Московский Лес

Кислая муть подкатила к горлу, Егор обеими ладонями зажал рот — пальцы лешака, твёрдые, как можжевеловые корневища, стиснули плечо.

— Терпи, парень, дальше будет хуже. Спугнёшь — повернётся, уйдёт, и всё будет зря...

Лешак не соврал — дальше стало хуже. Куда хуже. Оторвавшись от трупа, Наина извлекла из маленькой коробочки то ли высохшие стебельки, то ли скрученные из пакли жгутики, опустила их в наполненные жидкостью глазные впадины — словно фитили в плошку с маслом — и зажгла их от лучины. Проковыляла к столу, крюченными, тёмно-коричневыми руками обхватила голову Егора и с силой, которую трудно было заподозрить в таком тщедушном теле, нагнула к язычкам пламени, дрожащим в глазницах трупа.

Он так и не понял, почему он не разорвал ужасную хватку, не кинулся с воплями, куда глаза глядят. Он пришёл в себя, сидя на трухлявом стволе дерева у подъезда заросшей проволочным вьюном двенадцатиэтажки. До дома с подвалом Наины было шагов сто, и Егор, как ни старался, не мог вспомнить, как лешак притащил его сюда, как усадил и сунул в руку фляжку.

Он сделал большой глоток. Вода имела отчётливый железистый привкус — Егор сам наполнял фляжку утром, из-под крана в общаге. Руки мелко тряслись, перед глазами стояла давешняя жуть — огоньки, плавающие в глазницах мертвеца...

— Ну, что ты там видел? — лешак чуть ли не приплясывал на месте от нетерпения. — Давай, излагай — и подробнее, подробнее!

"...излагать? О чём это он?.."

Видение, явившееся в страшных огоньках, накатило на него мутной волной, словно сцена заново разыгрывалась у него перед глазами.

...звука не было — только двое, беседующие на фоне светлой стены. Первый — студент, Лёша Конкин. Он что-то говорит, взахлёб, сопровождая слова суетливыми жестами, выражение лица — просящее, заискивающее, жалкое. Ему плохо, очень плохо. И... стыдно? Нет, он уже перешагнул через стыд и думает только о том, что ему могут отказать, и тогда — конец...

Второй стоит, не шевелясь, руки сложил на груди. Глыба, махина, на голову выше и вдвое шире собеседника в плечах. Предплечья густо покрыты татуировками: перевитые стебли, унизанные цветками терновника. Одет в кожаную, прошнурованную на боках рубашку, из-за плеча высовывается рукоять какого-то оружия. Длинные волосы собраны в длинный хвост, свисающий на левое плечо.

В ответ на очередную сентенцию собеседника здоровяк кивает и показывает ладонь. На ней — плоский кожаный футляр, из которого торчат то ли флаконы, то ли ампулы с разноцветными жидкостями.

Даже муть видения не в состоянии скрыть лихорадочный блеск глаз. Конкин вцепляется в футляр — вернее, делает попытку вцепиться. Татуированный начеку, от толчка в грудь студент отлетает на несколько шагов и падает. Но не встаёт — ползёт на четвереньках к безжалостному визави, обхватывает колени, что-то объясняет, молит... Но тот молча смотрит на червя в человеческом обличье, копошащегося у его ног. В глазах ни капли сочувствия — презрение и высокомерная скука.

Студент оставил уговоры — скорчился на полу, плечи вздрагивают от рыданий. Татуированный тыкает его носком сапога, произносит короткую фразу — Егор видит, как шевелятся губы, но угадать по ним слова невозможно — и швыряет парню коричневый кругляш. Тот перехватывает его на лету, прижимает к груди и смотрит, снизу вверх, затравленно улыбаясь, уже готовый на всё. Здоровяк поворачивается так, что становится виден искривлённый клинок на длинной рукояти, висящий в ножнах за спиной — и уходит.

Занавес.

— Вот как... — проскрипел Гоша. — Вот оно, значит, как... Сколько лет знаю сетуньцев, но чтоб они вот так над человеком изгалялись, не слышал. А услышал бы — не поверил.

— Кхх... что это было, а? — Егор, чтобы не упасть, обеими руками опёрся на ствол дерева. Перед глазами плавали цветные круги.

