Московский Лес

Едва слышный звук — один из тех, что шли справа, неосторожно поставил ногу на сухой сучок. Сергей кувырнулся вперёд, за колоду-скамейку. Мясо полетело на землю. Над головой прошелестела и глухо стукнулась в древесный ствол арбалетная стрела.

— А ну, руки в гору! Дернешься — стреляю!

Пятый. И ближе, шагах в двадцати за спиной. И как он ухитрился его не почувствовать? Не различил ауру среди четырёх других?

— Медленно повернись, медленно! Вот так, а ружьишко брось...

Из прорехи в завесе дикого винограда на Сергея смотрело узкое, зеленоватое лицо с огромными глазами.

Сильван. Ну, конечно — аура детей Леса растворяется в естественном фоне, её не в состоянии зафиксировать даже обострённое чутьё егеря. Особенно здесь, где деревья почти одушевлены, где привычный сторожкий настрой охотника и следопыта смывает волна восторга, порождённая великолепием лесного Храма.

"...надо же было так облажаться! Водички, называется, попил..."

Теперь на виду были все четверо. Золотолесцы. Двое с арбалетами, один — с потёртым охотничьим карабином. У сильвана — короткое копьё с широким листовидным наконечником. Другого оружия не видно, но обольщаться не следует, опытный охотник способен всадить такое копьецо в кленовый лист с дистанции в десяток метров. А сильвану, судя по тому, как тот держит древко, опыта не занимать....

Тревожный сигнал по-прежнему бьётся в черепной коробке — низким, пульсирующим гулом.

— Ах ты, мать твою!

Шёку, ту самую, многострадальную, траченную третьего дня шипомордником, ожгло огнём. Сергей инстинктивно хлопнул по щеке, под ладонью противно хрустнуло. Со стороны неприятеля тоже раздавались хлопки — золотолесцы упоённо предавались самоистязанию.

Гул стал громче. Теперь он звучал не под черепом, а наползал снизу, от реки. Сергей посмотрел на ладонь. Крупная, размером с майского жука, антрацитово-чёрная тварь была ежё жива — перебирала лапками, судорожно скручивала и раскручивала раздавленное брюшко, из которого высовывалось кривое жало.

Между лопатками пробежала ледяная струйка.

— Бегите, идиоты! — отчаянно заорал егерь. — Это чёрный рой! Спасайтесь!

Сразу три жгучих жала впились в шею и в лоб. Инстинктом, а не охваченным паникой рассудком, Сергей понял, что бежать — поздно, да и не убежишь далеко вверх по крутому склону, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, перелезая через поваленные стволы. Жужжание сделалось оглушительным, оно неслось уже со всех сторон. Он нашарил под клапаном "Ермака" рюкзака связку картонных цилиндров длиной в две ладони каждый. Пряча голову между локтями, сколупнул, картонные кружочки с торцов, намотал на палец шнурки и дёрнул.

Два факела, зелёный и красный, вспыхнули, с шипением рассыпая искры. Гудящая пелена, уже готовая сомкнуться вокруг него, разлетелась в стороны драными лоскутьями. Размахивая файерами, Сергей , кое-как вдел руку в лямку рюкзака, зажал под мышкой штуцер. Золотолесцы, истошно вопя, катались по земле — над каждым повисло клубящееся чёрное облако и жалило, жалило, жалило...

"...кинуть файер, отогнать? Поздно — они уже трупы..."

Зелёный факел погас. Сергей отшвырнул выгоревшую трубку и дернул за шнурок ещё одного. Файеров осталось четыре — достаточно, чтобы убраться подальше, пока рой расправляется со своими жертвами...

