— Никак нет, — фельдфебель позволил себе немного расслабиться. — Мы — линейная команда, приписанная к первой армейской дивизии. Подчинялись семнадцатому армейскому корпусу, а теперь должны были следовать в четвертую кавалерийскую дивизии, которой и передаемся в подчинение.

— Так, ясно. Что за система пулеметов?

— Дрейзе MG 08/15, господин гауптман.

— Вы хорошо разбираетесь в русских званиях, фельдфебель?

— Я готовился к сдаче экзамена на офицерский чин.

— Очень интересно... Уведите, пока...

Львов занялся пулеметом и вскоре разобрался в его схеме. Зарядил, разрядил, попробовал разложить станок... 'Хорошо, что захватили именно такие, — думал он про себя. — Они на вьюках перевозятся, да и, пожалуй, полегче нашего максимки будут...'

— Так, братцы, а ну-ка взяли два этих пулемета и к подпоручику Полубоярову. Пора заканчивать эту комедию, а то неровен час кто-нибудь еще заглянет на огонек...

Через полчаса все было кончено. Железнодорожная рота, последние двадцать минут изнемогавшая под сосредоточенным огнем четырех пулеметов, капитулировала. Немцев выводили из пакгауза, сгоняли в кучу, и вскоре они просто тупо сидели на влажной от утренней росы земле под бдительной охраной взвода охотников. Львов проверил трофеи, отложил в сторону несколько распоряжений с пометкой 'Streng geheim' , внимательно изучил карту, а затем подозвал к себе Зорича и Полубоярова.

— Вот что, Иван Николаевич и Порфирий Иванович, есть у меня к вам вопрос. Что будем с пленными делать?

— То есть как? — растерялся Зорич, а Полубояров, видимо уже что-то поняв, уточнил с холодной вежливостью, — Вы предлагаете их убить, господин штабс-капитан?

— А вы что предлагаете, господин подпоручик?

— Но господа, господа, разве можно так? — Смешавшись, Зорич даже тряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя страшное видение — Мы же должны их доставить в лагерь...

— Ваня, не дури, — все так же холодно бросил Полубояров. — Где эти лагеря, и как ты их собираешься туда доставить? По воздуху?

Львов внимательно оглядел Порфирия Полубоярова, но ничего не сказал.

— Но так же нельзя...

— Так предложи свое решение, Ваня. Расскажи нам, как можно?

Зорич потрясенно молчал. Львов подошел к Полубоярову, взял его за руку:

— Значит так. Вы, все понимаете, так что играть в прятки не стану. Сегодня я возьму это на себя, но следующий раз — за вами, Порфирий Иванович. Берите все пулеметы кроме двух, три взвода и двигайтесь к Марцинканцам. Я вас догоню.

Под командой Полубоярова большая часть охотников двинулась вдоль железнодорожного полотна. Оставшиеся со Львовым солдаты, получив приказ деловито устанавливали пулеметы, подтаскивали коробки с лентами, проверяли винтовки...

— Дядька Силантий — спросил тихонько рябой рыжий первогодок Кузякин. — Это что ж: мы щас ерманцев... того?..

— А что? — поинтересовался унтер-офицер Петров. — Поджилки затряслись?

— Дык... Не по-божески это.

— Ну да? — удивился унтер. — А скажи-ка мне, друг ситный: помнишь ты, как о девятом годе конокрада спымали? Помнишь, аль нет?

— Помню, как не помнить — Кузякин, родом из той же деревни, что и Петров, кивнул головой. — Яво ишо на кол садили... всем обчеством.

— Верно, — Петров достал кисет и свернул цигарку. — А ты что в те разы делал?

— Дык... Кол я стругал, дядька Силантий, нешто ты забыл? Ты ж мне сам и велел: стругай, говоришь, раз батьки нету, стал быть — старшой. Я, то есть...

— О как! А скажи-ка мне, Спиридон Кузякин: на кол садить по-божески, али нет?

— Дык... Ён же лошадей бы свел — чем пахать? Поперемерли б с голоду-то.

— Значит, за коней — на кол, и ладно, а ерманца, что землю твою забрать желает, с пулемета — не по-божьи?