— Значит, всё-таки сетуньцы... — Гоша словно не слышит спутника. — Их человек дал парню какое-то поручение и знак, этот самый медальон. И пообещал в уплату эликсир. Знать бы ещё, за что...

— Кххх.... тьфу! — кисло-рвотный привкус, скопившийся во рту, на языке, не давал выговаривать слова. — Что за эликсир? Можно нормально, без загадок, а?

— Сетуньские эликсиры пробуждают в человеке скрытые способности — на время, но очень сильно. Человеку с обычными возможностями с тварями, за которыми они по Лесу бегают, не справиться. И напрасно, между прочим, никого ещё эта дрянь до добра не довела...

— А что они, эликсиры эти, такие ценные?

— Ещё бы! Никто, кроме сетуньцев, их варить не умеет, а чужакам они их не дают. Даже своим не дают, если те на охоту не ходят. А ведь многие эликсиры — сильнейшие лекарства, если их, кончено, употреблять с умом. Друиды, или Наина, уж на что доки в лесных снадобьях — а и те не умеют их делать. На Речвокзале и ВДНХ за один флакон любые деньги сулят, да только никто не предлагает. Эксклюзив!

— Эликсиры, значит... — Егор сделал попытку подняться, покачнулся и снова сел.

— Они самые. И вот что, паря... — Гоша сделал паузу, на потрескавшейся физиономии ясно обозначилась неуверенность. — Ты бы помалкивал об этом деле, пока не разберёшься, что к чему? А то и вовсе забудь — нечисто тут, ох нечисто, нюхом чую!

— И Шапиро не говорить?

— Ему — особенно.

Поляна "Серебряный Бор",

пляж "Улетай".

Посреди пляжа горел костёр. Языки пламени взлетали к чёрному небу выше крон деревьев, подступающих к пляжу, бросали отсветы в воду, играли бликами в непроницаемой стене листьев на противоположном берегу.

У Большого Костра, которым на Поляне встречали партии новичков, царили благодушие, веселье и... любовь. В самом, что ни на есть, плотском воплощении. А как иначе, если здесь собралось две сотни молодых людей, не отягощённых особыми проблемами, ошалевших от близкой, рукой подать, свободы? Купаться можно до середины октября; брага, которую здесь гнали из малины и смородины, да дурман-травка, поставляемая окрестными фермерами всегда в достатке. Что ещё нужно для непрекращающегося праздника свободной любви?

Гости Поляны тоже вносили свою лепту в общее веселье. Челноки и речники Нагатинского затона искали необременительные романы с податливыми приезжими девицами, и нередко увозили в своих лодках подруг. Окрестные фермеры везли сюда сыновей-сильванов — в "лесных" семьях рождались по большей части, мальчики, невест катастрофически не хватало, вот и приходилось припадать к живительному источнику, бьющему в Серебряном Бору...

Костёр медленно прогорал. Давно сварились и съедены китайские крабы, опустела бутыль сетуньского эля и ещё две, с ягодной брагой. Коля-Эчемин устал травить речные байки, осоловел от выпитого и съеденного и восседал на чурбачке в окружении экономно одетых девиц, восхищающихся его "индейской" причёской и висящими на шее ножнами с "бобровым хвостом". Впрочем, интересовали их не только внешние атрибуты мужественности — вот одна, брюнетка, ничуть не скрываясь, полезла каякеру в штаны, другая, блондинка, впилась в губы долгим, жадным поцелуем...

— Попал наш индеец!— тихонько хихикнула Лиска. — Затащат в кусты и до утра не отпустят. Эти дуры уверены, что, если трахаться с лесными обитателями — быстрее приобретаешь иммунитет.

В отличие от пленивших Колю девиц, собеседница Сергея к новичкам никак не относилась. Она и была той пассажиркой, ради которой они завернули в Серебряный Бор. Лиска занималась переправкой новичков с Речвокзала на Поляну Коломенское и как раз отправлялась за очередной группой. Но по дороге случилась неприятность — нанятый лодочник пропорол днище своей байдарки, и девушке, чтобы не застрять на Поляне надолго, пришлось посылать почтовую белку за старым знакомцем. Коля-Эчемин разыскал её возле биостанции, и предложил присоединяться — каякер планировал отправиться в путь с утра пораньше, и не собирался тратить время на поиски пассажирки.

