| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Если честно, то я тогда просто ох...л, и попытался спросить о ночных визитерах:
— А...
— Меня ваши склоки на коммунальной кухне не интересуют!
И ушел. С дежурства сменился я по инструкции — вечером. Дома жена в слезах с невыспавшимися глазами. Успокоить не смог. Спал с пистолетом под подушкой. Пытался спать. Но не пришли они. Выкурил еще три пачки "Беломора" и пришел к выводу, слишком жирно будет, если я сам к вам еще и приду! Вам нужно вы меня и арестовывайте! Прождал неделю. Никого и ничего. Тайну сего странного происшествия открыл мне Мойша через месяц. Оказывается донос на меня настрочил режиссер местного театра, который пытался ухлестывать за моей супругой и банально получил от меня по морде. Будучи человеком гражданским — он отнес его в местное городское управление НКВД. Те прислали наряд — а я на службе. Вернулись к себе и собирались приехать следующей ночью. Но не успели. Сами попали под чистку областного НКВД, которое в первом квартале текущего года работало над чистотой своих рядов.
Ну и старшего группы взяли вместе с ордером на мой арест. Естественно, что ему тут же пришили попытку развала РККА и работу на пару тройку разведок! Шутка ли — гражданский чекист, решил пересажать офицеров Красной Армии и ослабить обороноспособность государства. Десять лет без права переписки. И этот режиссеришка тоже. Правда ему повезло — то ли Мейерхольд заступился, то ли еще какой-то московский клоун. Кстати, небезызвестный Солженицин пострадал из-за доноса, который он написал на Пастернака — донос попал в руки какого-то любителя стихов с Лубянки — и тот такого вероломства по отношений к пролетарской поэзии от какого-то там якобы писателя не потерпел! (А.В. Чекмарев злобно клевещет — Солженицина арестовали из-за клеветы на Иосифа Бродского — прим. авт.)
Второй раз, меня чуть не загребли в 1939 году в финскую. Мехлис проверял нашу дивизию перед наступлением, и мое явно непролетарское лицо ему не понравилось. Он дал команду дивизионным особистам меня проверить. А те что? Как всегда — начальство убыло, а они за рюмку. Нажрались от радости, что их проверка не задела, а меня на следующий день решили оставить. Рано напились! Мехлис, как потом выяснилось, никуда из дивизии не убывал. Человек он был конечно еще тот! Но чего-чего а в смелости ему не откажешь! Из штаба дивизии он действительно убыл. Но на передовую. Наблюдать за процессом из первых рядов. А наше то командование — дивизиеводцы — у них дивизия заканчивается сразу же за границей охраны штаба дивизии. Тоже напились. А мы в наступление пошли. Ну поначалу все нормально — смяли финнов, бодрячком вперед, следом за нами — штабные машины, везущие пьяные бесчувственные тушки наших штабных дивизиеводцев. Заночевали. Мехлис всю ночь доносы строчил о том что увидел. При всей неприязни к нему, должен заметить, что доносы толковые — никакой фигни про религиозное мракобесие и троцкистов! Все по существу — этот погнал свою роту на пулеметы, вместо того, чтобы короткими перебежками и под прикрытием огня танков. Этот — танки прямиком на мины загнал, поленившись вызвать саперов. Этот бойцов не накормил. Этот разведчиков — в цепь поставил.