Кузякин задумался. В таком ключе он себе войну еще не представлял. По всему выходило, что дядька Силантий прав, но все-таки какой-то червячок оставался и сосал простую Кузякинскую душу.

— Целик — один! По фронту — ОГОНЬ! — громыхнул Львовский голос, и два 'Дрейзе' ударили по сидящим немцам длинными очередями. Одновременно захлопали винтовки, а потом все стихло. Пулеметы деловито разобрали, навьючили на лошадей, и охотники поспешили следом за ушедшими товарищами. Петров подъехал к Кузякину, увидел, что тот все еще мается и негромко, почти ласково сказал:

— Дура ты, Спирька. Приказ для солдата — первеющее дело. Приказ тебе ихбродь отдал? Отдал. Стал быть, на ем и грех.

И, заметив, что Кузякин повеселел, тут же отъехал в сторону.

В Марцинканце тем временем шли 'переговоры на высшем уровне'. А как еще можно назвать беседу полковника — командира 97-го Лифляндского полка из состава 25-го корпуса с командиром 4-го Сибирского казачьего полка?

Полковник Иван Иванович Крастынь воздал должное жареной курице, которая так и не досталась оберстлейтенанту Шумахеру, выпил несколько рюмок того самого удивительного напитка, носившего не менее удивительное название 'Cognacъ' и теперь настаивал на том, что как старший по званию, он просто обязан возглавить прорыв группировки русских войск из окружения...

— ...Есаул, в конце концов я не только старше вас по званию, но и просто, по годам старше. Мой опыт военного, участвовавшего в Ляоянском и Мукденском сражениях, вряд ли не стоит учитывать. И поэтому я настоятельно прошу — нет! — я требую, чтобы весь наш сводный отряд прорывался вместе на соединение с главной частью войск.

Услышав об участии в сражениях Русско-Японской Анненков, до этого молча слушавший и тихо зверевший, насторожился и внимательно оглядел сидящего перед ним полковника. Его очень заинтересовали награды. 'Та-а-ак-с... 'Стасики' три и два, 'Аннушки' три и два... Только 'Владимир с мечами' — боевой, но он какой-то невразумительно новенький... Ох и заливаешь ты, высокоблагородие, насчет своих военных подвигов: участвовал бы ты хоть при Мукдене — новенький 'Володя' третьим бы уже был. А то, глядишь, и 'Георгия' бы отхватил'

Анненкову ужасно захотелось высказать в лицо этому 'временно исполняющему обязанности командира полка' все, что он думает о бойцах героического тыла, но полковник Рябинин задавил это желание на корню, и лишь негромко попросил Крастыня:

— Вы, господин полковник, не слишком-то щеголяйте своими подвигами против японцев. Не дай бог, кто-нибудь еще на ваши награды взглянет, да и сложит два и два ... Некрасиво может получиться.

Иван Иванович поперхнулся подкрашенным луковой шелухой самогоном, закашлялся, а потом долго молчал. Наконец выдавил:

— Я очень просился на фронт, есаул. Можете мне не верить, но... — он виновато пожал плечами.

— Верю, — коротко сказал Анненков-Рябинин. — Судьба нас не балует, что есть, то есть. Господин полковник, я пойду со своими людьми в рейд по тылам противника, и даже если бы вы были генералом, вам все равно не удалось бы меня остановить. Поверьте, что урона немцам от нашего рейда будет куда как больше, чем от прорыва к нашим.

Крастынь задумался и вдруг горячо спросил:

— Слушайте, Борис Владимирович, а возьмите и меня с собой, а? Возьмите, я не буду вам обузой! Я солдат и...

— Иван Иванович, — укоризненно покачал головой Рябинин. — Ну вы сами-то не понимаете, что этого я сделать не смогу? Во-первых, кто-то должен возглавить выход освобожденных пленных. Кто это сделает лучше вас? Во-вторых, уж извините — возраст. Я знаю, что говорю... — Он закурил, — Сколько вам? Сорок девять? Пятьдесят?

— Пятьдесят два, — вздохнул Крастынь и потупился.

