Московский Лес

Ставка в споре была нешуточной — девчонка пообещала в случае поражения отдать победителю хвост. Бог знает, из чего делали их зеленокожие почтальонши, но хвост у Яськи в самом деле был роскошный: больше метра в длину, густо-рыжий, с отливом в красноту и белым, на лисий манер, кончиком. Егерь, хорошо знающий Лес и его обитателей, не мог припомнить, где водятся лисы таких размеров.

Некоторые Яськины соплеменницы шли ещё дальше, дополняя "гарнитур" кожаным обручем с парой рыжих меховых ушек. Но сама она этого не одобряла, полагая подобные штучки профанацией и дешёвым косплеем, достойным малолетних идиоток из Замкадья. Яська носила тонкое трико из бурой замши, оставляющее открытым руки и ноги ниже колен, тёмно-коричневый камзольчик без рукавов и мягкие замшевые же тапочки на завязках. Их подошвы делались из особо обработанной кожи кикимор и не скользили даже на самой гладкой поверхности.

Талию белки — такую тонкую, что на ней, казалось, можно сомкнуть ладони — перетягивал широкий пояс. С него свисали кожаные футляры разных размеров, кобура рогатки и сумочка для пуль — обычный набор аксессуаров почтовой белки.

— Ну и куда на этот раз? — поинтересовалась Яська. — Если опять на ВДНХ — в следующий раз ищи себе другую дурочку!

Она шутила, конечно — Сергей знал, что девчонка ни за что не упустит случая явиться на его вызов. У них был даже условный код — два долгих нажатия на утолщение стебля беличьего колокольца, особой лозы, встречающейся в любом уголке леса, потом три коротких, долгое и снова короткое. Если через пять минут колоколец начинала дёргаться, повторяя сигнал, это означало, что Яська приняла персональный вызов и уже в пути. И тогда оставалось ждать, обычно не более полутора часа. За это время она могла, перелетая с ветки на ветку, пересечь половину Леса — скажем, от Сокольников до ГЗ МГУ.

Случалось, отзыв не приходил, и Сергей понимал, что его знакомая занята, либо находится слишком далеко. Тогда на зов являлась другая белка, и корреспонденция или посылка в итоге отправлялись по назначению. Как эти очаровательные существа узнают, куда именно их зовёт сигнал, переданный беличьими колокольцами — не понимал в Лесу никто, кроме них самих. Егерь как-то пытался расспросить Яську, но ничего не добился — белки хранили свою профессиональную тайну. Не менее тщательно они берегли и другой секрет — "адрес" своей штаб-квартиры, располагавшейся, по слухам, в одном из московских парков.

— На этот раз на Нагатинский затон. Найди Колю-индейца, передай, что я буду ждать его не у Крымского моста, как договаривались, а у Новоспасского. Скажем... — Сергей посмотрел на часы — ...через три часа. Раньше мне не успеть.

— Эчемина-то? Знаю, конечно. — кивнула белка. — Прикольный парень, наши девчонки от него тащатся. Депеша, значит, срочная? Тогда с тебя пять.

Егерь отсчитал желуди в подставленную зелёную ладошку. Белка привычно лизнула один за другим, удовлетворённо хмыкнула и ссыпала плату в из футляров.

Сергей сделал вид, что обиделся.

— Не доверяешь, значит? Я кого-нибудь хоть раз обманывал при расчётах, а? Тем более — вашу сестру?

— Это я так, машинально... — рассеянно отозвалась девушка. — Понимаешь, вчера на Коломенской Поляне один тип из Замкадья пытался расплатиться горстью левых желудей, а потом права качать стал. Ну, я и объяснила, что так поступать нехорошо.

— Жив?

— Когда уходила — дышал.

Тот, кто решил бы, что с тоненькой, как былинка, Яськой, справиться легко, рисковал жестоко разочароваться. За хрупким обликом скрывались стальные мышцы, невероятная реакция и невероятная же выносливость. Кроме того, белки носили за спиной в чехле трумба?ш — большой, замысловатой формы, нож со множеством отростков на лезвии, одинаково пригодный для метания и для рубящего удара. Белки владели этим оружием виртуозно — Сергею случилось как-то увидеть, как вот Яська в прыжке с ветки на ветку, на лету, рассекла трумбашем сразу трёх чернолесских нетопырей. Происходило это на высоте сорока метров, в ветвях исполинских ясеней, высящихся на месте парка Музеон.

