Сводная бригада под командованием есаула уходила лесными дорогами. И дело было не в том, что Анненков опасался преследования — он не сомневался, что Львов и Васнецов придержат немцев и отобьют у них охоту догонять уходящих, а просто по неизбывной привычке предусмотреть все возможные варианты развития ситуации. Эта привычка выработалась у полковника Рябинина под воздействием весьма серьезных причин и более чем весомых аргументов, и не раз спасала жизнь и самому полковнику и его подчиненным в том, другом времени, которое еще только должно наступить...

Для ускорения движения пехотинцев сколько возможно разместили на телегах, двуколках и орудийных лафетах. Подчиняясь зеленому, пупырчатому земноводному, Анненков все же уволок с собой две трехдюймовки. Нет, он взял бы и больше, он взял бы все и гаубицу в придачу, но столько упряжных лошадей просто не нашлось. Остальную артиллерию пришлось бросить, и Анненков вместе с подрывниками с особым, злобным удовольствием минировал пушки и снарядные ящики, ставя вместе с минами примитивные поводковые взрыватели на неизвлекаемость.

В голове колонны двигался казачий разъезд, за ним — бронеавтомобиль, а дальше — повозки и телеги с ранеными, продуктами, патронами, снарядами, фуражом. И весь этот транспорт солдаты облепили так густо, словно какие-то невиданные насекомые попали на липкую ловчую бумагу.

Лишь очень немногие шли пешим порядком, и над их коротенькой колонной то и дело слышались команды: 'Шире шаг! Подтянись!'

Анненков обернулся и посмотрел на свое воинство. Да, теперь в них трудно узнать вчерашних пленных или очумевших от обстрелов окопников. Потрёпанное, кое-как зашитой обмундирование сменило новенькое фельдграу, на котором цветными пятнами выделялись русские погоны, да треугольные трехцветные шевроны на рукавах. Их в шутку предложил Львовым по аналогии с белогвардейскими, но офицеры и солдаты с жаром поддержали абсурдную, казалось бы идею, и теперь щеголяли российским триколором. На лицах идущих и едущих горел огонь веры и желания победить. Мимо него шли бойцы, воины, привыкшие громить и убивать врагов и готовые в любой момент сделать это еще раз.

В той, прошлой жизни, которая еще не наступила, да и не известно — наступит ли, полковник Рябинин никогда не командовал таким количеством людей, но аппетит приходит во время еды, и он уже жалел, что нет у него нормальной сапёрной роты, нет зенитчиков, и авиации, и вообще очень многого. Но люди — были. И сейчас они шли за ним, поверив, как своему командиру, а это дорогого стоило...

— Командир — к нему подлетел казак из тылового охранения. Козырнув, он доложил — Наши вернулись... — И прибавил со вздохом, — Побили их богато...

Анненков развернул коня и поскакал назад. Там вдоль колонны, обгоняя легковые автомобили, на которых наскоро установили пулеметы, рысили охотники и драгуны. Впереди ехал Львов, с таким видом, словно его осудили на смертную казнь и теперь везут на исполнение приговора.

Есаул подъехал вплотную:

— Докладывай!

Львов помолчал, собираясь с духом, но затем четко выдал:

— Драгуны Васнецова столкнулись с батальоном немцев, следующим, на пополнение фронтовых частей. Вместо того, чтобы отойти к лесу и отсечь противника, я принял ошибочное решение загнать вражеский батальон в огневой мешок. Немцы потеряли до двух третей личного состава, но к ним на помощь подошло еще до двух батальонов пехоты. Я отдал приказ отступать, но выполнить его уже не сумели. В результате, по моей вине погибли штабс-ротмистр Васнецов, подпоручик Полубояров и более ста драгунов. Все...

Солдаты, слышавшие этот доклад, заволновались. Кто-то из уцелевших драгун, вдруг резко подался вперед:

— Ваше благородие, разрешите доложить? Наговаривает на себя господин штабс-капитан. Штабс-ротмистр, светлая ему память, сам в атаку полез, без ума, и нас за собой поволок. И когда б не их благородие, — он указал на Львова, — мы б там все и легли!

