Московский Лес

Создания едва-едва дотягивали до половины размера обычной мыши. С хвостом в них было сантиметра три, не больше.

— Срок жизни обычной особи в среднем составляет год-полтора. А у этих — три дня! Всего три дня, на весь жизненный цикл — рождение, размножение, смерть. Вы понимаете, что это значит?

— Эти бедняжки так быстро умирают? — ахнула девица с конским хвостом. — Ой, как жалко...

Судя по выражению лица, профессор с трудом удержался от экспрессивной лексики.

— Вы, барышня, что-нибудь слышали о дрозофилах?

— Ну... это мушки такие, да?

— Замечательно! — саркастически рассмеялся Симагин. — Это такие мушки! Положительно, вы не зря занимаете место на Биофаке. Может, заодно поведаете и о том, какую роль эти "мушки" играют в генетических исследованиях?

На жалостливую студентку жалко было смотреть. Казалось, если грозный профессор скажет ещё хоть слово — она разрыдается.

Но Симагин уже сменил гнев на милость. А может, ему просто нравилось изрекать истины перед жадно внимающей аудиторией?

— Вдумайтесь: теплокровные млекопитающие с бешеным метаболизмом, причём их поколения сменяются раз в сутки! Потому я и дал проекту название "Однодневки". Теперь, когда мы добились успеха, учёные получат возможность работать с генами млекопитающих со скоростью, ранее доступной только на дрозофилах! Это переворот, молодые люди, и он стал возможен благодаря работам нашей лаборатории с биоматериалом, полученным в Лесу. Но, должен сказать — это лишь первый шаг в грандиозной программе, цели которых я пока не вправе раскрыть!

"...сейчас он скажет, что в перспективе это не меньше, чем Нобелевка. Что ж, здоровое тщеславие может порой оказаться полезным..."

Но профессор Симагин не успел сделать столь опрометчивое заявление. Прозвенел звонок с пары, мыши заметались ещё сильнее, превратившись в размытые белые полоски. Студенты уже поднимались с мест; Девица с конским хвостом встала, отодвинула стул, повернулась — и нос к носу столкнулась с Егором.

— Простите, а вы... я вас не знаю! Из какой вы группы?

Лицо у неё было узкое, вытянутое, с тяжёлой челюстью и длинным носом. Такие принято называть лошадиными.

— Моё имя Егор. А у вас замечательные духи. Это ландыш или вербена?

Девица кисло улыбнулась.

— Ландыш.

"...и зубы крупные, как у кобылы. Будущий синий чулок?.."

— Видите ли, Катя, мне бы хотелось... вас ведь зовут Катей?

— Откуда вы знаете?

Егор пожал плечами — с лёгким намёком на многозначительность. На этот раз лошадиная улыбка была шире.

"...как же не знать, если на халате, на месте, где у женщин обычно бывает бюст, у тебя выведено "Екатерина Смольская, гр. 103?.."

-...так вот, Катя, мне необходимо уточнить кое-что насчёт этого несчастного юноши, вашего однокурсника...

— Конкин, что ли? Да, ужас — вчера только был на занятиях и вдруг... а вы следователь?

В глазах собеседницы мелькнуло жадное любопытство. Продолжая говорить, она как бы невзначай оттёрла Егора от сокурсниц.

"...старо, как мир: разнюхать что-нибудь погорячее и хвастаться перед подругами. Некоторые вещи не меняются, даже когда мир вокруг встаёт на дыбы..."

Вместо ответа Егор неопределённо пожал плечами.

— Вижу, вы были с ним хорошо знакомы? Не уделите мне несколько минут? Сейчас обеденный перерыв, давайте сделаем так: я напою вас кофе, и вы ответите на несколько вопросов...

Через полчаса Егор, бодро насвистывая, сбежал по лестнице главного холла. Расчёт полностью оправдался: девица с лошадиным лицом выложила ему всю подноготную погибшего. По её словам, покойный Конкин был человеком неприятным, себе на уме, хотя ничего особенного из себя не представлял — ни в плане учёбы, ни в каком другом. Выходило, что единственным достоинством покойника был полный иммунитет к Лесной Аллергии, которым он и пользовался без зазрения совести: выбирался, несмотря на запреты, в Лес, тащил оттуда всякие интересные штучки, а на не столь удачливых сокурсников поглядывал свысока. "Говорят, его собирались сделать рейдером, представляете!? Этого ботана! Наши овцы, как узнали — кипятком писали, через одну на шею ему вешались..."

