Московский Лес

МЦК,

станция "Лужники".

Посланцы Сетуньского Стана появились на мосту ранним утром — прикатили на маленькой, пыхтящей газогенератором дрезине. Извинились за задержку, забросили на платформу заказ, связки холодного оружия — секир, рунок, рогатин, широких кривых мечей на длинных рукоятях — и покатили назад, прихватив и Сергея. Один из сетуньцев, кряжистый сорокалетний дядечка стриженый "под горшок" оказался его давним знакомцем. Узнав, что егерю надо на Бережковскую набережную, он принялся уговаривать его сделать крюк: "Давай, Бич, с нами! Сегодня Посвящение— пусть молодые на тебя посмотрят, ты же для них легенда, такое о тебе рассказывают ... А за Колю не беспокойся: пост на мосту стоит, встретят его, накормят. Тебе сразу знать дадим, а он пока отдохнёт, вам ещё плыть и плыть..."

Сергей отделывался неопределённым "надо подумать...", а сам наслаждался поездкой. Хорошо, когда не надо сбивать ладони, орудуя веслом — сиди, насвистывай да крути головой. И не потому, что из кустов в любой момент может кинуться какая-нибудь тварь, а просто так, от нечего делать. Движок успокоительно тарахтит, дрезина неторопливо, километров двадцать в час, катится, постукивая колёсами на стыках — такими темпами до места они доберутся через полчаса...

Стало светлее — дрезина вынырнула из зелёного сумрака метрах в пятидесяти от станции "Лужники". Похожее явление встречалось во многих местах: изогнутые стволы деревьев по обе стороны от насыпи смыкались над головой, образуя тоннель, но на самих путях, между шпалами, не росло даже тоненькой былинки. Вездесущий проволочный вьюн и прочая ползучая флора делали стены "тоннеля" почти непроницаемыми, и покинуть его можно было далеко не везде — чаще всего, на разрушенных станциях или возле мостов и путепроводов. А если надо сойти где-нибудь ещё — бери, мил человек, топор в руки, прорубай проход. И не сомневайся, что, вернувшись назавтра, не найдёшь и следа своих трудов. Прореха в зелёной завесе затянется, будто и не было её вовсе...

От самой станции мало что осталось: перроны и козырьки из стекла и алюминия давным-давно разодрали на части деревья. Дальше начинался длинный участок, почти свободный от растительности — с насыпи открывался превосходный вид на Лужники. Деревья здесь росли нормальные, ни одного гиганта под сотню метров высотой. Справа краснела сквозь непролазный кустарник кирпичная стена Новодевичьего кладбища, да сверкало вдали золото куполов Скита.

Вокруг Большой Арены в зелёном пологе угадывалась прогалина. Там обосновалась самая многочисленная в Лесу фермерская община. Покровительство Новодевичьего Скита и близость реки с одной стороны и железной дороги с другой, делали это место весьма привлекательным: численность "лужниковцев" перевалила за семь сотен, на местный рынок собирались фермеры и челноки со всего района Хамовники.

— Кстати, а чего на Лужниках-то не остановились? — спохватился Сергей, бросив взгляд на медленно уплывающие назад руины. — Вроде, ждал там кто-то, а у нас ещё место есть на платформе, могли бы и подхватить. Когда ещё кто-нибудь тут проедет!

"Голосовать" в Лесу было не принято — путейцы сами тормозили, завидев на насыпи человека. Дрезины считались неприкосновенными, и даже конченые отморозки, из числа охотящихся за барахольщиками и челноками бандитов, не рисковали нарушать этот запрет. Себе дороже. К тому же, всякий знал, что путейцы, в отличие от остальных обитателей Леса, не страдают комплексами насчёт оружия и нередко возят с собой пулемёты.

— Не... — помотал головой сетунец. — Они нас узнали. Это же местные, лужниковские, им монахи не велят с нами дело иметь.

— Вот те раз! — удивился Сергей. — И давно?

— Да уж с месяц. Недавно пришли на рынок за пчелиным воском — а они попрятались по домам и носа не кажут. Даже приезжие, кто на рынке торговал — и те отворачиваются, "нет" да "нет"...