Драгуны и охотники выразили согласие со словами неожиданного адвоката кивками и одобрительным гулом. Анненков-Рябинин внимательно посмотрел на товарища, но тот упрямо мотнул головой:

— Моя вина. Мне их надо было сразу в лес уводить, они б за нами не сунулись, а я тут Ганнибалом себя вообразил, Канны затеял... — Он махнул рукой, — Ну вот и получилась Зама вместо Канн...

— Люблю непонятные слова, — осклабился Анненков. — Органон, макробиотика ... Ладно, Ганнибал, проехали. Немцы за вами гонятся?

— Пока нет. У них одна пехота была, так что гнаться за нами им просто по силам. Но... — Львов-Маркин почесал нос и опять поправил несуществующие очки. — Думаю, они нам это все просто так не оставят. Либо в погоню кого-то пошлют, либо кем-нибудь перехват попробуют наладить. Их там все-таки изрядно полегло...

— Усилить наблюдение по всем направлениям! — приказал Анненков. — Усилить дозоры и боевое охранение вдвое! Ну а ты, друг любезный, — обратился он к штабс-капитану, — сам нагадил, сам и приберешься, в случае чего. Вопросы? Нет? Вот и хорошо...

Ночь прошла спокойно, но на другой день 'сводная бригада' обнаружила погоню...

— Вашбродь! — Подскочивший казак поправил немецкую бескозырку с русской кокардой, выпрямил спину и откозырял. — Тыловые заметили германцев. Полк драгунский.

— Хорошо. — Анненков кивнул. — Давай, братец, найди-ка штабс-капитана Львова, и передай ему, чтобы начинал. Со всем своим хозяйством и по полной программе...

Минно-взрывное снаряжение, наспех изготовленное практически на коленке, было разнообразным как цыганское тряпьё, но куда надёжнее и намного опаснее, чем простые вшивые тряпки. К тому моменту, как Анненков спешился, у обочины уже орудовали лопатами десятка четыре солдат, а молодой паренёк-телефонист с погонами вольноопределяющегося, тянул трофейные провода вглубь леса.

— Не так... — Есаул остановил землекопов, — Ты под углом копай, чтобы смотрело в сторону дороги.

Самый ценный подарок установили в середине минного поля, развернув большую дубовую бочку открытым отверстием вдоль дороги. На это изделие у есаула были особые планы, и с ним он провозился дольше всего, хотя полагал, что будет наоборот. Осколочные мины — пироксилиновые шашки, обсыпанные рубленными гвоздями и металлическим мусором, собранным по всем деревням, через которые прошли анненковцы, изготовили семнадцать штук. Больше не получилось из-за отсутствия поражающих элементов. Узнав о том, что гвоздей больше нет, Анненков мученически завел очи горе и в который раз проклял российскую отсталость.

Готовые мины сейчас ставили в ряд, соединяя электродетонаторы проволокой. Вчерашние крестьяне управлялись с лопатами быстро, и через полчаса, всё было не только выкопано и закопано, но и скрыто подходящей маскировкой, а Анненков и Львов вместе с охранной сотней залегли метрах в ста от дороги, поджидая германских кавалеристов.

Первой проскочила разведка, и не заметив ничего подозрительного скрылась за поворотом. А через полчаса показались походные колонны драгун.

Шли драгуны кучно, по четыре в ряд, и подпустив их до приметной ветки, Анненков положил руку на плечо Львова.

— Давай.

Тот резко опустил шток взрывной машинки, и с лёгкими хлопками из земли вылетели жестяные бидоны осколочных мин. Подрыв произошёл почти одновременно, и облака стальной картечи стеганули по людям и лошадям, перемешав в одно мгновение живую плоть и дорожную пыль в кровавое месиво.

Крики умирающих, на секунду заглушили все звуки, но сразу же после взрывов на дорогу начали падать деревья, рассекая колонну на части, и загремели другие взрывы. Хороших мин — семнадцать штук, но были мины и похуже, которые тоже собирали свою кровавую дань с дороги.

