Особо это его не огорчало — если этот подлец пришел сюда ради смерти, он ее точно здесь отыщет. Машина, прорвавшись сквозь потолок, отыграла первый свой ход так, как он и рассчитывал: разметала одну из тварей Кальдервуда на клочки и возвестила о прибытии соперника. С ответом Бенедикт не стал медлить — рявкнув короткую команду, шагнул вперед: рукава его плюнули настоящей бурей отравленной колючки, струящиеся по стенам и полу побеги устремились вперед, равно как и зеленый ковер.
Примитивно, но вполне разумно. Даже самый слабый маг способен воспрепятствовать прямому воздействию на свое тело, пока в состоянии прогнать по Цепям хоть немного сил — и потому сломить его так же просто, как человека, было никак нельзя. Здесь брало начало пристрастие ко всему, что могло нанести прямой урон этому самому телу: от стихийных манипуляций до холодного и даже огнестрельного — всякое бывало — оружия. Впрочем, в поединках такого уровня это было лишь пылью для глаз — настоящее сражение еще даже не началось.
Экономный жест — рукой от пола вверх — растянул перед ним искрящуюся серебром зеркальную поверхность: шквал импровизированных снарядов иссох и осыпался, едва коснувшись его, сплетенная из водорослей тварь, что-то прочирикав, влетела в преграду всем телом с весьма печальным для последнего исходом. Юст отступил на шаг — вонь была поистине нестерпимой. Прикусив губу от злости — он не думал обращаться к элементам так скоро — маг обратился к ледяному ветру, что метил ему прямо в лицо и быстро перенаправил поток в обратную сторону. Дышать стало заметно легче, но о передышке нечего было и думать: Бенедикт, снова наступая, раскрошил призванное зеркало в невесомую пыль одним взглядом.
Эльза, бормоча что-то не особо-то членораздельное, наконец смогла подняться на ноги — и, не мешкая более ни секунды, кинулась прочь, закрыв голову руками — проскочив мимо Юста, всем телом налетела на дверь, что вела в магазин, перевалившись через порог.
Ни один из магов даже не взглянул на нее — смотрели они лишь друг на друга, и сейчас оба, сохраняя тяжелое молчание, сделали по шагу вперед. Шутки, пусть и смертельные, кончились: теперь битва начиналась всерьез.
Первая атака снова была за Бенедиктом — одно лишь краткое переплетение слов заставило Юста почувствовать чудовищную тяжесть: ощущение было таким, словно его закинули в некий невидимый пресс. На глазах невольно выступили слезы, из носа к губам скользнула струйка крови.
Дышать становилось тяжело, лицо разрезала боль — казалось, еще немного, и оно треснет, рассыпаясь прахом. Он знал, что это было, он уже видел подобное раньше, видел, что эти чары делали с людьми: еще немного, и тело его извергнет все жидкости вон, падет на пол иссохшими останками.
Ответ был резок и скор — прогнав по всем Цепям разом такую волну, что от неописуемого жара залепило глаза, он сбросил с себя смертельные тиски. Собирался ударить в ответ, но куда там — Бенедикт, давно уже собравший силы для новой атаки, пустил вперед свою адскую флору. Коридора уже не было — был лишь живой лабиринт, что напитывался магом, ширился и рос. Под ногами захлюпало: Кальдервуд, очевидно, собирался развести здесь болото. Пляска жестких, отрывистых фраз, россыпь нервных движений — не руками, одними лишь пальцами — деревянный пол на глазах чернел и рассыпался, а крепкие лианы, увенчанные ядовитыми цветками, ползли и ползли вперед.