Эти слова студентка прошипела сквозь зубы, и Егору послышалась в них застарелая обида. С плохо скрытым злорадством, она поведала "следователю", что у безвременно погибшего студента в Курске осталась больная то ли мать, то ли сестра. Причём он воспринимал это очень близко к сердцу — часто писал домой и сам носил письма в административное крыло ГЗ, не доверяя почтовым ящикам. И всё время расспрашивал о сильнодействующих лекарственных средствах, которые можно раздобыть в Лесу.

Это был уже след. Выяснив напоследок, где жил Алёша Конкин, Егор распрощался и направился в корпус "Е". Клочок бумаги с именем и фамилией собеседницы, а так же номер группы и комнаты в общежитии, где она обитала, он выбросил в первую попавшуюся урну.

Северный Речной вокзал,

кафе "Волга-Волга".

Когда за несколько лет до Зелёного Прилива здание Речвокзала отремонтировали, бар "Волга-Волга", расположенный в левом крыле первого этажа, поучило отделку, стилизованную под старинный речной пароход, прославленный в одной старинной кинокомедии. С тех пор декорации облезли, краска, фотографии актёров и старые киноафиши из фильма, висящие по стенам, пожелтели. Но в полумраке помещения, освещённого то ли ради экономии электричества, то ли из соображений приватности, масляными лампами, обшарпанные ретро-интерьеры смотрелись весьма недурно.

Народу в кафе было немного — занято не больше четверти столиков, да у стойки коротали время трое гостей. Один клевал носом над полупустой пивной кружкой, двое других увлечённо беседовали с барменом. И время от времени косились на мужчин, бесцеремонно клацающих прямо за столиком большим, богато украшенным охотничьим ружьём. Их спутница, судя по костюму, жительница одной из Полян, в беседе участия не принимала — молча потягивала медовый пунш, который в "Волге-Волге" приготовляли просто превосходно.

— Тройка? — Коля-Эчемин переломил ружьё и посмотрел на просвет. Стволы сверкали нарезами, подобно трём глазам невиданной змеи с лепестковыми диафрагмами вместо вертикальных щёлок. — А что это за монстр внизу? Я поначалу решил — гладкий, а тут...

— Обычно в штуцерах для африканской охоты делают наоборот: верхняя пара стволов большого калибра, а третий, винтовочный, внизу, для подстраховки. Но у нас, в Лесу, своя специфика. Верхние стволы под винчестеровский 338 Магнум, на крупную и среднюю дичь. А вот нижний — главный калибр, 700 "нитроэкспресс", для особых случаев.

— Солидно... — Коля уважительно присвистнул. — На слона, что ли?

— Да хоть на мамонта. От удара такой пули атакующий носорог садится на задние ноги. Но лягается, так что...

— Кто лягается, носорог?

— Шутник, чтоб тебя... — Сергей скривился, потирая плечо. — Тебе-то хорошо острить, а у меня, завтра сплошной синяк будет. Опробовал, называется... Отдача — как у гаубицы!

— Спецзаказ? — Коля защёлкнул замок и вскинул штуцер к плечу. — Тяжёлый...

— Четыре пятьсот. Через дядю Рубика написал в фирму, оплатил — так они, не поверишь, полгода возились!

— Вижу, тут кронштейн под оптику. Далеко бьёт?

— Нет, штуцер для средних и малых дистанций. Оптика трёхкратная, линзы "Карл Цейсс", титановый корпус, с азотной накачкой. Обрати внимание: стволы на четверть короче, чем у обычных двустволок, специально по моему заказу.

— Да уж я заметил. — кивнул каякер. — Коротыш, не то, что мой оленебой...