— А монахи-то тут причём?

— Как причём? Они всем и заправляют, без их ведома в Лужниках ничего не делается...

— Ну, так и поговорили бы с ними. Отец Андро?ник — мужик толковый, вменяемый, я как раз собираюсь ему...

И осёкся — не стоило пока распространяться о цели недавней вылазки.

— Так не хотят же! — уныло отозвался сетунец. Оговорки Сергея он не заметил. — Чёрт знает, что они не поделили — то ли с нашими старшинами, то ли с золотолесцами. Я — что, я простой сержант, мне не докладывают...

Это было любопытно. До сих пор Сергею не доводилось слышать о разногласиях между монахами Новодевичьего Скита и Золотыми Лесами. А уж чтобы в это были замешаны обитатели Сетуньского Стана...

— Знаешь, я тут прикинул — может и правда, поехать с вами?

— Вот и хорошо! — обрадовался сетунец. — Не пожалеешь, Бич, слово даю!

"...надеюсь, что не пожалею. Потому что обязательно надо прояснить, что у вас творится..."

Выбирая, где обосноваться на жительство, люди обычно искали, где деревья стоят не слишком густо, где можно разбить огород, поставить хижину. Селиться в брошенных зданиях не желал никто — слишком легко они превращались в ловушки. Но были и исключения — например, излучина речки Сетунь недалеко от слияния с Москвой-рекой.

Правый, возвышенный берег Сетуни захватили громадные узловатые вязы; их корни кое-где перекрыли русло речки, образовав небольшие запруды. С другой стороны, от полотна Киевской железной дороги, подступали непролазные заросли бамбука — иные стебли вымахивали высотой с шестнадцатиэтажный дом, в обхвате достигали полутора метров.

Узкая полоса между речкой и Сетуньским проездом, обозначавшим границу бамбуковой рощи, осталась нетронутой. Когда-то здесь располагалась база каскадёров, мотоциклистов-байкеров и парк киноприключений с макетом средневекового замка, площадью, вымощенной булыжником и ристалищами для рыцарских боёв. В этих постройках и обосновалось сообщество, членов которого в Лесу прозвали "сетуньцами", хотя те и пытались ввести в обиход более звучные термины: "витязи", "ратоборцы" и даже "ведьмаки" — словечко, позаимствованное из архаичной компьютерной игры.

Подражая этим легендарным персонажам, сетуньцы объявили главной своей задачей истребление монстров. К ним относились порождения Чернолеса, твари Щукинской Чересполосицы, и те чудовища что объявлялись время от времени в разных уголках брошенного мегаполиса — причём без всякой системы. Лесовики относились к этой затее без энтузиазма: на заре своей деятельности сетуньцы попытались обложить "взятые под покровительство" фермерские общины данью, но понимания не встретили — те и сами могли дать укорот шипастым и чешуйчатым соседям. До столкновений, к счастью, не дошло, но с тех пор обитатели Стана истребляли чудищ исключительно из идейных соображений, не требуя воздаяния.

Обустроились сетуньцы капитально — замкнули кольцо стен, привели в порядок постройки, возвели над башнями "замка" сторожевые вышки. А главное — расчистили вокруг участки земли, куда потянулись фермеры-одиночки со всей округи. Они разводили в запрудах карпов, сеяли ячмень и варили из него превосходное пиво. Со временем в речной долине возник настоящий городок с населением человек в пятьсот.

"Охотников на монстров" из них было не более пятидесяти; неизбежная естественная убыль с избытком компенсировалась притоком добровольцев. Жаждущие приключений юнцы стремились в Сетуньский Стан. Они упражнялись во владении оружием, притирались к будущим боевым товарищам, и главное — изучали повадки обитающих в Лесу тварей и способы их изничтожения. А раз в полгода, в конце марта и в конце сентября, в Стане проводили обряд Посвящения, во время которого соискатели демонстрировали приобретённые навыки и добивались права носить боевое имя.

