Туман

Пепел в глазах Алрекеры полыхнул холодом. Но Ледяная Ведьма промолчала на высказанное столь явно предложение. Пройдя к выходу, она оперлась о закрытую дверь и ответила, поглаживая дубовые доски:

— Я тебя услышала, голос чужих торговых домов... Наверное, ты рассказал мне не все... Наверное, отдав мне замок и земли мечтаешь получить под свое покровительство всех купцов Ариса... Я подумаю над твоим предложением и дам ответ завтра утром. По-крайней мере, я решу, стоит ли мне и ватаге подниматься на борт твоей шхуны. И стоит ли ходить в набеги под командованием абордажников.

— Я буду ждать. Завтра — это всего лишь завтра, одна короткая ночь... И ты прекрасно помнишь, что кроме своего клана всегда можешь попросить помощи у меня. Я готов поддержать тебя и словом, и делом в любой ситуации. Наверное, поэтому ты и не ударишь меня в спину.

Толкнув тяжелую дверь, Алрекера лишь горько усмехнулась в ответ:

— Любви нет, смешной чужеземец, не способный даже как следует ударить мечом... И боги не слышат наших молитв и криков боли. Я убедилась в этом, когда меня рвали на куски в долгие зимние ночи...

— Я знаю. Но поверь, у меня тоже свое личное кладбище, хотя я и не украшаю свои одежды кожей врагов. И я произнес слово, которое стоит больше, чем вся похвальба ярла... Мой адмирал. Твои земли и замок. И моя поддержка в любом случае, даже если ты решишь остаться в одиночестве среди каменных стен.

— Ледяная Ведьма услышала тебя, Фамп. Ответ на первый вопрос ты получишь утром, когда солнце разгонит утренний туман. Об остальном мы поговорим позже...

— Прекрасный корабль, как и обещал. Двадцать лет, а гнили как не бывало!

Перегнувшись через фальшборт, Карл посмотрел сверху вниз на Фампа-Винодела, сорвавшего голос в попытках расписать в красках стоявшую на приколе шхуну. С палубы купец внизу казался пришлепнутой кляксой на камнях, толстой и неповоротливой.

— Я проверил трюм, половину шпангоутов под замену, если захочу поднять клячу в небо.

— Какая замена! — заорал обиженный купец, про себя недобрым словом поминая дотошного абордажника. — Ну, палку-другую подлатать и хватит! Я за этот корабль кучу денег отдал!

— Похоже, тебя обманули... Хотя, можешь потребовать золото назад.

— Назад? Те, кто продали корабль, как раз кувыркнулись с облаков с твоей помощью. Шхуну оставили здесь для мелкого ремонта, а сами полетели за мной. И теперь я вернулся на острова, а кто-то кормит червей... Так что, устроит тебя посудина, или так и станешь на берегу ворон считать?

Спустившись по сходням вниз, Карл покосился на седовласую женщину, тенью сопровождавшую его все это время. Потом поскреб жесткую щетину на подбородке и подвел итог осмотру 'дареного коня':

— Добудешь для меня четыре 'громыхателя' и считаем, что обещание сдержал. Можно даже не такие огромные, что мы захватили с тобой в придачу.

— Два. Ярл может выдать два.

— Два больших или четыре маленьких. Меня устроят маленькие.

— Это будет трудно, Карл.

— Но возможно, я в тебя верю... Пирату для захвата купцов не нужно крушить борта. Мне хватит злых маленьких кусочков железа, которыми легко вымести палубу от чужих солдат. А с этой дрянью крохотули вполне справятся... Под 'громыхатели' все равно придется укреплять позиции в носу и на корме, а так же прорубать дыры в фальшборте. Заодно и в трюмах починимся.

Важно задрав палец вверх, купец загудел, раздуваясь подобно болотной жабе:

— Вот! Я дурного не посоветую! Корабль для тебя и команда, все как...

