Так политкорректные поляки называли выходцев с Кавказа, которых мы, неполиткорректные, именуем "черномазыми". "Черно" — это "афро", а "Маза" — это удача, фортуна.

* * *

* Пан Еждевецкий восхищался античным Архимедом, и стремился ему подражать — принимал ванны и любил строить планы на песке.

* * *

** Так поляки называли работников управления коммунального хозяйства города Москвы.

* * *

Авторы приносят извинения за многочисленные комментарии в этой главе.

ГлаваN55 Осень 1919 года."Ворошиловские стрелки" против латышских"

В графе ненависти бойцов Железной пролетарской Красногвардейской дивизии имени взятия Бастилии Парижскими Коммунарами, сразу после поляков стоял Лев Заковский, начальник контр-разведки Повстанческой армии Батьки Махно. Во время совещания командующих частями Объединенных Вооруженных Сил России, всем участникам были подарены именные Кольты М1911. После торжественного обеда Генералы, полковники, атаманы, комдивы и краскомы бросились опробовать новинку во дворе по бутылкам.. Климент Ефремович из тяжелого и незнакомого оружия естественно промазал, но окончательно подготовил платформу для будущих шуток его начальник тыла, кругленький маленький рыженький интендант в пенсне, по фамилии Чубчик. Чубчик выронил Кольт после первого же выстрела, взвизгнул и присел на корточки, закрыв лицо руками. Переждав когда утихнет общий хохот, Заковский подошел к интенданту и провозгласил — "Вот это настоящий ворошиловский стрелок". И после этого, по любому поводу бойцов и командиров Железной Пролетарской, все звали исключительно Ворошиловскими стрелками. Судьба у Дивизии была не легкой. Во время недолгой Гражданской войны она была вдребезги разбита Белыми, на Украине по своей бесшабашной смелости Ворошилов попытался разоружить кадровый Германский полк, в результате чего сам остался без артиллерии и теперь еще это прозвище. ..

Я вам даже не приказываю Комдив, я прошу. Вы должны продержаться двое суток, не меньше. Если Латышский Корпус собьет вас с позиций может рухнуть весь фронт. Вцепитесь зубами в землю и держитесь. Не позднее чем через два дня вам помогут. Это все. Латышский корпус, костяком которого были пресловутые Латышские стрелки в полном составе вошел в Легион и теперь он шел на Питер, соверщая невиданный до сих пор рейд такими массами пехоты. Для Ворошиловских стрелков был только один плюс... Ради мобильности у Латышей не было ни артиллерии ни станковых пулеметов, но за то ручников навалом и боевого опыта в избытке. Ворошилов держал свой штаб в поселке Яунтлатгале (бывшее Пыталово). По берегу реки Утроя были устроены пулеметный засады, тут спасибо Базе Унеча и Княгине Глебовской. Дивизии Ворошилова присали с барского плеча сотню "Максимов" и миллион патронов. Базу переформировывали в укрепрайон и лишние запаса рассылали по растущим войскам. Пулеметы доставил сам комендант Базы капитан Михаил Орданович лично и довел Штаб Ворошилова до белого каления оформлением всевозможных накладных, актов и расписок. Правда когда Капитан присоветовал пулеметные засады и помог наладить телефонную связь межу артиллеристами и кррректировщиками и наконец отстегнул с барского плеча пять пудов динамита для мостов, Клим к нему подобрел. И тут еще новость... капитан Орданович предложил свою помощь в завтрашнем бою. Ворошилов поблагодарил но отказался.

— Капитан — сказал он, я вам очень благодарен но ваши десять теплушек и рота охраны, мало изменят ситуацию. Так что спасибо и прощайте —

— А кто вам сказал господин Комдив что у меня только рота. У меня вобщето еще и бронепоезд есть, "Малахит" называется — Немой сцене происходящей несколько минут, позавидовал бы сам Гоголь Николай Васильевич.

