Отморозки - Земляной, Орлов

Автоматическая пушка Максима-Норденфельда и пара станковых пулеметов с тачанок быстро сделали свое черное дело: немцы дали деру вдоль по главной улице. Майор Венцель пытался их остановить, но паника у бегущих заставляет забыть и чины, и звания. Так что боевитого майора просто ткнули несколько раз штыками и побежали дальше. Впрочем, далеко убежать все равно не вышло: пешему от конного убежать можно, но только в лесу, а не в поле или на широкой городской улице. Казаки собрали страшную жатву своими шашками, и уже к шести утра город полностью контролировался русскими войсками. В здание штаба, на котором подняли русский флаг, потянулись вестовые с докладами.

Как и сообщали местные, войск в Ковно оказалось совсем немного. Пулемётная команда, любезно поделившаяся своим вооружением, полевые мастерские, занимавшиеся переделкой Максимов с русского патрона под немецкий, охранный батальон, и два эскадрона драгун — вот, собственно, и все.

Кроме упомянутого батальона охраны штаба, всех остальных захватили 'со спущенными штанами'. Никакого сопротивления за исключением десятка-другого одиночных выстрелов, оказать никто не успел, а, в основном, даже и не пытался. Пленных немцев согнали в костел, где и оставили под охраной Крастыня и его роты.

Горы штабной документации немецкой армии даже не просматривая паковали в мешки, собираясь вывезти если не всё, то как можно больше. Глядя на растущие кучи имущества, командиры хватались за голову, но ведь всё это было нужно, или могло пригодиться в ближайшем времени!

Например, трофейное обмундирование солдаты уже примеряли взамен изорванного в боях, и в срочном темпе перешивали погоны. Очень уж не хотелось нижним чинам 'бригады' объясняться с грозным 'атаманом' Борисом Владимировичем. Тот за оторванную пуговку так взгреет, что дым пойдет, а уж про порванный мундир — говорить нечего. Так же удалось сменить сапоги, тем, у кого они были не в порядке, а патронов вообще раздали столько, сколько смогли унести.

Анненков рассматривал трофейную карту, и задумчиво напевая 'Не думай о секундах свысока...' пытался построить маршрут возвращения к своим. Пошалили они в тылах предостаточно, и кроме того, требовалось срочно доставить Гинденбурга и Людендорфа в ставку Главнокомандующего. Но дистанция в шестьсот километров никак не проходилась смешанным конно-пешим составом отягощённым обозом за сколь-нибудь внятное время.

Рядом с индифферентным выражением лица сидел Львов, следя словно кот за движениями линейки и карандаша.

— А почему ты не хочешь поехать на поезде?

— Да боюсь, билеты нам не продадут, — машинально ответил Анненков, и в упор посмотрел на товарища. — Это ты вот что сейчас сказал? Поезд?

— Ну, да, — на голубом глазу подтвердил Львов. — Наберём вагонов по станции, воткнём пару паровозов на каждый...

— Поставим на платформы пушки и пулемёты... — подхватил мысль Анненков. — Блиндируем остальные...

— Даже этого не нужно, — штабс-капитан вздохнул. — Там на запасных путях есть вагоны для особо тяжелых грузов. Они полностью стальные. Видать, щебенку привезли, балласт там или ещё что. Там в один вагон как раз пара пулемётов входит, а то и все четыре. А стенки там то-олстые...

— И пару листов к паровозу сваркой прихватить. — Есаул задумчиво стукнул карандашом.

— Плазменной? — уточнил Львов. — Или думаешь здесь есть лазерная?

— Что вообще никак? — Глаза у Анненкова округлились. — От бл.. каменный век. Им ещё и сварку изобретать?

— Изобрели её конечно. Но вот в депо паровозных её ещё долго не будет. И кстати, там, на боковых путях грузили госпиталь наш.

— Какой-такой наш госпиталь? — опешил есаул.

