Анненков перевел, и засмеялся еще сильнее, услышав от Вигмана в ответ, что это — совершенно невозможно, потому что его мать никогда не выезжала за пределы родного Бонна...

— Хихикаетесь? — поинтересовался вынырнувший из темноты Львов. — Тоже дело. Господин есаул, я тут тебе подарочек отыскал. Посмотреть не хочешь?

— Хочу, — сразу посерьезнел Анненков.

Если учесть, что последним 'подарочком' от штабс-капитана оказались восемь пулеметов, то новый подарок может быть чем угодно: 'Большой Бертой', танком, крейсером 'Гебен' или дирижаблем 'Цеппелин'.

— Пошли?

И не дожидаясь ответа Львов зашагал куда-то в темноту.

-... Господи, что это за монстр? — спросил пораженный Анненков-Рябинин, оглядывая несуразный, но явно бронированный автомобиль, похожий на грузовик.

В кузове этого странного ублюдка автопрома и танкостроения стояло нечто, более всего напоминающее увеличенный раз в десять пулемет максим, на тумбе с большим коробчатым щитом. На броне виднелась полусодранная надпись, сделанная по-русски: 'Кап...ан Гурд...'.

— Разрешите представить, товарищ полковник: эрзац-бронеавтомобиль на базе грузовика 'Паккард' . На вооружении — автоматическая пушка Максима-Норденфельда, калибром 37-мм. Скорострельность — около пятидесяти выстрелов в минуту. Читал я где-то, когда-то, что один такой бронеавтомобиль попал к немцам в качестве трофея, так это он, похоже, и есть.

— Та-а-ак... — Протянул Анненков, обходя вокруг бронемонстра, и повторил — Та-а-а-ак... Машина на ходу?

— Ща узнаем. Я уже послал парней бензин искать.

— Если не на ходу, сможем эту дуру демонтировать?

— Сможем, — уверенно сказал Львов. — Я те даже больше скажу: тут еще одна такая же дура на обычном лафете имеется. Вроде бы их просто в кузов грузовиков ставили и — аля-улю, гони гусей! Грузовик, ясное дело подбили и поленились сюда тащить, а дуре ничего не сделалось, вот ее и — того... Ну как, твое благородие? Угодил?

— М-да уж... Нет слов, одни междометия... — И с этими словами Анненков-Рябинин обнял друга и крепко сжал, — Везучий ты, чертяка! В следующий раз, я понимаю, ты танк 'Тигр' захватишь?

— 'Леопард' А2, — поморщился Львов-Маркин. Рука еще окончательно не зажила, а объятия Анненкова были воистину стальными...

Следующий день прошел в Шиплишках удивительно спокойно. Никаких эксцессов если не считать двух неприятных случаев. Первым оказались трое немцев, спрятавшихся в погребе и переждавших там ночной налет. А утром они, изрядно намерзшись в своем подземном укрытии, решили попробовать уйти из городка и дать знать германскому командованию о всех тех безобразиях, которые творятся у них в тылу. Их заметили, при попытке захватить началась стрельба. Погиб один драгун из эскадрона штабс-ротмистра Васнецова, но и из беглецов не уцелел никто.

Вторым чрезвычайным происшествием оказалось изнасилование местной жительницы двоими рядовыми из роты Крастыня. Взбешенный этим известием Анненков приказал повесить обоих негодяев и насильников повесили на площади напротив костела. Рота, было, заволновалась, но к Крастыню примчался Львов со своими охотниками и двумя пулеметами, и волнение как по волшебству стихло.

Анненков озирал склад, который оказался ни много, ни мало — складом трофейного вооружения и амуниции и на душе у него становилось весело. Бронеавтомобиль, да еще и на ходу, два полностью исправных легковых автомобиля 'Руссо-Балт', один из которых даже оказался заправлен, восемь полевых трехдюймовок и одна 48-линейная легкая гаубица, семь пулеметов 'Максим' и три 'Мадсен', две тысячи винтовок, полмиллиона патронов — всего и не перечислить. Правда, у одного мадсена заклинило затвор, а два максима не тянули ленту, но оружейники заверили, что вот еще пару дней — и все будет в норме. Не извольте беспокоиться, господин есаул...