Когда Анненков в бинокль увидел, как сквозь завалы пробивается плотное ядро всадников, среди которых торчал флаг, он вздохнул, и отняв окуляры от глаз печально посмотрел на товарища.

— Жги тварей, Глеб.

— Щас. — Тот споро подсоединил к машинке последнюю пару проводов и вытянув шток взрывмашинки снова качнул его вниз.

Пироксилиновая шашка весом в три килограмма вытолкнула пятидесятилитровый бочонок с напалмом вперёд и одновременно разрушив его, распылила облако горючей смеси почти на сто метров дороги. Огненное облако мягко накатилось на ещё живых, и над дорогой повис рёв в котором не было ничего человеческого.

Эхо криков блуждало по лесу ещё несколько секунд, но на самой дороге всё уже стихло. Выжившие забились по обочинам, а мёртвым было уже всё равно.

— Вахмистр! — Анненков строго посмотрел на вытянувшегося во фрунт казака. — Трофеи собрать, раненых добить.

По пути к Ковно 'бригада' четырежды натыкалась на этапируемых пленных, после чего происходила мгновенная смена ролей, и бывшие конвоиры проклинали тот день, когда появились на свет. Весьма энергично, хотя и недолго.

Большинство освобожденных пленников 'бригада' всасывала в себя со скоростью, сделавшей бы честь самому мощному пылесосу, или небольшой аэродинамической трубе. Казаки, пехота, артиллеристы и вообще всё что было встречено подразделением в германских тылах втягивалось в структуру и распределялось уже в автоматическом режиме.

Кое-кого отпускали в самостоятельные прорывы. Это в первую очередь касалось штаб-офицеров, не желавших подчиняться Анненкову и не одобрявших пример полковника Крастыня. Иногда уходили и отчаянные головушки из обер-офицеров, прихватив с собой немного продовольствия и вооружившись трофейным оружием. Одного из таких 'забубенных', Львов очень долго уговаривал остаться, но тот оставался непреклонен. Этому ротмистру претило переодеваться во вражеское обмундирование, и вообще, на взгляд Анненкова этот грозный муж обладал чрезмерной независимостью и гипертрофированным самомнением.

— Да отпусти ты его, — наконец махнул он рукой, послушав уговоры друга. — Хочет идти, пусть идет. Идите, ротмистр, получайте винтовку, патроны и сухарей на дорожку.

Освобожденный пленник ушел. Анненков собирался было спросить у Львова, какого пса товарищ так приставал к этому ротмистру, но тут его присутствие срочно потребовалось у казаков. Те сумели разговорить каких-то местных жителей, и выяснили нечто, что очень заинтересует их командира, или, как все чаще и чаще называли его в 'бригаде' — атамана.

Новости действительно стоили того. Местные рассказали о Ковенском гарнизоне, о его слабости и малочисленности, и за делами Анненков совсем позабыл странное поведение штабс-капитана.

А вспомнил только вечером, когда увидел сидящих под накинутой буркой Львова и Чапаева. Они молча прихлебывали из фляжки, и Анненков-Рябинин вдруг с удивительной ясностью понял: это кого-то поминают.

— Кто это у нас новопреставился? — поинтересовался есаул.

Чапаев бросил быстрый взгляд на СВОЕГО командира, и не удостоил есаула ответом. Львов же протянул флягу товарищу и просто сказал:

— Вечная память ротмистру Каппелю...

— Вечная... — Согласился Анненков и отхлебнул, но тут же поперхнулся, — Кому?!

— Ротмистру Каппелю, Владимиру Оскаровичу, прикомандированному к пятой Донской дивизии, — меланхолично пояснил Львов и протянул руку за флягой. — Ты или пей, или отдай, а коньяком плеваться грешно.

— Мама дорогая, — только и смог сказать Анненков-Рябинин и сделал большой глоток. — А что это с ним приключилось-то? Несчастный случай?

— Да уж пулю в затылок трудно назвать счастливым случаем, ты не находишь?

— И кто это его? — спросил есаул, уже зная ответ.

— Помянем — сказал, помолчав, Львов. — Я его как мог уговаривал, а он, сука, ни в какую. Ну, разве мог я такого кадра на волю отпустить? Вот мы с Василием Ивановичем и...