— У нас неделя на то, чтобы перетянуть такелаж и подготовиться к встрече с рейдером. Арбалеты и хорошие стрелки в команде. 'Громыхатели' и толика удачи... А потом, как закончим с делами и придут первые зимние шторма, встанем на ремонт. Как раз к весеннему солнцу успеем. Потому что один поход шхуна выдержит. А вот в набег на ней идти — это самоубийство.

— Я и говорю, как и обе... Какой ремонт?!

— Качественный. И за твой счет, толстяк. Я видел вон в тех сараях полно отличной древесины. Видимо, как раз запасы ребят, которых мы вместе угрохали. Вряд ли им она понадобится на том свете.

— Но с какой стати я должен платить за это?! Вот корабль, который ты хотел! И золото выплачено все, до последней монеты! Имей совесть, душегуб!

К Толла-Ка, стоявшему рядом с высокой мачтой, подошел один из ватажников Ледяной Ведьмы. Отчаянные головорезы по достоинству оценили мощь бывшего гладиатора и теперь пытались понять, готовы ли принять его командиром абордажной команды или проще удавить ночью по-тихому...

— Что там капитан про рейдер говорил?

— Капитан перед тем, как удрать от плахи, внимательно слушал и запоминал. Выходит, что у нас есть место и время, куда заявится разведчик. Если постараться, его получится подловить. А это — минус один корабль у Барба и отличная проверка для вас. Я слабо разбираюсь в парусных лоханках, но отлично понимаю, чего стоит добрая схватка на чужой палубе. Думаю, у нас будет возможность проверить друг друга в деле.

— В команде меньше тридцати бойцов. А на рейдер грузят под сотню и больше. Нас просто телами задавят.

— Тридцать вас. Еще с полсотни инговарров даст Таир для потасовки. Ну и проклятые железяки, способные снести все живое на целом острове.

'Сыроед' недоверчиво переспросил:

— Ты видел 'громыхатели' в деле?

— Я дважды выжил, когда меня с капитаном пытались угробить из этих штук. Так что — не только твоей седовласке боги отмеряли удачи. Нас так же не обделили...

Через час Фамп устал драть глотку и согласился с основными требованиями будущего капитана шхуны. Вытирая взмокшее лицо, купец уточнил:

— Значит, у нас два дня на подготовку к выходу. Ты с кораблем возишься, твоя помощница с командой. Ну и великан отбирает самых душегубов из всех, кого нам дадут... Карту смотрел, где рейдер ловить?

— Смотрел. И склады, на которые ты пальцем тыкал, тоже смотрел. Рядом все.

— Вот и хорошо. Ярл отправит с нами мастера, который отберет нужные 'громыхатели' и поможет с установкой.

— Мастера во время хватки не прибьют ненароком? — засомневался Карл, растирая замерзшие руки.

— А он с какой стати в потасовку полезет? Его дело тебе оружие выдать и убедиться, что не сломаете. Ну и обратно за ним зайдете уже после драки. Может, что в трюмы добьют, чтобы впустую обратно шхуну не гнать... Главное — ты там покажи себя, как следует. Если себя отлично зарекомендуешь, точно в набег самостоятельным капитаном пойдешь. И процент с добычи будет большой, а не крошки, как обычно ватагам выплачивают.

— За меня не волнуйся, я купцов щипал, еще когда первое свое прозвище не заработал... Ладно, пойдем горячим грогом согреемся. Да и начну я госпожу Алрекеру учить, с какой стороны какой канат дергать. Моряков в команде у меня раз-два и обчелся, а в будущей схватке лучше не мечами махать, а правильно ветер поймать и на выстрел борт выставить вовремя...

Обсыпанный снегом баркас опустился в узкий колодец двора подобно последнему хрустящему листу, промороженному до ломкого звона. Аккуратно перебравшись через невысокий борт, Ягер быстро увязал швартовы, смахнул наметенную белую крупу с пустого ящика рядом и устало присел: ноги после долгого полета не держали. Если бы не отчаянное желание добраться домой и милость Богов Проливов — юноша бы остался где-нибудь на болотах, рухнув с затянутых облаками небес. Полет выдался жутким: бесконечные порывы холодного ветра, налетающая временами пурга и холод, грызущий тело под драной медвежьей шкурой.

Неожиданно сильный удар распахнул хлипкую калитку, и во двор ввалились солдаты. Когда редкая цепь обступила баркас, тут же из-за спин высунулся лист-сержант, брезгливо стряхивая налипшие на бороду крошки пирога:

— Кто такой? Почему летаешь без разрешения?

— Живу я здесь, — мрачно разглядывая незванных гостей отозвался Ягер. — С Холодных Заимок вернулся.

— В такую-то погоду?

— Дома жрать нечего, пришлось лететь. Надеялся с охотниками сторговаться, хоть что-то домой привезти. Да только обобрали там, еле успел удрать с остатками товара.

— Показывай. Товар показывай, лодку свою показывай...

Кривя недовольно губы, командир патруля поворошил рукой мятую жестяную посуду, вываленную из мешка. Затем сунул нос в крохотный пристрой на носу и потыкал ногой уложенный у борта парус. Затем требовательно протянул ладонь вперед и уставился немигающим взглядом на почти пустой кошель на поясе юноши.

— Господин хороший, так у меня там всего четыре медяка! На хлеб хотел потратить, все что осталось!

— Хватит орать, дурнина! Так я тебе и поверил, что с пустыми карманами в город вернулся. Просто лень мне тебя в допросную тащить и выпытывать, где все остальное... Посуду завтра на рынке продашь, на хлеб и кусок сыра заработаешь... Давай, не зли меня.

Посмотрев на потертые медяки, упавшие на ладонь, лист-сержант сунул монеты ближайшему осклабившемуся солдату и погрозил пальцем Ягеру:

— Будем считать, что это не я тебя заметил, когда ты без разрешения мотался из Хапрана. Будем считать, что один молодой идиот ходил в разведку для нас и вернулся с ценными сведениями... Значит, завтра к обеду в ратушу. Я рапорт составлю, попробуй только проспать или куда-нибудь подеваться... Расскажешь все: что видел, кто на Заимках сейчас. Можешь на жизнь пожаловаться, глядишь, чернильные души на твоих обидчиков записку разрисуют, на торгах потом штраф стрясут... Главное — не вздумай куда лодку свою девать. На твой двор записана одна душа для работ по ремонту городских стен. Будешь каждый день за щебнем в каменоломни летать. Заодно и грош-другой перепадет из казны. Понял, доходяга?

— Понял, — понурился юноша, стараясь не поднимать горевшие ненавистью глаза.

— Вот и хорошо. А то как защищать вас от 'сыроедов' — так нам первыми под чужие стрелы лезть. А как о городе и жителях позаботиться — ни одного голодранца работать не заставишь... Запомни, в полдень у ратуши перекличка. Кто больным сказался или еще что удумал — десять грошей штраф сразу же. Второй раз не отозвался или в бега пошел — с семьи золотой потребуют. Есть у тебя золотой? То-то же...

Дождавшись, когда незванные гости наконец-то уберутся со двора, Ягер прикрыл калитку и пошел домой. На пороге встречала мать, укутанная в испрещенную заплатами накидку.

— Я молилась за тебя, сынок, — прошептала женщина и уткнулась в грудь старшего сына, так нежданно выросшего и превратившегося в единственного кормильца. — И боялась, что так и не увижу...

Наскоро перекусив, Ягер помог уложить взбудораженных возвращением сестер и крохотного брата, затем снова подсел к столу, убедившись, что за дверью во дворе никто не подслушивает.

— Хватило оставленных денег?

— Так с лихвой, с лихвой! — всплеснула руками мать. — Я же не меняла все сразу, только два золотых через товарку свою на рынке и потратила. Остальное на две части разложила и прибрала. Круп чуть взяла, масла, мяса. И все — якобы в долг, чтобы деньгами народ не смущать. Ну и по мелочи там разного... И трав чуть прикупила, чтобы отвары делать. А то ведь морозы пошли, беда просто... Ну и угля мелкого мне сосед уступил, так что до весны легко протянем... Ты-то как? Хоть с прибытком вернулся? Видела я, как солдаты мешок потрошили...

— Пусть, это лишь для чужих глаз. Хотя — посуда справная, хоть и мятая, да чуток поцарапана. Можно самим пользоваться... Купец, которого отвез, честь по чести расплатился. Пушниной оделил и золото выплатил. С собой я всего пять монет взял, остальное в отцовской кубышке за городом спрятал. Ну и пушнину на хутор отвез, на мед и припасы выменял. Когда от них на торги караван пойдет, привезут...

— И то хорошо, что нам зря квартал достатком смущать. Времена-то лихие, запросто или сами попытаются в карман лапу запустить, или солдат наведут. Уже какой день подряд по округе патрули рыщут, дома обшаривают. Да понаехало еще куча народу, все приличные углы заняли, боятся зимой в деревнях сидеть. Все ждут, когда северяне в гости пожалуют.

Отпив обжигающе горячий чай, Ягер спросил:

— Что делать будем? Денег у нас теперь достаточно, чтобы на юг перебраться. Может, не сейчас, а по самой ранней весне. Но 'сыроеды' в самом деле в набег собираются. И хоть говорят, что вольные капитаны им живыми нужны, но война может любым боком повернуться. Не успеем охнуть, как прибьют или в рабство отправят.

— А куда ехать-то, сынок? — вздохнула женщина, подслеповато разглядывая мотающийся под сквозняком огонек свечи. — Лодку новую брать — так спросят, откуда деньги на нее взял. И бумаги нужны с разрешением, если извозом заниматься. Сам знаешь, в центральных районах с полетами куда-как строже. Это у нас граница, вольницу пока не запретили. А там — всем подай, поклонись. Если не так глянул или кому дорогу перешел — вмиг голову с плеч. Или в кандалы — на работу в каменоломни... А тут хоть какая-то родня еще осталась. Да и сестру мою вспомни. Или приятелей отца, у кого ты на хуторах пушнину сторговал... Может, останемся?

Помолчав, юноша устало пробормотал, с трудом борясь со сном:

— Ладно, попозже обсудим еще раз. Слишком опасно нам здесь оставаться. Может, кого из старых знакомых попросим слово на югах замолвить. А пока я ложиться буду. Надо завтра в ратуше отметиться и выяснить, что там еще напридумывали. Камни возить — баркаса на неделю хватит максимум. И так еле в небеса поднимается. Останемся без лодки — совсем тоскливо станет...

Аккуратно накрыв шкурой заснувшего сына, мать прибрала на столе и притушила свечу. Пусть впереди ждала неизвестность, но сейчас вся семья была в сборе. И можно было ложиться самой, не вздрагивая от каждого шороха на улице. И не проливать слезы, мучаясь от неизвестности: вернется ли Ягер домой или сгинет в обрушившихся на город снежных штормах...

— За участие в походе — половина срока снимается! Половина! А если кто кровь пролил или поувечился — то лечение за счет выделенной добычи. Так что — прямая выгода склады не спалить, а целыми захватить.

— Про склады слышали, лучше скажи, сколько с товаров нам достанется?

В городских каменоломнях творилось невиданное. На утоптанном снегу перед бараками вещал глашатай в ярких цветах королевских пехотинцев: золотые кляксы на буро-коричневом камзоле. Взобравшись на широкую телегу, молодой парень изредка прикладывался к фляге с горячим отваром и отвечал на вопросы кандальников, плотной толпой обступивших его вокруг. Вооруженная до зубов охрана маячила в отдалении, стараясь лишний раз не попадаться на глаза заключенным. Вполне может статься, что еще к вечеру большая часть бывших душегубов превратится в отчаянных абордажников и опору трона.

— Приказ по вашему отряду гласит: четверть во благо короны, четверть городу. Оставшаяся половина — вам! Мало того, первая четверть будет потрачена на выплату за амуницию. За оружие. За провиант для похода и после него. Слышали? Половина — вам. И добычу скупают армейские оценщики. Поэтому и посчитают честно, и выплатят все до последнего медяка.