Время жить. Книга без номера (ориентировочно 5 ½): Гости (А в это время на Земле)

Глава А. Неправильный попаданец

Вот говорят — предчувствие, предчувствие... Да ерунда это все, не было у меня никакого предчувствия!

Были просто чуть влажная от недавно прошедшего дождя трасса, поздний сентябрьский вечер и почти двести километров до дома, где меня ждали. Обычно я довольно осторожный водитель, но дорога была почти пуста, время приближалось к половине двенадцатого, и я гнал во всю мочь, на хороших участках разгоняя свою "Мазду" до ста тридцати.

Небо было затянуто тучами, лучи фар выхватывали из мрака только небольшое овальное световое пятно, и я слишком поздно заметил внезапно возникшую впереди темную массу. Большой грузовик с прицепом то ли выехал откуда-то сбоку и заглох, то ли решил развернуться, но он загородил почти всю дорогу своей тушей.

В такие мгновения мозг начинает работать словно компьютер. Затормозить я не успею. Единственный шанс — это проскочить в узкий промежуток между обочиной и краем прицепа. Я изо всех сил выкрутил руль, машина вильнула, темная масса оказалась совсем рядом, и я как-то отстраненно увидел, что мне не хватает каких-то полуметра.

Потом должен был быть удар, но я его не почувствовал.

Очнулся я от того, что кто-то шлепнул меня по щеке.

— Константин, как ты?! С тобой все в порядке?! — услышал я чей-то взволнованный голос.

— Almost (почти), — с трудом ответил я по-английски, потому что заданные мне вопросы прозвучали именно на этом языке, и поднял веки.

Передо мной стоял и заглядывал мне в глаза Профессор Селезнев из "Тайны третьей планеты". Нет, естественно, нормальный человек не может выглядеть, как персонаж из мультика, но он ассоциировался у меня именно с Селезневым. Такое же вытянутое, угловатое лицо с выступающим острым подбородком, длинные черные волосы, нависающие надо лбом, большой нос и, главное, огромные квадратные очки.

"Марк?" — вдруг промелькнуло у меня в мозгу.

Откуда-то я знал этого странного человека. Его звали Марк Брайтон, он был американцем, и он был моим начальником.

Каким еще начальником?! Но додумать я не успел, потому что Марк, увидев, что я пришел в себя, развил бурную деятельность.

— Как ты себя чувствуешь, Константин?! — воскликнул он. — Сиди, не двигайся, я сейчас попытаюсь открыть твою капсулу?

Какую еще капсулу?! Я ничего, совершенно ничего не понимал. Но тут, похоже, что-то снова щелкнуло у меня в мозгу, и я как-то рывком осознал, где я, и что со мной произошло.

Я сидел внутри большого вытянутого яйца длиной порядка двух метров. Нижняя половинка яйца была сплошной, внутри нее находилось удобное кресло-ложемент, в котором я сидел, пристегнутый крест-накрест широкими ремнями. Верхняя представляла собой редкое переплетение плавно изогнутых металлических прутков, покрытых белой глянцевой краской, — что-то наподобие ажурного кружева садовой беседки. Впереди, там, где должен был быть руль, была клавиатура, напоминающая компьютерную, и небольшой экран — примерно такой, как у электронной книги. Экран был темным, и вообще вся передняя часть капсулы напоминала яйцо всмятку. Это я, оказывается, вмазался прямо в стену.

Так, а откуда это я вылетел? Я оглянулся, насколько позволяли ремни, и увидел за своей спиной странную конструкцию, напоминающую очень хитро вывернутые американские горки. Занимали они место почти до потолка в весьма немаленьком зале размером с хороший крытый стадион. Где-то на краю этой конструкции я заметил бессильно качающийся лопнувший рельс. Надо понимать, там должен был быть поворот, а я слетел с этого рельса и полетел сизым голубем... прямо в стенку.

Тут я скосил глаза вправо, и мне конкретно поплохело. Вплотную к тому месту, где завершился мой недолгий полет, к стене была прикреплена некая металлоконструкция с торчащими штырями. Отклонись я в сторону всего на полметра, и нанизался бы на эти штыри, как жук на булавку.

Марк к тому времени справился с запорами и сделал какое-то движение, от которого капсула разошлась, словно раковина, на две половинки.

— Константин, попробуй вылезти! Как твои ноги?!

Какой-такой Константин?! Меня ведь зовут совсем не так! И как я вообще здесь оказался?! Я вдруг вспомнил несущуюся в ночи "Мазду" и внезапно выросший на пути грузовик и ощутил какую-то неприятную слабость.

"Константин Васильевич Пашкевич, 32 года, 2185 года рождения, русский, уроженец города Одессы, не женат, детей нет. Пилот космического корабля "Одиссей" — новая порция информации буквально вдавила меня в кресло.

Вы что, хотите сказать, что я попал в будущее?!... Сегодня 19 сентября 2217 года, воскресенье, половина шестого вечера, услужливо подсказал мне кто-то внутри.

В ужасе я поднес руки к лицу и вдруг обмер. Это были не мои руки! На тыльной стороне среднего и указательного пальцев правой руки у меня был тонкий шрам — память о том, как я в детстве рассадил их о колючую проволоку. На этих пальцах не было никакого шрама, и вообще, они были длиннее, тоньше и как-то ухоженнее моих.

Еще один взгляд на себя. Я одет во что-то, напоминающее дорогой спортивный костюм, мягкий и совершенно не стесняющий движения, из гладкой, приятной на ощупь, материи. Цвет — светло-синий с серыми вставками. На голове — шлем, похожий, наверное, на велосипедный.

Тут сеанс самопознания пришлось прервать, потому что Марк, не дождавшись от меня никакой реакции, начал сам вытягивать меня из кресла. И не только он один — откуда-то набежала целая толпа народа в таких же, как у меня костюмах, только разных цветов. Естественно, я всех их знал. Ведь они были моим экипажем.

Наконец, мною завладел высокий кучерявый блондин, похожий то ли на футболиста Руди Фёллера, то ли на немецкого актера Томаса Готтшалька. По-настоящему его звали Мартин Нидермайер, и он был врач.

Мартин, разогнав всех в стороны с помощью нескольких смачных фраз на баварском диалекте (кто-то изнутри подсказал мне: не просто на баварском, а на нижнебаварском), быстро осмотрел застывшего в ступоре меня и под триумфальные крики всех собравшихся сообщил, что я ничего себе не сломал и не вывихнул, а сотрясение мозга у меня если и есть, то очень легкое. После этого херр Нидермайер как доктор прописал мне покой и — в качестве противошокового — выходной день, свободный от тренировок.

— Только смотри, Константин, узнаю, что ты опять ночь просидишь за виртом, приду и включу дримстер на весь день! — под конец было сказано мне наставительным тоном, с покачиванием пальцем перед носом.

— Мартин, все будет ин орднунг, — выдавил я из себя. — Дайте мне хотя бы на себя посмотреть!

Мои ноги явно знали больше головы. Без всяких блужданий они привели меня в небольшую комнатку, в которой можно было безошибочно узнать местный санузел. Там были обычная на вид белая фаянсовая раковина, кран из нержавейки с рычажком и какие-то хитрые устройства на стенах. Впрочем, в тот момент я ими совершенно не интересовался. Все мое внимание поглотило большое прямоугольное зеркало над умывальником.

И здесь последние иллюзии и надежды окончательно покинули меня. Из зеркала на меня смотрело совершенно чужое лицо. Молодое и довольно симпатичное — здешний я напоминал тридцатилетнего Александра Абдулова времен "Чародеев", только с более короткой стрижкой, но совершенно не мое.

Стоя перед зеркалом и держась руками за умывальник, я попытался мысленно связаться с тем, кто находился у меня внутри, — по-видимому, настоящим Константином, и вдруг на меня обрушилась настоящая лавина информации. Это было очень странное ощущение: я вспоминал тысячи событий, которые со мной никогда не происходили, и людей, которых я никогда не видел, а также узнавал много того, чего не знал и не мог знать раньше. Передо мной проходила вся жизнь моего альтер-эго, Константина Пашкевича тридцати двух лет от роду, жителя двадцать третьего века!

— Эй, Костья! — послышался от двери чей-то знакомый голос. — У тебя точно все в порядке? Ты бы домой пошел, а?

Эрик Болас, инженер-двигателист, американец. Невысокий, довольно плотный, жгуче черноволосый и густо чернобровый.

Боже, какие заботливые у меня коллеги!

— Да, я в порядке, спасибо! — устало сказал я. — Конечно, я сейчас пойду.

Выйдя из зала, я, не торопясь, пошлепал по коридору с окрашенными в серо-голубой цвет стенами и полом, покрытым чем-то вроде темно-серого ковролина. Память Константина услужливо подсказывала мне, куда идти.

Коридор, еще коридор, пара пролетов лестницы, и вот я выхожу на верхний уровень двухъярусной стеклянной галереи, протянутой по широкой дуге между двумя большими зданиями. Внутри нее перекрещивались изящные металлические конструкции, делая ее похожей на пешеходный мост возле Киевского вокзала в Москве.

Пожалуй, лишним было говорить, что я сразу же прилип к стеклу. Одно дело помнить чужой памятью, а совсем другое — увидеть собственными глазами. Оба здания — и то, из которого выходила галерея, и то, куда лежал мой путь, — походили на горки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый последующий этаж был чуть меньше предыдущего и находился немного под углом к нему, образовывая террасу, засаженную зеленью с россыпями разноцветных цветочков. Сходство с бутербродами усиливалось тем, что оба здания в плане представляли собой вытянутые и немного изогнутые овалы, без каких-либо прямых линий.

Здания были не очень высокими, всего по восемь этажей, а верхний ярус галереи находился на уровне четвертого. Под собой я видел обширный парк. За начавшими желтеть деревьями (обычные березы, клены, ясени и так далее) виднелись верхние этажи далеких высотных зданий со стеклянными фасадами и криволинейными поверхностями.

С вогнутой стороны галереи я видел широкую площадку у входа в жилой корпус, куда мне было и надо. На стоянке, среди ярких цветочных клумб и аккуратно постриженных кустов, двумя ровными рядами стояли автомобили, в которых, на первый взгляд, не было ничего особенно фантастического. Примерно половину из них составляли крошечные машинки наподобие "Смартов". Остальные были покрупнее и выглядели как современные кроссоверы либо напоминали угловатые "Пежо Партнер" или "Рено Кангу", была и парочка минивэнов, похожих на "фольксвагеновские" Multivan. Цвета были, как правило, выдержаны в черно-бело-серой гамме, но среди двух десятков машин были также вишневые, темно-синие и одна в темно-зеленый металлик.

Внезапно темно-зеленый кроссовер, стоявший крайним в переднем ряду, мягко стронулся с места и покатил куда-то к выходу, где за деревьями исчезала дорожка, окаймленная узкими полосками тротуара. Как я "вспомнил", этим автомобилям не нужны были водители. Они управлялись автоматически и ориентировались на местности по системе геолокации.

В корпус входили и выходили люди. Кто-то приехал на компактной версии "Сегвэя" и, за несколько секунд превратив его в небольшой круглый предмет величиной с пылесос, понес внутрь, но из-за дальности расстояния я не мог различить деталей. Поняв, что все равно ничего не разгляжу, я обратил внимание на проходившую под галереей дорожку с гладким серым покрытием. По ней шел молодой мужчина в обычной бежевой куртке и темных брюках, но в огромных очках на пол-лица — таких же, как у Марка, только с овальными стеклами. Ах, да! Это же никакие не очки, а инфор — местный аналог телевидения, радио и новостийного Интернета.

Некоторое время я разглядывал прохожего, но вдруг из-под галереи навстречу нему выкатился странный серебристый предмет, напоминающий робота R2-D2 из "Звездных войн", но с расширенной раструбом нижней частью. Этот робот спокойно разминулся с прохожим, не обратившим на него никакого внимания, покатил дальше и скоро исчез за деревьями. За ним осталась чистая дорожка, с которой как пылесосом были сметены все опавшие листья.

Пожалуй, именно этот автоматический уборщик окончательно убедил меня, что я нахожусь в двадцать третьем веке, а родной мне мир остался где-то в дали прошедших времен. И вот тогда меня скрутило по-настоящему. Забравшись в какой-то закуток сбоку от лестницы, я глухо взвыл, стиснув в зубах рукав, чтобы не зарыдать в голос, как мальчишка. Неведомая сила не просто спасла меня от неминуемой смерти, перенесла на двести лет вперед и забросила в голову совершенно другого человека. В один миг она лишила меня всего — моего привычного мира, друзей, работы, семьи...

Господи! Жена, малыши, отец! Они остались там, в прошлом! Для них я умер — нет, это они прожили свою жизнь и умерли сто с лишним лет тому назад! Во всем этом мире нет ни одного человека, который помнил бы меня прежнего. Да что говорить, здесь давно нет в живых даже внуков моих современников!

Как же они остались там, без меня?! Моему старшему было только шесть, я не увидел даже, как он в первый раз пошел в школу! Жена, с которой мы прожили вместе семь с половиной лет и по-прежнему продолжали страстно любить друг друга! А отец!? Он ведь только-только отошел после того, как не стало мамы... Он не переживет, если погибну и я!...

Слезы так и хлынули из меня градом. Как хорошо, что сегодня выходной день, во всем огромном здании почти никого нет, и меня никто не видит. Страдания, горе, невыносимое чувство необратимой потери охватили меня. Я не мог найти себе места, не зная, что произошло с ними без меня.

"Ты можешь узнать", — вдруг сказал внутри меня кто-то невидимый.

Я оттянул рукав, открыв широкий браслет из тускло-серых металлических квадратиков. Памятью Константина я знал, что это не украшение, а вирт (очевидно, от слова "виртуальный") — устройство, объединяющее в себе компьютер, мобильный телефон, органайзер, электронный кошелек, диагностический аппарат, часы и еще невесть что.

Действуя привычно и уверенно, я открыл крышку и нажал на пару небольших кнопок. Передо мной раскрылся виртуальный ноутбук с вполне знакомой на вид клавиатурой, обогатившейся только несколькими новыми клавишами. Используя указательный палец правой руки в качестве мышки, я зашел в местный аналог Интернета. Так, надо сосредоточиться. Мне нужен сайт WorldNetHistory — там есть подробная биографическая информация обо всех, кто оставил хоть какой-то след в истории Всемирной Сети за два с лишним века ее существования. В той жизни я был журналистом, публиковался на доброй дюжине сайтов. Значит, там должны быть данные и обо мне, и о моей семье.

Глубоко вздохнув, словно перед нырянием, я набрал в строке поисковика собственное имя, дату и место рождения. И буквально через пару секунд получил ответ.

Этого... Этого не может быть! Я что, не умер тогда?! И прожил... раз, два... восемьдесят восемь лет?! Или это ошибка, как у Привалова из "Понедельника", который согласно Книге Судеб умер в 1611 году? Сжав зубы, я щелкнул пальцем... то есть, виртуальной мышкой по ссылке.

То, что я прочитал, погрузило меня в величайшую задумчивость. На этом ресурсе мне была посвящена довольно объемная статья. Первые абзацы не содержали ничего нового — хорошо известные мне факты моей личной биографии, причем, с несколькими ошибками. Но затем начинались чудеса. Оказывается, я стал одним из лидеров и идеологов так называемого Солидаристского движения, которое в середине 10-х оформилось в политическую партию, а в начале 20-х взяло власть в Украине, России и, как говорится, далее везде.