— Ну, вот, пятьдесят два. И вы хотите, черт знает сколько верст, проскакать в седле? Ночевать под открытым небом в грязи, а то — и в снегу? Полноте, Иван Иванович, дорогой. Вам пора уже в генералы выходить, дивизию, или хотя бы бригаду принимать: Владимира-то вы, вижу, честно заработали. Ну, не держите на нас сердца: не могу я вас взять с нами в рейд.

Полковник молча налил себе стакан самогона и молча его выпил, после чего впился в остатки курицы.

— Есаул, — наконец произнес он глухо, — а ты мне роту дай. Дай мне роту, и посмотрим: могу ли я спать в грязи и скакать за тридевять земель?

Анненков задумался. Крастынь был честен, и действительно рвался в бой. Его звание... Ну, что ж: полковник готов командовать ротой? Бывало и такое, только в другие времена и в другой армии. Но русские — русские всегда!

— Как в плен попали, Иван Иванович? — спросил он, закуривая новую папироску. — Только, чур, не врать.

При последних словах Иван Иванович, было, вскинулся, но взял себя в руки и сказал просто:

— Глупо попал, Борис Владимирович. Сонного взяли. Германская кавалерия вырезала наши посты, а потом... — Он сокрушенно помотал головой, — Проснулся, а на меня две винтовки смотрят. Я — за револьвер, а мне — прикладом в грудь...

— Понятно...

Полковник Рябинин вдруг поймал себя на мысли, что если бы две винтовки наставили на него, то у этих стрелков быстро появились бы проблемы со здоровьем. Вплоть до летального исхода. Впрочем, он тут же отбросил подобные размышления и обратился к Крастыню:

— Хорошо бы получить от вас данные об офицерах, которые могли бы пригодится нам в нашей... м-м-м... операции. Кто, так же, как и вы, захотел бы принять в ней участие. Сможете?

— Пожалуй, — кивнул головой тот. — Вам написать, или запомните?

— Постараюсь запомнить, — одними губами улыбнулся есаул.

— В таком случае, рекомендую вам штабс-ротмистра Васнецова. Отчаянный молодой человек, в плен попал оглушенный, но, по рассказам его драгун, бился, как лев.

— Отлично, поговорю с ним. Еще кто-то?

— Поручик Ванценбах. Легкое ранение головы, но в седле сидеть сможет. Прекрасный офицер, я его с четырнадцатого года знаю.

— Поговорите с ним сами, раз хорошо его знаете. Еще?

— Штабс-капитан Дубасов. Родственник адмирала, хотя и дальний. Из гвардии перевелся в действующую армию. Георгия заслужил.

— Хорошо. Кто-нибудь еще?

Крастынь замялся:

— Видите ли, Борис Владимирович, я не успел с остальными сойтись накоротке. Так что...

— Понял, спасибо и на том. И вот еще что... — Анненков впился взглядом в пожилого полковника, — Свободной роты для вас у меня нет. Соберите ее из тех, кто был с вами в плену. Оружие дадим, остальное — на ваших плечах.

Полковник Крастынь поднялся, одернул мундир:

— Я вас не подведу, господин есаул. Располагайте мной по своему усмотрению. А сейчас — прошу извинить. Я пойду к своей роте.

И с этими словами он вышел из трактира, едва не столкнувшись в дверях с входящим Львовым.

Есаул посмотрел на плюхнувшегося за стол товарища и задержал взгляд на левой руке, висящей на перевязи:

— Это что?

— Стреляли... — с интонацией Мишулинского Саида ответил Львов.

— А ты?

— Тоже...

— И как?

— Они велели передать, что больше не будут... — Штабс-капитан принюхался, — А пожрать здесь дадут?

Анненков жестом подозвал трактирщика и бросил на стол 'синенькую' :

— Сделай так, чтобы мой друг остался жив, но надолго позабыл о еде.

Пейсатый трактирщик часто-часто закивал головой.

— Таки вам сначала одну курочку, или сразу две?

— Сразу три — хмыкнул Львов и повернулся к Анненкову — Что-то ты уж очень много даешь, братишка. Давай-ка по куре, и выпить. Если не хватит...

Тут он неуклюже полез в левый карман правой рукой за бумажником, но есаул остановил его:

— Хватит, еще и останется. Тут из выпивки — только самогон, так что пяти рублей хватит за глаза.

