Сказочный отпуск

— Большая белая акула! — ахнул я.

— Спокойно, господа! — сказал Герман. — У меня две новости, одна хорошая, другая плохая. Хорошая — это не большая белая акула. А плохая — это мегалодон! Эта тварь чуть ли не в десять раз крупнее белой акулы, а самый маленький зубик у него величиной с ладонь.

— Ну спасибо, — сказал Лешек. — Успокоил!

Гигантский плавник совершал концентрические круги вокруг нашего плавсредства и явно приближался. Вода кипела вокруг него, когда он показывался над поверхностью. Вот он выпрыгнул из воды почти целиком, и брызги вокруг него были окрашены красным. И вовсе не светом утренней зари — в его громадной разинутой пасти трепыхался несчастный дунклеостеус.

— Соловей! — крикнула Катька. — Свисти же!

Разбойник засвистел. Наше судно помчалось вперед, подгоняемое ветром, при этом сев на свою же волну, как глиссер. Мегалодон пустился за нами в погоню и не только не отставал, но даже наоборот, настигал.

— Да нет! — перекрикивая шум ветра и свист кричала Катька. — На него свисти! Прогони!

Соловей со всей силы свистнул в мегалодона. Даже в море в том месте образовалась нехилая яма. Монстр ушел в глубину, но через минуту показался снова. Он вырос прямо возле нашей кормы. Мы все сгрудились у носа под парусиновым пологом. Распахнулись огромные челюсти, обнажая несколько сот острых зубов. Смыкаясь, челюсти оттяпали корму нашей посудины вместе с силовой установкой, то есть с движком. Соловей свистнул резко и громко, мы сами чуть не оглохли. Нас приподняла гигантская волна, а зверь скрылся в глубине. Надолго ли? Сто процентов вероятности, что атака монстра должна повториться. А перед глазами все еще стояла его громадная раскрытая пасть...

Глава 14.

Шестнадцатое июля, утро

— Проклятый лес! Неужели нет отсюда выхода? — роптали солдаты, плетясь за командиром сквозь валежник и молодую поросль и волоча за собой по земле автоматы. — Третьи сутки ходим без сна, без отдыха, а все по одному месту кружим.

— А ну, разговорчики! Кто недоволен — упал, отжался!

— Отжался... Сил уже нет, ядрена Матрена. Кто ж на пустой-то желудок отжимается? Только иголки и жуем, блин, сосновые. Тьфу! Мертвый лес, ни дичи нет, ни ягод, ни грибов...

— Солдатушки-ребятушки! — командир отделения остановился, оглядел поникших духом бойцов и перешел на ласковый тон. — А мне, командиру, легко, думаете? Я тоже устал, матерь вашу трам-тарарам! И есть мне хочется не меньше вашего, но терплю. А куда деваться? Лечь, да помереть — это проще некуда. А вот за жизнь побороться — это посложнее. Ведь должен же быть из этого гребаного леса распроклятый выход, должен!

— Нету выхода! — крикнул в истерике один из солдат. — Баба-яга, растудыть ее в качель, заколдовала лес. Это она молодой девкой обернулась, нас в чащу заманила.

— Точно-точно, — подхватил другой. — Наш ротмистр думает, что этим новым оружием можно с нечистью воевать! На-кося, выкуси! Никакого оружия супротив колдовства не существует. Тут по-другому надо-ть. Давайте покличем ее, Ягинишну-то, да скажем, что сдаемся, мол. Бросаем автоматы — и по домам разбегаемся, воевать не станем! Только пусть выпустит нас отседова!

— Верно, верно он говорит, — поддержали остальные.

— А вот это мне нравится, — раздался откуда-то женский голосок.

— Гляньте, ребяты, вот она. Та самая девка!

Из-за дерева вышла черноволосая девушка.

— Да, это я. Только я не Баба-яга, я сноха ее, лесная мавка. Идите за мной, я вас к терему выведу, покушаете там, автоматы сложите — и по домам разойдетесь.

— А не брешешь? Не обманешь на сей-то раз? Поклянись!

— Да чтоб мне сдохнуть! Пошли!

В тереме дружинничков усадили за стол, расстелили на нем самобранку.