— Ты стреляешь, в основном, на воде, на открытом пространстве. А в Лесу, в кустах, в буреломе лучше иметь оружие покороче, вроде моей лупары. Англичане тоже сначала удивлялись, не могли понять — зачем портить хорошую вещь? Потом сделали, конечно: желание клиента — закон! Но предупредили, что в каталог фирмы включать не будут, поскольку не вписывается в их традиционную концепцию. Так что, коллекционерам его не продать.

— А ты что, собирался? — хмыкнул Коля.

— Не дождутся. Это моя любимая игрушка.

— Зверь-машина, да... Но такой удачи, как с оленебоем, всё равно не будет. Потому как у меня всё изготовлено здесь, в Лесу. Кроме ствола, разумеется.

— Зато, до последнего винтика, ручная работа. Лес это любит.

За стойкой зашипела игла радиолы и полились тягучие звуки рэгтайма в исполнении Джелли Мортона. Нынешний владелец "Волги-Волги" слыл большим поклонником классического новоорлеанского джаза.

— Слушай, если не секрет... — Коля помедлил. — Не моё дело, кончено, но не катит этот штуцер на двадцать лямов, никак не тянет, а ты "Чёрный квадрат" за него отдал! В чём подвох?

Сергей усмехнулся.

— Вот и дядя Рубик удивлялся. А между тем, никакого подвоха нет. То есть, насчёт штуцера ты прав — он, даже с учётом спецзаказа, тысяч на двести потянет, не больше. Но, сам посуди: зачем нам в Лесу ихние поганые баксы? Если понадобится, я этого хлама сколько угодно наберу. Мало ли осталось нетронутых банков с обменниками? Только это возня, а Малевич — пошёл и взял, максимум, на полдня работы...

— Это из Третьяковки-то? Да ведь там Чернолес в двух шагах! Ничего себе — пошёл и взял...

— Подумаешь, великое дело — Чернолес! Что я там, не бывал никогда? А "Чёрный квадрат" я бы и бесплатно вынес, давно собирался... Как будто мало там всякой зловещей дряни! Истукан со штурвалом на стрелке, скульптуры эти жуткие, Дом на набережной, подвалы Малюты Скуратова. На Болотной, вон, вообще казнили когда-то... Думаешь, там просто так нечисть расплодилась?

— Слышала я от одного лешака сказочку о Калиновом мосту... — вступила в разговор Лиска. — Давно, ещё, когда в Золотых Лесах жила.

— Это от Гоши, что ли? Да, он эту историю любит. Только зря ты так пренебрежительно — лешачиные сказки иногда очень даже стоит послушать.

— Ладно, фиг с ними, со сказками... — отмахнулась девушка. Лучше скажи, ты договорился со своими приятелями? А то у меня двенадцать человек, их надо на чём-то везти...

— А как же? — кивнул Коля. — Индеец сказал — индеец сделал. Три лодки, моя четвёртая. Завтра с утра и отправимся, караваном. Тебе, Бич, куда, до Бережковской?

— Высадишь на левом берегу, поближе к Новодевичьему. — отозвался Сергей. — Надо забрать у брата Паисия заказ — патронташ и чехол для этого красавца. Не таскать же его по Лесу прямо так?

И он похлопал по элегантному, в теснённой коже и ремнях, футляру.

Радиола взвизгнула звукоснимателем и умолкла. Сергей обернулся — двое крепких парней, судя по одежде, речников, — прижали к стойке полноватого мужчину лет сорока, в длинном чёрном пиджаке и фетровой, не по сезону, круглой шляпе. Правый глаз у него стремительно заплывал багровым. Третий один речник сдирал со стены большой постер. Когда Сергей и его спутники входили в "Волгу-Волгу", никакого постера там не было.

А Коля-Эчемин уже вмешался в назревающую потасовку:

— Эй-эй, Шнайдер, хорош беспредельничать! Не поделили что — ступайте на воздух, там разбирайтесь. И не гопой на одного, а по-пацански, в однорыльство!

— А, это ты, Эчемин... — отозвался речник, которого Коля назвал Шнайдером. — Да было бы с кем буцкаться — хорёк из Братства Башни, с Останкино... Проскочил в бар, мы и моргнуть не успели, как свой плакатик на стену налепил. Проповедовать намылился!