Утром, что характерно, выяснилось, что финны нас окружили — от соседей мы оторвались, а дорогу по которой наступали, перерезал батальон финских лыжников. Тут и дивизиеводцы проснулись, и начали трезветь. Но медленно! Мехлис прыгает вокруг них, орет — доложите обстановку! А те — ни ухом, ни рылом! В тылу паника — финские лыжники. Да еще соседние дивизии — их командиры обломались наступать. Пришлось Льву Захаровичу брать командование в свои руки и лично организовывать прорыв из окружения. И, что характерно, он решил вести всех за собой, сев за рычаги танка, того самого, который поддерживал мою роту. Влип! Ан нет! Пока живу — Мехлис никогда и ничего не забывал, но в тот момент я был слишком мелкой сошкой для его гнева. Тем более, что именно моей роте нужно было возглавить выход из окружения, по его личным инструкциям. Инструктирует он меня со всей своей пролетарской решимостью. Чередует лозунги всякие с советами как правильно наступать, а тут наши особисты проснулись, и пришли меня арестовывать. Выяснилось, что Лев Захарович не любит, когда его перебивают. Приказал мне поставить особистов в стрелковую цепь, а одному вручить полковое знамя. А я набрался наглости, и воспользовавшись паузой (пока особисты трезвели от внезапно-негаднного ужаса) указал командиру танка возможные позиции финских пулеметов. И видимо Лев Захарович запомнил мои слова и советы танкистам.
Прорыв прошел удачно. Там действительно были финские пулеметы, но танкисты их вовремя уничтожили. Пока мы прорывались, особисты впарили полковое знамя какому-то пехотинцу узбеку и смылись в тыл. Думали Мехлис о них не вспомнит! Дураки! Он ведь и меня не забыл. Правда, вместо расстрела — получил я орден Боевого Красного Знамени — лично из его рук. Орден этот должен был получить один из наших дивизиеводцев. Эти штабные орлы, вместо подготовки дивизии к наступлению все время потратили на составление наградных листов за будущую победу. Орденов этих было почти полсотни. Наградили и узбека, который шел в атаку со знаменем. О дальнейшей судьбе наших дивизиеводцев я узнал только после войны. Какой-то "дюмишка" настрочил книжку про злобного Сталина, который типа обезглавил все руководство Красной Армии перед войной. Талантливые полководцы были зверски замучены и в подвалах, и что характерно в ГУЛАГах, и прочих там всяких местах Сибири. Фигня это все! Раньше нужно было обезглавливать, и побольше — тогда бы и не отступали к Москве в 1941.
Как я оказался на Крайнем Севере? Из-за идиота Павлова, командовавшего Западным военным округом! Лучше бы он только актрис театральных в кабинете у себя драл! Так нет же, пытался еще и командовать! Любой военный человек с мозгами скажет — командовать — это значит не мешать! Не мешать подчиненным выполнять свою задачу! А этот идиот, не смотря на директиву из Москвы аж от 18 июня 1941 года, об опасности войны, собрал все зенитки и загнал в Полесские болота на учения. Чем закончилось? Известно чем — вначале немцы авиацией выбили все штабы и разрушили связь, затем парализовали авиацией переброску подразделений к линии фронта. Танковый корпус, в котором я служил с 1940 года, первые пару дней давал немцам копоти, чуть было Гота от своих не отрезали. Не хватило самой малости — бензина и солярки! Все бензовозы были уничтожены их авиацией. В итоге сами попали в окружение. При выходе из котла получил ранение. Признали ограниченно годным. Так и отправили на Север. Однако вернемся к тому бою.
До Хабарово было еще полдня езды, когда мы услышали гул артиллерийской канонады, доносившейся со стороны маяка на полуострове Медынский Заворот. Вскоре заметили дым и пламя пожара. Еще один фашистский десант? Или только пока артподготовка? Десанты лучше всего уничтожать на самой начальной фазе. Если потянуть время — противник успеет окопаться, подтянуть подкрепления, подвезти боезапас — тогда его фиг выкуришь! Поэтому я скомандовал колонне гнать к этому маяку, высаживать личный состав, чтобы тут же с колес внезапной атакой попытаться сбросить противника в море. Стрельба велась из орудий калибром свыше трех дюймов. При подъезде к маяку по нам стали палить из зенитного "эрликона". Быстро спешились, и я отправил грузовики обратно с полуострова — нам ведь потом еще и Хабарово добираться! От огня противника нас заслонил насыпной лом, на котором стоял маяк. Взобрался на вершину, чтобы рассмотреть противника. Десанта пока не было. Огонь вела подводная лодка. Несколько домов у самой воды горело. Из одного доносилось конское ржание.