Щелкнув по ссылке, я вызвал на виртуальный экран информацию о солидаристах. Как я и предполагал, они не имели ничего общего ни с белоленточными, ни с оранжевыми, ни с прочими цветными оппозициями, но были не слишком близки и националистам-почвенникам. Скорее, имперцы, государственники-интернационалисты, беспощадно боровшиеся с коррупцией и прочей уголовщиной, развивавшие промышленность, науку, технику, образование и создавшие Евразийский Союз — что-то типа улучшенной и расширенной версии СССР. Кстати, этот Союз благополучно существовал и в XXIII веке, а Константин был его гражданином.

Вернувшись обратно к биографии, я прочитал, что после образования Евразийского Союза я занимал ряд ответственных постов, связанных, в основном, с информационной политикой. Автор множества статей и нескольких книг. В общем, известная и уважаемая персона.

Оторвавшись от чтения, я вытер нашедшейся в кармане салфеткой вспотевший лоб и начал размышлять. Похоже, версию о простом перемещении меня в будущее надо было откорректировать. Судя по всему, погибнуть должны были мы оба: я — налетев на грузовик, а Константин — напоровшись на эти проклятые штыри. Но некая сила не только спасла нас от преждевременной смерти, но и поменяла нас местами!

Тогда все логично. Если Константин, как и я, получил в свое распоряжение всю мою память и мои навыки, он вполне мог устроить нечто подобное. Связи в политических кругах у меня были. Я руководил небольшой группой авторов-фрилансеров; мы готовили материалы для корпоративных изданий и веб-сайтов, а с лета активно занялись кампанией по выборам в Верховную Раду. И в ту проклятую поездку, которая закончилась для меня грузовиком, я как раз встречался с клиентами, для которых мы делали предвыборную газету.

Константин, насколько я помнил нашей общей памятью, интересовался историей конца двадцатого — первой половины двадцать первого века, причем, на весьма серьезном уровне. С его послезнанием ничего не стоило подключиться к зарождающемуся движению. Людей, разделявших взгляды солидаристов, и в мое время более чем хватало, им недоставало только лидеров, чтобы во весь голос заявить о себе. Вот лидеры, очевидно, и нашлись...

Я снова вернулся к тексту. Итак, если Константин занял мое место, моя семья не пострадала. С моей женой он прожил в мире и согласии до конца жизни. Дети — кстати, не двое, а трое (это молодец, Костя, постарался; я бы на третьего не решился) — все выросли достойными людьми, жили долго и, как я очень надеялся, счастливо.

Свернув вирт, я несколько минут просто сидел на полу, тупо уставившись в стену. Как ни странно, я испытывал огромное облегчение. Да, своих родных я потерял, но, по крайней мере, я знал, что с ними было все благополучно, и мог больше не беспокоиться за их судьбу. Теперь можно было подумать и о себе.

Не, ну попал я, конечно, знатно! Фантастика всегда была моим любимым жанром, а в последние годы к ней добавилась еще и альтернативная история. В бумаге и в Интернете я прочитал десятки книг про попаданцев, которые проваливались в прошлое, в альтернативные миры, в фэнтези, даже в книги и аниме-сериалы по одиночке, группами и целыми государствами. Пожалуй, я и сам не ударил бы в грязь лицом, если бы оказался хоть накануне русско-японской войны, хоть перед Великой Отечественной, хоть в начале 80-тых...

Только я, блин, какой-то неправильный попаданец или, скорее, вселенец! Попал не в прошлое, а в будущее, каких-то супер-пупер-знаний не имею, магией (я попытался силой мысли поджечь салфетку или хотя бы поднять ее в воздух), вроде бы, не владею. И вообще, это нечестно! Ведь всем известно, что попаданцами бывают, как правило, военные, технари-изобретатели, студенты или всякие аутсайдеры... э-э-э... люди, не нашедшие себя в обычной жизни. Но я ни к какой из этих групп не относился! У меня там была профессия, в которой я достиг немалых высот и рассчитывал достичь еще больших. У меня было свое дело, люди, за которых я был в ответе... Мне было, что терять, и будь у меня возможность выбора, я бы никогда не стал бросать свой собственный мир, чтобы начинать с нуля в каком-то другом.

Впрочем, те шутники, что забросили меня на двести лет вперед, таки сделали мне роскошный подарок. Ведь Константин, то есть, теперь я сам, был здесь не кем-нибудь, а космическим пилотом! И не просто пилотом, а участником Первой Звездной экспедиции, которая должна была стартовать меньше, чем через полтора месяца!

Многие дети моего поколения мечтали стать космонавтами. Мечтал полететь в космос и я, только эти мечты приняли у меня очень уж конкретный характер. Насколько помню, я буквально бредил космосом с восьми или девяти лет. Знал, куда и как летали все наши "Луны", "Венеры" и "Марсы", а также американские "Маринеры", "Сёрвейеры" и "Лунар-Орбитеры". До сих пор могу назвать на память первую двадцатку советских космонавтов, вплоть до экипажа Волкова, Горбатко и Филипченко, летавших на "Союзе-7", и Шаталова с Елисеевым на "Союзе-8". Все родственники знали, что лучший для меня подарок — это книги о космосе или конструкторы, из которых я делал космические корабли.

В школе я старательно штудировал математику и физику — до областных олимпиад доходил. Занимался в секциях легкой атлетики и гимнастики, чтобы быть сильным, быстрым и ловким. Ходил в авиамодельный кружок во Дворце пионеров. Я уже точно знал, что после школы поступлю в МАИ или "Бауманку" (куда именно, я еще не решил), выучусь на конструктора космических кораблей, а потом полечу на одном из них к Луне или Марсу.

Все это неожиданно и страшно оборвалось одним августовским вечером, незадолго до того, как я должен был пойти в девятый класс. Мы возвращались с дядиной дачи, когда на одном перекрестке нам наперерез внезапно понесся на красный свет какой-то пьяный придурок. Надеюсь, этот козел до сих пор горит в аду! Ведь он же мечту мою убил, сволочь! Дядя, сидевший за рулем, сделал все, чтобы уйти от столкновения, но избежать его так и не удалось. И больше всех досталось мне.

Ногу мне врачи собирали потом по кусочкам. Сделали они это, кстати, мастерски: я мог не только ходить, не хромая, но даже немного бегать, а до сорока лет почти и не вспоминал об этом инциденте. Но было ясно, что с такой ногой в космос я не полечу. Меня даже в армию не взяли.

Разочарование было настолько острым, что я забросил свои космические увлечения, а после школы поступил на экономический. Почему туда?! Да потому что перестройка началась! "Авансы и долги", "Либо сила, либо рубль" — ощущение перемен, новизны, тайных запретных знаний увлекло меня, как и многих остальных. К тому же, я всегда был активным пионером и комсомольцем и живо интересовался всем, что происходит вокруг.

На семейном совете обсуждались возможности поступления в институт Плеханова в Москве или в наш одесский "Нархоз", но я поехал в Киев, там у нас жили родственники. Институт я закончил в 1992 году. Большинство моих однокурсников распределили в различные министерства незалежной Украины, но зарплаты там были тогда крохотными, а рассчитывать на помощь родственников я не мог, да и не хотел. Вот и пошел на вольные хлеба. Одно время пытался заниматься бизнесом, но быстро понял: не мое. Хватило одного крупного кидка со стороны, казалось бы, надежного партнера и неудавшейся попытки жестко скачать долг с облажавшегося компаньона.

Стечение обстоятельств привело меня в журналистику. Писать я умел неплохо, экономические и технические знания помогали мне разбираться во многих темах, организаторские способности тоже имелись, так что на этом поприще я достиг определенных высот. Конечно, все эти годы я продолжал интересоваться космосом, но только как сторонний наблюдатель. Старая детская мечта, казалось, была давно забыта и похоронена. Но, оказывается, она только спала, а здесь, в двадцать третьем веке, проснулась вновь!

Сосредоточившись, я попытался собрать в один блок всю информацию, которую мне услужливо предоставила заимствованная память.

Звезда Хара, она же бета Гончих Псов. Расстояние — 27,4 световых года, спектральный класс G0V. Как одна из ближайших звезд солнечного типа, еще в мое время она считалась одной из наиболее перспективных на обнаружение внеземной жизни. В середине двадцать первого века было установлено, что эта звезда с большой степенью вероятности обладает планетами земного типа.

Тридцать с небольшим лет назад, то есть, незадолго до рождения Константина, ученые уловили радиоизлучение, идущее от Хары, — слабое, но практически точно соответствующее тому, которое излучала Земля в начале двадцатого века. Эта новость немедленно облетела весь мир. Ученые были очень осторожны, но вскоре уже почти никто не сомневался, что всего в 27 световых годах от Солнечной системы нашлись братья по разуму. Излучение со временем нарастало, что весьма сложно было объяснить естественными причинами, но зато очень хорошо укладывалось в гипотезу о постепенном развитии радиосвязи на обитаемой планете Хары.

Осталось только решить вопрос о том, как преодолеть космическую бездну шириной почти в 260 триллионов километров, но тут, как по заказу, на него нашелся ответ!

Одним из следствий общей теории взаимодействий или, как ее популярно называли, Теории Мироздания, впервые сформулированной в 40-е годы XXI века, была возможность суперпрыжков — мгновенного перенесения в пространстве тела, разогнанного до скорости не меньше половины световой, и получившего мощный направленный импульс. На протяжении более ста лет эта возможность считалась чисто умозрительной, но как раз в 80-е годы XXII века были изобретены гравитационные двигатели, теоретически способные обеспечить космическому кораблю и нужную скорость, и нужный толчок.

Когда Константин пошел в школу, начались испытания первых космолетов, оснащенных экспериментальными гравитационными двигателями. Когда он ее заканчивал, были получены результаты, недвусмысленно показывающие, что суперпрыжок возможен, а его дальностью можно управлять. Беспилотный корабль, за бесконечно малое время преодолевший дистанцию в половину светового года, подал сигнал об успешном завершении перехода, и этот сигнал был услышан земными приемниками.

Константин был слишком молод, чтобы записаться добровольцем в первую группу испытателей — безумно смелых людей, рискнувших жизнью, чтобы открыть человечеству звезды. Шесть человек провели четыре года в тесной камере первого в истории звездного корабля, совершившего прыжок на один световой год, и вернулись домой, чтобы получить всемирную славу первопроходцев... и курс лечения от космической радиации.

К тому времени Константин уже стал одним из самых молодых на Земле пилотов аэрокосмических челноков, доставляющих на орбиту всевозможные грузы. Когда был объявлен набор в Первую Звездную экспедицию на Хару, он немедленно подал документы и, пройдя многоступенчатый конкурс, стал одним из шестнадцати членов основного экипажа корабля "Одиссей", который в начале ноября 2217 года должен был отправиться в путешествие длиной в 27 светолет.

Я искренне сочувствовал Константину, ведь он, как и я, с детства мечтал о космосе и сделал все, чтобы его мечта сбылась. Но сейчас я, пожалуй, не стал бы снова меняться с ним местами. Дорогой, невероятно дорогой ценой я, единственный из рожденных в двадцатом веке, получил возможность полететь к звездам и не отказался бы теперь от этого ни за что на свете!

"Только бы в последние дни не потерять форму и не облажаться на тренажерах и вводных!" — эта мысль внезапно пробудила во мне острое чувство тревоги. Очень хорошо, что Мартин дал мне свободный день. Можно будет вспомнить все, что умел и знал Константин, чтобы никто не заметил подмены. А для этого лучше всего будет, действительно, пойти домой.

Я встал с пола и, размяв немного затекшие ноги, поднялся по лестнице на шестой этаж жилого корпуса. Там находилась небольшая, по местным меркам, комната, которую занимал Константин, — единственное место в этом мире, которое я мог бы сейчас назвать своим домом.

В двадцать третьем веке считали, что жить надо с комфортом, чтобы люди не отвлекались на бытовые проблемы. Даже это временное пристанище Константина — наверное, пора уже говорить: мое — двести лет тому назад считалось бы очень неплохой квартирой, и это без учета своей электронной начинки.

Зайдя внутрь — для того чтобы открыть дверь, достаточно было поднести к ней руку с виртом, я оказался в просторной прихожей, отделенной от остальной квартиры молочного цвета ширмой. По одну сторону всю стену занимал большой встроенный шкаф с зеркальными дверцами, по другую виднелись двери в местные комнатки с удобствами.

Возле входной двери виднелась панель с двумя рядами кнопок и индикаторов — пульт управления твинчиком (очевидно, от английского слова "twine") — диспетчером, которому подчинялась вся электроника "умного дома". Мне показалось, что в квартире немного прохладно, но я решил ничего не менять в настройках. Даже владея всей памятью Константина, было как-то страшновато лезть в совершенно незнакомое устройство.

Поэтому я просто сбросил с ног обувь, к слову сказать, очень удобную, напоминающую спортивные туфли или очень легкие кроссовки. Нагнувшись, чтобы поставить ее на полочку под вешалкой, я заметил на боках характерные штрихи Nike. Очевидно, эта компания приложила свою руку к созданию данной обувки, которая, как я "вспомнил", называлась "свузами" (swoes). Ее особенность заключалась в том, что она не имела заданного размера, а сама подстраивала свою форму под ногу носителя.

Признаться, раньше я никогда не был особым поклонником этого бренда, но от вида его логотипа мне даже как-то стало теплее на душе, словно знакомого встретил. Все же не все в этом мире было для меня совершенно чужим. Уже увереннее я переоделся, повесил свою одежду в шкаф и достал из него домашнюю, тоже напоминающую спортивный костюм, только более свободный и из мягкой, приятной на ощупь ткани.

Вдумчиво посетив санузел и получив на вирт краткое сообщение о текущем состоянии моей пищеварительной системы (все в порядке), я шагнул к ширме, разошедшейся передо мной в стороны как раздвижные двери у входа в магазин, и очутился в собственно квартире.

Там было светло, почти всю противоположную стену занимало огромное окно, выходящее на балкон-террасу, увитую зеленью. По правую руку легкая, но, как я "знал", звукоизолирующая перегородка отгораживала большой угол — спальню. К перегородке были приставлены диванчик и два кресла, перед ними стоял столик-трансформер. Помимо них, в комнате находились небольшой шкаф, в котором я заметил два ряда настоящих бумажных книг и несколько пластиковых коробок величиной с футляр от видеокассеты — информационные накопители, а также огромный — два метра на метр — плоский экран, висящий на стене, и что-то типа небольшой тумбочки под ним.

Вся мебель была легкая, очень функциональная, но, в то же время, довольно изящная и красивая. Вообще, как я уже успел обратить внимание, соединение практичности и привлекательного дизайна было характерным стилем этого времени.

С чего начать? Как когда-то говорила мама, любые неприятности надо, прежде всего, заесть. И я отправился в небольшой закуток между перегородкой и стеной, который, очевидно, должен был играть здесь роль кухни.

И знаете, одно дело — помнить чужой памятью, а другое — увидеть воочию. Весь угол комнаты занимала конструкция размером добрых полтора метра в ширину и два метра в высоту, больше всего напоминающая камеру хранения в супермаркете. Там было много ящичков-ячеек разного размера, начиная от самых больших внизу и заканчивая мелкими, примерно, пятнадцать на пятнадцать сантиметров, на уровне моих глаз.