Машина обдала подавшуюся вперед массу сполохами синего и белого света, но практически никак не замедлила рост. Снова вынужденный уходить в оборону, Юст чувствовал нарастающее отчаяние. Он не мог сражаться с ним на равных — при всей своей силе не мог. Сила здесь значила чудовищно мало, ведь Бенедикт, в отличие от него самого, имел не только голые знания, но и опыт. Его враг познал свое искусство до конца и не только мог, но и умел его применять, изящно обходя существующие преграды. Он не мог манипулировать мертвой материей — и потому всеми силами воздействовал на сам цикл распада, ускоряя его до предела, пуская получившийся материал на простейший мох. А уж чего он не мог вырастить из одного только мха! Бенедикт грамотно применял оба элемента, к которым был предрасположен: запасал силы в растениях, плодил все новые и новые, подключая их к общей сети, и создавал замкнутый круг — он питал их, а они его. Затянуть бой означало погибнуть. Потянувшись мыслями к Метке, он сорвал с машины последние ограничения — теперь все или ничего ...
Меж пальцев Бенедикта появилась тонкая костяная трубочка — ткнув ей в сторону противника, он каркнул очередную команду. Коридор прорезала полоса яркого пламени — машина, почуяв угрозу, ответила уже своими чарами...
Тщетно. Огонь достиг цели — и вспыхнул также и в глазах Бенедикта, лишь несколько секунд спустя сменившись удивлением, а затем и гневом. На лице Юста, которое мгновение назад лизнул огненный всполох, расцвела кривая ухмылка. Его творение все-таки работало.
Идея этих чар проистекала из добавленных не так давно слоев Метки, идея эта была простой, но поистине бесценной. Защищаться не требовалось, не требовалось и контратаковать: будучи примененными против любого обращения к стихиям, заклятье не отклоняло его, но меняло саму суть, почти издевательски играясь с системой мер. Скользнувший в разум мага поток информации, обработанный машиной, заставил его улыбнуться: триста градусов Цельсия она, не мудрствуя лукаво, свела к тремстам Кельвина, обратив поражающую силу огненного смерча в таковую тихого комнатного ветерка. Бенедикт определенно рассчитывал удивить своего врага — сродства к огню у него отродясь не водилось, и призвать его он мог лишь так, влив прану в эту красивую одноразовую хлопушку — но в итоге ошарашен был сам. Это был шанс — и, что очень вероятно, последний.
Вариант был рискованным, но попытаться стоило. Сорвав с все тех же верхних слоев нужные чары, он набросил их на все разраставшийся — даже после огненного потока — растительный хаос, надеясь лишь на крепость связи меж ним и его жутким владельцем. Следующим шагом была команда машине — серия белых всполохов пропахала цветущее безумие, калеча и разрывая на куски.
Бенедикт отшатнулся, недоверчиво глядя на собственные руки — с ладоней его закапала кровь. Мгновение — и она проступила уже на глазах...
Эта идея также казалась Юсту весьма и весьма изящной — проникая глубоко-глубоко в установленный меж магом и его инструментарием канал, она не разрушала его, но напротив, доводила связь до абсурда. Качественное состояние связанных объектов должно было остаться неизменным, в случае же, когда это было невозможно, раны распределялись меж ними поровну.
Бенедикт оправился от шока быстрее, чем он надеялся. Ничего лишнего, только четкая манипуляция с потоками, в мгновение ока перекрывшая все кровотечения, и не менее четкий удар, стряхнувший его заклятье-пиявку с канала.
Боль в левом предплечье дала понять, что пора срочно найти что-то еще: его силы, что истощали вначале поля, а после — машина и постоянная, ежесекундная оборона — таяли на глазах, Бенедикт же по-прежнему был свеж и готов продолжать. Что-то нужно было делать. Что же...что...
В голову скользнула шальная мысль — пистолет был при нем, а враг вряд ли мог ожидать, что он опустится до подобного. Мысль ту пришлось отвергнуть, хотя бы из честности к самому себе: лихо прострелить Бенедикту, скажем, коленку, он смог бы либо после долгих тренировок, либо в своем воображении — и никак иначе. Значит, необходимо было...
Времени на раздумья Кальдервуд оставлять ему был не намерен. Прилепившиеся к стенам уродливые растительные конструкции на трех корнях-опорах повернули в его сторону десятки своих побегов, на концах которых стремительно начали набухать белесые бутоны.
Страх вонзил в мага свои когти так глубоко, что едва не сбил его с ног. Он уже видел это раньше. Видел еще тогда, еще ребенком, когда Бенедикт сошелся в поединке с отцом. И знал — почему-то мысль о том была на удивление спокойной — что у него-то нет под рукой ни одной куклы, способной принять удар на себя. Удар, от которого почти бесполезно было защищаться.
Бутоны наливались чистым светом, готовясь вот-вот прорваться. Бенедикт определенно обезумел: передавать по выстроенной им системе такие колоссальные объемы энергии, впечатывать их в столь малые снаряды, да еще и в замкнутом пространстве...
Если он не найдет, чем ответить, то обратится в пыль — возможно, вместе с врагом, а может, и со всем этим домом. На секунду мысль о бегстве раздулась до таких масштабов, словно хотела прорвать собою череп. Чувствуя, как откуда-то из глубин поднимается злость — злость глухая и слепая — он не дал этой мысли ни шанса и, вновь коснувшись разумом Метки, считал целый ворох чар. Смирившись с тем, что случится после — вот сейчас бежать уже совершенно точно было поздно — выпустил их в мир, одно заклятье за другим.
Бутоны лопнули с оглушительным треском, выстрелили, рванувшись к цели, десятки почти невесомых игл — каждая несла в себе заряд достаточной силы, чтобы снести стену или, на худой конец, проделать в ней дыру.
Выставленную первой преграду снаряды прорвали, как тончайшую бумагу, даже не сбавив хода — для детонации им нужно было коснуться материального объекта. Искривленное поле, что было выставлено, как вторая линия обороны, также их не задержало. И лишь достигнув того участка, куда судорожно отступил Юст — мутная вода, корни и листья почти доползли уже и туда — смертоносный поток встретил препятствие, которое не смог обойти.
И повернул назад.
Кальдервуд мгновенно осознал угрозу — и еще до того страшного мига, в который хаотично разбросанные иглы ткнулись в стены и вонзились, с хрустом ломаясь, в потолок прямо над его головой, воздел руки, окутывая себя коконом из плотно переплетенных ветвей, листьев и лоз, запечатывая свое тело почти наглухо.
В следующую секунду Юсту показалось, что на них обрушилось само небо. Превратившее участок самой реальности в ось вращения заклятье сделало свое дело, но оно не могло защитить от того, к чему привел взрыв: стены треснули, словно скорлупа, с оглушительным грохотом разметанные на облака невесомой пыли, по потолку пронеслась паутина трещин...
Там, где не могла спасти магия, шанс давали ноги — и когда мир вокруг принялся с грохотом крошиться на составляющие, он сделал единственно разумную в этом положении вещь: повторил все, что не так давно сделала Эльза.
Родившаяся за спиной волна подхватила его, внесла в магазин, обрушив за спиной дверь и кусок стены и протащила по полу, словно мягкую игрушку, небрежно закинув куда-то в сторону прилавка. Прежде чем влететь в последний лицом, он с удивлением обнаружил, что Эльза исчезла — не иначе выскочила на улицу, сорвав с вешалки свое ветхое пальтишко.
В очередной раз она — пусть и невольно — подала ему пример: поднявшись на ноги — они держали остальное тело, кажется, с каким-то чудовищным возмущением, в любой момент готовые прекратить это занятие — он сделал несколько шагов в сторону упавшей вешалки, похороненной под грудой тряпья. В ушах звенела, наверное, тысяча колоколов разом — если не все сто тысяч, а перед глазами...что ж, оставалось надеяться лишь на то, что это явление сугубо временное. Руки дрожали, по лицу катился пот: стоило лишь на полминуты отвлечься от колдовства, и тело тут же дало знать, как оно им недовольно. Жар был такой, словно он купался в расплавленном железе — пересохшее горло и не желавший шевелиться язык лишь делали мысль о бегстве еще соблазнительней.