— Его счастье, что не успел. — кивнул второй, не отпуская рукава пленника. — А успел бы — подбитым глазом не отделался бы! А ну, сволочь, говори — будешь ещё людям отдых портить?

И замахнулся увесистым кулаком. Неудавшийся проповедник в съёжился, сделал попытку закрыться от удара. При этом шляпа свалилась с головы, обнажив аккуратную, блестящую в свете масляных ламп лысину. Речник загоготал.

— Говорю же, заканчивайте! — твёрдо повторил каякер. — Люди на тебя смотрят, заказчица. Подумает — кого Эчемин порекомендовал, отморозков конченых?

И кивнул на Лиску, с интересом наблюдавшую за происходящим.

Парни переглянулись и отпустили "узника". Тот подхватил шляпу с пола и шмыгнул за дверь. Сергей — он успел подойти и держался у Коли за спиной — отобрал у речника надорванный плакат. На большом листе мелованной бумаги был отпечатан красочный пейзаж: мужчина и женщина идут по колено в густой траве. На плечах у мужчины сидит ребёнок, все трое весело улыбаются яркому солнцу. На заднем плане заброшенные здания, подёрнутые вьющейся растительностью, в небе — птичьи стаи и большой белоголовый орёл на переднем плане.

И надпись на русском и английском языках: "Церковь Вечного Леса — путь в будущее человечества. Отриньте убогие костыли цивилизации!"

— Это же ЦВЛ — сказал Коля, усаживаясь обратно за столик. Если бы я не вмешался — Шнайдер вполне мог его и покалечить, он их страсть, как не любит. Как-то на ВДНХ с ними сцепился, так ему три зуба выбили и нос сломали. А вообще-то я его понимаю. Мутные они какие-то, ЦВЛ-овцы, склизкие... Как начнут вещать на языках своих непонятных, извиваться — всё, беда, сливай керосин. Не иначе — злыми духами одержимы, хоть к шаману веди, чтобы изгонял...

Радиола снова играла — на этот раз из динамика звучала бессмертная труба Армстронга. Официантка, бледная долговязая девица в кружевной наколке и передничке, принесла и поставила на столик кружки пива, тарелку жареных карасей и большое блюдо с картошкой-фри.

— На языках — это не они, а пятидесятники. — лениво отозвалась Лиска. — В Коломенском есть их община, маленькая, десятка полтора душ. И никакие они не одержимые — мирные, весёлые даже. Отец Михаил, их, правда, терпеть не может, но мы его не слушаем. Живут — и живут, лишь бы не мешали никому.

— Отец Михаил? — Сергей оторвался от тарелки с жареным картофелем. — Тот, что в храме Вознесения служит?

— Он самый. Говорят, он на днях возвращается в Скит — вот мы и гадаем, кого на смену пришлют. Привыкли уже, жалко...

— А он у вас там попадью не отыскал? — ухмыльнулся Коля-Эчемин. — Я слышал, попам не возбраняется...

— Ну и дурак, что слышал. — отрезала Лиска. — Это священникам не возбраняется, а скитские — они монахи, в святости живут. Потому их и меняют время от времени, на Поляне — там по этой части соблазнов сам знаешь, сколько... А пятидесятников мы трогать никому не позволим, хоть отцу Михаилу, хоть новенькому. Леса на всех хватит, нечего... Кстати, Бич, ты, вроде, в Скит собирался?

— Ну да, а что?

— У меня есть двое до Скита, паломники. По-хорошему, надо бы их подбросить, только я не хочу задерживаться. Высадить, довести до Скита, сдать с рук на руки отцу Андронику — полдня провозишься, а нам бы засветло миновать Чернолес. Раз тебе по пути — может, проводишь? Эл-А у них в лёгкой форме, я просмотрела анализы.

— А белку послать? — предложил Коля-Эчемин. — Монахи на берегу их бы и встретили...

Сергей покачал головой.

— В Скиту на этот счёт строго: новичков встречают у ворот, но ни шагом дальше.

— Почему это? — заинтересовался каякер. — От них что, убудет? До набережной от Скита всего ничего...

— А кто их знает? Не интересовался. Вот буду там — спрошу обязательно.