Бой как и положено приличномой битве начался на рассвете. Два батальона латышей на лодках переправились через речку и имитировав попытку закрепиться на плацдарме ударили с тыла по мосту, еще один батальон ударил по тет-де-пону. Мост достался легионерам без единого выстрела, но радовались они не долго. Как только ударная колонна втянулась на мост, раздался взрыв и по всему берегу ударили ружейные залпу, уничтожая прорвавшихся врагов. Река Утроя не была серьезным препятствием для опытных солдат, ширина 5-10 саженей, глубина 4-6 футов. Волны вражеской пехоты, на подручных средствах и просто в плавь хлынули на наш берег и тут заговорили пулеметы, много пулеметов. К вечеру атаки прекратились, а Ворошилов еще не использовал резервы. Потери дивизии были около тысячи убитых и две тысячи раненых. Латыши потеряли только убитыми больше трех тысяч. Особенно большие потери дивизия понесла во время штыковых атак латышских стрелков, волна за волной выходили они из воды и бросались в жестокую атаку, положение спасли только пулеметы. Латышам не удалось захватить плацдарм, но в строю осталось две тысячи штыков и тысяча сабель, не считая артиллерии и бронепоезда Капитана Ордановича. У латышей осталось еще минимум шесть тысяч человек. Еще не победа, но соотношение лучше чем утром сегодняшнего дня. Ночью вернулась разведка из состава экипажа бронепоезда. Они принесли данные о дислокации войск противника и приволокли языка. Как выяснилось в 5-30 надо было ждать общей атаки. Ворошилов приказал в 5-10 нанести артиллерийский удар по разведанным целям, но в 5-00 на артпозициях началась стрельба, проводники из местных провели в тыл дивизии два батальона латышей и три батареи из четырех были захвачены. Единственная оставшаяся батарея трехдюймовок открыла огонь по латышскому штабу и накрыла его со второго залпа. 1й Железный конный полк завяз в бою за батареи, 2й конный полк ликвидировал прорыв противника в центре, но и сам полег почти полностью. Централизованное управление боем было нарушено с обоих сторон и поле боя все больше начинало напоминать хаотичную свалку, четко держались и тут вступил в дело бронепоезд капитана Ордановича.

Все выжившие после этого боя "Ворошиловские стрелки" до самого конца службы никогда не снимали красные повязки с солнцеворотом. В поезде у Ордановича оказалось несколько сот упаковок данной амуниции пощитой когдато для не состоявшейся гвардии Троцкого. И капитан посоветовал Климу одеть на всех своих солдат эти повязки, что бы не стрелять в бою по своим. И когда бронепоезд "Малахит" ворвался в самую гущу драки, артиллеристы и пулеметчики видели в кого стрелять, а в кого не стрелять. Латыши отступили от Яунтлатгале (ставшего снова Пыталовым) и ушли в глубь Латвийской территории. А "Ворошиловские стрелки" зализывали раны. Потери были огромны, но приказ был выполнен.

Из детских сочинений:

"...Поляки были в 40 верстах. Мы, младшие кадеты, были возбуждены. У многих был замысел бежать на фронт. День 22-го декабря склонялся к вечеру, когда нам объявили, что в 8 часов вечера корпус выступает из города. За полчаса до отхода был отслужен напутственный молебен. И сейчас я ярко представляю себе нашу маленькую уютную кадетскую церковь, в полумраке которой в последний раз молятся кадеты. После молебна была подана команда выстроиться в сотни, где сотенный командир сказал несколько слов... У командира, который смотрел на кадет мальчиков, стоявших с понуренными головами, блеснули на глазах слезы. Видно было... что он искренно жалел нас. Наконец мы, перекрестившись на кадетскую сотенную икону, подобравши свои сумочки, тихо стали выходить из корпуса. Это шествие... напоминало похоронную процессию. Все молчали... Часов в 9 вечера мы вышли из города... нас нагоняли обозы... всадники, извещающие... что фронт недалеко, что большевики нас могут настигнуть...бодро ступали по дороге с винтовками за плечами... среди нас были слабенькие... мы ободряли, облегчали их, помогали нести вещи. Чувствовалось сильное воодушевление".

