И вот теперь он ехал в дивизионный госпиталь, рядом с которым располагалась мастерская, чтобы забрать Маузер 98, к которому оружейники должны были прикрепить оптический прицел. На эти прицелы пришлось распотрошить два телескопа артиллерийской разведки: трофейный и отечественный . Немецкий телескоп Анненков затрофеил при налете на вражескую гаубичную батареи, а русский банально спер у зазевавшихся артиллеристов. Они его до сих пор ищут...

По результатам испытаний, есаул собирался заказать ещё десяток таких винтовок, благо что самих маузеров в роте было предостаточно. Немцы стабильно снабжали их оружием в местах стычек, или любезно отдавая в своих окопах. Проблема с оптикой тоже решалась: мастер обещал попробовать использовать немецкие артиллерийские или офицерские призматические бинокли, которые опять же можно отыскать в немецких же окопах... Ну и повидать Антонину Платоновну — Анненков тоже собирался. Соединить, так сказать, приятное с полезным...

Гул самолётов в небе, застал его в каком-то полукилометре от палаточного городка. Четыре немецких биплана, пытались оторваться от настигающих их 'Ньюпоров' с эмблемами Российской армии.

'Интересно, а что собираются делать наши славные летуны, когда догонят немцев? — усмехнулся про себя Анненков-Рябинин. — Все 'еропланы' безоружные, летчикам только и остается друг в дружку из пистолетов и карабинов палить... И толку?'

Но тут он ошибся. Один из русских самолетов обошел неуклюжую немецкую этажерку сверху, и от него вниз потянулась какая-то веревка. Авиатор решил использовать самое страшное оружие воздушного боя — металлический трос с якорем-кошкой на конце. Русский пилот пытался зацепить этим вундерваффе своего немецкого коллегу за крыло, фюзеляж или еще что-нибудь — одним словом, разрушить самолет противника.

К огромному изумлению Бориса Владимировича, нашему летчику удалась его затея. Что-то такое он у немца оторвал, у того сложилось одно крыло, и самолёт нелепо закувыркался к земле.

Впечатленные зрелищем уцелевшие немцы решили максимально облегчить самолеты и вниз посыпались бомбы...

Немецкий наблюдатель, сидевший в корзине аэростата 'Парсифаль', увидел взрыв, и кинулся к артиллерийскому дальномеру, установленному тут же, в гондоле. Засек расстояние, аккуратно перенес на карту и взялся за трубку телефона:

— Они нашли русский штаб, герр майор! — прокричал он с еле сдерживаемым удовольствием. — Наши аэропланы нашли штаб русских и обозначили бомбами его местоположение. Записывайте координаты... — И после того, как кончил диктовать, прибавил, — Спускаю вниз пенал с картой, герр майор!

— Отлично, Шальк, отлично, — раздался искаженный динамиком голос майора Боймера. — Продолжайте наблюдение и корректируйте нашу стрельбу.

Восемнадцать пятнадцатисантиметровых гаубиц sFH 02 , несших на своих стволах гордую надпись 'Ultima Ratio Regum — 'Последний довод королей', приготовились начать пристрелку. Громыхнула правофланговая гаубица — с 'Парсифаля' пришло сообщение: 'Перелет'. Второй выстрел. Небесный наблюдатель сообщил: 'Вилка. Недолет' Майор Боймер поднял руку и скомандовал:

— Внимание! Прицел тридцать пять! Заряд полный! Три снаряда беглым! Стрелять по готовности! ОГОНЬ!!!

Несмотря на то, что и сами бомбы были отвратительного качества, и было их немного, одну палатку госпиталя они все-таки умудрились превратить в кровавое месиво. Но это ровно ничего не значило по сравнению с тем, что случилось несколько минут спустя.

Казалось, что в расположении лазарета разверзлась земля, и началось извержение вулкана. Все заволокло дымом и пылью, вверх взлетали столбы огня и земли, и ад мог показаться чудесным тихим уголком, в сравнении с расположением полевого госпиталя семнадцатой пехотной дивизии.