— А такой-такой, — штабс-капитан усмехнулся. — Захватили где-то немчики полевой госпиталь. Ну, раненых в плен сдали, а докторов, и персонал, так как они хоть и в военной форме но некомбатанты, повелели грузить в вагоны и отправить в расположение русских войск, как собственно и предписывают конвенции и прочая ересь.

— Ты?..

— Да, — Львов кивнул. — Всех наших раненых уже сплавил к ним, и озадачил оказанием первой помощи.

— И чего сидим, чего ждём? — риторически спросил Анненков заправляя гимнастёрку, и цепляя шашку. — Давай скачками, бронесилами заниматься, марш! Нас бравые фрицы уже наверняка собираются поджарить на медленном огне. Ты шашлык любишь?

— С собой в виде главного блюда? Откажусь, пожалуй, — Львов быстро собрался и выйдя из дома где временно расположился штаб, крикнул ординарцу.

— Василий Иваныч! Прикажи собирать имущество и сам собирайся: им, мы переезжаем в депо на станцию.

На станцию войска входили, горланя новую песню, разученную солдатами.

Зелёною весной под старою сосной

С любимою Ванюша прощается,

Кольчугой он звенит и нежно говорит:

'Не плачь, не плачь, Маруся-красавица'.

Маруся молчит и слёзы льёт,

От грусти болит душа её.

Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси

Капают слёзы на копье.

Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси

Капают горькие,

Капают, кап-кап,

Капают прямо на копьё.

Приехавший чуть раньше Анненков с улыбкой смотрел на подтянутых и накормленных солдат, с начищенными сапогами и новенькими винтовками, а рядом суетились врачи из полевого госпиталя, перегружавшие своё небогатое имущество — тороватые немцы забрали у них и лекарства, и хирургические инструменты, и даже перевязочный материал! — из теплушек, выделенных им германским командованием в классные вагоны, среди которых имелся один, переоборудованный в операционную! Все это богатство планировалось разместить во втором составе.

Едва не сбив его, из состава вылетела хорошенькая девушка в униформе сестры милосердия, и едва не плача, смотрела на проходивших мимо солдат, крепко сжимая кулачки.

Пожилой мужчина в форме полковника подошёл к ней и достав из кармана салфетку протянул девушке.

— Ну, что же вы, голубушка. — Всё уже хорошо. Скоро будете дома. матушка ваша уже, наверное, все глаза проглядела...

— Вы не понимаете, Константин Яковлевич, — Девушка всхлипнула. — Эта песня... она...

Анненков резко развернулся и посмотрел в глаза медсестре.

— Что, знакомый текст?

Александра Хаке, сестра милосердия госпиталя четвёртой армии, стояла не в силах отвести взгляд от красавца — есаула, сжавшись словно кошка перед броском, а наблюдавший эту странную метаморфозу начальник госпиталя, никак не мог понять, почему милейшая Александра, выпускница Московских медицинских курсов, так странно отреагировала на неплохую, но всё же явно строевую песню, распеваемую солдатами, и вот теперь словно готовится вцепиться когтями в лицо этого есаула.

О командире этой 'сводной бригады' слухи ходили по всему фронту, причем один — чище другого, но все рассказчики сходились в одном: есаул — редкостный башибузук, кровь льет, словно водицу, и ни себе, ни своим казакам, ни тем более противникам ни спуску ни пощады не дает.

Хотя и в самой Александре странностей тоже было немало. Внебрачная дочь героя японской войны, художника, литератора и вообще разносторонне развитой личности, и Антонины Хаке, из старинного русского рода Коц, была в общем как все, до того случая, когда на поле боя, вытаскивая раненного поручика, попала под близкий взрыв немецкого шестидюймового снаряда.

Контуженную, но чудом не посечённую осколками, её вытащили солдаты. Они же доставили её в госпиталь, передав под попечение врачей.