Но вот кроме оружия, которым теперь вся 'сводная, штурмовая бригада имени генерала-лейтенанта Давыдова' снова оказалась снабжена даже с переизбытком, все остальное Анненкову как-то не очень нравилось. За время путешествия по лесам и болотам форма у людей истрепалась, и даже господа офицеры нет-нет, да и щеголяли прорехами в кителях или галифе. А про порыжевшие ремни и сапоги можно было и не говорить.

Полковник Рябинин не любил небрежности во внешнем виде, и просто с ума сходил, видя у подчиненного оторванную пуговицу или прореху в гимнастерке. И вот, наконец, свершилось: в этих богом и людьми забытых Шиплишках обнаружился склад обмундирования. Правда, немецкого, но не придал этому большого значения. Даже наоборот — обрадовался, так как вспомнил о возможностях авиаразведки и быстро сообразил, что колонна войск в фельдграу, движущаяся по дороге в любом направлении не вызовет у немецких авиаторов никаких вопросов или подозрений. И со спокойной душой отдал приказ: всем переодеться в немецкие трофеи...

-...Твое благородие, ты с дуба рухнул, или съел чего? — Львов в упор посмотрел на своего друга, — Ты чего творишь? Хочешь, чтобы у нас начался бунт, бессмысленный и беспощадный?

— Постой, постой, — не понял Анненков. — Ты чего на меня накинулся? Что я те сделал?

— Не сделал? А как насчет твоего приказа переодеться в немецкое? Мне, знаешь ли тоже не улыбается, чтоб меня, в случае чего, повесили, как шпиона.

— Не понял?

— Чего ты не понял? Если, не дай бог, я сейчас в плен попаду, то мне — лагерь, да к тому же — плохо охраняемый. Я оттуда и сбежать могу, — Маркин ухмыльнулся. — Тем паче, что мой Львов немецкий знает. Не как родной, но знает. А если я немецкую форму на себя напялю — разговор со мной будет короткий. А веревка — длинная!

— И что? Ты в плен собрался?

— Я — нет, хотя может случиться всякое. А вот господа офицеры воду мутят, да и солдатики волнуются. Здесь еще Женевские и прочие конвенции соблюдаются почти как прописано. Тут к пленному даже невесту могут пропустить. И приедет, и выйдет за военнопленного замуж, и домой вернется, и никто ее не интернирует...

Анненков-Рябинин недоверчиво посмотрел на своего друга:

— Врешь?

— Чтоб я на мине подорвался! Где-то мне попадалось, что за время Первой Мировой таких свадеб сыграли полторы тысячи , — Львов хмыкнул. — Война джентльменов, что ты хочешь.

Анненков-Рябинин глубоко задумался. Действительно, получалось как-то не комильфотно — офицеры таких фокусов не поймут. Да и солдат взбунтуют. Легко и непринужденно. Но делать-то что-то надо! Нельзя же бесконечно мотаться по тылам немецкой армии в РУССКОЙ военной форме! Вычислят, окружат, прижмут к реке и — крышка! 'Если прижмут к реке — крышка!' Хотя... Постой, постой...

— Осип! — позвал он своего ординарца. — Принеси-ка, пожалуйста мои запасные погоны и немецкий мундир.

Через пару минут Осип, успешно совмещавший обязанности ординарца, денщика и даже повара появился с мундиром фельдграу и золотыми погонами.

— Ты хорошо помнишь определение комбатанта по Гаагской Конвенции ?

— Чего? — уставился на него Львов.

— Того самого — И, улыбаясь, полковник спецназа процитировал по памяти, — Военные законы, права и обязанности применяются не только к армии, но также к ополчению и добровольческим отрядам, если они удовлетворяют всем нижеследующим условиям:

имеют во главе лицо, ответственное за своих подчинённых;

имеют определённый и явственно видимый издали отличительный знак;

открыто носят оружие;

соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.

