Буря на горизонте

— Олег...

— Что, Сергей? — Растов развернулся к одному из директоров — директору тяжёлой промышленности, и обвиняюще указал на него пальцем. — Скажи нам всем, Сергей! Ты ведь курируешь всю эту область — производство всех этих планшетов, компьютеров и чёрт-те знает ещё чего! Скажи нам, что все эти новые игрушки, всё это новое оружие и системы безопасности — этого не было при Союзе! Даже малейших предпосылок к этому не было! А раз так, значит это чужие технологии. За которые придётся платить всей...

Директор прервался на полуслове. Генерал всё так же стоял на месте, но теперь, его трость была поднята в воздух, указывая в лицо мужчине. Тонкая, сделанная из тёмного материала, не похожего ни на дерево, ни на металл, трость превышала метр в длину, и в этот момент больше всего напоминала вскинутый меч.

— Вы забываетесь, — сухо произнёс генерал Трифонов. Директор Растов дёрнулся, переводя взгляд с лица Трифонова на указывающую трость, и снова переступил на месте. На его лице проступили белые пятна, и он сел, утирая вспотевшую лысину.

— Как я уже и говорил, — генерал опустил трость, — нам грозит коллапс экономики. Не спасают даже поставки электроники в страны Союза Корпораций, они слишком малочисленны. Самоизоляция, предпринятая нами в конце девяностых годов, дала время консолидировать ресурсы, но сейчас её время подходит к концу. России нужны рынки сбыта. Нужны новые союзники, готовые блюсти соглашения даже не из чувства долга — вполне хватит жадности и нежелания убить курицу, несущую золотые яйца.

Прервавшись, генерал щёлкнул пальцами. Карта за его спиной расширилась, показывая весь земной шар, так же пестрящий множеством точек — показаний разведки и результаты анализа СМИ и новостных агрегаторов. Атлантический океан светился бледно-розовым. Побережные города граничащих с ним континентов тускло мерцали редкими красными огоньками, наиболее часто мигали города Африки, реже — Европы и уж совсем редко — Америки и Канады.

— До недавних событий наиболее вероятным вариантом сотрудничества была Южная Корея, — Трифонов поднял трость, указывая на упомянутую страну, — прорабатывались варианты склонения страны к сотрудничеству при помощи провокации, фабрикации доказательств вмешательства Имперского Союза во внутренние дела страны. Рисковое предприятие — отношения, выстроенные на лжи. С другой стороны, Соединённые Штаты. Страна, лучше всех пережившая последствия Паракризиса. Минимальные гражданские жертвы, наибольшее количество паралюдей в прогосударственных организациях, как процентно, так и численно. Всё ещё функционирующая экономика. Запасной вариант — у нас нет точек соприкосновения, а значит, любые попытки соглашений обречены на закономерную подозрительность.

— И вы разрешили эту авантюру... Для чего, чтобы найти точку соприкосновения? — спросил его молчащий до этого директор здравоохранения.

— Точками соприкосновения будут заниматься другие, — генерал покачал головой, — это журналистское расследование будет лакмусовой бумагой. Я хочу знать, что думают простые американцы. Живут ли они прошлым Холодной Войны или готовы двигаться дальше? Хочу знать, как отреагируют на жизнь в Штатах наши граждане — от простых жителей, до молодой гвардии. Именно им чаще всего придётся контактировать с иностранцами, будь то Корея или Штаты. Мне нужна информация, даже в случае, если она окажется невостребованной. И эту информацию я получу.

Директор Ефимов прокашлялся, привлекая внимание собравшихся в зале.

— Генерал уже консультировался со мной по этому вопросу. Из вариантов: разрешить поездку или запретить, я выбрал первый. Поступайте с этим знанием как хотите, но я поддерживаю его решение как с точки зрения способностей, так и как политик — он всегда действовал в интересах России.

Генерал оглядел притихших директоров и сухо кивнул.

— Спасибо, Евгений. Совет окончен. Новые распоряжения будут ждать вас на рабочих местах.

Гермодвери, перекрывающие выход из помещения, с тихим гулом начали растворяться, а едва слышный треск электричества за стенами утих, и волосы людей, проходящих мимо стены, уже не вставали дымом от статического поля. Генерал остался позади, опираясь на трость перед собой и смотря на карту мира, пестрящую многочисленными пометками. Лампы постепенно угасали, погружаясь в полумрак.

Директор Растов выходил одним из последних. Он тяжело ступал по полу, отдуваясь и вытирая мокрую от пота лысину платком. Поравнявшийся с ним в дверях директор Ефимов вдруг сбавил шаг и повернулся к нему:

— Когда всё только начиналось, мы думали что всё это — ещё одна хунта.

Растов вскинул бровь и проворчал что-то себе под нос. Ефимов продолжил, перехватывая зажатую в руках папку.