Еврей-трактирщик печально вздохнул, но возразить не посмел и побрел отдать распоряжения на кухню. Тем временем Анненков спросил товарища:

— Как дела в Оранах?

— Нормально. Кроме меня никто не пострадал, связь нарушена, разъезд взрывать не стали. А еще у меня для тебя подарочек есть, даже два...

— Интересно, и что это за подарочки такие?

— Ну... — Львов уставился в потолок, — Да так, ничего особенного. Горн для твоих казаков надыбали. Красивый такой, серебряный...

— Не тяни, не на экзамене... Я ж по твоей довольной морде вижу, что ты что-то полезное раздобыл.

— Да ну, какое там 'полезное'. Так, по мелочи... — Судя по всему, Львов собирался изгаляться и дальше, но, увидев суровое лицо и заледеневшие глаза есаула, передумал, — Пляши, твое благородие. Восемь пулеметов вьючных тебе приволок. К ним патроны, четыре двуколки для боеприпасов, ну и всякое там остальное, включая ЗИП.

Анненков-Рябинин некоторое время осмысливал услышанное, а потом спросил коротко:

— Откуда там такое богатство? У железнодорожников пулеметы нашлись?

— Да нет, — махнул рукой Львов и поморщился: от резкого движения заболела рана. — Линейная пулеметная команда там обнаружилась. Следовали к своей кавдивизии, ну вот мы и...

— Молодцы! — искренне похвалил есаул. — Действительно молодцы. А с рукой что?

— Фигня. Сквозное ранение мягких тканей, кость не задета. Поболит и перестанет...

— Ты сейчас самогоном продезинфицируй, — приказал Анненков, — а то, не ровен час — гангрену поимеешь.

— Не... Ежели что, так это она меня поимеет...

— Веселый ты, я смотрю, — покачал головой Анненков-Рябинин. — Все в солдатики никак не наиграешься?

Львов-Маркин помолчал, подумал и ответил спокойно:

— Знаешь, по всему выходит, что да. Видно, не настрелялся в свое время досыта. Вот теперь и добираю...

Анненков только вздохнул.

На следующее утро, отряд Аннекова, пополнившийся на четыреста шестьдесят семь нижних чинов и семерых офицеров готовился к выходу в рейд. Остальные освобожденные пленные под командой капитана Радзиевского собирались идти в противоположную сторону. Они уже построились в колонну по четыре и ждали только приказа к маршу.

Анненков, Крастынь, Львов и Дубасов последний раз беседовали с Радзиевским.

— Значит, лесом до Вавиорки, а там держите строго на восток. Выйдете к Новогрудку, если конечно он еще наш...

— Не советую ввязываться в драки, — сказал Анненков. — Патронов у вас — по пятидесяти штук на ствол, этого на хороший бой маловато. Да три сотни вообще безоружных, с лопатами и кирками. Так что если встретите что-то совсем небольшое: взвод там, или неполную роту — режьте всех, без сомнения. Заодно и довооружитесь. А вот с подразделением большей численности — не советую...

— Не советую, съедят , — промурлыкал Львов.

Анненков поморщился, но Крастынь подхватил идею штабс-капитана и с жаром поддержал его:

— Вот именно, Петр Юзефович. Беспременно съедят!

Радзиевский еще раз заверил всех, что он учтет все пожелания и предложения, затем отдал честь и через минуту полторы тысячи человек пришли в движение. Колонна втянулась в лес и скоро совсем исчезла из виду. Некоторое время об ушедших еще напоминали кружащие над верхушками деревьев вспугнутые птицы, но вот пропали и они.

Анненков повернулся к своим офицерам:

— По коням, господа. Пора и нам...

...Через два дня сводный отряд вновь собрался на останках разрушенного хутора. Теперь он насчитывал больше тысячи человек и фактически представлял собой кавалерийскую бригаду. Анненков-Рябинин так и эдак прикинул, просчитал возможности своей маленькой армии и окончательно уверился в том, что пора идти на Ковно — наносить визит в штаб Германского Восточного фронта. Для выработки маршрута он и пригласил к себе командиров своих подразделений.