"Особенно жалко было смотреть на малышей, среди которых попадались 8-ми и 9-ти лет... завернутые в огромные шинели, с натертыми до крови ногами, плелись за обозом... Кадеты помогали друг другу и шли, шли и шли".

"Идти было очень трудно, особенно маленьким, которые плакали и часто падали в глубокий снег, но все-таки продолжали идти вперед".

"Помещение отведенное для нас было очень маленькое, так что пришлось спать согнувшись на корточках или совсем не спать. Так проходили мы станицу за станицей, село за селом; дошли до Кущевки... Погрузившись на поезд, мы облегченно вздохнули".

"Приехали в Новороссийск, где умер наш директор и еще много кадет".

ГлаваN56 Осень 1919 года. "Санация" Пскова.

Петр Николаевич Краснов посмотрел вслед вышедшему Иосифу Виссарионовичу и в душе облегченно вздохнул. Это было кощунством, ибо человек отправлялся на верную гибель, но Петр Николаевич ничего с собой поделать не мог. Он боялся этого грузина, боялся его тигриных глаз, боялся его манеры разговаривать. Было в этом Джугашвили что-то такое, что вызывало в нем глубокий страх. И дело было не в том, что Иосиф Сталин большевик, точнее сказать бывший большевик. От Сталина веяло чем-то нечеловеческим, если бы Петр Краснов был глубоко верующим, то он наверное сказал бы, что дьявольским. Именно поэтому генерал Краснов и одобрил идею Сталина, лично с небольшой группой товарищей пробраться в занятый оккупантами Псков и убить командующего экспедиционным корпусом генерала Фоша. Он одобрил эту самоубийственную акцию с изначально нулевым результатом. Нулевым, потому что в Пскове на данный момент никого кроме оккупантов не было. Все население было уничтожено физически, и древний полуразрушенный Псков по своей сути был полевым лагерем противника. Никого и ничего постороннего на его территории быть не могло. Чужие (для оккупантов) там не ходят. А именно чужим и собирался стать Сталин и группа его боевиков. А поэтому вечная память павшим героям!

В город Псков генерал Фош и силы его экспедиционного корпуса прибыли наступая вдоль железной дороги с юго-западного направления. Генерал Краснов и части русской армии, намеревались попасть в Псков также наступая вдоль железной дороги но с северо-восточного направления. Как в центре города обложенного тройным кольцом военных патрулей интервентов очутился Сталин не знал никто.

Капитан Шпишпишковецжецкий, один из потомков великого Костюшко (во всяком случае он так считал, и стремился рассказать об этом любому собеседнику) оказался единственным из оставшихся в живых офицеров, способный внятно и более или менее четко обрисовать обстоятельства взрыва здания генерал-губернаторского особняка , под обломками которого погибли офицеры штаба во главе с прославленным французским генералом. По словам уцелевшего капитана , незадолго до проведения совещания прибыл майор интендант с группой вольнонаемных еврейских грузчиков и привез в соответствии с заявкой радиостанцию, а также дизель-генератор, и два комплекта аккумуляторов к ней. С документами у прибывших все было в порядке, все необходимые отметки о допуске имелись, были и отметки о прохождении постов оцепления с указанием времени, подписью, расшифровкой звания и фамилии дежурных офицеров. Прибывшую группу пропустили внутрь здания и она установила радиостанцию в требуемом начальником связи месте. Аварийный дизель-генератор, баки с топливом, а также запасной комплект аккумуляторов установили в подвале. Начальник связи лично проверил работоспособность оборудования, после чего поставил в командировочном предписании отметку о выполнении цели командировки, разрешающую убыть из штаба в место расположение складов интендантской службы. Вообщем все было в полном порядке. До того момента, пока на тридцать пятой минуте совещания, не прогремел страшный взрыв превративший особняк в груду обломков, а офицеров штаба в кровавую пасту. В том, что это были евреи капитан Шпишпишковецжецкий не сомневался, у них были огромные носы и огромные кепки с большими козырьками. И разговаривали они на чистом идише. Капитан даже припомнил обрывок разговора рабочих:

-Слюшай Гоги! Ти совсем тупой да? Ти зачем рация мне на ногу опустила! Дюмаешь мне не больна да? Маму твою ишак ! Переставиль, да? А теперь виходи отсюда, да?