Грохот взрывов заставил жеребца шарахнуться в сторону, но есаул дал шенкеля и вытянул коня нагайкой. Обиженный скакун всхрапнул и рванулся вперед.

Выскочив на открытое место, Анненков на мгновение замер: ни лазарета, ни мастерской просто не существовало. Вокруг некогда тихой зеленой поляны теперь стояли какие-то жуткие обломки, похожие на осколки гнилых зубов. 'Это деревья под обстрел подвернулись, вот и посекло', — понял Рябинин, и огляделся.

Вместо ровных рядов брезентовых палаток теперь — лунный ландшафт. Курятся дымом здоровенные — метра в два в глубину, воронки. Остатки повозок, какие-то разбросанные железяки... На месте хирургической палатки, где Тонечка ассистировала как хирургическая сестрица, обрывок брезента с нашитым красным крестом и...

Борис Владимирович заскрипел зубами так, что жеребец Бокал испуганно присел, захрапел и попятился. С обрывков брезента на него смотрела голова сестры милосердия Антонины Платоновны Савельевой: чистенькая, ладненькая головка в кипенно-белой косынке с кокетливым красным крестиком. Из-под косынки выбивался непокорный локон и спадал на маленькое розовое ушко. Вот только больше ничего у Антонины не было...

Словно откуда-то через вату до есаула донеслись яростный мат и стрекот авиационных двигателей. А потом...

Анненков с несколько отрешенным 'боевым' удивлением увидел пехотного штабс-капитана, который прыжками мчался опрокинутой двуколке, волоча за собой пулемет. Пехотинец с перекошенным от ненависти и многочисленных шрамов лицом натужно хэкнул, рванул тяжеленный 'максим' вверх и взгромоздил его на колесо лежащей на боку повозки. Сбросил стопор вертикальной наводки, откинул крышку и быстро заправил ленту, до того болтавшуюся у него на шее.

Борис Владимирович не успел еще подумать, что сейчас у штабс-капитана перекосит ленту, как сам он уже оказался вторым номером возле пулемета. Руки приняли брезент, пальцы быстро пробежались по головкам патронов...

— Ну, бляди, держитесь! — тугая, длинная очередь ударила вверх, и рой пуль прошёл сначала чуть ниже 'Альбатроса', а через секунду догнала его, превращая летательный аппарат в подобие костра. Было видно, как пилот пытается сбить пламя, а потом вдруг от охваченного огнем самолета отделилась маленькая фигурка и камнем рухнула вниз, к земле.

— Что, фриц, катапульта не сработала?! — зло проорал штабс-капитан.

— Лево, девять часов, — не обратив внимания на слова неизвестного зенитчика, сообщил Анненков и тут же слегка вздрогнул, сообразив, что сейчас может и раскрыться. Таких команд в этом времени еще не отдают...

Но штабс-капитан не заметил непонятной команды, или наоборот — хорошо понял ее звериным чутьем бойца. Он резко повернул пулемёт на импровизированном вертлюге в указанном направлении, и принялся нащупывать второй самолет. Через несколько секунд тот полого заскользил, теряя высоту, и за ним потянулась пухлая ниточка дыма...

Последнему самолету повезло. Несмотря на старания Анненкова, лента дала-таки перекос, и пока штабс открывал крышку, устраняя задержку, уцелевший немец скрылся за верхушками деревьев.

А вокруг уже начиналось шевеление выживших. Нестроевая команда растаскивала обрывки полотна — искали выживших, а чудом уцелевшие раненые бродили призраками по бывшему лазарету, пытаясь осознать, что с ними произошло.

Штабс-капитан еще какое-то время держался за рукоятки 'максима', затем повернулся к Анненкову:

— Есаул, — хрипло вытолкнул он изо рта. — Скачите в штаб семнадцатой пехотной, сообщите, что нашему госпиталю песец пришел. Толстый такой...

С этими словами он повернулся и пошагал куда-то. Борис Владимирович не стал его догонять. За свои жизни казаком Анненковым и полковником Рябининым ему доводилось видеть людей в таком состоянии. Сейчас штабс-капитан может и в морду генералу дать, и государя-императора пристрелить, ежели они — не дай Бог! — под горячую руку подвернутся...