Ополчение или добровольческие отряды в тех странах, где они составляют армию или входят в её состав, понимаются под наименованием армии .

— И что? — все еще не понимал Львов. — Погоди, так ты... — начал догадываться он.

Его брови медленно поползли вверх, когда Осип и Анненков в две иглы моментально пришили к немецкому мундиру русские погоны. Затем есаул взял фуражку, содрал с нее немецкую кокарду и прикрепил российскую...

— Вот так, — удовлетворенно сообщил Борис Владимирович и надел новый головной убор. — Я еще и ордена наши на грудь повешу. И стану полностью соответствовать определению комбатанта. Вопросы?

— Никак нет, — пораженно выдохнул Львов-Маркин. — Да-а, брат... Ну, ты даешь...

— Китайцы говорят, что закон — как столб: перелезть нельзя, а обойти — можно, — сказал Анненков наставительно. — Иди, служивый, служи дальше.

На другой день колонна в фельдграу вышла из Шиплишек и двинулась по дороге в направлении на Лубово и Крживоболе, рассчитывая оставить более крупные населенные пункты Кальварию и Мариамполь восточнее. Накрапывал мелкий противный дождь, и потому только вблизи можно было разглядеть кокарды на фуражках и бескозырках, да еще то, что погоны у офицеров сверкали не серебром, а золотом.

...Второй день марша начался спокойно. Дымили походные кухни, и солдаты, драгуны и казаки споро шуровали в котелках ложками, прихлебывая горячий сладкий чай из медных кружек. Львов, сидевший вместе со своими охотниками, встал:

— Так, парни, — произнес он, убирая кружку в ранец. — Заканчиваем прием пищи, готовимся выходить в дозор. Чтоб, когда я вернусь, все уже в строю стояли, словно вас туда обухом вбили!

С этими словами он направился туда, где вместе с казаками завтракал Анненков. Хотя солдаты, драгуны и казаки уже давно слились в единую общую массу, которую Анненков-Рябинин назвал 'штурмовиками', а Львов именовал непонятным для окружающих словом 'ДРГ', все же бойцы предпочитали хотя бы изредка собираться по старым подразделениям, вместе с привычными 'первыми' командирами...

Однако дойти он не успел: неподалеку грохнул винтовочный выстрел, за ним еще один и еще.

Львов в два прыжка оказался возле Анненкова:

— Кто там? — спросил он у есаула.

— Васнецов со своими... Был в охранении... А ну-ка, возьми десятка два своих охотников и разберись: в чем там дело?

Через полчаса к Анненкову верхом подлетел Чапаев. Быстро козырнул и доложил: Васнецов со своими драгунами наткнулся на какой-то немецкий пехотный взвод и не нашел ничего лучшего, как попытаться истребить незваных гостей. Вот только штабс-ротмистр неверно оценил численность противника, и вместо взвода или хотя бы роты вылетел на батальон немцев, которые, не будь дураки, уже развернулись в боевые порядки.

— Командир просил три пулемета: тот, который на тачанке, и два вьючных. И еще ручник, — закончил Чапаев. — И чтоб наши охотники все к нему шли. А вам просил передать, чтоб уходили — сами разберемся.

Анненков оглядел Чапаева с ног до головы, убедился, что посланец, хоть и спешит, но совершенно спокоен, и решил, что Львов прав: нечего лезть в драку всеми силами. Во-первых, долго, во-вторых, сами себе мешаться станут. А потому он кивнул головой и приказал всем строиться.

— Борис Владимирович, а может нам лучше пойти на помощь и окружить этих германцев? — предложил полковник Крастынь. — Нас много больше батальона, так что...

— Так что вы все правильно говорите, Иван Иванович, — кивнул головой Анненков Рябинин, но только в том случае, если у нас за спиной — наши части, и мы не боимся ввязаться в большую драку. А сейчас Львов прав: нанесет как можно больший урон противнику, заставит его занять жесткую оборону, а потом просто уйдет и оставит немцев с носом.