Очнулась она только через сутки, и первое время была не в себе, едва узнавая подруг и знакомых, но со временем всё наладилось, и даже более того. Словно что-то сдвинулось в ее прекрасной головке, и Александра не только накладывала повязки, но и вполне квалифицированно зашивала мелкие раны, а однажды весьма удачно ассистировала при внутрибрюшной операции, фактически вытащив казака — хорунжего с того света, вовремя перехватив начавший кровоточить сосуд.

Но глаза её... Доктор даже сейчас, что-то говоря девушке, избегал смотреть в её тёмно-зелёные глаза — столько силы и пронзительной ярости в них светилось.

— Простите, не имел чести быть представленным... — Есаул коротко поклонился, звонко щёлкнув каблуками, — Анненков Борис Владимирович. Волею военных судеб предводитель этой банды, — и он с насмешкой качнул в голову солдат проходивших идеально ровным, точно на парад, строем.

— Александра Александровна Хаке, — сестра милосердия машинально присела в книксене, протянув руку для поцелуя.

Тот коснувшись губами чуть загрубевшей от карболки руки, поднял на Александру пронзительный взгляд.

— А не приходилось ли нам встречаться, Александра Александровна? Возможно вы знавали Ивана Васильевича, ну того самого у которого с профессией были нелады?

Александра заметно дёрнулась.

— Того, который сменил профессию? — тихо, на грани слышимости произнесла она, и с такой надеждой посмотрела на есаула, то тот уже безо всякой улыбки, серьёзно кивнул.

— Того самого. И его невольного визави, известного под именем 'Шурик'.

Доктор непонимающе переводил взгляд с Анненкова на Шурочку и обратно. Он понимал: что-то происходит, но никак не мог понять — что именно? Вот вроде со стороны всё в порядке. Встретились двое, и выясняют про общих знакомых. Но между этими двумя, явственно потрескивало что-то словно готовая обвалиться балка или электрические разряды в аппарате профессора Рентгена.

Анненков внимательно отлеживавший не только реакцию Александры, но и поведение доктора, улыбнулся и успокоительно кивнул.

— Всё в порядке, господин статский советник . Мы, хоть и ранее были незнакомы, но вот выяснилось, что довольно близки. Можно сказать, друзья по несчастью, и в данной ситуации почти родственники.

Спокойный тон и уверенность есаула как-то передалась Александре, и она слабо улыбнувшись кивнула доктору подтверждая слова офицера.

— Господин штабс-капитан, я ненадолго похищу вашу подчиненную. Минут на десять-двадцать, не более, — и с этими словами Анненков подхватил девушку под локоток и повлек куда-то в сторону.

Они отошли буквально на десять метров. Девушка передвигала ноги точно сомнамбула, ощущая, лишь, как держит ее этот странный офицер. Вроде и нежно, но не вырвешься.

Александра уже хотела что-то сказать, когда Борис Владимирович раскрытой ладонью остановил её, и щелчком пальцев привлёк внимание ординарца.

— Осип. Тишина.

— Есть, вашбродь, — бородатый вахмистр кивнул, и почти мгновенно вокруг них на расстоянии пятнадцати шагов, спиной к ним встали казаки, отсекая всех любопытных.

— Ну, сказывай девица красавица из каких таких годов, в это время попала.

Но вместо ответа, Александра почувствовав, что тоска и безнадёга захлёстывавшая её последний месяц, уходят, просто уткнулась в колючую орденами грудь есаула и горько, навзрыд разревелась.

— Ну, милая, всё, все... — Аненнков гладил Александру по спине, и тихо, убаюкивающе говорил, в пульсирующем ритме, постепенно снижая темп. — Не могу сказать, что всё кончилось, но в обиду мы тебя точно не дадим. Кого хочешь сковырнём, только скажи.

Постепенно из бессвязных реплик, и отдельных предложений есаулу удалось собрать полную картину очередной игрушки неведомых сил.

Александра, так её звали и в том времени, была дочкой крупного банкира, а в прошлом — такого же крупного бандита. В девяностые годы, он успешно подвизался на ниве рейдерства, а потом, к девяносто восьмому как отрезало. Саша помнила отца уже солидным бизнесменом, и только пара наколок на широких словно лопата руках бывшего борца-вольника напоминали о прошлом.