-Начальника дай бинокля! — раздался над ухом голос командира минометного расчета, Таймура Байрузовича Углубекова, узбека по национальности. Личность нужно сказать колоритная — в 20-е годы был басмачом. Получил восемь лет лагерей. Попал в Сибирь на лесоповал. Там ему так понравилось, что его чуть было не освободили досрочно через два года за ударный коммунистический труд и досрочное поведение. Точнее освободили, но с ним случилась жуткая истерика — он не хотел возвращаться домой! Он не хотел всю жизнь носить один халат на голое немытое тело и питаться черт знает чем! И не удивительно — басмачем он стал от жуткой бедности. А в Сибири, в лагере, ему выдали кучу одежды, регулярно кормили — естественно, что он не захотел ехать домой. Пристроило его в итоге лагерное начальство в подсобное хозяйство. Стал помогать местному егерю. А что получается если скрестить басмача с сибирским охотником? Конный ужас, на скаку навскидку стреляющий белок в глаз! Воевал в финнскую минометчиком. Тоже ранение. Тоже ограничено годен. На ротных учениях он показывал чудеса меткости в обращении с минометом. Но то учения!
Однако, дал я ему бинокль, а пока он что-то там смотрел, я осмотрелся по сторонам — рота рассыпалась по гребню холма, и начала потихоньку рыть окопы для стрельбы лежа, и выбирать оптимальные сектора стрельбы.
-Начальника, возьми бинокль! — вернул мне трофейный "Цейс" минометчик Углубеков, пригнулся и побежал вниз к своему миномету, начав что-то на нем подкручивать. Что он там крутит? Лодка то ведь движется! Я тоже поначалу думал — раз два и готово. А хрен там! Ориентиры на воде отсутствуют, меняется и расстояние и угловой цели — фиг попадешь! Только если совсем в упор! Зря я так думал! Тройных интегралов Углубеков конечно же в уме решать не мог, да и обычных тоже, но интуитивно на уровне каких-то подсознательных инстинктов он сумел решить задачу определения местоположения движущейся цели. Я повернулся лицом к лодке, когда за спиной раздался характерный хлопок выстрела 82-мм миномета. Можно конечно же было высказать Таймуру, за огонь без команды, да и нужно, но... Восток, как заметил классик, что характерно, дело действительно тонкое! Как хлопковая нить! У моряков я слышал, это явление носит название "золотой выстрел", а у нас на Крайнем Севере, где другие ценности и где теплый мех, спасает от холода гораздо лучше какого-то там золота, это явление называется "полный песец".
Сын солнечных хлопковых полей одержал победу над стальной рыбой истинных нордических арийцев, с истинно, что характерно, нордическим характером! Тушите свет! Конечно же, узбек-минометчик не мог потопить немецкую подлодку одной минометной миной — слишком эти стальные акулы живучие, но он попал! И попал, как я понял прямо в открытый рубочный люк, из которого взметнулись веселые клубы дыма, заразив стоящих наверху подводников эпидемией паники. Железо нужно ковать, что характерно, пока оно...
— Беглый огонь! — заорал я истошно, понимая, что никакого боя по правилам уже не получится. И мои орлы вдарили! Самой лодке, винтовочные выстрелы, никакого ущерба не причинили, но полсотни винтовок, и три пулемета весьма и весьма подбодрили немецких моряков и те поспешили убраться с палубы внутрь. Упавших за борт я не видел, но пяток раненных мы им сделали это точно! Понятно, что, убравшись внутрь прочного корпуса, немцы прекратили обстрел маяка. Ситуацию можно было бы считать ничейной, если бы не мой узбекский минометчик — Углубеков, напевая какую-то песенку, посылал вслед немцам мину за миной, периодически подкручивая минометный прицел. Три мины он залепил точно в лодку, а еще штук двенадцать разорвались рядом. Ущерб лодке они вряд ли нанесли, но немцы драпанули. И очень быстро! И, что очень радовало — далеко, скрывшись с горизонта!