— А чего это он там про катапульту говорил? — ни к кому не обращаясь, спросил есаул, вскочив в седло. — Или это мне померещилось?

Сидя в передовой линии окопов, и рассматривая передний край немцев в бинокль, Анненков не мог отделаться от мысли о странном штабс-капитане. То, что он тоже попал, как и есаул не в своё время, было понятно. И мужик видно боевой. Но вот раскрываться перед ним, есаул не торопился. К этому его приучили годы службы в разведке, когда одно случайное слово стоило жизни десяткам человек.

После артиллерийского налета на госпиталь Анненков-Рябинин думал недолго. Но плодотворно и весьма. Ему не составило большого труда убедить командира полка полковника Михайловского в том, что необходимо провести очередную разведку на немецкой территории. Разведданные необходимы всегда и лишними попросту не бывают. Оставалось лишь согласовать свой выход за линию фронта с командиром шестьдесят шестого полка семнадцатой дивизии полковником Симансоном .

Давида Петровича Симансона на месте не оказалось: он отбыл в штаб дивизии по вызову командующего дивизией генерала Стремоухова. Но начальник штаба полка, подполковник Рыбальский милостиво разрешил поиск. Сославшись на занятость, он предложил есаулу самому согласовать свои действия с командиром роты, на участке которой будет поиск. Ну а дальше — дело техники. За бутылку хорошего коньяка капитан Вельцбах согласился пропустить казачьих пластунов, поразился, что есаул пойдет сам, один, пожелал удачи и больше не вспоминал об этом.

И вот теперь одетый в простую солдатскую гимнастёрку, и подпоясанный ремнём на котором висели два нагана, и длинный острый 'алтайский' нож, бывший полковник наконец наметил себе примерную трассу и, бросив наказному 'ждать', беззвучно канул в темноту.

Ночью в это время ещё не воевали. Точнее воевали, но мало, редко и неуспешно. А вот есаул, знавший о ночной войне если не всё, то очень многое, был словно рыба в воде. Обходил окопчики наблюдателей, с лёгкостью миновал сначала одну, потом другую линию траншей, и через час, вошёл в лес, за которым и находилась та, самая артиллерийская батарея. Легкая волчья рысь, совсем не утомляла тело, и ещё через час, он уже лежал у опушки смотря за ночной жизнью немецких артиллеристов.

— Страна непуганых идиотов... — тихо произнёс он, глядя на то, как сложены ящики со снарядами, и ленивую расслабленную охрану из трёх солдат, стоявших в совершенно нелогичных местах, с точки зрения офицера двадцать первого века.

Труднее всего было найти палатку командира, но резонно предположив, что та, будет находиться в некотором отдалении от солдатских, с третьей попытки обнаружил искомое.

Майор Боймер, спал сном человека, достойно выполнившего свой долг, и сладко похрапывал в темноте. Он так и не проснулся, когда широкий и острый словно скальпель клинок вошёл ему в сердце.

Самым трудным оказалось отпилить саму голову от бренного тела, но опыт не подвел, и, аккуратно разделив шейные позвонки, есаул справился вполне быстро и даже не слишком запачкавшись.

Некоторое время он потратил, оставляя сюрпризы для артиллеристов, и двинулся в обратную дорогу.

Заметив шевеление на том участке, где он переходил линию фронта, Анненков взял вправо, и решил выйти к своим, через другое подразделение.

Спрыгнув в окоп подсвеченный парой керосиновых ламп, остановил вскинувшего было винтовку часового окриком 'Свой!', и огляделся.

Давешний штабс-капитан сидел в отнорке и деловито набивал маузеровские обоймы патронами, что-то тихо выговаривая своему вестовому.

— Какая встреча, господин штабс-капитан, — есаул улыбнулся. — А что вы тут собственно делаете, когда все приличные люди спят?

— Я вот тоже хотел у вас это спросить, — ворчливо отозвался офицер, и внимательно посмотрел на гостя. — Это вообще-то моя позиция, и окопы мои. А вот что вы тут делаете, вопрос. Не просветите?