— И не стыдно вам? — ворчала Баба-яга. — Вы с кем воевать-то собрались? С бабами, да с пацанами. У нас мужиков-то — раз, два... ну, два с половиной, — она покосилась на Мокуса, — и обчелся.

— Дык, нам решать что ли, с кем воевать-то, — оправдывался командир. — За нас начальство думает.

— Ишь, начальство... Ладно, кушайте, кушайте. Ужо сейчас банька истопится, попаритесь, людьми станете. Переночуете, а завтра утречком — по домам. А в полк обратно чтоб ни ногой, и не вздумали чтоб вертаться!

— Да как же так можно-то, Ягинишна! Это уже измена получается. Дезертирство.

— Измена в том, что ваше начальство затевает. Хотите быть присяге верными, тогда в столицу направляйтесь, да самому главному воеводе в ножки поклонитеся. Скажите, что из мятежного полка дезертировали. Смуту ваш Губарь затевает, так-то вот! На царя-батюшку войной собирается, грех-то какой... Ой! Кажись там еще ктой-то в мой лес стучится. Маша, золотце, дай-ка мине блюдечко на минутку.

Майор Дюкова подала Бабе-яге блюдце с яблоком, по которому она наблюдала за перемещением группы делегатов к Водяному Царю.

— Кажись коробейник, — сказала Яга, покрутив яблочко. — Впустить, что ли? Эля, тебе, родненькая, ничего из шелков или парчи не надобно?

— Да пусть войдет, — ответила бывшая русалка. — Смотря как торговаться будет. Может, осчастливлю молодца, да прикуплю чего.

— Ой, гляди, Эльвира, — погрозила пальцем майор Дюкова. — Лешек вернется, хвост тебе накрутит!

— А я что? Я только улыбнусь ему, да скидку попрошу. А вы чего подумали?

Минут через пятнадцать в терем ввалился румяный, этакий кровь с молоком, молодой парень в картузе, начищенных яловых сапогах, с ромашкой в петлице и огромной, грязно-белой в синюю клетку, сумкой через плечо.

— Здравствуйте, — широко улыбаясь и опуская свою ношу на пол, произнес он. — Я представитель Заморской компании. Я хочу предложить вам широкий выбор тканей. Если вы покупаете десять саженей материи, один вершок получаете бесплатно. Но это еще не все. У нас сегодня акция "Налетай, не ленись!" Если вы купите по сто локтей сразу двух сортов ткани...

— Хорош балаболить, — остановила словесный понос Яга. — Показывай, чего принес. Мы сами разберемся.

— Какой зверь у вас во дворе страшный! Огромный, о трех головах! — делился впечатлениями коммивояжер, раскладывая товар на лавке. — Никакой сторожевой собаки не надо. Я поначалу испугался, а смотрю: он смирный вроде. Я слыхал, что только у Кощея Бессмертного такой есть, а оказывается — вон еще один. Это что ж, близнец его?

— Никакой не близнец, — ответила бабка. — Он самый и есть, Змей Горыныч Кощеев. Сам-то в отпуск отправился далёко. Вот и оставил на передержку, позаботились чтоб. А ты хватит болтать, балаболка! Пришел торговать, вот и торгуй, нечего любопытничать!

Эльвира принялась рассматривать ткани, Мария вновь взяла блюдце с яблоком и продолжила прерванное наблюдение. Баба-яга ходила вокруг солдат, которые все сидели за столом и сметали еду так быстро, что скатерть-самобранка не успевала материализовывать все новые и новые блюда.

— Кушайте, кушайте, — приговаривала Яга. — В полку-то, небось, так не кормили. А тут все свеженькое, как дома, правда? А домой-то хочется, поди? Ну ничего, скоро от энтого оружия вашего один прах останется, тогда и вас всех дематериализуют. Тьфу, демобилизуют, в смысле. По домам, то есть, распустят. Вот привезут Водяному царю... Ой, — она покосилась на коробейника, внезапно навострившего уши. — Чего же я дурна баба болтаю-то!

— Не привезут, — мрачно сказала Мария Дюкова, опуская на колени блюдце, в которое она наблюдала за аэронавтами. — Погибли ребята. Их проглотила огромная акула.