Отец, страстно желавший сына, и получивший его, о дочери вспоминал лишь в дни рождений и праздники, пытаясь богатством подарков компенсировать недостаток внимания. Так, Саша закончила 'второй мед' — знаменитую 'Пироговку', и работала на станции скорой помощи, наотрез отказавшись переходить в, построенный для таких же как она 'деток', медицинский центр.

В тот день она ехала на работу, когда увидела, как от лобового удара уходит в кювет Субару-Форестер. Машина сразу же загорелась, и распахнув дверцу, Александра едва успела вытащить малыша в детском кресле, на заднем сидении. Метнувшись за его мамой, потерявшей сознание, даже не успела ничего понять, как волна огня накрыла и её и машину.

— ...А потом взрывы, грохот, я вся в лохмотьях каких-то, и мальчишка совсем, двадцати, наверное, не было, весь в ранах. Он, должно быть, меня собой прикрыл от взрыва, а дальше ничего не помню, и очнулась уже в госпитале...

— Всё, Саша, все... Не могу сказать, что всё кончилось, но если хочешь, найдём тебе денег, и переправим, куда скажешь. Хоть в Южную Америку, хоть в Австралию.

— А ты... вы?

— Там, был полковником особо хитрых войск. Я кстати, здесь не один, — Анненков улыбнулся. — Тут ещё один такой же бедолага мается. Штабс-капитан Львов... — И, уловив заинтересованный взгляд девушки, улыбнулся, — Потом я вас познакомлю. Так вот мы, пожалуй, останемся. Это наша земля, Саша. Нам от неё никуда не деться. И даже вперёд ногами, уйдём только в эту землю...

Неожиданно большую помощь в деле создания эрзац-бронепоезда оказали ремонтные бригады в депо. Сразу же получилось сформировать первый состав, и начать его погрузку. Даже раненые участвовали в укреплении вагонов, набивая скобами шпалы прямо на стены теплушек.

Анненков вошел в депо, оглушенный шумом, грохотом и лязгом. Первое, что бросилось ему в глаза — платформа, на которой возвышался... возвышалась... возвышалось некое удивительное сооружение в виде пятигранной усеченной пирамиды. Борта платформы закрывали металлические листы, которые активно скрепляли и наращивали десятка два рабочих. Они отчаянно колотили кувалдами, выхватывали клещами из жаровен багровые раскаленные заклепки, матерились, но все делали быстро и четко. Внезапно пятигранная пирамида легко повернулась и продемонстрировала изрядную амбразуру, прикрытую щитом, установленным на стволе пушки Максима-Норденфельда. 'Так это — бронебашня?! — изумился Борис Владимирович. — Однако...'

Трое рабочих бойко красили еще горячую от клепки бронебашню в защитный цвет с камуфляжными пятнами. Анненков покачал головой и пошел дальше. И тут же наскочил на Львова, стоявшего вместе с человеком в инженерной тужурке и форменной фуражке возле паровоза, который так же защищали листы толстого железа. Еще на подходе он услышал голос товарища:

— ... Так ответьте мне, господин Белышев: где вы здесь увидели отверстия диаметром три и три восьмых дюйма? — Львов-Маркин вдруг схватил инженера за шиворот и натурально ткнул носом в чертеж — Где, мать твою?! Где, недоучка гребанный?! Покажи мне этот размер хоть где-нибудь на этом чертеже, ты — му...ило ох...вшее?!!

Дальше полился такой высокопробный мат, что Анненков аж присвистнул. Его друг, действительно, подошел к созданию бронепоезда творчески. Весьма творчески...

— Э-э, отпусти дурака! — крикнул он, перекрывая грохот и лязг. — Ты же сейчас ему морду совсем разобьешь!

Львов отпустил инженера и толкнул его в грудь с такой силой, что тот сел на рельсы.