Львов приподнял голову и убедился, что не ошибся: немцы действительно скапливаются в ложбинке для атаки. Но только поздно, фрицы, поздно. Теперь, когда подошли пулеметы, и счет по ним — пять-ноль в нашу пользу, вам окапываться бы надо. И сидеть, как мыши под веником. Впрочем, дело ваше, личное. Хотите помирать, так кто ж вам доктор?..

— Передай по цепи, — сказал он лежащему рядом ординарцу. — Огонь по моему выстрелу. Гранаты и ручные гранатометы не использовать, бить только из винтовок и пулеметов.

Он подтянул к себе мадсен, прицелился. Вот сейчас пруссаки встанут, вот сейчас...

Немцы не обманули ожиданий штабс-капитана и, дружно выскочив из ложбинки, понеслись в атаку. Львов подождал, пока первые добегут метров на сто пятьдесят и дал очередь.

Немцы оказались в огневом мешке. Четыре пулемета — два станковых и два ручных ударили разом, поливая наступающих свинцом, точно водой из шлангов. Одновременно ударили залпами винтовки, и немцы оказались перед выбором: отступить назад в ложбинку, или браво умереть здесь. Они выбрали первой и стали отползать назад, но тут...

С гиком и посвистом из редколесья на поле вылетело шикарное ландо с гербами рода Валевских на дверцах. Правда, вместо обычной пары, его влекли четыре лошади, запряженные квадригой.

Ландо лихо развернулось и с него, отсекая немцев от спасительной ложбины, заработал еще один станкач. Рядом с импровизированной тачанкой спешивались драгуны под командой Васнецова, которые не остались беспечными зрителями, а тоже вступили в бой.

Львов удовлетворенно посмотрел на происходящее. Вот так, классическая огневая засада! Он повернулся к Чапаеву:

— Василий Иваныч, постреляй-ка, — попросил он. — А я покурю пока...

Чапаев взялся за пулемет, а штабс-капитан достал из кармана портсигар, трофейную зажигалку и закурил, перевернувшись на спину, с наслаждением выпуская дым в серое сырое небо. Он чувствовал себя победителем, военным гением, Суворовым, Наполеоном и маршалом Рокоссовским в одном лице...

-...Командир!

От крика он чуть не проглотил папиросу.

— Командир, там еще немцы подходят!

Львов-Маркин резко перевернулся на живот, и приподнялся, но так, чтобы не особенно подставляться под возможные выстрелы. Действительно: со стороны шоссе двигались две пешие колонны, которые быстро разворачивались в цепи.

— Срочно передать Васнецову: отходить к лесу, в бой не ввязываться. Мы прикроем — приказал он.

Охотники развернули замыкавшие огневую ловушку фланги и открыли заградительный огонь. Это замедлило движение немецкой пехоты, и Львов уже понадеялся, что немцы не станут лезть на рожон, но тут прямо на подходившее подкрепление, во главе со штабс-ротмистром вылетели драгуны. Да еще и в конном строю...

— Мать моя, женщина! — простонал Львов. — Да что ж он, сука творит?!

Несколько залпов чуть только не уполовинили драгун, и штабс-капитан уже готовился поднимать своих охотников в штыковую атаку, чтобы спасти хоть кого-то из подчиненных Васнецова. И в этот момент от леса ударил пулемет с тачанки.

Перекрестные очереди заставили немцев прижаться к земле, и изнемогающие под огнем драгуны наконец смогли отойти. В качестве временного командира — Львов не видел, чтобы Васнецов уходил вместе со своими бойцами, к драгунам был послан Полубояров. Он же получил приказ организовать отход 'волнами': одна часть отходит, в то время как другая прикрывает отступающих огнем.

Но теперь, при подавляющем численном превосходстве немцев, отход явился сложной задачей. Хотя германская пехота и не имела пулеметов, огонь с обеих сторон оказался примерно равной плотности, и русским досталось изрядно. Уже в лесу, куда немцы сунуться все же не рискнули, Львов велел всем уцелевшим рассчитаться по порядку номеров и ужаснулся: под его командой осталось всего двести двадцать пять человек из почти четырех сотен, начинавших этот бой.