Воробьёвы Горы,

посёлок Золотые Леса

Это был не посёлок, а настоящий лесной город, каким его изображают художники, работающие в жанре фэнтези. В развилках великанских стволов, на разных уровнях уютно устроились дощатые платформы — порой крошечные, едва-едва развернуться вдвоём, порой просторные, с аккуратными домиками, цветниками и бассейнами для сбора дождевой воды. Платформы — Лина назвала их "дэлони" и пояснила, что термин взят из одной старинной сказки об эльфах — на разных уровнях соединялись подвесными мостиками. Где-то — широкими, из крепких, толстых досок, где-то эфемерными, из трёх соединённых тонкими шнурами канатов: один для ног и два, других — перила. И огни: бумажные фонарики, гирлянды стеклянных сосудов, в которых ярко светятся колонии светлячков, масляные плошки, жаровни с курящимися ароматными травами. Повсюду свешиваются связки металлических и деревянных трубочек, и любое дуновение ветра, любое шевеление ветвей вызывает мелодичный перезвон — медный, серебряный, гулко-щёлкающий...

— Красиво у нас, правда?

Они остановились на одной из малых платформ. Отсюда открывался великолепный вид посёлок Золотых Лесов во всём его многообразии. Егор заглянул вниз. На глаз, до земли было не меньше семидесяти метров. Ниже "подвесных троп" в путанице ветвей и лиан виднелись натянутые сетки.

— Что, часто падают?

— Разве что новички. Старожилы тропами пользуются редко — разве что, когда идут с поклажей.

— А как же тогда?..

Вместо ответа его спутница взялась за лиану, обвивающую перильца платформы, и Егор с удивлением понял, что это не лиана вовсе, а канат, гигантская тарзанка. Сразу стало ясно назначение платформы — стартовая площадка для любителей быстрого перемещения.

Лина вставила ногу в петлю-стремя, ухватилась обеими руками и сильно оттолкнулась. Егор охнул, когда его подруга маятником перенеслась через пятидесятиметровую пропасть, отделявшую из платформу от соседнего ясеня. В какой-то момент ему показалось, что она с разгона ударится об огромный сук, но Лина в последний момент выпустила канат и спрыгнула на платформу — точно такую же, как та, которую покинула несколько секунд назад.

— Ну что же ты?! Давай сюда! Или боишься?

Егор, двигаясь как во сне, отвязал от поручня другой канат — при ближайшем рассмотрении оказалось, что он скручен из высушенных стеблей проволочного вьюна — нащупал ногой стремя, оттолкнулся и полетел через бездну. Огоньки слились в сияющие полосы, воздух засвистел в ушах, ствол лесного гиганта, покрытый бледно-зелёной корой, стремительно приближался. Егор разжал ладони и покатился по доскам платформы.

Лина захлопала в ладоши.

— Молодчина! Обычно никто решается вот так, с первого раза!

Егор встал, потирая ушибленное колено.

— Зачем мы сюда?..

— Вон там, ярусом выше, я и живу. — девушка указала наверх, где в сплетении ветвей угадывалась платформа с маленьким одноэтажным домиком.— Вообще-то мы там вдвоём с подругой, но она отправилась на Андреевские пруды и вернётся только завтра. Так что дом в нашем распоряжении!

В её глазах прыгали зелёные, с золотистыми искорками бесенята.

— Должна же я вознаградить героя? Тем более, что мы теперь нескоро увидимся.

— С чего ты взяла?

— Ну-ну, не считай меня совсем уж блондинкой. — Лина лукаво улыбнулась. — Планы Курчатника, вылазки эти дурацкие... ежу понятно, что Шапиро собирается послать тебя в дальний рейд! А куда ещё посылать, если вдуматься?

Подозрения, оставившие было Егора, всколыхнулись с новой силой.

— Разве мало в Лесу мест, интересных для учёных?

— Может, и не мало, но в Универе всякому известно, что приятели вашего завлаба из тверского филиала МГУ спят и видят, как бы добраться до Курчатовского Центра. Их здешние представители недавно поднимали этот вопрос на учёном совете, но получили отказ.

Об этом Егор слышал впервые.

— Ладно, допустим. Но почему меня-то? Я в лаборатории без году неделя..

— А кого ещё? Рейдеров в Универе раз-два и обчёлся, у каждого график на год вперёд расписан, кафедры в очередь выстраиваются. Был у Шапиро на примере один студент, но он — сам знаешь...

— Студент? Тот, который погиб?

— Он самый, Лёша Конкин. Ты что, не знал, что его прочили в рейдеры? Потому Шапиро так и расстроился — все планы псу под хвост! А тут ты подвернулся, такой весь из себя герой...

