Четыре семьи гуляют по острову, гуляют, и надеются, что они победят, доживут до победы, и смогут жить так, как захотят. Они не знают того, что то, что они сечас делают это чистейшей воды магия. Магия Высшей степени посвящения, которой подвластно все. Секрет этой магии очень прост — поверить в тех кто рядом, в себя — те, кто достигают этого не на словах, а на деле могут абсолютно все. И они могут абсолютно все — те, кто гуляет вокруг базы — четыре мужчины, и четыре женщины. Только они этого еще не знают, да и вряд ли узнают когда-нибудь. Потому что им наплевать на это знание, и оно им не нужно, потому что рядом есть те, кого они искали всю жизнь, а это гораздо важнее тайн мироздания.
* Если читатель ждет в этой главе красочного описания интимной сцены с участием Лотара и Светланы, то ждет он напрасно. Не будет такой сцены ни в этой главе, ни в последующих — совсем не обязательно выставлять напоказ то, что и так ясно, да и подглядывать как-то невежливо и неуважительно, а смысловой нагрузки данная сцена все равно нести не будет. Какое нам дело до подробностей чужой личной жизни? Может быть у Лотара и Светланы право на тайну личной жизни? Ведь и так ясно, что речь идет о любви, а не о очередной пиар акции, какой-нибудь безголосой певички, которой и осталось, что жить за счет скандалов вокруг ее имени. Наши герои живут по другим правилам — известность и заметность им совершенно не нужна. Скрытность — вот основное правило действий подводников и летчиков. Именно этим они и отличаются от актеров, которые привыкли к узнаваемости и славе. Да, можно атаковать врага изящно и красиво на виду у всех, так сказать при полном параде, но только такие атаки как правило заканчиваются такой же красивой гибелью атакующего. Конечно он останется героем, и попадет во всякие там скрижали, но вот только поставленную задачу он не выполнит. Актер может в случае провала отрепетировать неудавшиеся моменты и попробовать заново, те кто воюют на войне такой возможности не имеют, ибо у них как правило всего одна попытка, и играют они по правилам "быстрый или мертвый", "в живых останется только один". Актеры играют с публикой, а люди в военной форме со смертью — как говориться, почувствуйте разницу.
Конечно, недовольный читатель может захлопнуть книгу и сказать, что мало секса и читать он дальше не будет — это его право. Только вот хочется задать читателю вопрос: часто ли наш уважаемый читатель занимался сексом в переполненном троллейбусе или автобусе? Занимался ли он этим на центральной площади города средь бела дня? Много ли он видел людей, которые занимаются этим прилюдно, на глазах у всех? Если Вам читатель хочется читать про секс — покупайте специализированную литературу.
ГлаваN40 Август 1919 года. Черный на черном.
Согнанная в район Мемеля рабочая сила в лихорадочном темпе строила новую дополнительную ветку железной дороги. Собирались ангары, бараки, расчищались места под склады и палаточные городки. Вскоре стали прибывать и войска. Правда график их прибытия был не совсем упорядоченный. По слухам несколько раз эшелоны слетали под откос. Но генералам нет дела до слухов, для этого есть охранение — отряды на мотодрезинах проверяющие сохранность полотна железной дороги. И действительно, стоило приложить усилия и выждать тяжелый традиционно полный неразберихи период, как все наладилось и нормализовалось — контингент прибывал вовремя, строительство велось в соответствии с графиком.
Наконец прибыла и эскадра, вместе с многочисленными судами для перевозки десанта, а также вооружением и боеприпасами. Процесс подготовки стал вступать в завершающую фазу. Час за часом близился момент, когда будет пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата силы вторжения. Единственным проколом в подготовке сил вторжения стала гибель авианосца "Аргус" на минах выставленных русскими кораблями или подводными лодками. Во время нахождения эскадры в Мемеле "Аргус" вышел в море под прикрытием противолодочных сил для тренировки пилотов авиагруппы — предполагалось, что его самолеты нанесут удар по русским кораблям на рассвете, или вечером на зыбкой границе светового дня и ночной тьмы — чтобы снизить потери среди летчиков. Первый же учебный выход стал последним для авианосца.
Что, до экипажа "Валькирии-2", то атака в сумерках хорошо освещенного британского авианосца, стала первым успешным боевым вылетом на самолете нового типа. Разглядеть с кораблей эскорта ее бомбардировщик выкрашенный в черный цвет никто не успел, что до авианосца — то с него никто не спасся, и свидетелей появление на Балтике новой угрозы, наносящей удар торпедой с воздуха не было.