Сейчас девушка оживлённо болтала с сидящим рядом парнем.

— ...знаешь, чего мне больше всего не хватает? Зимы. Маленькой я ходила в парк, каталась на санках. А под Новый Год там ставили большущую ёлку с гирляндами. Я подумала — как было красиво было раньше в Коломенском! Там тоже устраивали новогодние гуляния, и ёлку наряжали перед дворцом...

Лискино лицо, тонкое, с мелкими чертами, озаряли сполохами костра. Собеседник — тощий, белобрысый молодой человек, представившийся челноком с Филей, как бы невзначай положил ей руку на коленку. Сергей нахмурился.

"...чёрт, мне-то какое дело? Девчонка как девчонка, вокруг хватает и пособлазнительней..."

— Так что вам, коломенским, мешает? — проникновенно вещал белобрысый. — Украсьте ёлку и пляшите вокруг!

— Да ну, что это будет за ёлка? — Лиска забавно наморщила носик.

"...а ведь правда, похожа на лисёнка. Только не рыжая, как Яська...

-...это хрень получится, а не ёлка! На ёлке снежок должен лежать, укутывать, блин! И чтоб "снежного ангела" делать, и чтоб снеговика лепить! И чтоб...

"...а руку-то стряхнула! Нет, парень, здесь тебе не обломится..."

— Ну, извини. — белобрысый понял намёк. — Со снегом в Лесу напряги. А вот если...

Что "если" — Сергей так и не узнал. Из костра с треском взметнулся столб искр — и сразу загудели барабаны. Трое полуголых парней, сидя на корточках, выстукивали руками ритм. Стоящая над ними девчонка в микроскопической набедренной повязке помогала им большим бубном, и ещё одна, в точно таком же наряде, высвистывала мелодию на флейте.

В круг выскочили четыре девицы, из одежды имевшие только разноцветные нитки бус и браслеты с колокольчиками на запястьях и лодыжках — и принялись извиваться, сгибаться, разгибаться, кружить в такт барабанам в каком-то дикарском танце. Отсветы пламени играли на влажной коже, тугих полушариях грудей, гладких животах...

Сидящие один за другим вскакивали и присоединялись к танцовщицам. Летели на песок футболки, шорты, кружевные трусики и боксеры; вокруг костра стало не протолкнуться от молодых, разгорячённых, нагих тел. А барабаны били, били, били, тонко, пронзительно свистела флейта, и бубен добавлял к сумасшедшему ритму свой рассыпчатый медный звон...

Белобрысый челнок принял у стоящей рядом девушки блестящую коробочку. Открыл, сыпанул на сгиб пальца бурого порошка, громко вдохнул. Лиска при виде этого фыркнула и демонстративно отодвинулась.

Белобрысый этого не заметил. Он подхватил хозяйку коробочки, и оба кинулись в круг. Сергей оглянулся — многие вокруг делали то же самое: втягивали понюшку, избавлялись от одежды и присоединялись к танцу.

Или к оргии?

Один из парней швырнул спутницу на песок, навалился и мощно заработал бёдрами, попадая в темп, заданный обезумевшими барабанами. Вокруг сразу образовался круг — люди вскидывали руки и ухали хором, и девица отвечала им отрывистыми, в такт бешеным толчкам, вскриками. Ещё одна парочка повалилась на песок, другая, третья... Первая пара успела уже сменить позу: женщина теперь скакала на партнёре, одновременно прильнув лицом к паху другого. Ещё одна, бритая наголо, с замысловатой татуировкой на затылке, встала на четвереньки, пыталась поймать языком соски её подпрыгивающих грудей, а к её костлявому заду уже пристраивался другой кавалер...

Сергей вздрогнул — Лискина ладошка крепко обхватила его пальцы.

— Пойдём!..

— А? Что? Я не...

— Ты что, вообразил, что я на тебя сейчас накинусь? Просто не люблю, когда вот так... обдолбаются, нанюхаются — вообще ничего не соображают, трахаются, как заведённые, пока не свалятся без сил.