— Извини, не спросил — как добралась?

— Были кое-какие проблемы, здесь, неподалёку. Я шла по Садовому, со стороны Калужской — так не поверишь, пришлось подниматься на третий ярус!

Вертикальное пространство Леса белки делили на пять "ярусов". К первому относился подлесок, царство кустарников и стелящихся лиан, редко вырастающий выше третьего этажа стандартной панельной многоэтажки. Второй — обычные деревья, разве что слегка подросшие. Они редко вытягивались выше восьмого-девятого этажей, где как раз и начинались ветви великанов лесного царства. Они и образовывали три следующих яруса — третий, простирающийся от восьмого этажа примерно до двадцатого, четвёртый, тянущийся ввысь ещё метров на тридцать, и наконец верхний, пятый, верхушки деревьев-гигантов, самые высокие из которых соперничали со сталинскими высотками.

— На Валовой, в первом ярусе, полный беспредел. — продолжала белка. — По ходу, у плевак миграция: я сверху насчитала десятка два крупных выводков. Хорошо хоть, выше второго не забираются, а то хрен бы я там прошла.

"Плеваками" в обиходе называли плюющихся пауков.

— Значит, я не ошибся, что выбрал вариант с Павелецкой. Спасибо Вахе, предупредил. Кстати, о плеваках — мне тут Яша рассказывал... ты ведь знаешь Яшу? Университетский, грибы изучает.

— Как же! — Яська кивнула. — Я к ним иногда заглядываю — то одно, то другое...

— Так вот, Яша уверял, что плеваки были и до Прилива. Особая порода тропических паучков — и тоже плевались ядовитой клейковиной. Потом какие-то идиоты взяли манеру держать их как домашних питомцев, в прозрачных ящиках — была такая мода...

Белка слушала с неослабным вниманием — даже рот приоткрыла.

— ...во время Зелёного Прилива а эти милые паучки выбрались наружу, приспособились, выросли, мутировали — и вот, пожалуйста, плеваки!

— А с чего они в Чернолесе-то поселились? Я раньше думала — потому что там всякая чужая дрянь водится, вроде шипомордников, а не нормальные животные, которые из Замкадья. Выходит, не так?

— Выходит, не так. Думаю, это просто совпадение — скажем, хозяева обитали где-нибудь в тех краях, вот они и прижились поблизости. А чего, в самом деле, далеко ходить-то?

Яська сплюнула и грубо, не по-женски, выругалась.

— Мало в Лесу всякой пакости, так ещё и это! Надо же додуматься — ядовитых пауков держать дома...

Белки, как и их прямые родичи, "аватарки", славились нетерпимостью по отношению ко всему, что находится за границей Леса.

Сергей встал.

— Ладно, давай прощаться. Мне ещё мимо Павелецкой идти, сама понимаешь...

Очень хотелось ещё немного поболтать с симпатичной девчонкой, но время, и правда, поджимало.

— Понимаю. — белка встала на цыпочки и чмокнула егеря в заросшую щетиной щёку. — Фу, колючий! Ты смотри, осторожнее там, не попадись кикиморам. Кому тогда мой хвост достанется?

Задорно улыбнулась — и растворилась в ветвях.

ГЗ МГУ,

лаборатория экспериментальной микологии.

— Опять — двадцать пять! — Егор пододвинул к себе очередной "Журнал учёта". Подзаголовок "Инструктаж Т.Б." был отпечатан бледным машинописным шрифтом на полоске клетчатой бумаги.

— Расписывался ведь уже. Вчера. И сегодня тоже. Сколько ж можно?

— Сколько нужно, столько и можно. Согласно инструкции.

Пятидесятипятилетний лаборант Фёдор Матвеевич Фомичёв, которого сотрудники кафедры ксеноботаники звали исключительно "Фомич", извлёк из нагрудного кармашка ручку и протянул Егору.

