, — заметил Константин. — Или вы хотите сказать, что они нас тоже видят?
— Ничего они не видят, просто хватит понапрасну пялиться, сеанс окончен, мне печку топить пора.
Не то поведение Змея, не то намеки на пикантное использование блюдца с яблоком испортили старушке настроение. Она убрала заслонку и спрятала в буфет яблочко и блюдечко. Через несколько минут в горницу вернулся Мельников. Он снял пиджак и надел вместо него бронежилет.
— Мы с Горынычем решили немного поразмять крылышки, сообщил он всем. Надо бы окрестности оглядеть.
— Оружие не забудьте, — напомнила мадам Дюкова.
— Ес! Тес-ственно!
Баба-яга, ни на кого не глядя, продолжала возиться у печки, все остальные покинули горницу и разошлись по своим комнатам.
Глава 10.
Тринадцатое июля, в степи
Надо сказать, что способности степняков мы несколько недооценили. Со стеной из колючих кустов они справились гораздо быстрее, чем я предполагал. Не прошло и часа, как на горизонте уже пылило облако, раздавалось гиканье, которое становились все громче и отчетливее и приближающийся топот. Горелку-то мы починить успели, но шар был надут едва на треть.
— Слышь, Соловей, а вот этих ребят хорошо бы задержать, — Герман растормошил дремавшего Соловья-разбойника. — Сумеешь?
— Да не вопрос, — все так же меланхолично произнес наш новый помощник. — Только вы ета, на землю лягте, да уши поплотнее заткните.
Мы так и сделали. Соловей набрал в грудь побольше воздуха, заложил в уголки рта два мизинца и засвистел самым высоким тембром, переходящим в ультразвук. Пыль, песок и всякие былинки-травинки помчались навстречу ватаге степняков. Стрелы, выпущенные из их луков, остановились и понеслись обратно. Вояки закрывались от ветра и собственных стрел щитами, а их кони пятились, разворачивались и скакали прочь. Через пару минут ни одного нашего преследователя в обозримом пространстве не осталось.
— Больше они сюда не сунутся, — сказал Соловей. — Степняки нас, ветров, боятся. Особенно, когда мы гневаемся. Теперь их шаманы три дня будут в бубны бить, в чистом поле скотину к кольям привязывать, нам в жертву выставлять. Кстати, хотите шашлычка из свежей баранины? Нам-то, ветрам, это мясо ни к чему, но не пропадать же добру-то!
Через час наш летучий корабль был готов к полету. Соловей-разбойник тоже забрался в корзину. Я думал, что придется все-таки выбросить что-нибудь из снаряжения, поскольку габариты мужичка были весьма внушительными, а от балласта мы избавились практически полностью когда удирали от погони. Но оказалось, что он совершенно невесом. Соловей показал на пропеллер:
— Вот эта вот штука у вас ветер делает?
— Да вроде бы...
— Ведь это надо! Как ветряная мельница, только мелкая. Да... — он ироническим взором осмотрел наш силовой агрегат. — Павлины, говоришь? Х-хе! Сейчас быстро полетим.
Он встал на корме, повернувшись против хода, и легонечко свистнул. Корзина резко рванула вперед, едва не сделав мертвую петлю вокруг шара.
— Эй! Эй! — закричали мы. — Не так резко!
— Ладно, больше не буду, — пообещал наш новый компаньон, а по совместительству реактивный двигатель.
Теперь мы летели практически беспосадочно. За двое суток опускались на землю всего лишь один раз возле небольшой речушки набрать питьевой воды, а заодно наполнить песком мешки, поскольку, удирая от погони, мы выкинули за борт весь наш балласт. Эта речушка, по утверждению Соловья-разбойника, была последней перед пустыней, дальше, до самых Неприступных гор, воды нигде не найти А пустыня-то практически уже началась — все больше было под нами песка и все меньше растительности, представленной лишь пожухлой травкой и какими-то колючками. На нашей карте этой речушки вообще обозначено не было. Интересно, конечно, откуда она берет исток и куда впадает, но топографических задач наша экспедиция не преследовала, поэтому вопросы эти оставались чисто риторическими. По словам Соловья, эта речка возникает сама собой в разных местах и сама по себе пропадает. Очень древний народ, обитавший в этих краях, и который уже давно не существует, называл ее "Змея, ползущая в пустыне".
— А мы от этой водицы сами-то в змей не превратимся? — с опаской спросил Герман.
— Не боись, все будет тип-топ, — заверил его Соловей.
Наш летучий корабль резво двигался над раскаленными песками. Соловей то сидел в гондоле на корме свесив ноги и, слегка посвистывая, двигал наш аппарат реактивной тягой, то, когда ему надоедало сидеть, летел рядом, подгоняя дирижабль, как ребенок, забавляющийся с перышком или мыльным пузырем. Чтобы не действовать нам на нервы монотонным свистом, он поначалу стал высвистывать то барыню, то камаринскую. Потом мы научили его свистеть "Вдоль по Питерской", "Славное море — священный Байкал", "Улетай, туча!" и даже полонез Огинского. У Соловья оказался хороший слух и изрядные музыкальные способности.
Под нами простиралась бесконечная желтая равнина, изрезанная волнами барханов. Раскаленный воздух поднимался от песков, а единственную тень давал только баллон дирижабля. И еще можно было укрыться от солнца в нашей парусиновой каюте, но днем там стояла жуткая духота. Ветер, поднятый Соловьем-разбойником, не создавал прохлады, поскольку мы сами двигались в этом воздушном потоке. Страшно хотелось пить, только теплая вода не утоляла жажду, да и ее приходилось экономить. Жаль, что щука не подала еще Емеле идею, как сделать холодильник, причем лучше всего — переносной. Чтобы не изжариться в таком пекле, мы летели практически на максимальной высоте, на которую был способен объем нашего шара.
— Надо же! — удивлялся Лешек. — А я раньше думал, что чем ближе к солнцу, тем жарче. А оказывается тут наоборот — прохладнее.
— Это еще что! — сказал Герман. — Скоро ты убедишься в том, что Земля имеет форму шара.
— А это уж — во! — Лешек сложил пальцами фигу. — И с чего это вы вообще в головы себе взяли? Вон, посмотрите вокруг! Да если бы Земля закруглялась, все это как бы уходило бы за горизонт. А тут вон — и горы видно. А до них нам еще лететь и лететь! А мы как бы на дне глубокой тарелки.
На горизонте прямо по курсу действительно в мерцающем мареве виднелись горы. Сначала я принял их за мираж, но в течение целого дня они так и не пропали, даже наоборот, принимали все более отчетливые очертания. Это как раз и есть те самые Неприступные горы. А линия горизонта и на самом деле казалась выше нашего местоположения, словно мы находились внутри чаши, хотя летели мы достаточно высоко. Это, наверно, горячий воздух создает такой оптический эффект.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |