Возрожденный молнией

От его очаровательной улыбки растаяло бы любое сердце. Только, не моё. Я не мог избавиться от ощущения, что рядом со мной не человек, а сжатая пружина, готовая распрямиться в мгновение ока и убить.

— Нравится тебе у меня? — поинтересовался он, вальяжно развалившись на стуле.

Теперь на сцене с биг-бэндом Дорси пел худой черноволосый парень, Гордон Полк, брат Люси.

— Да, круто у тебя. И музыка — первый класс. Жаль, что Синатра ушёл от Дорси. Я бы его сейчас послушал. А ты можешь его пригласить?

— Синатру? На кой чёрт? — удивился Франко. — Его уже списали в утиль. На следующей неделе у меня будет Эдди Фишер. Вот это будет круто. Хочешь, приходи.

Я изумлённо уставился на него, но тут же вспомнил, что в 52-м Синатра находился в самой нижней точке своей карьеры. Я знал, все изменится через пару лет, но никто, кроме меня об этом даже не догадывался.

— А почему мафия ему не поможет?

— Кто? А сицилийцы что ли? С какой стати они будут ему помогать? Он — лузер, спустил свою жизнь в унитаз. Надо было думать башкой. И не ссориться с Хёрстом.

— Главой медиа-империи?

— Разумеется. А есть другой придурок, помешанный на лютой ненависти к коммунякам? Да и вообще с журналистами не стоит ссориться, — его глаза хитро сверкнули. — Когда Синатра дал в морду племяннику Хёрста, подписал себе смертный приговор.

— Ли Мортимеру? Он же последняя мразь, подонок.

— Верно, Стэн. Такую сволочь ещё поискать надо. Но ссориться с этими жидами не стоило. Они его раздавили.

— Разве Синатра не работал на мафию? Почему они не хотят помочь своему?

— Что, значит, работал? — не понял он.

— Ну не знаю. Бабло возил на Кубу.

Франко откровенно расхохотался.

— Неужели ты веришь в басни говнюка Ли Мортимера? Никогда бы не подумал. Синатра был слишком заметная мишень, чтобы дать ему что-то важное. Да и горячий слишком. Сразу лезет в драку. Такому нельзя ничего доверить. Я бы не доверил. И потом, Стэн, ты знаешь, сколько весит два лимона баксов?

Я отрицательно покачал головой.

— У меня отродясь таких денег не было.

— Вот-вот. А я знаю. Два лимона в мелких банкнотах весят 4 тыщи фунтов. Такую кучу не унесёт даже пара докеров, не то, что этот хиляк.

— Но слухи-то были, что он работал на гангстеров...

— А ты на меня работаешь? — усмехнулся он. — Нет. Ты только дружишь. И он дружил. До поры, до времени. Нельзя из-за бабы так терять голову. Это ни к чему не приводит хорошему.

— Но ведь ты-то мне поможешь, если понадобится? А, Франко?

— Стэн, ты мне спас жизнь. Если бы не ты, я бы не сидел рядом и не пил это первоклассное виски. Это другое дело. Ты хочешь, чтобы я его пригласил?

— Не надо. Бог с ним.

— Я не обедняю из-за пары кусков. Только имей в виду, он терпеть не может журналюг. Если ты к нему полезешь, а он будет в паршивом настроении... Надо сказать, он сейчас все время именно в таком. Может и в морду дать, не посмотри, что он такой тощий.

— Я знаю, — устало бросил я. — Не надо, Франко, я обойдусь. Он же выступает где-то. Схожу и посмотрю. В Копу, к примеру.

— Да, это правда. Слушай, Стэн, я хочу приставить к тебе пару моих парней. Что смотришь? Если ты решил опять копать под Джонса, это не помешает.

— Почему?

— Если с его компанией не чисто, они не оставят попыток тебя убрать. Или подставить. Я простить себе не могу, что не вытащил из этого дерьма в первый раз. Понадеялся на твои слова, что ты выберешься сам. Второй промашки я не совершу.

Я хорошо помнил нападение на меня в лазарете тюрьмы, где приходил в себя. Но рассказывать об этом Франко мне не хотелось.

— Не надо, Франко. Я обойдусь. Клянусь. Мне так будет свободнее.

Он помрачнел, налил себе виски. Прикончив уже вторую бутылку, он был по-прежнему абсолютно трезв. Биг-бэнд Дорси закончил выступление, теперь на сцене наяривала зажигательный танец группа с примой — высокой мулаткой с пухлыми губками, курносым носиком, привлекающей внимание невероятно длинными стройными ножками.

— Нравится? — спросил Франко, заметив мой интерес к танцующим девушкам. — Как тебе солистка?

— Классная куколка, ножки, попка и грудь. Не отказался скоротать с ней вечерок.

Он усмехнулся, в глазах запрыгали весёлые бесенята.

— Только попробуй, яйца тебе отстрелю, — пообещал он, без тени злости. — Это моя Лиза. Лиза Митчелл.

— Твоя жена?

— Ну, какая к чёртовой матери, у меня может быть жена?

Я услышал за спиной странный шум. Оглянулся. Размашистым шагом зал пересекал широкоплечий мужчина, выше двух метров ростом. Под чёрной формой офицера со значком на левой стороне груди отлично угадывались внушительных размеров бицепсы. Под стать мощной фигуре было крупное лобастое лицо с упрямо сжатыми губами.

За ним еле поспевало двое подручных в такой же чёрной форме и фуражках с кокардами. Франко напрягся, но не сделал даже попытки вытащить кольт или сбежать. Несмотря на размеры, верзила резво подскочил к нашему столику. Схватив за плечи моего друга-гангстера, с бешеной злобой шваркнул об стену. Подельники мгновенно оказались рядом, крепко схватив Антонелли, который на фоне громилы выглядел хрупким, как соломинка. Главный коп бесцеремонно обыскал его, вытащил кольт из кобуры Франко. Высыпав на ладонь патроны из барабана, небрежно сунул их в карман.

— На добрую память. Дон Моретти, — прочитал он выгравированную надпись.

Гримаса отвращения скривила его лицо. Он с размаха ударил рукояткой в лицо Антонелли. Из носа хлынула кровь, на белой рубашке быстро начало расплываться багровое пятно.

— Я знаю, что это ты! — заорал он прямо в лицо Франко. — Пять трупов! Мразь! Пять трупов!

— Рэндольф, о чём речь, твою мать! — пытаясь вырваться, прорычал Франко. — В чем меня обвиняют?!

— Ах, ты не знаешь, о чём речь?! Вот в чём! — Рэндольф вытащил из кармана пачку фотографий и потряс перед его лицом. — Семья Сартарелли! Смотри внимательно, мразь! Муж, жена, двое детей и старик. Ты изнасиловал жену на глазах мужа, задушил её. Потом издевался над детьми, убил их выстрелами в затылок. Прикончил главу семейства, а потом убил свидетеля, отца Марка Сартарелли.

— Это не я сделал, твою мать! — взвился Франко, глаза вспыхнули так яростно, словно из автогена вырвался сноп голубого пламени, готовый прожечь в мучителе дыру. Он сделал ещё одну попытку вывернуться из объятий копов, но те лишь прижали его сильнее. Рэндольф размахнулся огромным кулачищем, нанёс сокрушительный удар под дых, а второй — впечатал в нижнюю челюсть. Франко дёрнулся, уронив голову на грудь. Но Рэндольф приподнял его за подбородок и грубо потряс, приводя в чувство.

— Если не ты, так кто?! Кто это сделал?! Кто? Говори, подонок! Ты знаешь! Кому твой мерзавец Моретти мог это поручить! Ты знаешь! — вопил он, нанося с каждой фразой удар за ударом.

Застыв на месте, я наблюдал за омерзительным побоищем. На глазах почти сотни свидетелей, сбившихся в кучу дрожащих танцовщиц на эстраде и меня, журналиста, полицейский избивал беспомощную жертву. Не предъявив обвинений, не имея ордера на арест. Представить не мог, что такое возможно.

— Не знаю, — захлёбываясь кровью, простонал Франко. — Не знаю, сука, Рэндольф.

— Ах, не знаешь, — зловеще прошипел тот.

Он выхватил из кобуры револьвер, другой рукой сорвал с Антонелли брюки и приложил дуло к паху.

— Считаю до трёх, мерзавец, тварь, подонок. Не скажешь, станешь евнухом на всю оставшуюся жизнь. Надеюсь, короткую. Раз, — он демонстративно взвёл курок. Глаза Антонелли распахнулись, в них бился настоящий ужас. Он дёрнулся, скорее интуитивно. — Два! Признавайся сейчас! Пока не поздно! Три!

Я машинально вжал голову в плечи. Оглушительный выстрел потряс помещение, отразившись от стен и потолка. Начало расползаться облако сизого дыма, в нос ударил запах пороха.

Франко, уронив голову, сидел у стены. Рэндольф, сунув револьвер в кобуру, наклонившись над ним, проорал, чеканя каждое слово:

— Запомни, мразь! Таких, как ты я бы вешал в центральном парке. На самом высоком дереве. Чтобы твой труп там гнил для устрашения остальных.

Он резко развернулся на месте и так же стремительно покинул зал. Его подручным пришлось бежать, чтобы догнать патрона.

— Дорогой! — к Франко бросилась длинноногая мулатка-танцовщица.

Рухнув рядом на колени, она обняла его, прижалась, вздрагивая всем телом. Он поднял голову и попытался с её помощью встать, опираясь на стену. Рядом оказалось две громил Франко, они подхватили его под руки и увели.

Я постоял пару минут и направился следом. Франко лежал, вытянувшись на большом кожаном диване, закрыв глаза и тяжело дыша. Здесь располагался большой письменный стол из красного дерева с полированной столешницей с выложенными рядами стопками бумаг и книг. Несколько книжных шкафов. На стенах пара акварелей в тонких рамках. Наверно, Франко здесь работал. Скорее кабинет, чем комната отдыха.

Лиза стояла на коленях рядом с диваном, нежно проводя по лицу Франко, стирала влажной губкой кровь. Открыв глаза, он слабо произнёс:

— Стэн, езжай домой. Нико, отвези мистера Стэнли домой. Давай. Только аккуратно.

Вышибала, коренастый низкорослый парень в форме швейцара, кивнул и направился ко мне. Я сделал жест, показывая, что не собираюсь уезжать. Подошёл ближе и остановился за круглым валиком дивана, вглядываясь в иссиня-бледное лицо Антонелли.

— Франко, если ты пойдёшь в суд...

— Я не пойду в суд, — перебил он меня, обессилено закрыв глаза.

— Он тебя покалечил! — возмущённо воскликнул я.

— Только избил. Всегда так делает, объяснил он, с трудом выговаривая слова. — Ты забыл. У него ... метод такой... расследования. Если ... убийство. Много жертв... Вытаскивает свою картотеку ... методично всех обходит. Избивает ... пытается выбить признание. Метод устрашения, — открыв глаза, он слабо улыбнулся, — Не переживай, яйца при мне остались. Он выстрелил в стену рядом с моей головой. Сволочь.

У меня ясно перед глазами вспыхнула багровая лужа, которая расползалась у его ног. И понял, что он лжёт. Но как ему удалось выжить, не умереть от болевого шока?

— Не понимаю, Франко, почему твои друзья с ним не разберутся?!

— Никто не хочет связываться. У него такие влиятельные покровители. Дай боже! Если его хоть пальцем тронешь, Прямой путь к рубильнику в пару киловольт. Стэн, если ты собираешься здесь торчать и надоедать мне, лучше принеси выпить. У меня в горле пересохло. В баре возьми.

Я только покачал головой. Он довольно быстро начал приходить в себя, несмотря на синяки и багровые кровоподтёки, густо расплывшиеся на лице, распухший нос, и губы. Медленно, осторожно прислушиваясь к ощущениям, присел. Болезненно морщась, налил стакан и жадно выпил, словно это была вода, а не крепкий алкоголь.

— Слушай, у тебя тоже есть права. Презумпция невиновности, в конце концов.

Франко слабо рассмеялся.

— Наивный. У меня нет прав. Никаких. В глазах Рэндольфа я никто, ноль.

— Ты знаешь этих Сартарелли? — спросил я.

— Знаю. Марк Сартарелли был бухгалтером, работал на Карло, — глухо объяснил он.

Я нахмурился, подошёл ближе, вглядываясь в его лицо.

— И ты знаешь, кто их убрал?

— Стэн! Я не знаю! — гневно воскликнул он. — Но это не я! Понятно? Если бы Карло мне приказал, я мог убрать Сартарелли. Но не стал бы насиловать его жену, убивать детей. Убирайся к чёрту! Твою мать!

Когда я возвращался домой, все время размышлял о нашем разговоре. Почему я испытывал к Антонелли жалость? Потому что он оказался обаятельным голубоглазым итальянцем? А если на его месте был бы безжалостный чеченец Рахмет с ухмылкой убийцы? Я бы пожалел его? Вряд ли. Думаю, лишь испытывал бы удовлетворение, наблюдая за его избиением. А что если мой друг-гангстер врал? Недаром ведь его называли "Хитрый лис". Хитрый. Он вполне мог хладнокровно по заказу своего Дона вырезать всю семью Сартарелли, несчастного "чёрного" бухгалтера. Поиздеваться над его женой, детьми. Чтобы его остановило? Он не убил пьяную дамочку? Но он мог лишь разыграть представление передо мной. Упал на пол, но даже не снял кольт с предохранителя. Он отдал ключ от ячейки, где может лежать компромат на компанию Джонса. Но не сказал, где находится сам банк. Мог отдать первый-попавшийся ключ и я никогда не найду этих материалов. Он хотел приставить ко мне своих людей. Якобы для защиты. А может просто боялся, что я что-то раскопаю на него или на его Дона? Я вновь ощутил себя совершенно потерянным в этом чуждом для меня мире, где я никому не мог доверять.

Вернуться к содержанию

Глава 13. Встреча с детективом

— Ну, что трясёшься от страха? — подмигнул мне Сэм.

— Нет. Уже нет, — честно ответил я.

В тот день, когда я показал Сэму первую статью о моих мучениях в Синг-синг, мне реально было страшно. Я ощущал себя первокурсником, который пришёл на экзамен к строгому профессору. Оказалось дьявольски трудно печатать на машинке. Я перепортил кучу бумаги, прежде чем понял, что надо делать это без единой ошибки — иначе весь лист уходил в корзину. И не тянуться к тому месту, где должна быть клавиша бэкспейс — стереть символ. Кроме того, я должен был уложиться ровно в то количество знаков, которое отведено под статью. Не больше, не меньше. Ни на один символ. В редакции, конечно, имелись машинистки, которые могли перепечатать мой текст. Но я — дитя 21-го века, уже не мог так долго писать столько авторучкой.

И чего я никак не мог понять, как мой мозг преобразовывал русский текст в английский? И вообще, на каком языке я думал? На родном русском или всё-таки на английском? Яркая картинка в голове о моих страданиях на электрическом стуле, когда с ужасом ждал, как палач опустит рычаг, тускнела, бледнела, теряла краски, когда переходила в корявые буквы, вдавленные в желтоватую бумагу.

Но всё прошло благополучно. Моя статья на первой полосе вызвала, если не эффект разорвавшейся бомбы — мать твою, какой затёртый штамп, то во всяком случае подняла тираж газеты процентов на двадцать. Так сказал Сэм. Со своей обычной кривой ухмылкой, но в его глазах я заметил удовлетворение, радость от того, что он не ошибся во мне.

А теперь мы стояли с главредом "Пронырой" Сэмом на каменном балконе, нависавшим над пресс-центром или типографией, которая располагалась в подвале здания редакции. С грохотом курьерского поезда работали массивные офсетные машины. Они казались такими древними, словно я попал не в 50-е годы прошлого века, а в эпоху Гуттенберга. Яркий отсвет плясал на ритмично двигающихся стальных шатунах. Наборщики в синих комбинезонах и замызганных рубашках с засученными рукавами деловито трудились рядом, крутили рычаги. А по транспортёру текла река из только что отпечатанных номеров. И в воздухе разливался тяжёлый, но такой пьянящий запах сногсшибательных сенсаций — густо замешанная смесь типографской краски, машинного масла и свинца.

Шокирующие подробности моей казни всколыхнули общественность. Даже зашла речь о нарушении восьмой поправки к священному своду правил жизни любого американца — конституции, где говорилось о запрете на необычные и жестокие наказания. Разумеется, я понимал, что ничем эти дебаты не кончатся. Как "поджаривали" преступников на электрическом стуле, так и будут это делать. Но эти разговоры добавляли мне очки, по крайней мере, моя популярность не убывала. И я мог надеяться, что меня не забудут завтра или послезавтра. Но через пару недель интерес точно начнёт падать. И я вновь мысленно возвращался к сенсационному компромату, который собирал Стэнли на компанию Джонса. Но попытки встретиться с детективом Раймондом Кларком, который мог что-то знать об этом, ничем не заканчивались. Он постоянно находил предлог отказаться от встречи. Но сегодня почему-то позвонил и сам предложил прийти к нему домой. Это застало меня врасплох — у меня были отличные планы на вечер. Хотел пойти в Лиз в ночной клуб, послушать Билли Холидей. А вместо этого нужно было тащиться в Бронкс, где жил Кларк.