— Мы, первоначальный состав директоров, думали, что ничего не ново — амбициозный военный и его ближний круг устают от беспредела старой власти, от её неспособности решить даже самые банальные задачи и скидывают её с трона, чаще всего под восторженное улюлюканье толпы. После нескольких лет такой пьянки обычно наступает похмелье — военные или сами не справляются с тяжестью гражданских обязанностей, или их медленно вытесняют политики новой администрации, а старая гвардия уходит. В лучшем случае в почётную отставку и на пенсию, в худшем — в могилы. Цикл сделал круг и готов начаться заново, верно?

Крякнув, Растов с отвращением уставился на мокрый носовой платок и осмотрелся, выискивая урну. К его сожалению, впереди и позади были лишь голые стены коридора — Совет Директоров собирался редко, и это вызывало практически конские меры безопасности, до такой степени, что даже сам Растов не знал, где они сейчас находятся.

— Но что-то пошло не так, — проворчал он, косясь на своего коллегу.

— Верно, — подтвердил Ефимов, — Трифонов предупреждал нас, каждого, что мы будем лишь управленцами, а не властителями судеб. Мы думали, что это простые слова. Оказалось, что нет, не простые. Он, действующий генерал, действительно управляет всей страной. И успешно управляет — насколько вообще приемлемо говорить слово "успех" в наши времена.

— Или не он управляет, — зло возразил Растов, бросая недовольный и даже обиженный взгляд на своего коллегу, — думаешь, меня эти дети его волнуют, Евгений? Да не волнуют, поедут и бог с ними, благо большинство воспримут это как дурь начальства и успокоятся — Трифонову не повредит вести себя как человек, а не идеал ходячий. Чёрт, да я не удивлюсь, если это тоже часть его плана — успокоить коллег таким образом, снизить стандарты, так сказать. Меня другое пугает — что, если все эти слухи про Теневой Совет правдивы? Если это как сраная матрёшка — мы управляем страной, Трифонов управляет нами, а кто-то ещё управляет Трифоновым? Тебе не страшно так жить? Мне — страшно.

— Ты забываешь, что я всю жизнь так, вслепую, — директор Ефимов покачал головой, — думаешь, моя сила мне подробно объясняет, что к чему? Нет, она просто отвечает — выбери вариант А, не Б, так будет лучше. Почему лучше? Не говорит. Мне что есть этот Теневой Совет, что нет, без разницы. Говорит, что лучше следовать за Трифоновым, я и следую. Пусть и рябит она сейчас рядом с ним постоянно — не знаю, что там инженеры его делают, но читать генерала всё сложнее и сложнее...

— Всю жизнь, говоришь? — Растов тяжело вздохнул. — А что если мы так поставим на него и прогорим — полностью прогорим, а? Ненавижу эти игры в лотереи, и дураков, что в них играют, тоже ненавижу. А теперь сам в их сапогах оказался.

— Если мы прогорим, — директор Ефимов вдруг задумался, — то... Прогорим, и всё тут. Раньше надо было решать, а теперь? Следуем распоряжениям, что иное-то остаётся?

Он прошёл в двери, ведущие к выходу из коридора. Директор Растов остался стоять на месте, проводя спину своего коллеги взглядом. Когда двери закрылись, Растов переступил с ноги на ногу, и вдруг плюнул на пол, выругавшись — горько и зло.

* * *

— Вроде бы я ничего не забыла. Я ведь ничего не забыла?

— Возможно, здравый смысл?

— А он у меня вообще был?

Андрей согласно кивнул. Татьяна улыбнулась, прикрывая рот рукой, а Мария, только что беспокоившаяся о том, не оставила ли она чего дома, прищурилась и мотнула ногами, с нетерпением смотря в окно самолёта.

Самолёт, на котором они летели, направлялся в Ленинград — город, ставший официальной столицей после падения Москвы. Официальной — потому что, пусть там и проводились редкие дипломатические приёмы и встречи, управляли страной вовсе не из него. Совет Директоров предпочитал кочевой метод управления, перемещаясь от одной проблемы к другой, по всей стране. Нельзя было сказать, что каждый из них проводил свою жизнь в разъёздах — Директор Культуры предпочитал оставаться в Ленинграде, выезжая лишь на встречи, требующие его непосредственного участия. Директор общественных отношений наоборот, метался из города в город, лично наблюдая за решением многочисленных конфликтов или выступая перед людьми, снижая общественное напряжение. Не стоило, впрочем, думать, что приезд директора был сродни прилёту волшебника на голубом вертолёте, зачастую они лишь купировали последствия происшествий, а не решали их целиком. У страны банально не хватало ресурсов на то, чтобы осчастливить всех и каждого и порой, решение проблем в Российском Директорате напоминало завешивание старых, разваливающихся домов декоративными экранами, на которых были изображены красивые и яркие фасады.