Это был хран — местный эквивалент холодильника, духовки, микроволновой печи и кладовой, напрямую подключенный к линии доставки. Задав программу на твинчике, можно было составить себе меню на неделю вперед, и умная машина сама связывалась с продовольственным складом, получала оттуда по проходящим внутри стен трубам нынешнего эквивалента пневмопочты контейнеры с полуфабрикатами, готовила еду согласно инструкции и держала ее в подогретом виде до прихода хозяина.

Нет, товарищи, я охраневаю... э-э-э... то есть, охреневаю! Неужели в двадцать третьем веке вообще разучились нормально готовить?! Нет, подсказала мне память. При желании, любой человек мог устроить у себя дома настоящую кухню, заказывать натуральные продукты в сыром виде и делать из них все, что душа пожелает. Это просто здесь, в местной, прямо скажем, общаге никто не собирался заниматься подобными изысками.

Вообще в этом мире кулинария считалась настоящим искусством. Здесь продолжали существовать и процветать рестораны авторской и народной кухни. На эту тему издавалось огромное количество литературы, действовала куча форумов и сайтов, проводились конкурсы и фестивали... Вот только мне казалось, что большинство населения относится к этому как к хобби, примерно, как в мое время к умению выпиливать лобзиком или вышивать крестиком.

Ладно... Хочешь, не хочешь, а жить приходится по местным законам. Немного повозившись, я разыскал нужный ящичек и вынул из него прямоугольный пластиковый контейнер, закрытый притертой крышкой. Сам контейнер был лишь слегка теплым на ощупь, но внутри него обнаружилась приятно пышущая ароматным жаром паэлья с морепродуктами.

Это хорошо, что у нас с Константином похожие вкусы. А то заказал бы, например, какие-нибудь сырники, которых я терпеть не могу!

Взяв себе на заметку обязательно посмотреть программу меню в твинчике, я принялся за еду. Она оказалась вкусной, что почти примирило меня с местным способом ее приготовления. Закончив, я запил ее стаканом апельсинового сока, извлеченным из другого отделения храна, поставил пустой контейнер в положенную ячейку и, закрыв дверцу, услышал изнутри неясный сдавленный звук — будто кто-то негромко сыто рыгнул. Я снова открыл ячейку: внутри было пусто.

Помыв в расположенной здесь же небольшой мойке столовые приборы и поставив их на сушку, я вернулся в комнату и сел в кресло. Пора было заняться чем-то полезным, вот только я не знал, с чего начать.

Внезапно вирт у меня на руке слегка завибрировал. Послышался тихий шепчущий звук, а голос у меня внутри сказал: мама. Это меня откровенно испугало: я совершенно не представлял, что я скажу матери Константина. Однако вирт, зараза, понял меня по-своему. Рядом со мной словно распахнулось небольшое окошко, и в нем показалось изображение немолодой круглолицей женщины с коротко подстриженными темными волосами.

Кажется, на несколько секунд я просто онемел от шока. Мать Константина оказалась необыкновенно похожей на мою маму, какой она была, наверное, лет двадцать с лишним назад и осталась лишь на портрете с черной рамкой, висящем над отцовским столом. Ее не было с нами уже больше года, и вот она вдруг появилась опять — живой и помолодевшей, хотя на самом деле в этом мире ей уже исполнилось шестьдесят пять. Почему-то я в тот момент был уверен, что это именно она, а не какая-то другая, хоть и похожая на нее женщина.

— Здравствуй, мама! — сказал я непослушными губами.

— Здравствуй, Костик! — улыбнулась она мне совершенно маминой улыбкой. — Ну, и что с тобой сегодня произошло?!

— А почему ты вдруг решила, что со мной что-то произошло?! — вполне натурально удивился я и тут же осекся, мысленно хлопнув себя по лбу.

Чужая память услужливо, но немного запоздало напомнила мне, что вирт — это не только электронный помощник, диспетчер и диагност, но и электронный шпион, которого носят с собой. И при каких-либо проблемах с моим самочувствием он немедленно и непременно сообщал об этом всем, кто, по его мнению, должен был об этом знать. Естественно, мама находилась в этом списке на первом месте.

В такой ситуации честность была не то что лучшей, а единственной возможной политикой. И я, немного помявшись для порядка, выдал вполне правдоподобную, на мой взгляд, версию о том, как на галерее на меня вдруг накатило осознание того, что я находился на волоске от смерти и мог бы не только сам по-дурацки погибнуть, но и подвести товарищей. Как минимум, в последнем я ничуть не лукавил. Никто бы не стал подыскивать нового пилота взамен выбывшего за полтора месяца до старта; наш экипаж просто заменили бы на дублирующий.

Во время разговора ощущение того, что я говорю с собственной мамой, ушло. Мать Константина была, конечно, похожа на мою, но говорила немного по-другому и с иными интонациями. Тем не менее, с ней я не испытывал ни страха от того, что могу брякнуть что-то не так, ни неловкости. Она стала моим первым по-настоящему близким человеком в чужом мире.

Закончив разговор с мамой, я с облегчением отер пот со лба и рухнул в ближайшее кресло. И тут же, коротко ругнувшись, вскочил с него. Чертов вирт оповестил о моих душевных терзаниях не только маму, но и ближайших друзей. Надо понимать, они деликатно ожидали, пока я перекушу и переговорю с мамой, а теперь решили сами справиться о моем состоянии.

Входную дверь можно было открыть и дистанционно, но правила приличия требовали, чтобы я встретил друзей на пороге. Впрочем, я и не возражал: ближайшие три с половиной года (именно такой планировалась продолжительность экспедиции) мы должны были провести в одном космическом корабле и, конечно, с ними надо было познакомиться поближе.

Проект "Одиссей" был международным, но в экипаже все всё равно волей-неволей кучковались по национальному принципу. Поэтому не удивительно, что я ближе всех сошелся с тремя другими членами экипажа, представлявшими Евразийский Союз.

Заранее улыбаясь чуть натянутой улыбкой, я распахнул дверь. И тут же почувствовал, как моя улыбка словно сама собой превращается в теплую и искреннюю. Просто по-другому трудно было встретить Олега Давыдова, классного инженера-электронщика, самого веселого, оптимистичного и легкого в общении человека, какого я знал (в обеих жизнях), и моего ближайшего друга. Олег был моим одногодком, ему тоже вскоре должно было исполниться 33 года, а похож он был, пожалуй, на молодого Гаррисона Форда, если тому сделать волосы слегка вьющимися и придать лицу немного лукавое выражение с широкой доброй улыбкой.

Возле Олега стоял Сергей Сухина, наш геолог — невзрачный на вид чуть лысоватый невысокий блондин со слегка оттопыренными ушами, в лице которого было что-то то ли от незабвенного Владимира Владимировича, то ли от домашнего эльфа Добби. Одет он был в старую потертую футболку с эмблемой Юпитерианской экспедиции, мешковатые шорты и шлепанцы на босу ногу.

Но мне-то как раз памятью Константина было хорошо известно, что Сергей несмотря на свою непритязательную внешность является одним из самых замечательных людей в нашем экипаже. В свои сорок с небольшим лет он успел побывать и на Луне, и на Марсе, и на Церере, и на спутниках Юпитера. Пожалуй, на всей Земле сегодня не было более опытного космогеолога-практика, и его участие в Первой Звездной было более чем оправдано. Кроме того, пожалуй, никто из нас не мог бы сравниться с Сергеем в общей эрудиции. Такое впечатление, что он знал абсолютно все, а что не знал, мог тут же посмотреть в своем потрепанном вирте, прошедшим вместе с ним несколько космических экспедиций.

За спиной Сухины переминался с ноги на ногу Цветан Чочев — болгарин из города Пазарджика (Болгария тоже входила в Евразийский Союз), самый молодой в нашей компании. Цветан всегда чуточку робел в присутствии Сергея, стесняясь неполноты своих знаний, но зато его золотые руки могли починить и отладить любое устройство. В экипаже он занимал должность инженера, ответственного за вакуумное оборудование и космическую технику — научные зонды, посадочные шаттлы, наземные роверы и все такое прочее, но, казалось, не было ни одного механизма, в котором он бы не разбирался. Помимо нас, Цветан больше всего дружил с невысоким немногословным скуластым японцем Кэнджи Охарой, бывшим у нас инженером-механиком, — таким же фанатом-железячником.

На вид Цветан напоминал хоккеиста Александра Овечкина — такой же черноволосый и брутальный, только с еще более лохматыми волосами и с целыми зубами. Его мощная фигура перегораживала почти весь дверной проем, поэтому я не сразу заметил четвертого гостя. Чуть поодаль за встречей друзей наблюдал пятый наш соотечественник в экипаже — капитан "Одиссея" Анатолий Коржевский, во время полета — первый на корабле после бога, а по прибытию в систему Хары — второй после начальника экспедиции Марка Брайтона.

Анатолий больше всего был похож на маршала Жукова в исполнении актера Михаила Ульянова, причем, не столько по внешности, сколько по исходящей от него ауре непреклонной воли и властности. Ему было уже крепко за пятьдесят, и до включения в состав экипажа "Одиссея" он был капитаном "Магеллана" — первого на Земле межзвездного корабля, более десяти лет тому назад совершившего испытательный прыжок. Коржевский пользовался среди нас абсолютным авторитетом, хотя воспринимали мы его не как живую легенду, каковой он, несомненно, являлся, а как наставника и старшего товарища, уже прошедшего то, что всем нам предстояло только испытать, и знающего ответы на все важнейшие вопросы.

Как и положено капитану, Анатолий всегда держал дистанцию с другими членами экипажа, и то, что он пришел ко мне вместе с моими друзьями, означало что-то важное и, скорее всего, неприятное. Да, не стоило мне так фонтанировать эмоциями на галерее... Но делать что-то было уже поздно, и я, тепло поприветствовав всех, пригласил их в комнату и мысленной командой (с перепугу я даже и не заметил, что с ходу воспринял новый навык) вызвал из кухни сервировочный столик с кофеваркой и закусками.

За окном, тем временем, совсем стемнело. Автоматика, никого не спрося, вдруг зажгла многочисленные светильники в потолке, наполнившие комнату мягким теплым светом, и задернула шторы. Отвлекшись, я пропустил заданный мне вопрос.

— Прошу прощения, что?!

— Костя, что с тобой происходит в последнее время? — строгим голосом спросил Сергей Сухина, неодобрительно качнув головой. — Ты изменился.

"Да ничего не происходит, просто усвистел Костя в двадцать первый век, а на его месте оказался я!", — чуть не брякнул я вслух. Но друзья молчали, ожидая ответа, и я, мысленно попросив у них прощения за неискренность, выдал им ту же самую версию, что и маме — мол, испугался, что так глупо чуть было их не подвел.

Закончив короткий рассказ, я напряженно оглядел друзей, чувствуя, как у меня начинают краснеть уши. Ведь одно дело — немного поплакаться в жилетку маме и совсем другое — признаться в собственной эмоциональной неустойчивости товарищам по экипажу. Нет, из экспедиции меня, наверное, все же не исключат, но воспринимать слабым звеном — будут. Ох, и стыдно же как! Бедный Константин, из кожи лез, чтобы полететь к звездам, а я тут появился и в первый же час опустил его репутацию ниже плинтуса!...

— Костя, тебе не стоило это держать в себе, — вдруг мягким голосом сказал кэп. — Сколько раз тебе нужно повторять: криэйтить из себя железного героя — дурная привычка! Твои эмоции — это часть тебя, не следует их стыдиться!

Меня хватило только на то, чтобы молча вылупиться на капитана — вот уж от кого не ожидал подобной реакции!

— Теперь будем разбираться, что произошло, — невозмутимо продолжал Коржевский. — Сам скажешь или мне назвать?

— Усталость, наверное, накопилась...

Я опустил голову и вдруг понял, что сказал правду. В последний месяц тренировки и вводные шли день за днем, без выходных, так что Константин, и в самом деле чувствовал себя измотанным.

— Ну вот, легко на поворотах! — Олег шутливо ткнул меня кулаком в плечо. — А то зашторился, и не усмотришь.

— Металл и то устает, — чуть усмехнулся Сергей. — Хорошо, Костю сегодня мимо пронесло.

— Я раскрою окно перед Марком, пусть протянет нитку к топам — нам необходима пауза, — серьезно сказал кэп, поднимаясь с места. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл: капитан хочет поставить вопрос перед начальником экспедиции, чтобы тот попинал начальство насчет перерыва. — А ты, Костя, действительно, передохни. Что-то твой вид мне не нравится.

— Спасибо, ребята, — слабо поблагодарил я. — И в самом деле, завалюсь-ка я сейчас спать...

Ну да, конечно. У меня сегодня были поездка почти за четыреста кэ-мэ, полный рабочий день, обратная дорога, грузовик, осознание себя в новом мире, разговор с Костиной мамой... И чего это я чувствую себя уставшим?!

Проводив друзей, я с облегчением отодвинул в сторону перегородку. Добрую половину небольшой, максимум, метров десять, спальни занимала огромная, мягкая даже на вид кровать с широкой нишей у изголовья. Призывно загоревшийся светильничек осветил несколько полок с книгами и какое-то массивное устройство, напоминающее парикмахерский шлем — сушуар для волос. Это, очевидно, и был дримстер, о котором говорил мне давеча Мартин, — электронный сновизор, обеспечивающий здоровый крепкий сон с приятными сновидениями и выполняющий, наверняка, и кучу других, менее афишируемых функций.

Признаться, это устройство вызывало у меня оторопь. Я вообще-то очень бережно отношусь к собственным мозгам, хватит и того, что здесь мне (точнее, Константину) в голову засунули усилитель биотоков, необходимый для дистанционного управления различной техникой — от пылесоса до космического корабля. К счастью, Константин имел на этот счет точно такое же мнение — я в очередной раз подумал, что нас не зря поменяли местами, между нами было много общего. Еще в детстве он научился закольцовывать дримстер таким образом, чтобы тот производил полное впечатление проработавшего всю ночь, но на самом деле не туманил ему мозги.

Выполнив нужную процедуру, я отодвинул дримстер, закрепленный на длинной штанге, подальше от изголовья, быстро разделся и нырнул в постель. Засыпая, я подумал, что неплохо было бы, проснувшись, узнать, что двадцать третий век мне только привиделся. Однако в глубине души я подозревал, что застрял в этом времени надолго и очнусь наутро в этом же самом месте.

Глава B. Вечер, XXIII век

Пи-у! Пи-у! Пи-у!

Сигнал тревоги резко разорвал тишину в рубке. Корабль ощутимо вздрогнул, кресло неприятно затрясло. Его то буквально вдавливало в пол перегрузками, то оно подскакивало на амортизаторах, словно пытаясь взлететь. Не обращая внимания на вибрацию, отдающуюся во всем теле, я уже привычным мысленным усилием вызвал схему корабля. Красный огонек тревожно пульсировал на том месте, что соответствовало основной группе гравикомпенсаторов.

Ну, кто бы сомневался?! Автоматика почему-то не срабатывала, и я вручную отключил одним махом всю группу, перебросив мощности на резервную. Кто-то пришел ко мне на помощь, занявшись настройкой, а я, бросив гравикомпенсаторы, переключился на управление двигателями. Корабль отклонился уже на несколько десятых градуса, и его надо было срочно возвращать на курс корректирующими импульсами.