Это был сюрприз: сопляка Конкина — и в рейдеры? Но, если подумать, выходит вполне логично: как только Шапиро заполучил сотрудника с более подходящими данными, он задвинул первокурсника "в резерв", а на его место стал готовить новичка. Отсюда — вылазки за пределы ГЗ в первые же дни, лешак Гоша в проводниках...

Но ведь Конкин вполне мог заподозрить, что ему готовят замену? Помнится, его однокурсница, та, с лошадиной физиономией, упоминала, что малый был не чужд тщеславия...

"...готовый мотив для вербовки — в довесок к умирающей матери. Паршиво вы, Яков Израилевич, в людях разбираетесь..."

— Что в Чересполосице такого страшного? Курчатник, мутанты — это я слышал. Может, что-нибудь есть?

— Ну... — Лина замялась. — Никто ничего толком не знает, потому как мало кто выбирался оттуда живым. Но ходят слухи, там творятся необъяснимые вещи. Например, идёшь-идёшь, и вдруг попадаешь в разрыв пространства.

— Это как?

Термин был явно из той области физики, которую принято называть "альтернативной".

— Представь две точки на местности... — Лина взяла веточку и стала чертить ею на досках платформы.

— ...судя по карте, между ними триста метров. А если идти не напрямую, а по дуге — будет метров шестьсот-семьсот, по всем правилам геометрии. Но если пойти напрямик, то окажется, что между точками не триста метров, а три тысячи. Или тридцать. Там дырка, провал, словно в другое измерение. И всё там не наше — растительность, животные, всё. Не мутанты, не из других климатических зон, как на Ломоносовском — совсем чужое. Не земное, понимаешь? Снаружи — пятачок размером в пол-квартала, а внутри — огромная территория. Рассказывали, что люди там горы видели, огромные реки. А один угодил в такой разрыв ночью и уверял, что на небе были две луны и незнакомые созвездия...

— А что учёные говорят?

— Что они могут сказать? Никто этого явления не изучал, есть только слухи. Наши высоколобые поспорили-поспорили и сошлись на том, что в этих зонах выделяется какой-то газ или пыльца с галлюциногенными свойствами. Мол, из-за них все эти чудеса и мерещатся, а если нанюхаться сильнее, можно даже умереть. Только это всё ерунда — чудовища из Чересполосицы попадаются и в Покровском-Стрешневе и на Соколе. Тоже, скажешь, галлюцинации?

Егор пожал плечами. То, что рассказала Лина, более походило на сюжет фантастического романа вроде "Плутонии". Правда, Обручев описывал не провал в другое измерение, а проход внутрь гигантской полости в коре Земли...

— Значит, всё дело в этих провалах?

— Если бы! Есть одно место, нехорошее. Ещё до Зелёного прилива была Москве такая организация — Центр Переливания крови. О ней ещё в те времена рассказывали всякие ужасы. Создали Центр ещё в 20-х годах прошлого века и занимались там, кроме всего прочего, вопросами бессмертия — тогда полагали, что его можно добиться манипуляциями с переливанием крови. Так вот, говорят, что в этом Центре засели учёные — и продолжают работать.

— Учёные? Как здесь, в Главном Здании?

— Не совсем. В Универе всё открыто: студенты учатся, люди сюда едут, публикуются научные работы. А с Центром — полная тайна и жуткие слухи. Вроде бы там делают из человеческой крови эликсир, который ослабляет, а то и вовсе снимает действие Эл-А — не насовсем, правда, на время. И кровь для эликсира надо брать непременно у живого человека.

— Ну и что? — не понял Егор. — В фармакологии сплошь и рядом используют препараты из донорской крови.

— А то, что человек при этом должен испытывать невыносимые страдания, а в конце процедуры — обязательно умереть. А те, кто пользуется эликсиром, становится упырём. Организм больше не усваивает нормальную пищу, только живую человеческую кровь. Потому и называют этот центр — упырятник.

Лина подошла к пучку свешивающихся с верхней платформы лиан, потянула. Сверху, разворачиваясь, упала верёвочная лестница.