— Вдруг ты в яму провалишься и ногу сломаешь? Или зверя какого спугнёшь, и он тебя порвёт? Начальство спросит — "почему до сотрудника не довели правила поведения в Лесу? Который, между прочим, есть объект повышенной опасности?" А мы ему этот журнальчик: "Как же-с — довели, разъяснили, проинструктировали, вот, расписался честь по чести". А это значит — что?

— Что?

— А то, что пострадавший нарушил технику безопасности, с которой был ознакомлен. В соответствии. А значит — проявил халатность, и к руководству лаборатории претензий нет.

— Ясно... вздохнул молодой человек. — Чёрт, не пишет...

Стальное перо карябало бумагу, не оставляя следа.

— Чернила кончились. Дай сюда...

Фомич извлёк из ящика стола пузырёк с фиолетовой жидкостью, отвинтил колпачок, опустил кончик ручки в чернила, поколдовал, посмотрел на свет. Егор поймал себя на мысли, что Фомич сейчас похож на средневекового алхимика.

— Китайская! — похвастался лаборант. — Гоша подарил. Добыл в квартире какого-то профессора.

— Гоша? А кто это?

— Потом узнаешь...

Егор уже привык, что почти всё, что окружает его в Университете — родом из прошлого века. Но смириться с отсутствием нормальных письменных принадлежностей он не мог. Не мог и всё! Ни гелевых или хотя бы шариковых ручек, ни даже фломастеров — карандаши и "автоматические" перья, которые требовалось сперва заправить. А то и древние приспособления для письма в виде деревянной палочки со стальным пёрышком — при письме его надо было обмакивать в чернильницу. Егор успел уже попользоваться таким — и с ужасом осознал, что писать придётся учиться заново.

Он осторожно взял ручку и вывел в графе свою фамилию, расписался. К его удивлению, обошлось без кляксы.

— Фомич, а что здесь было до Зелёного Прилива?

— Здесь? Университет и был, что ж ещё?

— Я имею в виду — на нашем этаже. Тоже кафедра ксеноботаники?

— А-а-а, вот ты о чём... — лаборант отобрал у Егора ручку, аккуратно завинтил колпачок и спрятал в нагрудный карман. — Нет, раньше мы, Биофак то есть, сидели в старом корпусе, рядом с почвоведами, а здесь был Мехмат. А когда наш корпус Лесу достался, нас сюда заселили — математики-то все наружу подались...

— Ясно. Какая математика без компьютеров?

— Именно. Хотя и у нас с приборами аллес капут. Работаем на старье, кому показать — животики надорвут. Всё ГЗ обшарили в поисках старых приборов. Спасибо, кое-где сохранились, как экспонаты выставок. Но главная беда с пишущими машинками. Если бы не барахольщики, не знаю, как и обходились бы...

— Барахольщики?

Он уже во второй раз слышал это слово. Первый раз о загадочных "барахольщиках" упомянула Лина.

— Есть тут у нас такие, из понаехавших.

-Не понял... из кого?

— "Понаехавшими" — терпеливо объяснил Фомич — называют тех, кто приехал в Лес и решил здесь остаться. Было раньше в Москве такое словечко... Я вот, к примеру — "понаехавший".

— А я?

— А ты пока просто приезжий. Вот устроишься на постоянку — тогда и станешь "понаехавшим".

— А кто ещё есть в Лесу? Я имею в виду, из людей?

— Лесовики — это те, кто жил в Москве до Зелёного Прилива, или перебрался сюда достаточно давно — скажем, лет пятнадцать назад. Коренные, так сказать, жители... Есть аватарки, но про них я говорить вообще не хочу, противно.

"Даже так — "противно"?"

Егор воздержался от расспросов о загадочных и, видимо, не слишком приятных аватарках. Но зарубку в памяти сделал.

— Ещё сильваны — они родились в лесу и никогда не выбираются за МКАД.

— А что, бывают и такие?

— Конечно. Лесу тридцать лет и за это время у его обитателей рождались дети.