Тяжесть внезапно навалилась снова и тут же исчезла. Одновременно отключилась противно воющая сирена. Правда, тихо в рубке от этого не стало. В наушниках бились встревоженные голоса.

— Повреждены блоки системы жизнеобеспечения номер один, три и шесть на технической палубе! Запущена программа авторемонта!

— Личный состав не пострадал! Ранений и повреждений нет!

— Нарушена герметизация отсека Т-5-Р-2-1!

— Работа информационной сети в норме! Получаю сигнал со всех отсеков!

— В секции гидропоники потеряно двадцать процентов субстрата!...

— Что случилось с гравикомпенсаторами?!

— Разрушены блоки с седьмого по девятый, — послышался негромкий, обстоятельный голос нашего гравитехника — американца Дэвида Джонса по прозвищу "Профессор". — Причины выясняются! Шестой, десятый, одиннадцатый — повреждены. Двенадцатый отключен из-за отказа контроллера.

— Почему не сработала автоматика?!

— Она сработала! Непосредственной угрозы для корабля и жизни экипажа не было, и система начала отладку, подстраиваясь к уцелевшим компенсаторам. Максимальная амплитуда колебаний по тяжести составляла от два семьдесят два до ноль тридцать шесть "же"! Ориентировочное время затухания — двадцать две секунды!

— Двадцать две секунды — это много, — раздался мощный бас кэпа. — А что скажет вахтенный пилот?!

— Отклонение от траектории составило сорок одну и семнадцать сотых угловой минуты, — отозвался я. — Корабль возвращен на курс.

— Константин, это ты переключил на резервные?! — громогласно поинтересовался Коржевский.

— Я. Обосновать?

— Не надо, — я представил, как кэп коротко качает головой. — Обращаю внимание экипажа! Автоматика всегда ищет оптимальное решение, но оптимальное не обязательно значит лучшее! Иногда важнее быстро решить проблему самому, чем ждать, пока за вас это сделает электроника!... Выяснили, что с компенсаторами?!

— Была нарушена центровка сердечника в восьмом блоке, — отрапортовал Дэвид. — Он разлетелся сам и начал крушить все вокруг себя. Седьмой, восьмой, девятый и десятый восстановлению не подлежат. Предлагаю сделать резервную группу основной, а уцелевшие подключить двойками и использовать для подстройки.

— Полетит вся эта подстройка во время прыжка, — скептически заметил Эрик Болас. — Лучше перекомпоновать блоки, пусть у нас будут две группы по десять.

— Не слышу вахтенного пилота! — капитан погасил готовый начаться спор.

— А что тут говорить? — я пожал плечами. — Нужно не спеша взвесить все "за" и "против". Резервная группа компенсаторов работает нормально, корабль на курсе. Это не та проблема, которая требует быстрого решения.

— Почему? — включился в разговор кто-то.

— Потому что все зависит от того, на каком участке полета мы находимся, — разъяснил Дэвид. — С четырьмя неработающими блоками у нас могут возникнуть трудности с фокусировкой во время прыжка. Один мы совершим, в этом я ручаюсь, но во второй раз нас запросто может размазать по стенкам.

— Эта тема выходит за пределы нашей вводной! — кэп, как всегда, поспешил задавить не относящуюся к делу дискуссию в зародыше. — Переходим к анализу индивидуальных и групповых действий! И сосредоточьтесь, пожалуйста. Это наше последнее задание на сегодня — чем быстрее закончим, тем быстрее освободимся! Константин, начинай!

Я не заставил себя ждать. Меня уже давно не удивляло мое новое умение разбираться во всех системах корабля и действовать быстро и четко в критических ситуациях. С момента моего вынужденного попаданчества в двадцать третий век прошло почти две недели, и с каждым днем я все лучше разбирался в окружающем и вживался в роль Константина — или, вернее, его жизнь становилась моей.

Благословен будь Мартин, давший мне целые сутки на адаптацию! И хвала моим чутким и деликатным друзьям, понявшим, что в тот день меня лучше не беспокоить! Этого времени мне как раз хватило, чтобы немного освоиться в новом мире.

Те силы, что перенесли меня на двести лет вперед (я по инерции называл их силами, хотя был практически уверен в том, что у них, фигурально выражаясь, есть конкретные имена, фамилии и отчества), позаботились о том, чтобы я не спалился на первой же проверке. Проснувшись на следующее утро — а проснулся я резко, внезапно, словно из воды вынырнул, я вдруг осознал, что не только владею знаниями и навыками Константина и умею их применять, но и обладаю его привычками, реакциями, моторикой, пластикой, то есть, всеми теми неуловимыми нюансами, которые и отличают одного человека от другого.

Ощущение было донельзя странное. Я осознавал, кто я, помнил свою жизнь, знал, как обычно поступаю в той или иной ситуации. Воспоминания Константина воспринимались мной как просмотренный ранее яркий и запоминающийся фильм (вернее, многосерийный сериал). Но, в то же время, теперь я мог совершенно бессознательно взлохмачивать волосы типичным жестом Константина, чистил зубы (кстати, самой обычной, а не какой-то там супер-пупер-электрической зубной щеткой), начиная с передних, а не с уголков рта, как раньше, а в моей речи то и дело проскакивали типично константиновские словечки.

В первое время я едва не сошел с ума от этой раздвоенности своих и чужих черт и страха перед разоблачением. Наверное, так чувствовал себя разведчик капитан Клос из старого польского фильма, когда его впервые забросили в немецкий тыл под личиной конкретного человека. Но очень быстро моя личность словно слилась с личностью Константина, а то, что казалось мне чужим и странным, стало простым и естественным. Новые привычки наложились на старые так органично, что я уже и сам не различал, что здесь мое, а что — его.

Чем-то это напоминало ощущения, которые испытываешь, когда вставляют зубной протез. В первые секунды он воспринимается как нечто чужеродное и неприятное во рту, но вскоре это проходит, и искусственный зуб становится совершенно неотличимым от естественных.

Точно так же произошло и со мной. В первые дни я шарахался от всех и старательно отмалчивался в разговорах, а вводные, на которых мы обыгрывали различные сложные ситуации, что могут возникнуть в полете, натурально бросали меня в пот. Но, судя по тому, что никто не пытался меня разоблачить и не задавал мне неудобных вопросов, мое поведение все же не выходило за рамки нормальности. Конечно, мне помогло еще и то, что Константин был парнем сосредоточенным, довольно замкнутым и не очень разговорчивым, так что мой временный уход в себя не слишком всех удивил. А уже через пару дней я окончательно привык пользоваться знаниями и умениями Константина, успокоился и перестал бояться.

Сегодня же я впервые за две недели решился покинуть центр подготовки космонавтов и, как выражалась моя бабушка, выйти в люди, то есть, совершить самостоятельную поездку в Москву. Тем более, что завтра было воскресенье, выходной день, так что можно было допустить некоторое отклонение от режима.

В Подмосковье стояла солнечная "золотая осень", но под вечер уже немного холодало, так что я накинул легкую куртку из гладкой, чуть прохладной на ощупь ткани, похожей на плащевку. Несмотря на немного несерьезный вид, она уже больше десяти лет исправно защищала Константина от дождя и вечерней прохлады.

Выйдя из жилого корпуса, я отправился на площадку, где аккуратно выстроились в два ряда бильчики — местное средство передвижения, объединяющее в себе личный и общественный транспорт. Этими электромобилями с автоматическим управлением (отсюда их второе наименование — ик, точнее, eec — economic electric car) мог пользоваться каждый житель страны, начиная с десятилетнего возраста. Выходя из дома, человек садился в любой бильчик, стоящий на зарядочной площадке, указывал ему курс и ехал, куда нужно — хоть на другой конец страны. При необходимости пассажир мог остановить бильчик в любом подходящем для этого месте, чтобы забрать попутчика или куда-то выйти по своим делам. При желании он мог при этом зарезервировать за собой конкретную машину, которая ждала его на стоянке. За время пользования с его счета автоматически списывалась определенная сумма, в которую входили амортизация, расход электроэнергии на подзарядку и затраты на техническое обслуживание.

Личных автомобилей в двадцать третьем веке не было как класса. Наземного общественного транспорта — тоже, за исключением метро, которое в теперешней Москве было объединено с пригородными поездами на манер немецкого С-Банна — очевидно, чтобы разгрузить от бильчиков территорию города. Все машины управлялись из одного центра, и если их на какой-то трассе становилось слишком много, компьютер посылал часть транспортного потока в объезд или снижал скорость движения. И хотя о пробках в здешней Москве не слышали уже лет сто, ездить по городу на дальние расстояния все равно часто было быстрее и выгоднее на метрополитене.

Изо всех сил сохраняя спокойствие — я ведь "помнил", что проделывал это тысячи раз, я поднес руку с виртом к дверце крайнего в ряду бильчика — небольшой двухместной машинки, напоминающей "Смарт". Раздался легкий щелчок, вирт сообщил мне, что время пользования бильчиком пошло, и дверца приотворилась. С бьющимся изо всех сил сердцем я забрался внутрь.

Несмотря на компактный размер, внутри оказалось достаточно комфортно и удобно — по крайней мере, не тесно. У машины не было ни руля, ни переключателя коробки передач, ни педалей тормоза и акселератора, так что ничего не торчало и не цеплялось за ноги и одежду. Посреди небольшого пульта находился экранчик курсора-маршрутизатора. Как только я захлопнул за собой дверцу, он осветился мягким зеленоватым светом.

Программировать курсор было ничуть не сложнее, чем навигатор в двадцать первом веке, так что я легко справился с этим заданием. Закончив, я нажал на большую зеленую кнопку над экраном, и бильчик легко тронулся с места. Двигался он очень мягко, шума мотора было почти не слышно, из-за этого автомобиль воспринимался как игрушечный. У меня даже почти не возникало желания порулить самому.

Проехав через большой парк, окружающий Центр подготовки космонавтов, бильчик выехал на оживленную улицу. Чувствуя себя экскурсантом, я с интересом смотрел по сторонам. Местная архитектура мало чем напоминала мне привычный двадцать первый век. Дома, имевшие, как правило, восемь или двенадцать этажей, были построены в виде ступенчатых пирамид или, как жилой корпус Центра, напоминали неровные стопки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый этаж был окаймлен зелеными террасами с защищающими от дождя прозрачными навесами, многие здания соединялись стеклянными галереями на высоте четвертого-пятого этажей. Порой такие галереи тянулись прямо над проезжей частью.

Обращало на себя внимание то, что здесь совершенно не экономят пространство. Улица была широкой, с относительно узкой проезжей частью, но очень обширными тротуарами, на которых часто попадалась различная уборочная техника. Управляли ей, кстати, как правило, подростки. Дома стояли небольшими группами, разделенными огромными детскими площадками или зелеными зонами. К каждому зданию вел отдельный проезд, заканчивающийся стоянкой бильчиков. С противоположной стороны дома обычно выделялась другая площадка для служебного транспорта.

Как я "помнил", эта градостроительная концепция называлась "средой обитания". Ее задача заключалась в том, чтобы обеспечить жителям максимальный комфорт. Каждое здание было подключено к информационным, коммунальным и транспортным сетям, включая линии доставки продуктов в домашние храны. Расположение жилых домов, парков и скверов просчитывалось так, чтобы люди не страдали от уличных шумов, а их жилища были окружены зеленью.

Автомобили двигались буквально вплотную друг к другу, что поначалу меня изрядно нервировало. Однако автоматика действовала безупречно: весь транспортный поток жил, словно один исполинский организм. Бильчики шли с одинаковой скоростью, одновременно замирали на перекрестках, пропуская пешеходов и машины с поперечных улиц, четко перестраивались из ряда в ряд, поворачивали в боковые проезды или вливались в общий поток движения.

Здесь было особенно заметно, что бильчики делятся на три типа — маленькие машинки на два места и с небольшим багажником, наподобие той, на которой ехал я; кроссоверы, в которых могло помешаться до шести пассажиров; и минивэны, в которых ездили, очевидно, целыми компаниями. Ближе к середине дороги выделялись отдельные полосы для грузовых фургонов — гладких и обтекаемых, словно автобусы, и различной спецтехники.

Автомобили одного класса, конечно, отличались друг от друга, хотя разнообразие моделей было значительно меньше, чем в моем времени. Кстати, мой бильчик, судя по логотипу посреди пульта, был произведен компанией Sony, что меня откровенно забавляло.

Вообще, отсутствие привычных брендов постоянно напоминало мне, насколько далеко меня забросило в будущее. На местном потребительском рынке доминировали совершенно не известные мне компании, а знакомые мне по двадцать первому веку названия зачастую означали нечто совсем иное. Например, та же Sony уже больше ста лет являлась российской, а не японской фирмой и выпускала дистанционно управляемую технику. Volkswagen была известна как международная служба доставки, тогда как UPS или DHL не было уже и в помине. Google специализировалась на финансовых операциях и вообще считалась одним из ведущих американских банков, а Canon управляла обширной сетью небольших кафе-закусочных, где заодно можно было распечатать на бумаге какой-либо документ или изображение.

В отрасли ИТ я вообще не нашел ни одного привычного названия. Ни "Майкрософта", ни "Линукса" уже давным-давно не существовало, а мой вирт, например, имел операционную систему "Rама", разработанную фирмой "Rамика" — именно так, с латинской буквой "R".

Вначале меня несколько напрягало, что в русском языке двадцать третьего века много англицизмов, а слишком многие термины обозначаются по-английски. Однако в действительности это представляло, скорее, дань традиции — что-то типа широкого распространения французских терминов в дипломатии.

Вообще, меня не оставляло впечатление, что мир, в который я попал, кто-то придумал — может быть, даже я сам. Уж больно благополучно здесь сложилась история моей страны, прямо-таки чудом выбравшейся из глубочайшей задницы.

Итак, в начале 20-х годов XXI века к власти в большинстве стран бывшего Советского Союза пришло движение солидаристов, к основанию которого приложил руку я сам, вернее, занявший мое место в прошлом Константин. Солидаристы создали Евразийский Союз со столицей в Харькове, драконовскими мерами обуздали коррупцию, построили экономику смешанного типа, в которой частными остались только отрасли, непосредственно работающие на потребительский рынок, и с помощью откровенно протекционистских мер начали восстанавливать отечественную науку и промышленность.

Безусловно, в мое время "демократическая западная общественность" немедленно постаралась бы задавить в зародыше все эти "вредные начинания". Тем более, что сопротивление переменам со стороны криминала, коррумпированной бизнесовой и чиновничьей верхушки было яростным, дело едва не дошло до открытой войны. Но ей тогда как-то оказалось не до нас. Европейский Союз так и не смог пережить кризис 10-х годов и фактически развалился, а у Америки возникли серьезные терки с Китаем, который начал выстраивать собственную потребительскую экономику и вступил в борьбу с Западом за рынки и природные ресурсы.

Американцы поначалу пытались замутить в Китае очередную "цветную революцию" — не зря же они до этого столько лет "тренировались на кошках", оттачивая нужные технологии то на украинцах с грузинами, то на арабах, но в Китае это как-то не срослось. В 30-е годы начались настоящие "ресурсные войны", а в 40-х дело дошло до полноценного конфликта, в котором, как водится, проиграли обе стороны. Китай просто разорвало на части внутренними противоречиями, и он так и не объединился снова до сих пор, однако и Америке не поздоровилось.