Все, кто был в горнице, громко ахнули. Солдаты перестали жевать, тихо положили на стол ложки и перекрестились. Эльвира, увитая шелками и ситцем, упала в обморок прямо на руки опешившему коробейнику. К нему подбежали Мельников с Константином помогать приводить ее в чувство. Мокус поднял глаза от компьютера и тихо произнес:

— Жесть!

— Не могёт такого быть! — всплеснула руками Баба-яга. — А ну-ка, дай сюда блюдце, я сама гляну!

Глава 15.

Шестнадцатое июля, в море-окияне

Мегалодон не показывался долго, минут, наверно, пять. Мы сгрудились в уцелевшей носовой части гондолы и не могли вымолвить ни слова, поскольку находились в состоянии глубокого шока. То, что осталось от нашей корзины не могло долго держаться на плаву, внутрь хлынула вода, короче мы стали тонуть. Хорошо еще, что эта тварь не проглотила драгоценную флягу с зельем. Я подхватил ее, хотя теперь совершенно непонятно, каким образом доставить эту жидкость Водяному Царю. Мы приготовились для начала повторить участь команды "Варяга", после чего стать кормом доисторическому хищнику. Впрочем, оба этих события могут произойти и в обратном порядке. Хотя нет — второе исключает первое. Вот оставшаяся не съеденной часть корзины перевернулась, и все мы оказались в воде. Однако при этом остатки нашего судна сохраняли плавучесть, так что мы могли какое-то время за них держаться. Но, судя по всему, делать это нам осталось недолго. Гладь морской поверхности вспучилась и появилось гигантское туловище. Правда, оно всплыло кверху брюхом и почти не шевелилось.

— Что это с ним, — спросила Катька, — сдох?

Соловей покружил над телом гиганта и сообщил:

— Да нет, похоже, спит.

— С чего бы это?

— Пьян, очевидно, — предположил Герман.

— Пьян? — удивились мы все.

— Ну да! Он же движок проглотил. А там в топливном баке жидкости из баклажки литров двадцать было. Вот она у него в желудке и разлилась, наверно.

— А сама баклажка-то где, кстати, утонула?

— Да ты что! — возмутился Лешек, похлопав себя по нагрудному карману.

— Все это, конечно, здорово, — сказал Герман. — Но сколько времени он проспит? Это раз. И на чем мы поплывем дальше? — это два. Остатки корзины долго на плаву не продержатся.

Соловей-разбойник тоже приуныл, поскольку совершенно не знал, чем нам помочь в создавшейся ситуации.

— Не пойму, то ли у меня галлюцинации, — задумчиво произнесла Катька, — то ли я на самом деле вижу парус.

— Как? Еще один плавник? — испугался я, оглядываясь по сторонам. — Это что, подружка нашего пьяненького гиганта явилась?

— Нет, — ответил Лешек. — Точно-точно! Парусник! Самый настоящий!

Я стал приглядываться в том же направлении. На горизонте действительно виднелся силуэт парусного корабля.

— Соловей, ты где? — спросил Герман.

— Я тута!

— Сможешь его пригнать! Мы же отсюда не дооремся.

— Не вопрос.

— Если экипаж будет сопротивляться, — предупредил я, — начнут там галсами лавировать, гони его все равно. Пусть даже все паруса уберут.

— Бу зде!

Соловей улетел, а мы продолжали барахтаться в воде, цепляясь за останки нашего плавсредства, которое постепенно погружалось все больше, при этом с опаской поглядывая на распластанное и пока не подававшее признаков жизни тело гигантского чудовища. Примерно через полчаса — а точнее сказать не могу, китайские пылевлагонепроницаемые часы были уже полны воды — корабль стал отчетливо различим, он находился от нас приблизительно в полукилометре. Это был двухмачтовый бриг с грязными, позеленевшими, в белесых разводах от морской соли бортами и посеревшими от времени парусами. Пираты? Всякое возможно, но какое уж теперь имеет значение, другого выбора нам предоставлено не было. Альтернатива такая: либо стать жертвами пиратов, либо — мегалодона. Первое нам казалось предпочтительнее, все-таки пираты съедят нас не сразу, они тоже люди, с ними хоть как-то можно договориться.