* * *
Что, до Лотара, и некоторых его офицеров, то они чуть с ума не сошли в ожидании возвращения черного самолета на базу. Они открыли для себя ситуацию с другой стороны. Одно дело уходить самим, и оставлять на берегу тех, кто тебя ждет, другое дело ждать самим. И ведь не запретишь этим сумашедшим девчонкам! Все таки это неправильная война. И техника у нас неправильная. Осененный этой мыслью Лотар несколько дней не мог найти себе покоя. Да, точно! Сейчас конечно не время, но должен быть способ соединить подводную лодку и самолет. Может не сразу, вначале самолет, возимый на подводной лодке, или наоборот, впрочем наоборот наверное не получится, а в перспективе сделать подводный самолет, или подводную лодку-самолет. Только увы такое за год или даже за два не создать. Но наверное можно. И Берту можно озадачить уже сейчас. Если она не хочет, чтобы он сошел с ума в ожидании прилета Светланы, то она наверняка озадачит конструкторов, и те смогут скрестить две несовместимые вещи. Потому, что такое положение вещей просто невыносимо — сидеть и ожидать когда она вернется! Вот вернется, он все ей выскажет! Ну, наверное не сейчас, а потом.
* * *
— Слышь дядя, тебя, что штыком в мягкое место подгонять? — произнес паренек лет двенадцати, с винтовкой за плечом, наблюдая, как согнанные на работу члены какого-то эстетического общества делают вид, что роют окопы.
— Я бы таких наручниками к пулемету приковывал, — вторил ему его напарник, судя по внешнему виду страше собеседника на год.
— Мальчики, — произнес один из копавших, судя по виду — один из тех, кто принадлежал к какому-то новомодному течению, каких-то "— систов" — копать землю должны те, кого этому учили — землекопы, каждый должен заниматься тем, для чего предназначен, вот я например, просвящаю непросвещенное...
— Слышь! Просветитель! Будешь тут лясы точить, вместо окопов могилу себе выроешь! — оборвал младший мальчишка, — не сегодня завтра тут ляхи в атаку пойдут, а то вас взрослых придурков проку никакого — ни окопы рыть не умеете, ни раны перевязывать, ни патроны подносить! Серега, а может этих землекопов в расход, да сами выроем траншею? Мы вдвоем быстрее управимся чем эти двадцать чокнутых!
— Куда в расход! Мы завтра этих придурков будим военному делу обучать! Или забыл, что нам комроты сказал? То, что Родине нужны герои, а в ней народилось куча дураков ничего не меняет! Будет перевоспитывать этих шутов! Превращать в настоящих мужчин! А то вишь, стихи они там сочиняют! Стихи и я умею сочинять1 Только пользы от этого никакой! Нам бы бетона сейчас, и рельсов побольше — глядишь бы какую-нибудь огневую точку соорудили! Помнишь прапорщик Леонид Каннегисер нам схему чертил?
— Он бы Вас чему полезному научил, этот Леонид, такой поэт пропал! — проворчал один из землекопов.
— А вот мы дяди завтра Вас и научим полезному! А сейчас шустрее лопатами работайте! Берите больше, кидайте дальше, отдыхайте пока летит!
Германия Из детских сочинений:
"Ворвались какие-то страшные люди, совсем не похожие на людей, вооруженные чем попало, схватили папу и увели, кинув нам только, что до 8-ми часов он будет повешен".
"Я очень испугался, когда пришли французы, начали грабить и взяли моего дедушку, привязали его к столбу и начали мучить, ногти вынимать, пальцы рвать, руки выдергивать, ноги выдергивать, брови рвать, глаза колоть, и мне было очень жаль, очень, я не мог смотреть".
"Отец перед смертью попросил передать кольцо и часы жене, но получил насмешки, тогда отец ударил по лицу француза, грянул выстрел и он упал, тяжело раненный, тут его добили прикладами... Два мои старшие брата тоже погибли от француза".
"Стали обыскивать, отца стащили с кровати, стали его ругать, оскорблять, стали забирать себе кресты... отец сказал: я грабителям не даю и ворам тоже не даю. Один красноармеец выхватил наган и смертельно его ранил. Мать прибежала из кухни и накинулась на них. Они ударили ее шашкой и убили наповал. Моя маленькая сестра вскочила и побежала к нам навстречу. Мы пустились бежать в дом. Прибегаем... все раскидано, а их уж нет. Похоронили мы их со слезами, и стали думать, как нам жить".
"Явился к нам француз, который нам предлагал конфет и угрожал только, чтоб мы ему сказали, где наш отец, но мы хорошо знали, что они его хотят убить, и молчали".
"Отец скрылся в поле. Я остался один с лошадьми в поле, чтобы снабжать отца пищей; меня притесняют, не позволяют возить много пищи в поле и всячески стараются выпытать, где отец, а я молился Богу, чтобы Он сохранил моего отца и меня от соблазнов, которые мне эти разбойники предлагали".