Своих проблем у них тогда уже было выше крыши, а война, в которой китайцы нашли "асимметричный ответ" в виде диверсий и террора в самих США, их обострила до предела. В общем, экономическая мощь Америки рухнула, центр мировых финансов переместился обратно в Лондон, да так больше и не вернулся в Новый Свет. От Штатов отделились Техас и Калифорния, вернувшиеся обратно только спустя десятилетия, а Аляску прихватили с концами англичане, вышедшие из Евросоюза и воссоздавшие Британскую Империю на новый лад. Ох, и порадовалась в свое время, наверное, "прогрессивная мировая общественность", дружно поддержавшая новых "борцов за свободу", — в общем, американцы огребли по полной мере то, чем до этого пичкали всех сами.

Правда, при этом, в США под шумок свергли власть финансовой олигархии, а победившие "реднеки" очень даже нашли общий язык с нашими солидаристами. И через полтораста с лишним лет, в двадцать третьем веке, США являлись — сюрприз, сюрприз! — ближайшим другом и союзником Евразийского Союза, причем, ведущим партнером в этом альянсе был Харьков, а не Вашингтон.

Мое нынешнее отечество считалось одной из ведущих мировых держав. В его состав входили большинство бывших советских республик, а также балканские страны — Болгария, Сербия, Черногория, Македония и Греция. Уйгурская республика, Иран, Азербайджан, Греческий Кипр, Вьетнам и Лаос являлись ассоциированными членами, а Литва и Молдова (без Приднестровья и Гагаузии, входивших в Союз напрямую) — протекторатами. Это собирание земель произошло, в основном, еще в двадцать первом веке, а последней, уже в начале двадцать второго, в Евразийский Союз вступила Грузия.

Помимо евразийско-американского альянса, к которому в данный момент тесно примыкала Япония, в этом мире доминировали еще две силы. Первой была Британская Империя, в которую входили, помимо собственно Британских островов (без Ирландии), скандинавские страны, Канада, Австралия с Новой Зеландией, Южная Африка, приросшая Мозамбиком, Анголой, Намибией и Ботсваной, отдельно Кения с частью Танзании, Сингапур с Гонконгом, вернувшимся под британскую корону, и, почему-то, Аргентина. Отношения с британцами у Евразийского Союза традиционно были плохими, но до открытого противостояния дело не доходило уже, по меньшей мере, лет сто.

Роль третьего "полюса силы" играл обновленный Евросоюз, в котором объединились Германия с Францией и Бенилюксом, большая часть Восточной и Центральной Европы, а также Финляндия. Алжир и Марокко были его ассоциированными членами, а Эстония, Латвия и Румыния — протекторатами, причем, через Румынию была проложена экстерриториальная магистраль, связывающая основную часть Евразийского Союза с балканской. В отличие от англичан, с франко-немцами наши вполне ладили, что, в частности, выражалось и в составе экипажа Первой Звездной, в котором было три европейца, но ни одного британца.

Вообще, наша экспедиция представляла собой, в основном, евразийско-американский проект. Наших и американцев в экипаже было по пять человек, а то, что именно Марк Брайтон занимал пост начальника экспедиции, объяснялось тем, что гравитационные технологии, открывшие людям звезды, впервые появились в США. Кстати, для современных Штатов это было совершенно не типично: потеряв возможность тащить к себе мозги со всего мира, они утратили и научное первенство.

Тем временем, мой бильчик свернул с трассы и остановился посреди обширной площадки, с которой хорошо просматривался перрон станции метро Щёлково — здесь линия была наземной на манер электрички. После того как я захлопнул за собой дверцу, а вирт сообщил мне, что поездка завершена и обошлась мне в определенную сумму (кстати, совсем небольшую), автомобильчик вдруг тронулся с места и поехал — пустой, без пассажиров. То ли кто-то поблизости оказался на площадке, где нет свободных машин нужного класса (случай редкий, но бывает), то ли умная машина пришла к выводу, что ей пора съездить на техосмотр или в ремонт.

На перрон, прикрытый сплошным навесом, можно было войти свободно как на автобусную остановку — он никак не отгораживался от тротуара. Устройства, регистрирующие пассажиров и взимающие плату за проезд, находились непосредственно в дверных проемах вагонов. Впрочем, зайдя на станцию, я тут же получил подтверждение этого через вирт, предложивший мне заодно ознакомиться с расписанием поездов на ближайшие несколько часов и составить для меня оптимальный график поездки.

Сначала меня, признаться, немного напрягала ситуация, когда любое твое перемещение и любое действие отслеживаются и заносятся в память (а заодно фиксируются натыканными везде камерами), но "вспомнив", что Евразийский Союз двадцать третьего века ни в коей мере нельзя назвать полицейским государством, я успокоился. В конце концов, возможность в любой момент получить помощь или подсказку порой дорогого стоят, а честным людям нечего скрывать от своих сограждан. Привычное с детства нахождение под незаметным и ненавязчивым приглядом никого не нервировало, а вот уличная преступность здесь была нулевой.

Предыдущий поезд прошел довольно давно, так что на перроне было много людей. Одежда большинства мужчин практически не отличалась с виду от той, что была принята в мое время. Очевидно, консервативная мужская мода не слишком-то и изменилась за двести лет. Единственное, на что я обратил внимание, — это на полное отсутствие галстуков. Официальным костюмом нового времени стал, похоже, легкий свитер с широким вырезом в сочетании с рубашкой с открытым воротом и жилетом с многочисленными карманами. Стиль при этом мог довольно широко варьироваться, но преобладала, в основном, одежда немарких, темных тонов — очевидно, в этом отношении предпочтения моих соотечественников за два века совершенно не изменились.

Женские одеяния, безусловно, поражали большим разнообразием и, можно сказать, эксцентричностью. Сейчас, судя по всему, в моде были колготки (легинсы, лосины?) — в общем, нечто такое, приятно облегающее стройные ножки, из гладкой искрящейся ткани различных цветов. Темно-зеленый металлик, темно-оранжевый металлик, лиловый металлик, серебристый, черный... В сочетании с шортами либо плиссированными мини-юбками и чем-то типа пончо, но из более легкой, зачастую полупрозрачной ткани все это смотрелось весьма выигрышно, так что я просто заглядывался на девушек, среди которых, кстати, попадалось много симпатичных и даже настоящих красавиц. А что? Я здесь — неженатый молодой человек, так что мне можно!...

Некоторые воспоминания Константина (м-м-м, приятные) подсказывали мне, что нравы у молодежи в нынешние времена довольно свободные, хотя при заключении брака становились весьма строгими. Девушкам при достижении половой зрелости ставили противозачаточный имплантат — прямо как на Колонии Бета, честное слово! А снять его можно было только по совместному заявлению будущих матери и отца. Зато в Евразийском Союзе не было нежеланных и нелюбимых детей, а воспитание и образование были важнейшими государственными делами, поскольку именно люди — квалифицированные специалисты и просто честные и ответственные граждане — считались главным богатством и стратегическим ресурсом государства.

Как они в таких условиях ухитрялись поддерживать рождаемость на нормальном уровне? Да вот как! Во-первых, материнство само по себе считалось весьма почетной и неслабо оплачиваемой работой — где-то на уровне квалифицированного специалиста. Для женщин, стремящихся сочетать детей и карьеру, существовала масса возможностей по облегчению жизни — работа на дому, игровые детские комнаты в каждом подъезде, масса дошкольных и внешкольных заведений, широко распространенная система кооперации между молодыми мамочками и все такое прочее. Наконец, благодаря тому, что жилищный фонд всегда поддерживался на избыточном уровне, использовалась и такая форма помощи как временное поселение где-то поблизости старших родственников, помогающих следить за малышами.

Во-вторых, для стимулирования рождаемости еще в моем двадцать первом веке была создана нехилая система разнообразных кнутов и пряников. Например, величина подходного налога здесь напрямую зависела от наличия и количества детей в семье — как в Германии в мое время. Одинокие здесь платили самые высокие налоги, но после свадьбы их ставка снижалась для каждого из супругов, а после рождения первого, а особенно, второго ребенка начинались всякие льготы. Кстати, пенсия родителей напрямую зависела от заработка их детей. Супружеская пара, воспитавшая троих высокооплачиваемых квалифицированных специалистов, могла рассчитывать на очень обеспеченную старость.

Наконец, в-третьих, на нужную численность семьи мощно работала пропаганда. Нормой считались либо бездетность — к этому относились вполне спокойно: воспитание новых членов общества — дело серьезное и непростое, к нему не всякий годен, либо три ребенка в семье.

У Константина, например, были младшие брат и сестра. Брат Андрей был старшим техником на станции техобслуживания для бильчиков. Он не получил высшего образования, но это ни у кого не вызывало никаких отрицательных эмоций. Здесь заработная плата зависела не столько от должности или образования, сколько от уровня квалификации — как его называли, класса. Человек с высоким классом мог получать очень приличный доход даже при относительно низкой базовой зарплате и пользоваться уважением в обществе. Звание мастера-наставника (так назывался самый высший класс) считалось очень почетным.

Надя — сестра Константина, самый младший ребенок в семье, в свои 26 лет еще не закончила образование, но она хотела стать учителем, а там учебный курс продолжался лет десять. Сейчас она проходила что-то вроде интернатуры, работая тьютой (очевидно, от английского слова "tutor") — помощником учительницы в младшей школе.

При знакомстве со всем этим механизмом у меня, конечно, возник вопрос: а на какие шиши существует вся эта очень обширная и дорогостоящая система с высокими материнскими "зарплатами" и сотнями тысяч высокооплачиваемых нянечек, воспитателей, учителей? Но прочитав несколько статей в инфорсети и сопоставив воспоминания Константина со своими поверхностными наблюдениями, я нашел этому объяснение.

Евразийский Союз был богатым государством, основу экономики которого составляли высокотехнологические отрасли, в которых оплата труда (даже очень высокая по меркам начала двадцать первого столетия) составляла незначительную долю затрат. Зажиточное население своими доходами обеспечивало существование многочисленного малого и среднего бизнеса. Благодаря высокой автоматизации рабочих мест требовалось относительно немного, так что государству было даже выгодно, что большинство женщин "трудятся" мамами и бабушками, воспитывая детей. Сильно прогрессивная налоговая система служила перераспределению общественных доходов.

Наконец, здесь практически не было коррупции, никто не прятал прибыли в оффшорах. Абсолютно все платежи проводились в электронной форме, наличные деньги сохранились только в качестве коллекционных и сувенирных, что резко сужало возможности для функционирования "теневой" экономики.

Правда, при этом практически любая информация была открытой и доступной для всех, так что говорить о "прайвеси" в ее классическом понимании можно было только условно. Фактически каждый здесь жил, словно в стеклянном доме; при желании все могли знать практически всё обо всех. Другое дело, что этими возможностями обычно не пользовались. Вторжение в чужое "личное пространство" без очень веской причины считалось неприличным, а деликатность и ненавязчивость были нормами жизни. Теперь я уже не удивлялся реакции друзей, которые, узнав о моем всплеске эмоций после переноса, пришли выяснить, в чем дело, а выяснив, деликатно дали мне возможность справиться со своими проблемами самостоятельно.

Задумавшись, я машинально сопровождал взглядом симпатичную девочку с ножками, обтянутыми чем-то искрящеся-розовым, и, забывшись, сделал лишний шаг в сторону, налетев на немолодого джентльмена в неприметной темно-серой куртке и смешной кепочке с бело-синим помпоном.

— Ох, прошу прощения!

Я виновато поднял на него глаза. Лицо какое-то невыразительное, блеклое, но взгляд внимательный, острый. Возраст — что-то около пятидесяти, что при нынешнем состоянии медицины может означать и восемьдесят, и девяносто.

— Все нормально, уверяю вас! — чуть растянув губы в улыбке, джентльмен на секунду притронулся к козырьку кепки. — Я все понимаю: молодость, молодость... О, вот поезд!

Улыбнувшись ему в ответ, я направился к гостеприимно распахнувшимся широким дверям. Хотя народу на перроне собралось уже довольно много, никто не суетился и не спешил. Как ни странно, в этом веке москвичи имели репутацию очень спокойных, вежливых и благорасположенных людей — очевидно, отсутствие квартирного вопроса, пробок и толкотни в метро способствовало улучшению характера. Вообще, от передачи столичных функций Харькову Москва, похоже, только выиграла. Как я "помнил" новой памятью, в агломерации, включавшей Москву и Ближнее Подмосковье, в настоящее время жило порядка 12 миллионов человек (при населении Евразийского Союза почти в 400 миллионов), и все они там прекрасно и без тесноты помещались.

Снаружи поезд метро напоминал "Сапсан" или появившийся в Украине перед Евро-2012 корейский "Хьюндай", но еще более стремительный и обтекаемый, с большей долей стеклянных поверхностей. Изнутри он казался каким-то очень большим — наверное, из-за сразу трех рядов сидений, разделенных достаточно широкими проходами (по одному ряду кресел у окон и двуместные диванчики, сгруппированные по два лицом к лицу посередине), и с обширными площадками в оконечностях вагонов.

Большая часть кресел в моем вагоне была заполнена, несколько человек стояли на площадках, но при этом бросалось во внимание то, что чуть ли не каждый второй, если не считать каждого первого, что-то просматривал по инфору, читал или разговаривал с кем-то по вирту.

Неуемная, по моим меркам, общительность жителей двадцать третьего века и их умение пропускать через себя огромные потоки разнообразной информации, признаться, стали для меня настоящим шоком. Нечто подобное в своем времени я видел только однажды, когда, пытаясь найти финансирование для одного медиапроекта, договорился о встрече с помощницей некоего крупного политического деятеля. За те двадцать минут, пока мы общались, эта женщина лет пятидесяти успела ответить на шесть звонков с двух телефонов и дважды, извинившись передо мной, позвонить сама. При этом, она не просто звонила, а принимала решения, отдавала распоряжения и задавала вопросы. Между делом, она разобралась в моем проекте и отметила в нем несколько узких мест, два из которых не углядел я сам.

Кстати, денег я тогда так и не получил. И, наверное, к лучшему, так как дело было весной восьмого года. Вот что бы я потом делал осенью?...

В общем, то, что тогда я воспринимал как феномен, здесь считалось нормой. У москвичей двадцать третьего века было в порядке вещей одновременно вести беседу в местном аналоге чата, общаться с кем-то по вирту и просматривать ленту новостей. Меня спасло только то, что Константин был довольно необщительным парнем — иных, впрочем, и не взяли бы в экипаж, ведь оторванность от земной инфосферы в течение нескольких лет полета считалась самым трудным испытанием для участников экспедиции. Тем не менее, не считая постоянной связи с родителями, братом и сестрой, я каждый день отвечал на десяток вызовов от различных людей и вел что-то типа блога на "Стене" — здешнем аналоге "Фейсбука".

Некоторое время я, сидя у окна, разглядывал пейзажи. Однако вскоре поезд скрылся в туннеле, и я взялся за вирт. На очередной станции мое окошко оказалось прямо напротив лайт-бокса с афишей футбольного матча. Случайно махнув рукой в его сторону, я тут же получил пакет спортивной информации и предложение о заказе билета.

Я никогда не был заядлым болельщиком, но футболом интересовался с детства и время от времени ходил с друзьями на матчи еврокубков. Поэтому спорт стал для меня одной из ниточек, соединяющих меня с прошлым и помогающих приспособиться к жизни в новом времени.