Поиск майора интендантской службы, а также еврейских рабочих с указанными приметами результатов не дал.

Петр Николаевич Краснов, с некоторой дрожью в руках (ну боялся он этого Сталина! Что тут поделать?) прикрепил Георгия четвертой степени к гимнастерке товарища Саахова. И шагнул с следующему герою-диверсанту. Как удалось Джугашвили нагло и бесцеремонно средь бела дня заминировать штаб экспедиционного корпуса интервентов он так и не мог понять. Но факт остается фактом — оккупационные войска обезглавлены, и сейчас самое время ударить, только вот войск маловато для удара даже по дезорганизованному противнику. Эх, сейчас бы хотя бы пару полков и батарею гаубиц!

Из детских сочинений:

"Кадеты... обернувшись на оставшееся позади здание шептали: — прощай, прощай, прощай! Прощай, дорогое гнездо кадет, прощайте, зеленые горы".

"Я очень устал, сидя на одном камне, не мог встать".

"Было очень холодно, снег был глубокий, я чуть не замерз, ноги и руки окоченели, я не мог идти и упал, меня подняли незнакомые казаки и повезли на подводе".

ГлаваN57. Осень 1919 г.Швейцарские тайны.

-Совсем ох...ли эти нейтралы! Почему мы воюем, а кто-то как сыр в масле!

Гнев командира пехотной роты пана Войцеха Копезельского можно было понять. Сколько сил было затрачено на разборку полотна железной дороги, и разрушение насыпи, и на тебе! Пан полковник приказал в считанные часы все восстановить. И ради чего? Ради того, чтобы пропустить нейтральный транзитный швейцарский эшелон, следующий через территорию России во Владивосток, а оттуда в САСШ. А хорошо эти швейцарцы у себя там в Альпах устроились! Ни с кем не воюют, банков наплодили, торгуют со всем миром! А тут корми вшей в окопах и жди пока настигнет русская пуля! Черт! Нужно было не всех в этом Пскове убивать, а оставить пару сотен, чтобы окопы рыли, да с этой насыпью помогли. А теперь и землю лопатами кидай, и рельсы таскай! Может плюнуть на все, да в Швейцарию податься! А что, мысль хорошая! Тех брюликов, что у той русской дворянки в Пскове в особняке прихватил, на домик в Альпах должно хватить! Еще бы ее дочку-красавицу с собой как служаночку прихватить! Неплохо бы смотрелась в белом передничке! Жаль только, что эта дуреха себе вены вскрыла, после того как ее попробовали на передок!

Войцех сел в стороне от насыпи и устало закурил. За спиной послышались веселые гудки паровоза. Ну вот, уже едут, нейтралы чертовы! Громыхающий состав, начал потихоньку замедлять ход, приближаясь к польским окопам. С поезда спрыгнули двое польских офицеров, и взвод солдат. Один из офицеров в чине поручика подошел к пану Копезельскому и сев рядом попросил закурить. "От самой Варшавы сопровождаем," — произнес он вслух, будто сам себе. Войцех устало кивнул, глядя на новенькие товарные вагоны с нарисованными швейцарскими флагами, и надписями на французском, английском, польском языках. Грузовой состав подавая гудки медленно двигался в сторону русских позиций. Там молчали и никто не стрелял. Наконец, когда паровоз поравнялся с линией русских окопов, на его подножку запрыгнул русский офицер. Глядя вслед исчезающему за лесопосадками составу, Войцех окончательно решил вопрос, насчет эмиграции в Швейцарию.