Отморозки - Земляной, Орлов

— О, б...! Из-за тебя чертеж испачкал... Ну, и чего приперся? — повернулся он к Анненкову. — У меня еще полтора дня осталось, чтобы это бронечудо закончить. Завтра к вечеру оба готовы будут.

— Ты как бронебашню-то сделал? — спросил есаул, поразившись тому, как изменилось лицо друга. Он словно светился, радуясь привычной — пусть не совсем привычной, но очень похожей! — работе, обстановке, шуму, беготне и всему тому, что происходит на любом предприятии во время аврала.

— Легко, — осклабился Львов. — Собрали колодец из шести шпал, сверху воткнули обрезанную колесную пару в двух ступицах и пол поставили. Остальное — дело техники... Куда лезешь! — заорал он вдруг и кинулся к соседнему вагону. — Ты что творишь, апездол! — донеслось уже тише.

Анненков посмотрел на то, как Львов-Маркин распекает какого-то пожилого мастерового в промасленной спецовке, а тот пытается оправдаться, размахивая руками, повернулся и пошел к выходу. Тут и без него есть кому команды командовать и решения решать. Похоже, бронепоезда у них будут...

На офицерском совете определили порядок движения. Конные части должны пойти своим ходом, но без лишнего груза и имущества, так что они вполне могли двигаться со скоростью десять-двенадцать километров в час, пять — шесть часов, а это фактически и была скорость поездов тех времён, по раздолбанному войной рельсовому пути и с маломощными изношенными паровозами. Зато путь по железной дороге был не только быстрее, но и не изматывал солдат постоянными маршами, и позволял в случае чего встретить атаку в боеготовом состоянии.

Всего загрузили три состава при шести паровозах собрав для этого дела практически всех, кто мог эксплуатировать такой непростой транспорт как паровоз, и прицепив для надёжности к каждому по два тендера с углём. С помощью немецких полевых телефонов протянули связь между паровозами внутри составов.

Во главе этого каравана шел бронепоезд, ко всеобщему изумлению, самый настоящий! Две 'овечки', зашитые котельным железом, два броневагона с пулеметами, три бронеплощадки с орудиями, штабной вагон, тоже зашитый котельным железом — Львов заставил рабочих сделать все возможное и невозможное. На борту этого чуда красовалась надпись, выполненная славянской вязью: 'За Родину!', и Анненков хмыкнул, представив себе, скольких усилий его товарищу стоило не продолжить этот лозунг...

В штабном вагоне, ранее принадлежавшем Людендорфу, поставили телефонный коммутатор, для связи с вагонами и локомотивами, и Львов-Маркин с удовлетворением принял на себя командование главной ударной силой 'бригады'.

Потратив почти сутки на все приготовления, поезда один за другим покидали станцию, вытягиваясь в линию. Связь между составами решили держать флажным семафором, заранее обговорив десяток простейших сообщений и команд.

В первом и последнем составе располагались пушки — в Ковно рачительный Анненков-Рябинин затрофеил целую немецкую батарею, пулемёты, число которых выросло уже до тридцати штук, не считая, тех что стояли на бронепоезде, и пехотинцы, расчёты орудий и пулеметов, офицеры и весь военный скарб. В среднем эшелоне разместился госпиталь и все раненые, калечные и вообще небоевой состав. К каждому поезду прицепили по открытой платформе, на которых дымили полевые кухни, а в последнем составе готовили ещё и для казаков, скакавших налегке.

Казаки должны были по пути выдвигаться вперёд и в стороны, уничтожая телеграфную связь, и станции поезда проходить уже после обрыва проводов. Ещё у казачьего арьергарда была важная миссия, взрывать стрелки и опустошать после себя водяные цистерны, пробивая в них дыры.

Три состава, почти сто вагонов двигались по дороге раздолбанной военными перевозками со скоростью не выше пятнадцати километров в час, а чуть впереди, по боковым дорогам скакали казачьи разъезды.

Есаул Анненков шёл вместе с передовой сотней и завидев вдалеке строения железнодорожной станции сверился с картой. Это должно быть Кошедары — первая станция на долгом пути к Минску.

— Хорунжий! Давай заходи с юга, и глянь там на немчиков. Если что серьёзное увидишь, сразу красной ракетой сигналь, ну а атака — зеленая...

— Есть! — Молодой хорунжий бросил руку к козырьку фуражки, и вместе с десятком всадников скрылся за поворотом дороги.

Зелёная ракета поднялась в небо как раз в тот момент, когда Анненков уже начал терять терпение.

— Пики — к бою! Шашки — вон! В атаку... марш-марш! — И казачья лава начала набирать ход.

Страшен и неудержим удар разогнавшейся конницы. Всадники, сметая жалкие попытки сопротивления, пронеслись по улицам тихого городка и ворвались на станцию. Первым делом они превратили в обломки оба телеграфных аппарата, зарубили четырех немецких телеграфистов и одного местного, некстати подвернувшегося под клинок. По-хорошему, следовало бы уничтожить и остальных связистов, испуганно жавшихся по стенам, но Анненкова уже немного подташнивало от обилия пролитой крови. Поэтому он просто приказал запереть их в подвале.

Казаки подошли к делу 'творчески', в стиле Львова-Маркина. Не найдя подходящего подвала, они прикладами и нагайками загнали бедолаг в угольную яму, навалили сверху какие-то доски, которые для верности забросали углем, обломками камня и всяким мусором. Затем, быстро перестреляв десяток солдат из тыловой роты, взорвали телеграфные столбы, разбили изоляторы и на мелкие куски порезали провода.