В Евразийском Союзе были две единые лиги — соответственно, суперлига-1 и суперлига-2, а национальные и региональные чемпионаты играли роль третьего дивизиона. Хотя среди команд первой и второй суперлиг попадались и не известные мне клубы, например, "Академика" (Новосибирск), "Космос" (Астрахань) или "Хортица" (Запорожье), большинство все-таки приходилось на знакомые с детства названия — "Динамо" (Киев), "Спартак" (Москва), "Партизан" и "Црвена Звезда" (Белград)... К моему сожалению, одесский "Черноморец" не входил в число лидеров, скромно вращаясь на уровне украинского чемпионата — кстати, вместе с донецким "Шахтером", чей пик славы, похоже, остался в прошлом. А действующим чемпионом Евразийского Союза и лидером нынешнего чемпионата был столичный харьковский "Металлист"!

На международном уровне тоже все больше попадались знакомые мне имена. В отличие от популярных брендов, популярные клубы, в основном, выдержали испытание временем. Из грандов начала двадцать первого столетия прекратил свое существование только "Манчестер Юнайтед", который сто с лишним лет тому назад пошел на спад, слился с "Манчестер Сити", а потом и вовсе обанкротился. Сейчас честь города в английской "имперской лиге" защищал клуб "Юнайтед оф Манчестер", а самой крутой британской командой считалась "Астон Вилла".

Очевидно, мегаклубы в какое-то время таки нагнули УЕФА, потому что в Европе существовала "Евролига" в составе тридцати двух клубов, представлявших как Европейский Союз, так и государства Римского договора — конфедерации, в состав которой входили Италия, Испания (без Басконии и Каталонии), Португалия, Ирландия и Хорватия плюс протектораты Нижний Египет, Босния и Албания. Интересно, что нынешним лидером этого первенства был венгерский "Ференцварош".

Еврокубков в их нынешнем понимании больше не было, хотя раз в год проводился турнир, в котором принимали участие чемпионы Евролиги, евразийской суперлиги и британской "имперской лиги", а также обладатель южноамериканского кубка Либертадорес. Соревнования сборных сохранились, но Чемпионат мира фактически превратился в Кубок конфедераций.

Посмотрев за две недели пару матчей, я убедился, что скорости в футболе двадцать третьего века заметно возросли, благодаря чему ускорился темп игры, но в целом изменений оказалось не так уж и много. И хотя электроника автоматически определяла не только взятия ворот, но и офсайды, вокруг судейства по-прежнему кипели страсти из-за назначенных либо неназначенных пенальти и пропущенных нарушений.

Задумавшись о футболе, я едва не пропустил нужную остановку, но успел проскользнуть в дверь вместе с последними пассажирами. За мной началась какая-то суета. Мимолетно обернувшись, я краем глаза заметил пожилого джентльмена в смешной кепочке, который протискивался на выход из вагона, мешая заходящим в него людям. Очевидно, не один я задержался на старте.

Однако мысли обо всем постороннем быстро отлетели прочь. Поднявшись наверх по совершенно обычному на вид эскалатору, я оказался прямо на поверхности перед темно-красной громадой Исторического музея. Справа вместо стеклянного купола торгового центра и Манежной площади располагалась зеленая зона с дорожками, фонтанами и многочисленными скамейками, но окружающие здания, кажется, не изменились за два века. Впрочем, не настолько хорошо я помнил центр Москвы, чтобы заметить разницу. По крайней мере, ничего в кардинально новом стиле вокруг не появилось. Стоял на прежнем месте и памятник Жукову.

По знакомому проходу через Воскресенские ворота, вдоль которого, как и когда-то, выстроились стенды с сувенирами и лотки с выпечкой и напитками, я поднялся мимо музея на Красную площадь.

Слава космическим богам! Есть вещи, которые не меняются! Сразу как-то теплее на душе стало! Площадь казалась точно такой же, как и двести лет назад. Так же горели звезды над Кремлем, часы на Спасской башне показывали без пяти семь, под ногами была брусчатка, а впереди виднелись разноцветные купола собора Василия Блаженного. Не хватало только президентского флага над куполом, все так же видневшимся из-за зубчатых стен.

Подцепив с лотка перед белоснежным Казанским собором горячий пирожок с маком и расплатившись, махнув рукой с виртом над терминалом, я с удовольствием смешался с толпой. Несмотря на немного непривычную одежду на некоторых людях, я чувствовал себя так, словно вернулся на минутку в свой двадцать первый век. Вокруг меня шумел на разные голоса многоязычный говор, вдоль и поперек крейсировали туристические группы, ведомые экскурсоводами. Кто-то делал снимки с помощью все того же незаменимого вирта. Многие, как и я, мимоходом жевали что-то вкусненькое, взятое с многочисленных лотков. Среди людей деловито ползали похожие на исполинских жуков серебристые машинки с гербом Москвы, им протягивали смятые бумажки и упаковки.

Ворота Спасской башни были распахнуты, и народ интенсивно крейсировал туда и обратно. Перестав быть правительственной резиденцией, Кремль превратился в историко-архитектурный музей. Там были даже заново отстроены некоторые старинные здания, а новейшие постройки — демонтированы.

Зато Мавзолей был на месте. Победившие почти двести лет тому назад солидаристы испытывали неподдельное уважение к советскому прошлому и бережно сохранили его уцелевшие символы. Насколько я "помнил", тело Ленина по-прежнему находилось на прежнем месте. К Мавзолею только пристроили дополнительный подземный этаж, превращенный в пантеон, с именами и портретами выдающихся граждан страны.

Конечно, в другое время я был бы не против заглянуть в Пантеон. Константин там ни разу не был, так что это стало бы чисто моим воспоминанием. Однако я пришел слишком поздно: доступ прекращался в семь часов вечера. Не тянуло меня и внутрь Кремля: его хотелось осмотреть внимательно и неторопливо, а времени у меня все-таки было в обрез.

Неожиданно для себя я свернул в сторону громады ГУМа, который здесь был белым с нежным розоватым оттенком. Впрочем, возможно, его окрашивал розовым великолепнейший закат.

ГУМ, сохранив свое прежнее название, в действительности больше не был ни универсальным, ни магазином. Вообще, магазинов в нашем понимании в двадцать третьем веке не существовало. Все товары заказывались через здешний Интернет или Линию доставки. Причем, практически всё изготовлялось по конкретным индивидуальным заказам, так что проблемы перепроизводства или поиска покупателей для невостребованных товаров не существовало в принципе. Место рекламы в значительной мере занимали информационные сообщения и отзывы пользователей, группирующиеся на специальных сайтах. Впрочем, любую информацию можно было найти через поисковые программы вирта.

Конечно, для желающих посмотреть на реальный товар и пощупать его руками, прежде чем сделать покупку, имелись различные выставочные салоны, одним из которых и был ГУМ. Его внутренняя архитектура практически не изменилась за два века. Я медленно шел по галерее первого этажа, рассеянно разглядывая демонстрационные стенды по сторонам. Вокруг было много людей — знакомящихся с товарами, беседующих, общающихся по вирту, но немного задержавшись в зеркальном салоне, где были выставлены весьма любопытные образцы, я вдруг заметил в одном из отражений смутно знакомое лицо.

В детстве у меня была хорошая память на числа и даты, но плохая — на лица. Способность запоминать людей, нужную для журналиста, я специально и целеустремленно развивал и достиг в этом немалых успехов. Я вгляделся еще раз в отражение и вдруг узнал человека. Это был тот самый пожилой джентльмен, с которым я столкнулся на перроне в Щёлково и который едва не пропустил свою остановку в центре Москвы. Только теперь на его голове не было кепочки с помпоном, а темно-серая куртка превратилась в светло-коричневую с серыми обшлагами. Вывернул наизнанку?! Он стоял у соседнего стенда и, насколько я мог увидеть в зеркале, разглядывал образцы декора на витрине. Однако мне почему-то казалось, что он следит за мной.

Сказать, что меня это обескуражило, — значит, ничего не сказать. Я поспешно сверился с чужой памятью: Константин неоднократно ездил в Москву в одиночку, но никто никогда за ним не следил и не устраивал вокруг него этакие танцы с переодеваниями. Или... может быть, Константин этого просто не замечал?! У него-то, в отличие от меня, память на лица была неважной. Да и стал бы он обращать внимание на человека, мимолетно встреченного на перроне?! Это у меня сегодня первое настоящее знакомство с новым миром, поэтому все чувства обострены, а каждая встреча — первая!

Я помотал головой. Кажется, у меня от полноты впечатлений начинался острый приступ паранойи. Делая вид, что осматриваю очередной образец дизайнерского искусства — зеркало, имеющее странную грушевидную форму, я еще раз попытался поймать отражение незнакомца в коричневой куртке.

Он это или не он?! Лицо словно стертое, можно сказать, незапоминающееся, но именно поэтому обращающее на себя внимание. Только сейчас я заметил, сколько сегодня вокруг меня было выразительных, по-настоящему красивых лиц. Но даже если это и он, мало ли какие бывают совпадения? На Красной площади я его не видел... или он просто не попадался мне на глаза? Может, он сразу пошел в ГУМ, а здесь совершенно случайно столкнулся со мной? Но зачем он тогда вывернул свою куртку и снял кепку? Или это все-таки совсем другой человек, а я просто накручиваю себя?...

Выйдя из зеркального отсека, я обернулся, удачно изобразив заинтересованность симпатичной девушкой в коротком жакетике и бело-зеленых полосатых штанишках, так плотно облегавших ее ножки и все остальное, словно были нарисованы на ее коже (я бы, честно, не удивился, если бы оно так и оказалось). Подозрительный человек продолжал разглядывать витрину и, кажется, не обращал на меня никакого внимания. Да что же это такое?! Я чувствовал себя определенно по-дурацки.

Впрочем, есть способ проверить, кажется мне или нет. Я решительно развернулся и пошел назад. Проходя мимо человека в коричневой куртке, я внимательно мазнул по нему взглядом, но ни в чем не уверился и не убедился. Ладно. Сделав поворот, я оказался в женском царстве — отделе дизайнерского белья. Там я вступил в ничего не обязывающий разговор с девушкой-консультантом, прочитавшей мне настоящую лекцию о высокотехнологической чудо-ткани, поглощающей без следа любую грязь и выделения тела, но сам постоянно зыркал по сторонам, пытаясь что-то углядеть в стеклах витрин.

Вежливо попрощавшись с девушкой, я двинулся дальше и тут же снова увидел его. Он благоразумно не стал лезть в дебри бельевого отдела, где оказался бы вторым, кроме меня, мужчиной, бросающимся в глаза, а спокойно ждал на переходе в следующую галерею. Наши глаза встретились. На его лице появилась и тут же пропала недовольная гримаса.

Нет, ну мало ли из-за чего он тут ходит за мной? — уговаривал я себя. Может, на перроне узнал во мне члена Первой Звездной и решил познакомиться? Однако этот немолодой мужик с невыразительным лицом никак не походил на пылкого поклонника. И вообще, если бы он хотел вступить со мной в контакт, бросил бы сообщение на вирт. Как я уже уяснил, здесь было принято поступать именно таким образом.

Поднявшись по лестнице на третий этаж, я продолжил обход ГУМа, то и дело ловя отражение своего преследователя в витринах и зеркалах. Это уже начало меня раздражать. Чтобы взять паузу, я свернул в боковой коридорчик, у входа в который виднелись блеклые буквы "Ж" и "М". Я уже вполне созрел для того чтобы, если он сунется за мной, схватить непрошеного филера за грудки и конкретно выяснить, что ему от меня нужно.

Не сунулся. Очевидно, ждал где-то в основной галерее. Я сделал свои дела, вымыл руки и вдруг заметил в глубине санузла неприметную дверцу с надписью "Служебный выход". Не думая о том, что дверь может оказаться "запароленной", я рванул ее на себя, и она послушно открылась. За ней оказался пустынный коридорчик, выходящий на лестничную клетку. Ссыпавшись вниз, я очутился в большом подземном гараже, где рядами стояли бильчики.

Отлично! Я бросился к первому же попавшемуся автомобилю и в мгновение ока очутился внутри. Задав на курсоре адрес Киевского вокзала (самое знакомое для меня место в Москве), я нажал кнопку и был вознагражден мягким шумом мотора. При выезде из гаража мне показалось, что я увидел где-то в отдалении коричневую куртку, но, может быть, это мне только привиделось. В любом случае, в бильчиках не было функции следования "во-он за тем автомобилем". Впрочем, возможно, если за мной действительно серьезно следили, преследователь мог бы узнать через вирт, каким я воспользовался бильчиком и куда еду.

Паранойя продолжала свирепствовать, и уже на Лубянской площади я дал команду бильчику остановиться у тротуара и выскочил наружу, оставив его зарезервированным за собой.

Время уже приближалось к без четверти восемь, стемнело, но площадь была ярко освещена — особенно, хорошо знакомое мне здание "Госужаса", которое обзавелось парочкой дополнительных этажей и стеклянной галереей у входа, делавшей его похожим на отель. Хотя, собственно, теперь это и был отель "На Лубянке", один из самых известных в Москве.

Населявшее его прежде ведомство давным-давно переселилось в Харьков и называлось в настоящее время Центральной информационной службой, сокращенно ЦИС (наверное, поэтому нынешний аналог ГРУ, тоже переехавший куда-то в окрестности новой столицы, имел прозвище "Транс").

Слева виднелись характерные арки Детского мира, который сохранил старое название, но был уже не магазином, а детским информационно-развлекательным и творческим центром. В центре площади, казавшейся сильно забитой бильчиками, беспрерывно катящимися вплотную друг к другу по очень узкой проезжей части, словно вырезанной среди широких обсаженных зеленью тротуаров, виднелся круглый скверик с чьим-то памятником в центре (не Дзержинскому).

Впрочем, все эти архитектурные детали я заметил только мельком, сбегая по лестнице в подземный переход. Сейчас там вместо киосков находились многочисленные кафешки и зоны отдыха, заполненные людьми, но для меня было главным то, что здесь, как и ранее, находился один из входов в метро.

Может быть, это было и глупо — в конце концов, если тот, кто следил за мной, знал, кто я, то наверняка и знал, куда я в итоге поеду и где живу, но я был рад, что избавился от слежки. Продолжать прогулку по вечерней Москве меня уже как-то не тянуло, и я отправился обратно в Щёлково. Только там я вспомнил, что меня до сих пор ожидает на Лубянке покинутый бильчик, и поспешно снял резервирование. В любом случае, мой кошелек это сильно не отяготило.

Вернувшись домой, я поужинал тем, что нашел в домашнем хране (настройки меню я все-таки поменял на прошлой неделе), и, уже успокоившийся, уселся в кресле и развернул виртуальный экран вирта. Наступило самое приятное для меня время дня — время возвращения в прошлое.

В первый же день, разбирая закладки Константина на вирте, я с удивлением обнаружил среди них мой любимый литературный форум "ВВВ", на который я частенько заходил, правда, как гость. Причем, это был не его нынешний аналог, а тот же самый форум, один из старейших ресурсов русскоязычной инфосферы, не так давно отметивший свое двухсотлетие!