— В девять вечера ГЗ закрывают, если не хочешь ночевать здесь — у нас всего полтора часа. И учти, я намерена выпить тебя досуха!

— Как упырь?

— Упыри?ца. — Лина обвила любовника за шею. — А знаешь, ну его, домик. Давай прямо здесь?

Лёгкая блузка повисла на перилах. Секундой позже за ней последовали шорты.

— Так люди же вокруг! — опешивший Егор показал на висячий мостик над платформой, по которому спешили по своим делам трое золотолесцев. — Увидят!

— Вот и пусть завидуют...

ГЗ МГУ,

лаборатория экспериментальной микологии

— Совсем ты, Бич, себя не бережёшь. Как так можно? А если загниёт?

Сергей сидел на вращающемся табурете в кабинете заведующего лабораторией. Сам завлаб суетился около него с пузырьком спирта, пучками ваты и блестящими медицинскими инструментами.

— Не загниёт... — лениво ответил егерь. — В рюкзаке, в боковом кармашке — зелёный пузырёк. К утру как рукой снимет.

После гонки со смертью на Воробьёвых, Сергей добрался до Главного здания на одном адреналине. Рявкнул на охранника, попытавшегося его притормозить и чуть не рванул по лестнице вверх, совершенно забыв про лифты. Ввалившись в лабораторию, он переполошил сотрудников своей окровавленной физиономией и висящим поперёк груди штуцером, а потом, уже в кабинете Шапиро, он одним духом опорожнил две стопки медицинского спирта. И долго, взахлёб пил воду из стеклянного графина, принесённого перепуганной ассистенткой.

Завлаб покопался в рюкзаке, извлёк пузырёк и принялся металлическим шпателем наносить на места укусов ярко-зелёную мазь. Резко, свежо запахло незнакомыми травами и мятой.

— Яд плотоядного гнуса содержит вещество, вроде желудочного сока плюс довольно сильный нейротоксин. Жертва от него не умирает, а впадает в оцепенение, в то время как поражённые ткани стремительно разлагаются. Ими гнус и питается, а заодно, откладывает туда яйца. Известны случаи, когда жертва оставалась живой до полутора недель, до вызревания личинок.

— Видел такое, слава богу, не человека, а лося. — егерь с кряхтеньем поворочал шеей. — Болит, проклятая...

— А ты ещё головой покрути, тогда и до завтра не пройдёт... — ворчливо отозвался доцент. — Может, всё-таки подождать пару дней, пока не заживёт? Насчёт комнаты в общежитии я договорюсь. А то давай у меня — места полно, выделю тебе роскошный диван...

— Спасибо, но нет. Если ты действительно хочешь провернуть это дело — минуты терять нельзя. О том, что я в Универе к утру будет знать здесь каждая собака. Если уйти быстро — есть шанс ускользнуть незамеченными. Но стоит здесь застрять ...

И он безнадёжно махнул рукой.

— Тебе виднее. Как добираться-то думаешь? Проще всего по реке, до Строгинского моста. А там до Курчатника близко, если повезёт — за день можно обернуться... А ну, руки убери!

Сергей поспешно отдёрнул пальцы от щеки.

— Ты только не обижайся, Израилич, я тебе один умный вещь скажу. Во времена моей молодости, ещё до Зелёного Прилива, был такой термин — "диванные вояки". Так называли тех, кто с апломбом рассуждал в Интернете о войне, стратегии и тому подобных вещах. Так вот, ты сейчас в точности как они. Ты хоть представляешь себе, что такое Щукинская Чересполосица со стороны Строгинского шоссе? С одного бока — упырятник, с другого — развалины НИИ вирусологии и эпидемиологии. Туда, не то что я — конченые отморозки из сетуньцев забраться не решаются. Хрен его знает, что в тех краях водится и что за заразу там можно подцепить? И к тому же — ты действительно считаешь золотолесцев дурее себя? Они три дня меня по всей реке ищут, фермеров трясли, Кузнеца... Думаешь, патруль на меня случайно у родника вышел? Наверняка ведь ждали...