— А вы никак за ленточку собрались? — Насмешливо поинтересовался есаул, глядя на приготовления штабс-капитана. — И с какой же простите целью? Не посчитаться ли с одним туповатым артиллеристом?

— А хоть бы и так! — с вызовом бросил ротный. — Останавливать будете?

— Нет. Не буду. Только смысла в той прогулке немного, — Анненков широко улыбнулся, и сдёрнув с плеча сидор, бросил его под ноги неприветливому офицеру. — Всё уже украдено до вас.

Глеб Константинович Львов, в далеком прошлом будущем — Лев Николаевич Маркин, сидел на дне траншеи и смотрел в след ушедшему есаулу. Это вот он случайно сейчас сказал, или?.. Да нет, не может такого быть! Мало ли что этот казак скажет...

Офицер развязал оставленный сидор и тихонько охнул. Оттуда выкатилась голова. Отрезанная. В полотняных подусниках, так популярных у прусских офицеров. Еще бы! Сам кайзер такие пользует.

Кроме головы, в вещмешке обнаружилась залитая кровью офицерская фуражка, вырванные с мясом погоны немецкого майора, судя по маленьким значкам — артиллериста, и какие-то документы. При неверном свете четырехлинейной военной лампы Львов шепотом прочитал:

— Майор Фридрих фон Боймер, командир тяжелого полевого дивизиона...

— Вашбродь, это хто ж таков будет... был? — поинтересовался ординарец.

Он как-то очень спокойно отнесся к отрезанной немецкой голове, словно бы все шло так, как и надо.

— Надо полагать — тот самый гад, который сегодня наш госпиталь разнес, — тихо ответил Глеб Константинович. — Ох, ё-о-о-о... Только раз такое видел. В Сербии. Все надеялся, что больше и не доведется.

И он снова задумался. М-да, вот так вот жизнь поворачивает: не успел отскочить — придавит нахрен! Ну кому мешало, что он жил себе и жил? На работе — инженер, дома — тихий, спокойный подкаблучник при любимой жене, любимых же детях и обожаемом внуке. У него даже первый зуб прорезался.

И ведь стал уже забывать, что когда-то командовал своим бойцам 'Напред! На нож!' , или старательно выцеливал кишинёвских пулеметчиков и афганских духов... Все это было... было... и прошло. Только вот теперь пошло по кругу... Б...ь!

— Э-эй, штабс-капитан! — негромкий оклик из темноты.

Перед ним появился тот самый есаул. Вот только... Пластун, что ли? Два нагана, у пояса... финка, что ли? И без шашки... М-да, вот такой вот 'самый обычный' есаул. Твою мать!..

— Я тут у тебя мешочек оставил, — и короткий смешок. — Может вернешь?

Львов напрягся, а потом неожиданно для самого себя выдал:

— Махнем не глядя, как на фронте говорят?

Есаул на эту подначку никак не отреагировал, а просто молча протянул руку. Львов собрал все 'трофеи' в мешок, и уже готовился передать его казаку, когда тот неожиданно сказал, чуть прищурив глаза:

— Я дам вам 'парабеллум'...

Львов крупно вздрогнул, но потом просто кивнул головой. Анненков протянул ему трофейный пистолет на немецком же ремне.

— С кем имею честь? — запоздало спросил Львов

Они взаимно представились и от Анненкова-Рябинина не укрылась несколько излишне бурная реакция на его здешнюю фамилию. Было похоже, что штабс-капитан Львов лишь колоссальным усилием воли удержался от вопроса: 'Тот самый?' Но форсировать события бывший полковник не собирался, а потому просто отдал честь и пошагал туда, где ждал его наказной, оставленный с лошадьми...

Львов прошел в землянку, поставил на стол бутылку с засургученной головкой, налил половину стакана, предварительно извлеченного из подстаканника, и молча выцедил водку сквозь зубы. К нему сунулся было подпоручик Зорич — тот самый бывший прапорщик, который так интересовался Сталиным, но Глеб просто посмотрел на него, и тот испарился.