Недолго думая, я заказал самый дорогой и емкий накопитель информации — по-здешнему, фумбочку, и за трое суток слил на него все архивы форума за двести с лишним лет. Все тридцать с лишним петабайт, более сорока тысяч литературных произведений и бесчисленные иллюстрации, клипы и випы (veep) — визуализации отдельных эпизодов. Еще один вечер ушел у меня на настройку, зато теперь я каждый вечер на пару часов погружался в прошлое, читая продолжения завершившихся двести лет тому назад дискуссий, за ходом которых я следил до попадания в новый мир, наблюдая за тем, как глава за главой пишутся давным-давно законченные книги, и изучая ранее закрытые для меня разделы. Может, это звучит немного высокопарно, но в том, что я не свихнулся в первую же неделю от одиночества, постоянного напряжения и чуждости окружавшего меня мира, была немалая заслуга этого сайта.

Конечно, по вечерам я читал не только форум. Я очень интенсивно знакомился с миром, куда меня угораздило попасть, и внимательно проглядывал информационные ленты, чтобы знать, что происходит сейчас, и не выглядеть глупо, когда все вокруг обсуждают самые животрепещущие события, — одним словом, вживался. Не меньше часа в день уходило на виртуальное общение. Я писал очередной пост в свой блог, который, как оказалось, обязан был вести как участник экспедиции, и отвечал на вопросы. Хорошо еще, что у нас с Константином оказались сходные стили письма и близкие взгляды на многие вещи, так что никто из постоянных посетителей не заметил подмены.

К тому времени я уже знал, что наше с ним сходство не случайно. Догадаться о том, что мы с ним родственники, можно было сразу: девичья фамилия его мамы совпадала с моей. А чтобы узнать, насколько близкие родственники, хватило получасового поиска. Один из моих правнуков, как оказалось, стал знаменитым писателем. Он родился в 2070 году и прожил больше ста лет, отразив в своих книгах многие бурные события своего века, свидетелем и непосредственным участником которых он был. Под конец жизни он поселился в шумном и веселом городе у моря в собственном доме, где часто гостила его непоседливая правнучка — будущая Костина мама. Таким образом, она приходилась мне четырежды пра внучкой, а Константин, соответственно, был мой пять раз пра внук.

Жаль, что нас с ним так разбросало по временам и пространствам. Я бы с удовольствием поболтал бы с Константином за чашкой чая или бокалом хорошего вина. Нам было бы что рассказать друг другу. Я собирался с духом несколько дней, чтобы открыть его личные файлы, — это казалось мне невежливым и неприличным, словно заглядывать в окно чужого дома или подсматривать поверх плеча в пишущийся текст. Но то, что я там обнаружил, всерьез удивило и заинтересовало меня.

Константин действительно увлекался историей конца XX — начала XXI века. Может быть, он не был профессиональным историком, но его комментарии и статьи, написанные, похоже, между делом для какого-то сайта или форума по интересам, поразили меня пониманием духа этого давно прошедшего для него времени. Порой возникало впечатление, что некоторые вещи были написаны моим современником, только очень хорошо информированным и обладающим даром прозрения о том, что будет дальше.

Многие ли специалисты, скажем, по Отечественной войне 1812 года могли бы через двести лет после ее окончания не просто перечислять факты, а разбираться в мотивах действий ее героев и понимать внутреннюю логику их поступков? А вот Константин, как мне казалось, мог. И чем больше я прочитывал написанных им текстов, тем сильнее мне думалось, что именно его попадание в двадцать первый век и было главной целью тех самых сил, что поменяли нас местами.

Это Константин со своими знаниями тенденций, ключевых персоналий и будущих событий мог стать настоящим прогрессором, повернувшим историю мира в нужном направлении! Может быть, это благодаря его вмешательству и возник тот самый мир двадцать третьего столетия, породивший его самого!

Что же, положа руку на сердце, я был совсем не против этих изменений. В мое время не надо было быть провидцем, чтобы понять, что будущее, скорее всего, не несет нам ничего хорошего. Мир, возможно, ставший реальностью благодаря переносу Константина на двести с лишним лет назад, мне нравился. Это был разумный, благоустроенный, уютный мир, в котором было приятно жить и не могло произойти ничего по-настоящему опасного и дурного. По крайней мере, со мной — гражданином одного из ведущих его государств. Странный сегодняшний инцидент, конечно, не забылся, но казался чем-то незначительным, малозначащим, нетипичным...

Мое появление здесь и будущее участие в межзвездной экспедиции уже представлялись мне чем-то вроде компенсации — извинения со стороны неких могущественных и неведомых сил, выдернувших меня из моего мира и моего века, чтобы занявший мое место Константин изменил историю.

Тогда я действительно так думал. И как же я ошибался!

Глава C. Тени в раю

— Константин, у меня есть к тебе вопрос! — Марк Брайтон снял очки-инфор, демонстративно перевел вирт в режим "не беспокоить никому" и внимательно оглядел меня долгим изучающим взглядом с высоты своего почти двухметрового роста. — Что с тобой происходит в последнее время?!

Хотя я уже давно ждал чего-то подобного, слова Марка погрузили меня в ступор. Ну, что я мог ответить?! "Ничего особенного, Марк! Просто хорошо знакомый тебе Константин сейчас прогрессует (или прогрессирует?) в начале двадцать первого века, а я тут обживаю его место", — так, что ли?

Самое интересное, что со мной и после такого откровения, скорее всего, ничего бы не сделали. Ну, кто бы решился менять пилота или снимать весь экипаж за полторы недели до старта?! Тем более, я успел заметить, что Марк как бы ни больше всех окружающих желает, чтобы экспедиция отправилась вовремя и в полном составе. Будто спешит он куда-то, честное слово...

Однако так рисковать я все-таки не решился.

— Мне сложно сказать, Марк, — промямлил я прежде, чем молчание стало гнетущим. — Я ничего особенного не замечаю. Со стороны всегда легче судить... Может, это потому что старт приближается? Ты ведь в последнее время тоже чего-то нервничаешь...

Марк бросил на меня еще один подозрительный взгляд.

— Ты изменился! — заявил он, проигнорировав мою попытку "перевести стрелки". — Ты по-иному ведешь себя во время вводных. Ты перестал доверять кораблю!

— Что?!

Оценка Марка стала для меня неожиданностью. Мое поведение в последнее время действительно изменилось — в этом я отдавал себе отчет. Прошло больше месяца с момента моего попадания в двадцать третий век, и период адаптации, когда мне было просто интересно изучать новый для меня мир, неожиданно сменился депрессией. Прежнее ощущение, будто я нахожусь в командировке в странном и необычном месте, ушло. Я полностью осознал, что попал в этот мир не на месяц, не на год, а навсегда, и от этого мне было тяжело и некомфортно. Не помогала даже личность Константина — маска, полностью сросшаяся с кожей. Даже несмотря на ее помощь я все больше ощущал себя чужаком, а необходимость постоянно контролировать каждое слово и тщательно скрывать свои переживания откровенно угнетали меня. Неоднократно мне приходилось замечать, что я становлюсь нервным и раздражительным и оттого еще сильнее замыкаюсь в себе.

Как ни странно, лучше всего я чувствовал себя во время вводных. Решение задач, пусть даже не настоящих, а имитированных, отвлекало меня от привычных проблем и позволяло реально применять свои новые знания — в этой области мое слияние с Константином прошло наиболее гладко и даже приносило мне подлинное удовлетворение. Поэтому слова Марка меня откровенно удивили.

— Ты не доверяешь! — повторил он с нажимом. — И это нерационально. Человеческий мозг просто физически не способен воспринять и осмыслить информацию быстрее, чем автоматика. Прежде чем ты успеешь что-то понять, она не только примет решение, но и выполнит его!

— М-м-м... Марк... Мне это известно, — осторожно произнес я.

— Тогда почему ты постоянно ставишь все под сомнение?! Пытаешься действовать сам вопреки тому, что делает корабль?! Устраиваешь эти странные проверки и перепроверки?!

И в самом деле, почему? За последний месяц мне неоднократно предоставлялась возможность убедиться в потрясающей эффективности и надежности здешней автоматики. Иначе, наверное, и быть не могло — ведь как тогда управлять миллионными стадами бильчиков и почти без участия человека организовывать поставки продуктов в тысячи домов? Но я-то был родом из другого времени! И для меня полнейшее, исключительное, слепое доверие, которое питали к компьютерной и дистанционно управляемой технике местные жители, слегка напрягало. Как-то к месту и не к месту постоянно вспоминался эпизод из "Полдня", когда служба доставки перепутала двух адресатов. Очевидно, именно поэтому я всегда старался, по возможности, проверить любое решение автоматики и убедиться, что в нем нет ляпов. В конце концов, во время полета от этого зависела судьба всей экспедиции!

Вот так жизнь и напоминает, что заваливаются всегда на мелочах.

— Понимаешь, Марк, тот... м-м-м... инцидент со мной в прошлом месяце показал, что нельзя полностью доверять технике, — я говорил совершенно серьезно. — Поэтому я и начал подстраховываться... на всякий случай. А насчет доверия... Знаешь, Марк, был у вас в двадцатом веке один президент, так его любимой поговоркой было: "Доверяй, но проверяй", — последние слова я произнес по-русски.

— Константин, прекращай свои отговорки! — Марк продолжал сверлить меня своим взглядом. — Скажи, что тебя действительно беспокоит!? Не держи все в себе! Мы же один экипаж, мы должны помогать друг другу. И я надеюсь, что я не только твой босс, но и твой друг!

Я непроизвольно опустил взгляд. Интонации Марка были совершенно искренними. Кажется, он был действительно огорчен и очень хотел помочь мне, облегчить мое бремя, разделить мои проблемы. Вот только это Константин, а не я провел бок о бок с ним четыре с лишним года отбора и подготовки. Это Константин мог, наверное, назвать его своим другом, а вот я — нет. Будь на его месте кэп, я бы, возможно, прислушался к его словам, но я категорически не мог заставить себя доверять американцу!

К тому же, Марк чем-то напоминал мне одного моего давнего знакомого — тоже из Штатов, с которым мы повстречались и даже немного подружились на одном семинаре для восточноевропейских журналистов в Праге году этак в девяносто седьмом. Потом он в качестве представителя некой международной конторы приезжал к нам в Киев, я несколько дней устраивал ему экскурсии по городу, мы много общались, обсуждая самые разнообразные проблемы. Тогда я был еще, как говорится, правоверным демократом, но имел свою, весьма отличную от общепринятой в тех кругах, точку зрения на события в Югославии и первую чеченскую войну. Об этом я как-то и поведал своему другу-американцу. Мы немного поспорили, ни в чем не убедили друг друга и как ни в чем не бывало продолжили наше дружеское общение. Потом американец уехал, а через пару недель моя запланированная стажировка в США вдруг накрылась одним местом, а потом меня перестали приглашать на различные мероприятия под эгидой USAID и других родственных организаций. Как мне намекнули в одном месте, меня посчитали недостаточно политически благонадежным.

Наверное, и к лучшему. А то стал бы грантоедом, еще бы и пошел в четвертом году на Майдан... Так или иначе, эта история научила меня тому, что американцы могут быть сколь угодно славными парнями, но служебные отношения они всегда очень четко отделяют от личных. Поэтому слова Марка о нашей дружбе, скорее, насторожили меня, чем настроили на благодушный лад. Конечно, за двести лет многое могло измениться, но вот мои предубеждения из двадцать первого века против "пиндосов" никуда-то не делись!

Поэтому я сказал совсем не то, чего, возможно, ожидал Марк.

— Может быть, мне уже слишком поздно говорить об этом, но меня беспокоит наша программа подготовки. До старта неделя с небольшим, а мы все еще сидим здесь! Изучаем корабль на моделях и тренажерах, вместо того чтобы облазить его в натуре сверху донизу и заглянуть во все углы — что там на самом деле. Потом же не будешь говорить, что на модели было все по-другому! Да и вводные в последнее время стали какие-то однообразные. Такое впечатление, будто вы заранее знаете, какие неожиданности встретятся нам в полете!

На мгновение мне почудилось, что мои слова привели Марка в замешательство. Мы говорили по-английски, а в этом языке и теперь не было разницы между "ты", "вы" и "Вы", поэтому мне показалось, что он принял мои слова на свой счет. Но это наваждение быстро прошло.

— Сожалею, Константин, но твои предложения действительно немного запоздали, — произнес Марк с легкой улыбкой. — Боюсь, что внести коррективы в программу подготовки уже невозможно. Но если тебя это волнует, уверяю, что твои опасения не имеют под собой оснований. Наша техника исключительно надежна! Корабль не подведет тебя, Константин!

Я вежливо промолчал. Постройкой "Одиссея" занимались, в основном, американцы. Хочет Марк продемонстрировать патриотизм и непоколебимую веру в "отечественного производителя" — его дело. Но он прав: что-то менять уже слишком поздно. Поэтому я поспешил свернуть разговор и распрощаться с боссом. Мне и в самом деле надо было поторопиться. Впереди был вечер — последний более-менее свободный вечер на Земле перед стартом экспедиции, и у меня на него были свои планы.

Однако, вернувшись в свое временное пристанище, я позволил себе потратить несколько минут на размышления.

Нельзя сказать, будто здесь я ощущал какой-то сильный дискомфорт. Благодаря заемному опыту и чужой памяти за истекший месяц я вполне адаптировался в новом времени. Теперь я не хуже местных хроноаборигенов знал, что такое клатроны, овераторы и пусиляры. Научился пользоваться бильчиками, твинчиками, хранами, фумбочками и прочей бытовой техникой и интеллектроникой. Не шарахался в сторону от автоматических уборщиков, способных спокойно выполнять свою работу в любой толпе, и почти не оглядывался на девушек в одежде (если ее можно было назвать таковой) из модной мономолекулярной пленки.

К тому же, как некогда выразился один из классиков, это был мир, в котором хотелось жить и работать, — уютный, разумно устроенный, доброжелательный. Здесь не было ни нищеты, ни кичливого богатства, ни задавленной униженности, ни агрессивного хамства. Даже в местном Интернете не встречалось ни флуда, ни троллинга — наверное, потому что общению в нем учили в школе, каждый выступал в инфорсети под собственным именем, не прикрываясь анонимностью, а каждый вирт имел уникальный идентификационный код.

Наверное, это был хороший мир, и я мог гордиться своими современниками и потомками, построившими его. Вот только, к сожалению, он был не моим миром. Проявлялось это, прежде всего, в мелочах — характерных шуточках, словечках, отсылках к популярным в это время книгам и кинофильмам (по привычке я использовал этот термин, хотя на самом деле они назывались теперь по-другому и представляли собой полноценную виртуальную реальность). Благодаря доставшейся мне памяти я знал все эти тонкости и даже умел употреблять их к месту, но от этого они все равно не становились для меня роднее.

От всего русскоязычного культурного пространства конца ХХ — начала XXI веков двести лет спустя уцелели только детские сказки (но не будешь же постоянно лечить ностальгию "Курочкой рябой"), классики от Пушкина до Твардовского и, как ни странно, Гарри Поттер. Правда, в совершенно неканонном виде.