Вырвав свою шубу из вороха прочей одежды, он сделал было шаг к дверям, когда позади вновь раздался грохот — а очень скоро к нему примешался и знакомый до боли голос. Погребенный под обломками доброй четверти дома, Бенедикт Кальдервуд был жив — и, судя по тому, что в голосе том не чувствовалось особой боли — его даже не особо серьезно ранило.
Этот голос стал последней каплей. На ходу натягивая одежду, маг выскочил вон, в предрассветную тьму — ноги, кажется, готовы были подломиться на полпути, но заглушивший все остальное страх подарил ему крылья...
Холод, казалось, усиливался с каждой минутой. А сколько таких тягостных минут он уже провел практически без движения, приникнув к прицелу, Хит не считал — а если бы считал, то, наверное, уже бы сбился. Холод терзал лицо — ту его часть, что была открыта — холод забирался под одежду, да что там — пролез он, похоже, уже в самые кости.
Винтовку — одну из этих не так давно появившихся на свет Barret M82 — он, если говорить откровенно, использовал довольно-таки редко, равно как и ее предшественницу: необходимость прибегать к тяжелой артиллерии во время последних заказов была практически нулевой. Можно было бы даже сказать, что ему везло — если бы он верил в удачу. Он сам не знал, почему решил взять ее с собой в этот раз: возможно, чувствовал, во что может вылиться работа на Бенедикта еще с самого начала, возможно — чувствовал что-то еще. Так или иначе, это чудовище должно было хоть сейчас оправдать те деньги, которых когда-то стоило.
Позицию пришлось занимать на крыше здания напротив — местоположение часовой мастерской, что так удобно спряталась меж двумя высокими домами, а со стороны двора была прикрыта каким-то мелкими постройками, не оставляло ему иного выбора, и уже одно это вызывало закономерное раздражение. Отвергнув его изначальный план, Бенедикт поставил их обоих в заведомо неудобные условия, и, что хуже всего, наотрез отказался от страховки в виде все тех же сил местной полиции, заставляя надеяться только на силы собственные. Надеяться хоть на что-либо Хит не любил — больше по душе ему приходилась уверенность, подкрепленная хоть чем-нибудь. Сейчас, например, он был уверен — не без злорадства — что мерзнет не один, что и магу, чьего тактического гения хватило лишь на то, чтобы обойти здание со стороны дворов и уж там ринуться в лобовую атаку — погода тоже всыпает по первое число.
Атака началась весьма предсказуемо: проломив внешнюю защиту, как скоростной поезд снес бы поставленную на его пути преграду из картона, Бенедикт не нашел ничего умнее, чем высадить кусок стены и забраться внутрь — если бы не необходимость держать выходы из часовой мастерской под прицелом, Хит определенно бы закатил глаза. Как там говорил Кальдервуд, когда нанимал его для работы, абсолютная секретность дела? Вот уж точно — действовать в большей секретности попросту невозможно, смотрите и учитесь. Не прошло и двух минут, как здание ощутимо тряхнуло — заметно это было даже отсюда. Да что они там устроили?
Впрочем, известное дело, что. Дуэль. Поединок среднемирового уровня честности, которыми они так любят решать свои разногласия, по всей видимости, видя в этом некий особый шарм, а может, считая, что так придают себе и своему, с позволения сказать, обществу налет цивилизованности и благородства. Видевший на своем веку далеко не одну такую бойню, он мог сказать со всеми на то основаниями: ни тем, ни другим после начала там и близко не пахло. Бей первым, бей сильнее, а коли измыслил что-то особенно гадкое, постарайся, чтобы о том никто уже не рассказал — вот и все, что он успел вынести из наблюдений за такими горе-дуэлянтами. Впрочем, чем бы маг ни тешился, а от петли не уйдет.