Охотники Львова, выскочившие из вагонов, приняли посильное участие в общем веселье, повесив на вокзальных дверях немецкого коменданта, а чтобы ему не было скучно, вместе с ним вздернули и начальника станции. Хорунжему, пытавшемуся остановить это безобразие, 'львовцы' ответили, что 'командир — их благородие штабс-капитан Львов, велел за 'коломбрымсионизм' вешать безо всякой жалости, чтобы всем прочим не повадно было!' Услышав это дивное определение случившийся поблизости Анненков хохотал так, что чуть из седла не выпал.

Так и пошли, обрывая связь и сбивая немногочисленные заслоны из тыловиков.

Мелочь на вроде полустанков и разъездов проскакивали не останавливаясь, а первую остановку для пополнения углём и водой сделали только на следующий день, перед Вильно на станции Лентварис. Анненков и Львов лично обошли все три состава убедившись в том, что все готовы продолжили движение.

Первое значительное сопротивление встретилось только под Вильной, в которую железная дорога входила с юга. Саксонский сто первый гренадерский полк, направлявшийся на фронт, где продолжались упорные бои, грузился по вагонам. Орали фельдфебели, ругались офицеры, толпились солдаты, ржали полковые лошади, не желавшие заходить в тесные вагоны. На одном из перронов густо дымили полевые кухни. На дорогу подданных кайзера полагалось накормить, и по всему вокзалу, перебивая запахи угольного дыма, осевой смазки и креозота, расплывался вкусный аромат гуляша с квашенной капустой, щедро заправленного мясом и салом.

Казаки ворвались в это вавилонское столпотворение, точно обезумевшие волки — в овчарню, разрывая и рубя всех напропалую. Саксонцы растерялись: уж кого-кого, а казаков здесь ожидали увидеть в самую последнюю очередь. Шашки и пики собирали свою страшную жатву, и лишь когда на земле валялась уже добрая сотня трупов, гренадеры наконец опомнились и начали оказывать сопротивление.

Хлопнуло несколько одиночных выстрелов, ахнул нестройный винтовочный залп, и сквозь казачий рев пробилась визгливая команда: 'Bajonett auf!' . На правом фланге от вагонов неожиданно врезал длинной очередью оживший пулемёт. Казаки подались назад, уходя от кинжального огня в реденькую рощицу.

Сняв первую жатву с немецкой беспечности и халатности, казаки имели все шансы умыться кровью, так как из самого Вильно на звуки выстрелов уже наверняка спешили подкрепления, а было их здесь по самым скромным оценкам никак не меньше пары полков.

Анненков только поднял к глазам бинокль, когда из-за поворота выползла змея бронепоезда. Головная платформа сразу засверкала вспышками пулемётных выстрелов, а из середины, басовито ударила автоматическая пушка и на позициях германцев разверзся настоящий ад. С одной бронеплатформы била поставленной 'на картечь' шрапнелью, трехдюймовка, и по всей привокзальной территории хлестали тугие облака тяжелых круглых пуль. Вторая пушка с максимальной скорострельностью молотила гранатами, разнося в пыль строения, вагоны, локомотивы, семафоры — словом все, до чего могла дотянуться прямой наводкой. К общему веселью добавился без малого десяток пулемётов, и германцам стало совсем нехорошо.

От глазастых казаков в небо взлетели три цветные ракеты: 'Внимание! К немцам идет подкрепление!', а еще одна указала направление. Обе пушки тут же перенесли огонь, и над бегущими к станции фигурками в фельдграу распустились пухлые ватные облачка шрапнели. 'Коса смерти' принялась собирать свой страшный урожай...

Кто-то пытался поднять белый флаг, нацепив портянку на штык Маузера, но на это просто никто не обратил внимания, вбивая просвещённых европейцев в так страстно желанную ими русскую землю.

Внезапно грохот пушек и пулемётов стих, и казачьи сотни чуть было не растерзанные германцами, начали обратно стягиваться к станции, где уже давно орудовали сводные диверсионные группы.

— Спасибо Глеб, — Анненков, тяжело сплюнул густую пыль, достал флягу и прополоскав рот снова сплюнул, и уж после жадно стал пить проливая воду на китель. — Ух! — Он утёр рот и широко улыбнулся, — Вовремя ты...

— А чего в лоб-то попёрлись? — штабс-капитан стоявший у подножки вагона окинул взглядом поле бойни.

— Так у нас один шанс был. Шугануть их, и пока фрицы сопли собирают, тут уж вы и подойдёте, и в тыл им врежете. А иначе, они бы тут и бронепоезду козу устроили. Видишь, главный путь загородили?

— Да, пока их оттаскивали в сторону, много чего могли бы сделать. — Львов кивнул. — Тут их не меньше двух полков... было.

— Вашбродь, разрешите доложить! — Подъехавший сотник, коротко отсалютовал командиру. — Погибших двенадцать нижних чинов и два урядника. Раненых тридцать пять, из них тяжело — двое.

— Раненых в госпиталь, убитых в мертвецкий вагон и посмотри там, может кого заменить. — Анненков посмотрел на солдат из взвода трофейщиков споро таскающих ящики с боеприпасами, и ревизующих отбитые пулемёты и покачал головой. — Глеб, мы с тобой породили монстров. Ты посмотри на этих боевых хомячков, они же сейчас начнут отрывать обшивку с вагонов. — А вдруг пригодится? — Львов рассмеялся, — Нет уж. Видели глазки, что покупали -теперь хоть ешьте, хоть повылазьте.