— М-да, Василий Иваныч, — усмехнулся Анненков. — Не будут на тебя каппелевцы в психическую атаку ходить.

— А и неча ходить — согласился Чапаев, принимая из рук есаула флягу. — Помянем?..

В Ковно входили с трёх сторон, заблаговременно перерезав все телеграфные провода, выставив заслоны на дорогах, и заминировав железнодорожный путь.

В три часа ночи, ещё темно, но подробные карты с указанием первоочередных целей, второочередных, и способы связи, получили на руки все командиры рот и отдельных команд.

Ковно тех лет представлял собой небольшой городишко, вся жизнь которого была сконцентрирована вдоль главной улицы.

Когда-то мощную и хорошо вооружённую Ковенскую крепость немцы за время осады почти полностью разрушили, и теперь в ней вяло копошились трофейные команды. В общем, никакого оборонительно значения сама крепость уже не имела, но туда всё же пришлось отправить до роты солдат, чтобы прикрыться, если дедушкам гитлеровских захватчиков взбредет в голову нанести удар со стороны разгромленных фортов.

Казаки сначала просачивались в город небольшими группами, а сигналом к атаке, служила ракета красного огня, которую Анненков собирался запустить только после окончания штурма штаба.

Сам штаб был взят мгновенно. Тихие хлопки револьверов с глушителем, были совсем непохожи на звук выстрела, и напоминали скорее хлопнувшую от сквозняка дверь, и часовые штаба полегли, не успев оказать никакого, даже символического сопротивления.

Уже через минуту, Анненков допрашивал дежурного офицера, отчаянно не желавшего говорить. Но уже через две минуты, он буквально захлёбывался от искреннего желания облегчить душу всемерным сотрудничеством.

— Хорунжий, давай срочно по адресам! — Оторвавшись от очумевшего от боли офицера, есаул протянул казаку бумажку. — Сам езжай вот сюда, а сюда пошли ещё кого-то. Этого перевязать, и суньте куда-нибудь под замок.

Подловив какого-то припозднившегося прохожего, казаки быстро исполнили приказание, притащив двух полуодетых немцев, и ворох тряпья, шитого золотом и позванивающего орденами.

— Так. — Анненков широко улыбнулся, словно встретил двух старых друзей. — Полагаю, что имею честь лицезреть генерала фон Гинденбурга и генерала Людендорфа?

— У вас нет чести! — Седоволосый и усатый Гинденбург вскочил. — Напасть ночью, как разбойники...

Лицо Анненкова заледенело.

— Я напоминаю для тех, кто плохо соображает, что вы находитесь у нас дома. В России. А выгонять непрошенных гостей из дома, можно в любое удобное время. И поменьше размахивайте руками, генерал. А то довезёте их до Петербурга в багаже.

После того как ракета озарила алым пламенем небо, резкие хлопки винтовочных выстрелов захлопали уже по всему городу. Полуодетые немцы метались в предрассветных сумерках, словно застигнутые врасплох тараканы, и так же быстро погибали под плотным огнём солдат и казаков.

Собственно, боя как такового не было. Тыловые части немцев, расслабившиеся вдали от фронта, просто не понимали, что происходит, когда оказывались в лучшем случае запертыми без оружия и даже обмундирования.

Единственным, кто попытался сделать хоть что-то, оказался батальон охраны штаба десятой армии. В нем отыскались два пулемета, а командир батальона, майор Венцель, погоны получал не за успехи на балах.

Подняв по тревоге своих солдат, майор Венцель повел солдат в атаку и даже несколько потеснил роты Крастыня и Дубасова. Русские отчаянно сопротивлялись, цепляясь за каждый переулок, каждый дом, каждое дерево, но силы были не равны... Венцель рассчитывал, что ему вот-вот удастся выбить обнаглевших русских из города, но в этот самый момент на ликвидацию неожиданного очага сопротивления, прибыл лично Анненков с двумя сотнями казаков и бронеавтомобилем с загадочным названием 'Кап...ан Гурд...'