ГлаваN41 Лето-осень 1919 года. Das Motorrad unter dem Fenster in den sonntag Morgen
(Мотоцикл под окном в воскресное утро)
Огромный зал в багряно-золотом убранстве, орлы и свастики, окна до потолка, смутно знакомые лица в раззолоченных наградами и эполетами мундирах и как всегда на самом интересном месте сон прервался посторонними шумами. Ефрейтор открыл глаза. С улицы через открытое окно доносился шум мотоциклетного мотора и ненавистная английская речь. Они уже здесь, значит пора. Мундир, кираса, амуниция, стальной шлем, парабеллум, гранаты. Ну и что там на улице... а под окном несколько "Томми" возились с мотоциклом, причем с чужим мотоциклом. Это был мотоцикл Михеля Эйзеля, сына зеленщика, а живым Михель своего железного коня не отдал бы никогда и никому. "Мотоцикл под окном в воскресное утро" помимо воли всплыло в мозгу художника название будущей картины. Ребристое тело гранаты щелкнув соединилось с рукояткой, зашипел запал, 123, 124 — зашептали губы. Он хищно подкрался к окну, кошачьим движением швырнул наружу Kugelhandgranate 15 и бросился животом на пол под подоконник. За окном блеснуло,с потолка посыпался мусор.перед окном взлетел дым, какие-то клочья, и взвилось мотоциклетное колесо, весело сверкая на солнце многочисленными спицами. и плавно полетела вниз.
Вначале он думал, что Германия закончилась. Но потом он прочел: "Мы не смогли защитить Отечество от оккупации врагом. Все героические усилия офицеров и солдат не были оценены нашим государством и оно погибло. Мы должны выполнить свой долг перед Германией с твердой уверенностью и верой в ее возрождение. Нас могут осмеять и оклеветать современники. Нас могут забыть и презирать потомки. Но все воины в Германии должны преодолеть все препятствия и бороться за возрождение нашей великой Родины. Чтобы она могла жить вечно!" , тогда он понял, что Германия еще существует, и пошел искать таких же как сам. Нашел он их быстро — по армейским шинелям и гимнастеркам. Теперь правда было отличие — они были не одни, с ними были и люди в черных рубашках с повязками на которых были вышиты три сплетенных вместе кольца. Этот же символ стоял и на воззвании. Он знал его. И знал ту, кто это воззвание составила. Не лично, ибо он был нее круга. Но это для Адольфа Шилькгрубера не имело значения. Война продолжается. И его идея написать книгу о борьбе пока несвоевременна, ибо борьба о которой он мечтал, борьба, которая должна вернуть Германии ее величие началась. Все вернется на круги своя и каждый получит по заслугам. И тот вагон в Компьенском лесу, снова извлекут на свет божий, только условия будут диктовать другие. И даже если их забудут и будут презирать, все равно найдутся те, кто продолжит борьбу до конца. Однажды, при Наполеоне Германия уже стояла на пороге гибели. Спасло ее только унижение русского царя. Нынешний враг оказался хитрее, столкнув Германию и Россию лбами — и это столкновение стало причиной гибели трех империй — еще и Австро-Венгрии. Впрочем о последней Адольф не жалел. А вот если бы Россия тоже восстала из пепла, и в союзе с Германией устроила этим лягушатникам новый Седан! Впрочем мечтать не время, ибо впереди бой.
Эти "чернорубашечники" абсолютно не умели воевать, и гибли в бою очень глупо — к такому выводу пришел Адольф в первом же бою. Но их фанатизм и стремление уничтожить оккупантов любой ценой заражал ветеранов германской армии, заставляя драться яростно и не взирая на потери. Потери эти были не оправданны, но с другой стороны именно эта ярость и приносила свои плоды — противник стал бояться. Бояться этих людей в черном, самоубийственно бегущих под пули, ибо знал, что если они пройдут сквозь огонь, то пощады не будет никому. И они проходили. Все чаще и чаще. Когда наступил этот психологический перелом никто не заметил. Не заметили и того, что крупповцы и все кто себя к ним причислял быстро учились. Их атаки становились все более умелыми, но оставались все такими же яростными. Более того, они привнесли кое-что новое в эту войну, точнее не они, а их коллеги оставшиеся работать у станков. Пистолеты-пулеметы "Бергман" оснащенные глушителями стали настоящим бичом божьим для оккупационных войск. Особенно в уличных боях и ночных рейдах.
Постепенно в их добровольческом отряде он стал лидером. Сам Адольф считал, что главная заслуга в этом принадлежит Матери Германской Нации — Берте Круп, ибо ее речи и воззвания он понимал с полуслова, а ораторские таланты, которые в нем открылись привлекали в его отряд все новых и новых сторонников из числа тех, кто еще не поднялся на борьбу с оккупантами.
В замке Нойшванштайн был батальонный склад Черного Рейхсвера и Маленький Адди проверил в пригороде Мюнхена свою идею по использованию "Блуждающих пулеметных гнезд". Проблема была только одна, баварские гвардейцы, составлявшие костяк Мюнхенского Вервольфа, предпочитали воевать только в полной форме (хорошо хоть полевой), что впрочем давало хороший пропагандистский эффект. Видя подтянутых гвардейцев ведущих бой, даже самые инфантильные ветераны вливались в ряды Крупп-Верфольфа. В свою очередь, пулеметные засады очень нервировали оккупантов и приносили им ощутимый урон. Тактика была простая... По ленте в упор с двух пулеметов, гранаты от пехотного прикрытия и смена позиций. Ефрейтор Адди за два месяца боев вырос из командира группы до командира летучего полка Крупп-Верфольфа. Но в каждую редкую минуту отдыха, он старался рисовать. Адольф всегда мечтал быть художником или архитектором, но война нарушила его планы.