Путешествие в Ленинград было милосердно коротким — всего часа полтора. К сожалению Татьяны, надолго задержаться им не светило — самолёт в Америку отправлялся через час, поэтому приобщиться к высокой культуре города им не удалось. Мария, решив хоть как-то скрасить эту неприятность, выудила из рюкзака ноутбук с кучей фотографий на жёстком диске, и в меру своих сил принялась рассказывать о достопримечательностях. Скоротав, таким образом, время до следующего рейса, они вновь устроились на местах в самолёте. В отличие от предыдущего, народу было существенно меньше — человек десять, на всё огромное пространство салона. В основном — представители дипломатических служб, и парочка таких же туристов из тех, кто жаждал острых ощущений, а не курортов Югославии, Грузии или Украины. Туризм ограничивало не столько влияние зловещих спецслужб, сколько разница в подходах между армией РД и Протекторатом. Многие люди всё ещё не доверяли сорвавшимся. В России они либо находились на контроле государства, либо были членами Союза Корпораций — общества паралюдей, выросшего из Красной Перчатки. В Америке же преступник мог спокойно снять костюм, превращаясь в законопослушного гражданина, и местные власти ничего с этим сделать не могли. Именно из-за этого страны, построенные по принципу Протектората, вызывали у граждан плохо скрываемое подозрение вперемешку с открытым отрицанием подобного строя. Как, считали они, вообще можно существовать в стране, где государство не собирается нормально контролировать сорвавшихся, допуская существование целых преступных организаций, множества независимых команд и одиночек, да ещё и, вдобавок, не карающих за несанкционированное применение суперсил с должной строгостью?

На самом деле, конечно, в таком строе людей были и свои преимущества, которых жёстко структурированная армия РД была лишена. Вот только в попытке убедить себя, что в жизни им достался лучший кусок, люди часто закрывали на это глаза, предпочитая смотреть на всё в чёрно-белом варианте. Так было легче.

На этот раз полёт был куда дольше — перелёт до Нью-Йорка занимал десять часов, а после этого — ещё три часа на перелёт до Броктон-Бэй. Часы тянулись медленно — сначала Мария, вытребовавшая себе место у окна, тихо дремала, опираясь на подлокотник. Андрей тихо шуршал страницами старых конспектов. В отличие от сестры, у него не было почти никакой возможности потренироваться в английском после курсантского училища. Да и вообще, обучение английскому языку было скорее отголоском холодной войны — в последние годы преподавание иностранных языков смещалось в сторону Азии — китайский, как язык наиболее вероятного противника, японский или корейский. Татьяна опиралась на его плечо, щуря глаза и внимательно читая страницы, исписанные мелким, убористым почерком. В отличие от Андрея, для которого учёба языка была лишь шагом к сданному на отлично предмету, Татьяна с детства увлекалась фильмами и литературой из других стран, жадно собирая обширную коллекцию книг, фильмов и аудиозаписей. Для неё иностранный язык был способом общаться с культурой напрямую, а не через кривое зеркало — переводчика.

Мария проснулась лишь к обеду — ничего особенного, но почему-то еда в самолёте всегда казалась более аппетитной, чем любая другая. Уставшая спать, Мария некоторое время пялилась в окно, а затем начала тыкать Андрея под локоть.

— Ну хватит! Сколько ты их уже листаешь?

— Угомонись, Белка, — Андрей раздражённо покосился на неугомонную сестру, — хочешь выставить себя дурой? Пожалуйста. Я же хочу освежить свои знания.

Мария самодовольно фыркнула и надулась, преисполняясь важности.

— Мне вот не надо ничего учить. В Тихоокеанской республике две трети язык знают.

Татьяна, сидящая по другую сторону от Марии, нагнулась вперёд, поправляя очки. Её руки снова были скрыты длинными перчатками.

— Прости, дорогая моя, но то, на чём вы говорите в республике, нельзя назвать английским. Это пиджин — жуткая смесь из русского, английского и языков азиатского региона.

— Кьёги! — возмутилась Мария. Татьяна лишь тонко улыбнулась. Осознав, что она сбилась на японский, светловолосая девушка вновь сердито зафыркала. Вздохнув, Андрей взъерошил ей волосы и отложил конспекты в сторону.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Элементарно! — Мария тут же извернулась в кресле, доставая из внутреннего кармана упаковку карт. — Я вызываю вас на инициативу!

Андрей усмехнулся и покачал головой. Татьяна пожала плечами и поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее.

— Хорошо же. По правилам дуэли, мы вправе выбрать сторону. Армия.

Мария раздражённо прищурилась.

— Ну хорошо же. Я играю Перчаткой. Начали!

За карточной игрой прошло ещё несколько часов, и наконец самолёт пошел на снижение, а облачная завеса рассеялась, открывая аэропорт внизу. Мария тут же прилипла к окну и восхищенно присвистнула — и верно, ей было на что посмотреть. Аэропорт имени Джона Кеннеди был потрясающе огромным. Он с легкостью вместил бы в себя две или три площади ленинградского аэропорта, а количество самолётов, взлетающих, садящихся или стоящих у ангаров и стоек, превышало все разумные пределы. Крыши помещений аэропорта выглядели как белоснежные покатые крылья, а центральный терминал и вовсе походил на огромный самолёт-летающее крыло, вокруг которого было построен просторный комплекс.