На этот праздник и пригласил Сергея попутчик — и егерь, по здравому размышлению, приглашение принял. В самом деле: пока Коля-Эчемин пройдёт досмотр на Метромосту, пока преодолеет на своей пироге заросшее русло напротив Смотровой площадки, пока догребёт против течения до Лужнецкого моста — пройдёт часа четыре. Ждать на берегу — удовольствие небольшое, так почему не провести это время в компании за парой кружек сетуньского чёрного эля — по общему мнению, лучшего в Лесу?

ГЗ МГУ,

рынок

Рынок раскинулся между корпусами "Д" и "Ж", во внутреннем дворе, почти не тронутом растительностью. Студенты и сотрудники, не имеющие иммунитета к Лесной Аллергии не испытывали здесь особых неудобств.

Народу пока было немного. Наплыв обычно начинался позже, к обеду, а сейчас между рядами бродило от силы человек двадцать: присматривались, приценивались, судачили с лесовиками, обменивались новостями и сплетнями. Торговцы раскладывали по прилавкам и по расстеленным по земле тряпицам, ожидая половины первого, когда прозвенит звонок и истощённые непосильной учёбой студенты кинутся за горячими пирожками, лепёшками с копчёной олениной и ягодными взварами. Следом подтянутся преподаватели и сотрудники кафедр, лабораторий, деканатов — все те, кого не устраивает ассортимент университетских буфетов и столовок.

— Почему цены на товары указаны двойные? В рублях — это я понимаю, а что за цифирка в овале?

— Это жёлуди. — Лина пошарила в сумочке на поясе, и продемонстрировала спутнику обыкновенный дубовый желудь. — Вот — лесная валюта!

— А в чём их ценность?

— Жёлуди входят в число популярных ингредиентов для местных снадобий. Дубов в Лесу не так много, а жёлуди нужны любому, кто занимается — Лина хихикнула — зельеварением.

— А что, трудно привезти снаружи? Ваши э-э-э... зелья пользуются за МКАД бешеным спросом. Только скажи, вмиг завалят желудями, и не горстками — мешками. Да что там, вагонами!

— Кому они нужны, замкадные-то? — презрительно фыркнула девушка. — Нужными свойствами обладают только жёлуди дубов, растущих в Лесу.

Она достала из сумочки ещё один жёлудь.

— Смотри: у местного на кончике, там, где раньше была "шапочка" с черенком — едва заметный красноватый отлив. А у привозного ничего подобного нет. Ни один лесовик на такой не поведётся.

Егор покрутил жёлуди в пальцах. Никакого отлива — близнецы братья, будто на одной ветке выросли...

— Но ведь зачем-то их сюда привозят? Вот этот, твой, к примеру...

— А затем, что не ты один такой лох! — звонко рассмеялась девушка. — Думаешь, я не понимаю, что ты ничего не разглядел? Чтобы научиться отличать правильные жёлуди, надо не один месяц прожить в Лесу. А те, кто не носу не кажет из ГЗ или с ВДНХ — они и через три года будут покупаться на фальшивки!

— Ясно. И где брать такие, правильные? В Лесу собирать? А то у меня только рубли...

— Так вон же лавка менял! — Лина показала на узкую будку, в отличие от других, снабжённую дверью и маленьким окошечком. — И текущий курс указан — видишь?

На фанерной стенке мелом было выведено "659".

— Сегодня — 659 рублей за жёлудь. Вообще-то курс редко меняется. Спрос на жёлуди постоянный, а на то, что творится снаружи здешним торговцам плевать. Это замкадышам, нужна торговля с Лесом, а не наоборот!

— Как это? — не понял Егор. — А промышленные товары? Патроны, например...

Лина усмехнулась.

— Вот скажи — почему, стоит заговорить с понаехавшими о торговле, как они сразу вспоминают о патронах? Книжек что ли, начитались про метро? Как будто, мы тут только и делаем, что воюем! Да в Лесу, к твоему сведению, патронов навалом, каких угодно!

— Откуда?