— Нанюхаются? А что это у них?

Лиска фыркнула — на этот раз, не раздражённо, а насмешливо.

— Такой большой мальчик, а не знаешь?

— Ну, извини, у меня слегка другие интересы.

— Кто бы сомневался! — её слова источали чистый, девяносто девятой пробы, кураре. — Нашему знаменитому егерю не до женской любви — ему дай какую-нибудь тварь изловить, и чтобы вся в шипах и чешуе и, желательно, ядовитую...

"...ах ты, стеровочка!.."

— Почему не до любви? То есть, я должен закончить одно дело...

— И что, одно другому мешает?

Лиска стояла перед ним, уперев кулачки в пояс. Сергей только сейчас заметил, что из одежды на ней осталась только беленькая футболка, сквозь которую просвечивают почти невидимые трусики.

"...и когда успела?.."

— Так что за порошок-то — расскажешь?

Девушка пожала плечами.

— Говорят: какие-то грибы, вываренные в отваре из жуков. Недавно появился, челноки везут из Сокольников.

".. интересно, а ты-то сама пробовала? То-то со знанием дела излагаешь..."

— Но штука убойная — сам видишь, как от неё крышу сносит...

— Это точно... — пробормотал Сергей. На пляже не осталось никого, не занятого совокуплениями. Отовсюду неслись сладострастные стоны, крики, рычание, влажные шлепки совокупляющихся тел. А барабаны всё били, и флейта следовала за ними своим свистом...

— Я однажды видела, как одна парочка устроилась у самого костра, и парню угольком задницу подпалило. А он не чувствует, наяривает вовсю! Хорошо другие заметили, окатили водой...

— А он что? — заинтересовался Сергей.

— А ничего! Так и продолжал, пока не заснул прямо на ней. Под этим порошочком можно по двадцать раз подряд кончать — хоть мужики, хоть девки...

— Побочные эффекты есть?

— Какие мы деловитые! — расхохоталась Лиска. — "Побочные эффекты!" — ну прям дядя доктор!

Они шли к камышам, чернеющим в дальнем конце пляжа. Ладошка девушки крепко сжимала его пальцы.

-...а если честно — понятия не имею. Наверное, как и у других снадобий. Подсядешь — и Зов Леса обеспечен!

— А как же Эл-А? Иммунитет-то через секс не передаётся, проверено.

— А мне плевать! — девушка независимо вздёрнула острый подбородок. — У меня его отродясь не было!

— Секса? Сочувствую...

— Эл-А, идиот! — она больно ущипнула Сергея за руку. — И вообще, сколько можно болтать? Пошли лучше купаться!

И, прежде, чем он ответил, скинула футболку, стащила трусики и с разбегу кинулась в воду.

Территория МГУ,

близ Ломоносовского проспекта.

Егор устал. Устал так, как не уставал даже во время марш-бросков по дальневосточной тайге. В глазах плыли кровавые круги, воздух со свистом врывался в лёгкие через пересохшую гортань — но всё равно, его не хватало, чтобы питать энергией выпитый до донышка организм...

Но, стоило удалиться от дома со страшным подвалом — немочь начала отпускать. Поначалу Гоша чуть ли не тащил напарника на себе — самого Егора едва хватало на то, чтобы перебирать ногами. Но вскоре он уже ковылял, опираясь на палку, а когда миновали метро — бодро шагал, будто не изображал час назад раздавленного червяка.

И сыпал вопросами, конечно.

— С телом-то что делать? Нехорошо, всё же человек... был. В Университете его искать будут — что, так и промолчим?

— Рассказать, конечно, надо. — отозвался лешак. — А там пусть начальство решает. Пошлют людей, забрать и похоронить по-людски — я отведу. Чего ж не отвести-то? Припрятал хорошо, никуда он не денется....

Перед тем, как пуститься в обратный путь, Гоша затащил труп в соседнюю пятиэтажку, отыскал в брошенной квартире шкаф покрепче и спрятал в него мертвеца — чтобы не добралась мелкая живность, способная за считанные часы оставить от тела одни косточки.