Мы стали орать и махать руками, дабы нас пораньше заметили с корабля и прибавили парусов для того, чтоб дойти до нас быстрее. Но парусов никто не прибавлял. Зато те, что уже были подняты, раздувались, наполненные ветром, а буруны, расходившиеся от форштевня, свидетельствовали о том, что судно двигалось и так достаточно ходко. Когда нас разделяло метров пятьдесят или сорок, паруса беспомощно повисли — это Соловей перестал дуть. Никто из экипажа почему-то не стал убирать паруса, чтобы остановить судно, оно продолжало плыть по инерции, надвигаясь на нас правым бортом. На борту, ближе к носу, виднелись едва различимые остатки полустертой надписи: "...land's erran...". Что это? "Ирландский посыльный"? Когда дистанция между нами и кораблем сократилась до десяти метров, никто из команды судна не выбросил якорь, не спустил шлюпку и даже не бросил нам веревку. Все ясно: спасение утопающих — дело рук... ну, можно не продолжать, это и так все знают. Правда, лично мне кажется, что такое пренебрежение человеческими жизнями противоречит всем нормам морской этики, пусть даже это пиратское судно, оно обязано принять на борт терпящих бедствие. Вот поднимемся на палубу, я все выскажу капитану. Ишь, "джентльмены удачи"!

Борт корабля уже коснулся нашей почти затонувшей корзины, судно все еще продолжало дрейфовать и прижимало нас к спящему мегалодону. Монстр, тем временем, как-то подозрительно заворочался, то ли приходя в себя, то ли поудобнее устраиваясь. Лешек подобрал привязанный к нашей корзине обрывок веревки, сделал на конце петлю и смело запрыгнул на брюхо чудовища. С этого пьедестала он стал кидать веревку на корабль. С третьей попытки ему удалось накинуть петлю на обломок балясины в том месте, где балюстрада, устроенная вдоль борта судна, была повреждена то ли в ходе абордажной схватки, то ли штормом. По этой веревке мы по очереди забрались на борт корабля. Меня затаскивали последним, поскольку одной рукой я держал драгоценную флягу и без посторонней помощи забраться не смог бы. Тем временем судно уже "пришвартовалось" к спящему мегалодону, а то, что оставалось от нашей корзины исчезло в морской пучине. Но ничего, теперь мы все были на борту, Соловей-разбойник тоже присоединился к нам.

Оказавшись на палубе, мы огляделись по сторонам и пришли в ужас. Вся палуба была усеяна человеческими костями. Кое-где попадались и целые скелеты, застывшие в различных позах, на них даже сохранились истлевшие и выгоревшие на солнце лохмотья. Два скелета были привязаны к мачтам, у штурвала стоял рулевой — тоже, естественно, без плоти. В его костях запуталось лишь несколько лоскутов, которые слегка колыхались. Он таращил на нас пустые глазницы, черепушку прикрывала выцветшая бандана. Сильный толчок в борт прервал наше оцепенение. Судно резко качнулось, скрипнули снасти, где-то что-то затрещало. У рулевого отвалилась голова и покатилась по палубе.

— Мегалодон проснулся! — крикнул Герман. — Это он толкнул в борт корабль!

— Соловей, ходу! — заорали мы все хором.

Наш ветродуй набрал полную грудь воздуха и со всей дури дунул в паруса. Те мгновенно туго надулись, один, самый верхний парус на грот-мачте, сорвался и улетел. Но, несмотря на это, бриг не двинулся с места.

— Ты где физику учил, двоечник! — рявкнул я на разбойника. — Или с палубы слезь, или назад, за корму дуй!

Соловей переместился в корму и дунул назад. Корабль как гоночный скутер рванул с места, но паруса надулись в обратную сторону и начали тормозить. Пришлось Соловью все-таки подняться с палубы в небо и подгонять корабль, летя за нами следом. Мегалодон, тем временем, на наше счастье, особой активности не проявлял. Он медленно поплавал взад-вперед, потом нырнул в глубину.