— Ты хоть представляешь, сколько здесь было отделений полиции? И в каждом — оружие, боеприпасы! А охотничьи магазины и стрелковые клубы? Тридцать лет прошло после Зелёного Прилива, а до сих пор далеко не до всех добрались...

— Ну... — Егор смутился. — Не только патроны, конечно...

— А что ещё? Деньги? Драгоценности? Так их отсюда тащат, а не наоборот. Лекарства? Ваша отрава здесь не в ходу, это в Замкадье, наши снадобья на вес золота. Одежда, аппаратура? В Лесу такой хлам никому не нужен. Инструменты, утварь, всякие бытовые мелочи? Заходи в любой дом, в любой магазин, выбирай, чего душе угодно!

— Так что тогда везут снаружи?

— Да почти ничего. Главные потребители товаров из Замкадья — обитатели Универа, ВДНХ и Речвокзала, те, кто не может или не хочет отвыкать от прежнего образа жизни. А лесовики — ну, пачку кофе иногда купят, чай. Да и то — по старой памяти, а так пьют отвары трав и кореньев. Фермеры иногда животных заказывают, на развод — цыплят, поросят, семена ещё. А так — всё своё...

Возразить было нечего. Лесная коммерция открывалась Егору с неожиданной стороны.

— Деньги можешь пока не менять. — Лина явно вжилась в роль наставницы. — На рынке торговцы принимают рубли, по курсу, разумеется. Но если соберёшься куда-нибудь далеко, лучше заранее озаботиться...

Во время прогулки по рынку Егора не оставляло чувство, будто он попал фестиваль, из числа тех, что устраивают любители исторической реконструкции. За прилавками и в маленьких мастерских — сплошь обитатели Леса, в домотканых одеждах, с сумочками-кошелями и ножами на поясе. У многих Егор заметил браслеты, такие же, как у Лины: кожаные с золотым узором — как выяснилось, отличительный знак золотолесцев. Покупатели, напротив, все, как один, несли на себе неизгладимый отпечаток цивилизации.

В самом обширном ряду — "обжорном", как обозвала его Лина — торговали съестным. Здесь пекли пирожки и лепёшки, варили нечто вроде каши из саговой крупы и сала, жарили на углях мясо и рыбу. Запах был такой, что у Егора, уже успевшего позавтракать в "шайбе", потекли слюнки.

За "обжорным" рядом покупателей ждали изделия ремесленников Леса: деревянная и глиняная посуда, изделия из кожи и бересты, сшитая вручную обувь. Дальше — натуральный блошиный рынок: наручные часы и механические будильники, чашки, тарелки из разрозненных сервизов, топоры, пилы, молотки, стамески и прочий инструмент. Отдельно оружие: от охотничьих ножей, луков и арбалетов до двустволок и помповых дробовиков. Егор с удивлением обнаружил здесь несколько "макаровых", "наганов", обшарпанную трёхлинейку и нарезной охотничий карабин. Владельцу лавки и в голову не пришло спрашивать у потенциального покупателя лицензию — похоже, ограничения на торговлю оружием в Лесу не действовали.

А ещё — очень много книг, потрёпанных, в пятнах, многие без обложек. Попался и лоток, заставленный фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, самоварами (настоящими, дровяными!) чугунными утюгами, пепельницами. Были и музыкальные инструменты — гитары, скрипка, даже обшарпанный аккордеон с надписью "WELTMEISTER". Ни дать ни взять — витрина захудалого антикварного магазинчика.

— Это ещё что! — хмыкнула Лина, увидев, что Егор рассматривает бронзовый бюстик какого-то государственного деятеля. — Вот у Кубика-Рубика — там да, там есть на что посмотреть. А здесь хлам, мелочёвка...

— Кубик-Рубик? А кто это?

— Самый главный в Лесу антиквар. Ты, вроде, был на Речвокзале — неужели не помнишь? Приметная такая лавочка...

Егор вспомнил угол зала, отгороженный ширмами и пожилого коренастого — действительно, кубик! — армянина, безмятежно восседающего под куском картона с корявой надписью от руки: "СТАРЬЁ БИРЁМ". Дизайн вывески полностью соответствовал убогому ассортименту.