А нас ждало Хабарово. На всякий случай я оставил взвод под командованием "Каппеля" у маяка, а с оставшимися двумя взводами продолжил движение в Хабарово. "Каппелем" у нас в роте звали Порфирия Александровича Гейнторп-Оболенского — из "бывших", из "белых", да еще немецких кровей. Бывший чекист. Пострадал из-за того, что не сумел обеспечить своевременную поимку маршала Блюхера, который пытался спровоцировать войну с Японией возле озера Хасан. Разминулся с этим гением-маршалом буквально на полчаса — тот, узнав, что из Москвы едет комиссия разбираться с бардаком на Дальнем Востоке дал деру в отдаленные гарнизоны, и скрывался та, пока комиссия не уехала. Получил Порфирий за этот прошлеп — четыре года лагерей, как пособник врага народа. Освободили по амнистии. Восстановиться в должности не успел — грянула война. Так и застрял на Севере. Прозвище он свое получил из-за того, что умел носить военную форму. Причем носил ее так, что казалось, что перед тобой не офицер РККА, а "каппелевец" из фильма Чапаев.
Что характерно, в Хабарово нас никто не ждал. О немецком десанте там тоже ничего не слышали. Начальник тамошней базы смотрел на меня ошарашенными глазами. А вот когда я упомянул про отражение атаки на маяк, он впал в панику, и не успокоился, пока с этого маяка по радиосвязи ему не доложили обстановку. Счатью его не было предела! Он потребовал, чтобы я тут же написал рапорт о поощрении десяти самых отличившихся, включил в него себя самого, и обещал, что всех отличившихся представят к орденам. В чудеса я не верил, но рапорт написал. Зря не верил! Через месяц нас всех действительно наградили! Разгадку сего феномена я узнал после войны. Начальник тамошней базы был коммунист и почти двоеженец. Развестись и бросить первую жену с детьми ему совесть и партия не позволяли, а порвать отношения с любовницей — чувства. Любовницу он поселил именно на этом маяке. Работала она там радисткой. Погибла в 1943 году на транспорте "Марина Раскова", потопленного немецкими подлодками. После ее смерти он месяц пил, добился освобождения от должности, а затем ушел матросом на один из новых тральщиков, кажется на ТЩ-116, участвовал в потоплении трех немецких подлодок, а после войны стал одним из разработчиков целой серии противолодочного вооружения. Умер в годы перестройки.
Вот такая вот странная история вышла с этим маяком."
Чтобы поставить точку в истории подводной лодки U-209 и ее командира, мы приведем еще один мемуарный отрывок о гибели данной субмарины. Речь идет о книге "В борьбе с нацистскими субмаринами" воспоминаний канадского летчика Иеремии Соломона Радетцки летавшего в качестве стрелка на летающей лодке "Canso" (типа "Каталина") из Sqdn. 5/W.
"...Это случилось 4 мая 1943 года. Наша "Canso" выполняла очередное рутинное патрулирование в районе к востоку от острова Ньюфауленд. Мерно гудели все четыре мотора "Каталины" — два авиационных, и два электрических в системе управления. Тоска и скука. Погода дрянь. Да и кто здесь может появиться? Никакие немецкие самолеты в такую даль не залетают. От скуки во время полетов, я занимался любимым делом, листал газеты с биржевыми сводками, чтобы по возвращении сыграть на продаже-покупке акций и увеличить свой капитал. Еще можно поразгадывать кроссворды. Именно этим я и собирался заняться, когда в наушниках раздался торжествующий вопль нашего радиста — рыжеволосого шотландского парня Исайи Мак Дизраэли, любящего после полета пооприходывать своим обрезанным членом всех девушек-католичек из вспомогательной службы, работающих на нашей авиабазе.
— Парни!!!— заорал он, — Нам прислали срочную работенку! Код "три креста"!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