— Ясно. Так что о барахольщиках?

— Они шарят по брошенным домам в поисках того, что имеет ценность за МКАД — золото там, ювелирные изделия, антиквариат... Нам от них тоже кое-что перепадает: Университет скупает арифмометры, микроскопы и пишущие машинки, выпущенные до шестидесятых годов прошлого века.

— Почему только до шестидесятых?

— Так пластмасса же, будь она неладна! В машинках поздних выпусков её полно, и в Лесу им, сам понимаешь, кирдык. А какая-нибудь "Москва" 1953-го года выпуска как работала, так и работает. Буковки только перепаять, если сбились — вот и весь ремонт. Ну и арифмометры, конечно. "Феликс" — приходилось видеть? Древность неимоверная, но без них мы на счётах щёлкали бы, или столбиком умножали...

Фомич убрал "Журнал учёта" в несгораемый шкаф и залязгал ключами.

— Ладно, что-то мы заболтались. Пошли, шеф ждёт...

— Как вам известно, молодой человек, наша кафедра именуется "кафедрой ксеноботаники". А лаборатория, в которой вы числитесь стажёром — "лаборатория экспериментальной микологии". Вам знаком этот термин?

— "Ксено" — это, кажется, "чужие"? — осторожно ответил Егор. Очень не хотелось ударить в грязь лицом.

— Применительно к нашим обстоятельствам — скорее "иные". Это понятие в Лесу можно отнести ко многому — к растениям, животным, даже людям. И, разумеется, к грибам, которым наша лаборатория обязана своим названием, ведь "микология" — не что иное, как наука о грибах. Когда в 1928-м году Александр Флеминг выделил из штамма Penicillium notatum пенициллин, это сделало микологию одним из важнейших разделов биологической науки. Но даже этот переворот бледнеет в сравнении с тем, как изменят мир результаты наших исследований — чего уж говорить о вашей любимой физике!

Когда Егор сообщил новому шефу о том, что после окончания Университета хочет заняться отнюдь не плесневыми грибками и вообще не биологией, а изучением физической природой аномалий Леса, Яков Израилевич пришёл в неистовство, результатом чего и стала эта лекция.

— ... если мы сможем взять под контроль так называемую "пластиковую плесень", пожирающую в Лесу большинство видов полимеров, мы навсегда покончим с проблемой мусора. Десятки миллионов тонн пластиковых отходов, от которых планета задыхается, будут превращены в удобрения, биологически активные субстанции и новые виды топлива. И это — лишь одна из наших тем!

Яков Израилевич не преувеличивал. То, что Егор успел узнать работе лаборатории, производило впечатление.

-...но для этого предстоит сделать многое. В частности — расставить снаружи контейнеры с образцами питательной среды, которые позволят изучить развитие "пластиковой плесени". Этим вы, юноша, и займётесь сегодня вместе с Фёдором Матвеевичем. Инструктаж прошли?

Егор кивнул. Он был слегка обескуражен резким переходом от пафоса к повседневной текучке.

— Вот и хорошо. Выписывайте у секретаря пропуск на выход в Лес и отправляйтесь. И вот, держите, на всякий случай...

Завлаб выложил на стол массивный пистолет с очень толстым стволом и горсть картонных патронов.

— Ракетница. Можно зверя отпугнуть или сигнал, случись что, подать — наблюдатели с ГЗ заметят, поднимут тревогу. Ну, чего ждём? Ступайте, ступайте!

Замоскворечье.

Павелецкая пл. — Дербенёвская наб.

Возле Новоспасского моста почти не было многоэтажных домов. Разве что Г-образная восьмиэтажка, одним фасадом выходящая на набережную а другим — на въездную эстакаду. Она стояла на своём законном месте — замысловатой коробкой, сверху донизу увитой ползучей растительностью так, что даже вблизи невозможно было разглядеть оконные проёмы. Остальные здания — двух— и трёхэтажки постройки начала прошлого века и плоскую индустриальную коробку Лес не пощадил — от них остались кучи строительного мусора, укрытые толстыми подушками мха и непроходимым кустарником.