Оказывается, уже в конце двадцать первого века, почти через сто лет после выхода оригинального произведения, когда его популярность осталась далеко в прошлом, этот сюжет вдохновил одного молодого литератора — кстати, русского, хотя и живущего в Англии. Он официально урегулировал вопрос об авторских правах с потомками Джоан Роулинг и за двадцать лет сваял фундаментальный труд из двенадцати, кажется, томов, в которых создал намного более полный, логичный и непротиворечивый мир, чем получилось у миссис Ро, да еще и аккуратно вписанный в контекст реальной мировой истории того времени. Я, когда начал проглядывать эти книги, практически не обнаружил в них ляпов, хотя в последних томах героев занесло аж в Россию, где они активно поучаствовали в событиях 1998-2001 годов. Автор, как некогда Набоков, писал свои произведения одновременно на английском и на русском, что и принесло ему миллионы читателей как в Британии и Америке, так и в Евразийском Союзе.

Вот именно эта книга и возродила интерес к мальчику со шрамом и стала одним из первых "фьюнов" (фантастических вселенных или fantastic universes) — выдуманных миров, являющихся местом действия многочисленных книг, фильмов, випов, игр и прочего, где задействовались как оригинальные, так и придуманные другими авторами персонажи. Кстати, проблема авторских прав в двадцать третьем веке не стояла так остро, как в мое время, поэтому создание всевозможных фанфиков считалось здесь абсолютно законным и очень распространенным занятием — можно сказать, всеобщим увлечением.

Конечно, все это было очень интересно, но только подчеркивало мою оторванность от привычного окружения. Более-менее прежней оставалась только архитектура исторических центров городов, но стоило хоть немного выйти за их пределы, как все менялось до неузнаваемости. Так, от моего родного района в Одессе сохранились только Привоз (исключительно как туристический объект), кинотеатр "Родина" (памятник архитектуры конца XIX века, однако), пара "сталинок" (тоже памятники архитектуры, но середины ХХ века) и несколько смежных двориков, помещенных под стеклянный купол (историко-культурный комплекс "Молдаванка"). Все остальное было полностью перестроено в рамках концепции Среды обитания. Изменилась даже планировка улиц.

Да, не подумайте, что я жалуюсь. На мой взгляд, положение космического пилота и участника Первой Звездной экспедиции с лихвой перекрывало все эти неудобства. Просто время от времени я ловил себя на чисто мальчишеском желании — сделать что-то выдающееся самостоятельно, а не благодаря знаниям и памяти Константина. Вот только что?!

Что там входит в "обязательную программу попаданца"? Предупредить Сталина, замочить Хрущева, перепеть Высоцкого и изобрести командирскую башенку для Т-34 и автомат Калашникова — так вроде? Ну, так памятники Сталину стоят уже здесь по городам и весям. Немного их, конечно, но есть они, есть... "Государственный переворот Хрущева; его последствия — ближайшие и отдаленные" — это такой параграф в школьном учебнике. Хоть и с изрядным опозданием, но воздалось "кукурузнику" по делам его... Высоцкого включали в различные "Антологии русской поэзии ХХ века". Не всё, безусловно, но много чего. Наконец, оружейника Михаила Калашникова и через двести лет помнили и чтили наравне с писателем Сергеем Калашниковым, а фирма его имени до сих пор выпускала стрелковое оружие, причем, под все той же прославленной в веках маркой.

В общем, оставалось мне надеяться, разве что, на изобретение командирской башенки к роверу для передвижения по поверхности изучаемых планет. Как ни печально признавать, но мои личные знания и умения в этом мире были практически бесполезны. Даже о моем собственном времени тут знали больше меня благодаря рассекреченным документам и открытым за давностью лет архивам.

Да и кому теперь нужны скучные подробности о событиях двухсотлетней давности, кроме немногочисленной когорты узких специалистов? Несколько дней тому назад я посмотрел, закачав через вирт, фильм "высокой исторической достоверности" под названием "08-08-08", посвященный российско-грузинской войне 2008 года. Кинолента, вернее, "вистори" — визуальное изложение событий с эффектом присутствия, бесспорно, удалась своим создателям. Там были и выразительные батальные сцены, и сюжет, и драматизм, и даже любовная линия с хэппи-эндом. Вот только Россией в этом фильме правил Владимир Путин, а войсками в Южной Осетии командовал... генерал Рогозин. О том, что президентом тогда вообще-то был Дмитрий Медведев, в нем не было ни единого упоминания, равно как и об Олимпиаде в Пекине. Грузинский лидер Михаил Саакашвили (кстати, выглядевший моложе и симпатичнее себя настоящего) был там показан как трагический персонаж — подлинный патриот своей страны, но излишне эмоциональный, увлекающийся и доверчивый человек, попавший под зловредное влияние. А главным злодеем выступал украинский президент Ющенко, больше всего напоминавший в фильме своего тезку из "Властелина колец" в переводе Гоблина.

Я уже молчу о том, что за грузин воевали исключительно иностранные наемники, российские солдаты бегали с каким-то странным оружием типа израильского "Галиля", а Цхинвал выглядел как провинциальный городок XIX века со зданиями не выше трех этажей, в который как "здрасте" влепили несколько семиэтажных (!) хрущовок. Впрочем, не знаю, может, он и в самом деле так выглядел?... Да, и информационную войну, которой в фильме было уделено большое внимание, наши выиграли, причем, с достаточно солидным счетом.

Причем, фильм, повторюсь, был очень даже классный, я смотрел его с удовольствием. Но после такого кино желание бороться за историческую правду как-то пропало, да так и не возникло вновь.

Что же, если ничего нельзя изменить, остается только плыть по течению и ждать старта экспедиции — уж там-то я буду, по крайней мере, на своем месте. Да и хватит терять время на всякие переживания, а то так и опоздать можно, стыдно будет! Этот вечер мы всем экипажем кроме Марка и кэпа, у которых он уже не был свободным, решили провести большой дружной компанией в парке у костра, а я еще и пообещал ребятам угостить их старинным национальным русским блюдом под названием шашлык.

Метнувшись к храну, я открыл нужную ячейку и достал из нее большой металлический контейнер, в котором со вчерашнего вечера мариновались в красном вине два с лишним кило мяса, перемешанного с крупно нарезанным луком. Еще одну такую порцию должен был подготовить по своему рецепту Сергей Сухина, а шампуры и подставку для них по моей просьбе соорудил Цветан Чочев.

Контейнер я осторожно поставил в дорожную сумку на длинном ремне и, надев шапку и теплую куртку (по вечерам уже было холодновато), выскочил из квартиры. В холле жилого корпуса никого не было и, торопясь, я выбежал наружу, едва не налетев на Марка, приветствовавшего меня рассеянным кивком. Его очки-инфор были затемнены — это означало, что он просматривал по ним какие-то данные. В руке он держал органайзер, напоминавший небольшой кожаный портфельчик, но представлявший собой мощнейший вычислительный комплекс — на две головы выше моего вирта — и одновременно аппарат кодированной связи, по которому он мог напрямую связаться хоть с Белым домом, хоть с резиденцией президента Евразийского Союза в Харькове.

Нам с Марком было пока по пути, и мы шли вместе — почти бок о бок. День уже угасал, но заходящее солнце было еще ярким, даже, наверное, слишком ярким. Я немного отвернул голову от его слепящего света и вдруг увидел человека в темно-серой куртке, спешащего нам наперерез. В руках он держал какой-то непонятный предмет, похожий на тортик в круглой коробке, из которого торчал витой шнур. Незнакомец шел каким-то нервным, вихляющимся шагом. Казалось, он был чем-то очень взволнован.

Заинтересовавшись, я повернулся в его сторону и внезапно узнал его! Лет пятьдесят, блеклые, словно смазанные черты лица... Это был тот самый человек, который следил за мной в ГУМе три недели тому назад! Однако теперь его лицо никак нельзя было назвать невыразительным: оно так и пытало фанатичной ненавистью. В последний раз я видел такие лица на митинге "Свободы" во Львове, куда меня как-то занесло по служебной надобности...

Нас разделяло не больше десяти шагов. Внезапно незнакомец суетливо дернул за шнур и швырнул свой "тортик" в меня и Марка.

Дальше я действовал автоматически. И тренированное тело с мгновенной реакцией космического пилота не подвело меня.

Время словно замедлило свой бег... Коробка взмывает в воздух, оставляя за собой тонкий дымный след... Я с недостижимой для меня прежнего быстротой и точностью отправляю ей навстречу свое единственное оружие — сумку с мясом... Одновременно начинаю заваливаться, сбивая с ног Марка, который еще, похоже, не понял, в чем дело...

Сумка встречается в воздухе с коробкой и отбрасывает ее куда-то в сторону стоянки бильчиков. Внезапно оба предмета скрываются в яркой вспышке. Мощный хлопок бьет меня по ушам. Плотный, горячий воздух сбивает с головы шапку, но я уже падаю, почти накрывая собой Марка... Удар, хруст, звон осыпающихся стекол! Чувствую, как что-то дергает меня за руку чуть пониже плеча, что-то колотит по спине... Боли нет, возможно, она придет позже...

— Костя, ты цел?!

Кто-то переворачивает меня на спину. Это Олег. Вокруг вижу других ребят. Это что, я спустился в холл не последним, а первым, и это они меня догоняли?... Неважно...

Я с усилием кручу головой. Террорист, очевидно, сам оглушен взрывом. Он лишь слабо трепыхается, его скручивают Сергей, Цветан и еще какие-то люди, возникшие словно ниоткуда. Острый пороховой запах, ближайшие бильчики без стекол, их корпуса густо исцарапаны, даже немного вмяты. Ошметки сумки разбросало на несколько шагов, с той стороны тянет дымом и сгоревшим жарким. Повсюду валяются какие-то мелкие металлические обломки, разорванные куски мяса, все буквально залито красным. Пятна на мне, на моей куртке. Если не знать, что это вино, очень похоже на кровь...

Перевожу взгляд чуть ниже. Очки-инфор Марка и его органайзер валяются на земле. Он сам смотрит на меня с оторопело удивленным видом, отнимая от лица истекающий тяжелыми каплями кусок мяса. На перемазанной щеке длинная царапина, оттуда сочится что-то даже не красное, а фиолетовое с синеватым отливом. Ко лбу прилип луковый обрывок...

— Ты цел?!

С усилием смотрю на себя. Рукав разрезан, словно бритвой, оттуда вылезает белый наполнитель... Белый, не красный... Боли по-прежнему нет. С помощью Олега стягиваю куртку, она вся изорвана на спине, но ни в одном месте не прорвало даже прокладку. Повожу плечами. Такое впечатление, что меня немного побило, но ушибленное о землю колено чувствуется гораздо сильнее, чем спина и плечи.

Хорошая у меня, оказывается, курточка — не хуже бронежилета. А я и не знал...

— Вроде бы, цел, — устало говорю Олегу и с его помощью с трудом поднимаюсь на ноги.

Вокруг продолжается кавардак. Куча народу, кто-то с запозданием распоряжается, кто-то громогласно требует отойти, чтобы не затоптать следы. Все заляпано красным, остатки изувеченного контейнера валяются под боком у покосившегося бильчика...

А в голове, пустой и гудящей как колокол, звенит одна и та же дурацкая фразочка из какой-то детской книжки: "Пропал морковный соус"...

Пожалуй, не стоило и говорить, что вечер был непоправимо испорчен. Весь Центр подготовки гудел, как разворошенный улей. Парк, в котором мы хотели устроить вечер у костра, оцепили. А я сидел в кабинете, спешно приспособленном под взятие свидетельских показаний, и отвечал на бесчисленные вопросы.

Почему я сразу подумал, что это бомба, а не какая-нибудь глупая шутка? Ну... наверное, потому что я увлекаюсь историей конца ХХ — начала XXI веков, а тогда терроризм был широко распространен и считался серьезной проблемой... Да, мне кажется, он был один, без сообщников, — типичный террорист-одиночка... Да, он сразу показался мне подозрительным... Нет, я его не знаю, но раньше уже видел этого человека... Когда? Да три недели тому назад, вечером второго октября, когда я ездил в Москву... Впервые встретил его на платформе Щёлково... Нет, думаю, это было случайным. Вряд ли он так ловко подставился под меня... Нет, на Красной площади я его не видел, только в ГУМе... Да, я уверен, что он следил за мной... Почему мне это запомнилось? Просто со мной ничего такого раньше никогда не случалось... Почему никому об этом не рассказал? Наверное, посчитал эту историю каким-то дурацким недоразумением... Я не ожидал никакой опасности... Не думал, что у такого важного для всей Земли проекта, как Первая Звездная, могут быть враги...

Враги, враги... Конечно, я слишком рано расслабился. Как говорится, и на Солнце есть пятна, а в раю — тени. Итак, что мне скажет на этот счет наша с Константином общая память?!

Прежде всего, конечно, британцы. Во-первых, потому что выражение "англичанка гадит" сохранило свою актуальность и в этом веке. Высокомерно отвергли предложение об участии в экспедиции... хотя теперь я не уверен, что это предложение было по-настоящему искренним. Все эти годы вели вялую информационную войну против проекта и самой идеи межзвездной экспансии человечества в целом. Судя по всему, именно они стоят за распространением всевозможных страшилок и апокалиптических предсказаний. Но, в то же время, активно развивают гравитационные технологии, в том числе, и в военных целях.

Интересно, вначале я ведь сам мысленно назвал будущего террориста "джентльменом". Не значит ли это, что я интуитивно посчитал его похожим на англичанина? Но если бы за покушением стояли британские спецслужбы, стал бы их агент так по-дилетантски выслеживать меня в бывшем универмаге? Или, может быть, это был простой исполнитель-смертник, пешка, обреченная на съедение? Как известно, в разведке отбросов нет, есть кадры...

Но тогда откуда в нем такая ненависть, такой пылающий фанатизм? Насколько я помнил, никакого мусульманского (как и любого другого) подполья в Евразийском Союзе нет. Политический ислам после реформ XXII века превратился во вполне прогрессивное и, главное, не агрессивное течение. Слово "шахид" известно сегодня только историкам. Или... может, надо искать в другом месте?!

В начале двадцать третьего века существовало немало новых государств, которых не было двести лет назад. И крупнейшим из них была так называемая Панафриканская Гегемония, охватывающая большую часть "черной" Африки до границ Британской Империи и имевшая доступ к Индийскому океану, Красному морю и даже Средиземке (через бывшую Ливию).

Хорошо хоть, как говорится, что не Доминейшн Дрейка, но и с этим государственным образованием проблем у всего мира хватало выше крыши. Основала его в конце двадцать первого века группа м-м-м... афроамериканцев, все — выходцы из престижных американских и британских университетов. С помощью неясного происхождения больших денег, широкомасштабной демагогии и крепких связей в местных политических кругах эта команда поначалу захватила власть в Нигерии — уже не в такой богатой природными ресурсами стране, как в мое время, из-за исчерпывающихся нефтяных запасов, но все равно весьма перспективной.

Большинство стран "черной" Африки в те времена находились в состоянии полного хаоса — перенаселение, голод, войны, повальная коррупция. После крушения Китая и ослабления США ими просто никто не хотел всерьез заниматься — хватало и других забот. Так что, возможно, что та группировка просто получила негласную поддержку от мирового сообщества, которое задолбали по самое не могу все эти африканские проблемы, на проведение необычного эксперимента. И самое интересное, им это, черт возьми, удалось!

Новые власти Нигерии приступили к социальному прогрессорству не виданных в том веке масштабов. Они очень жестко и беспощадно подавили все местные преступные и трайбалистские группировки. Разработали идеологию, в которой традиционные африканские ценности каким-то непостижимым образом гармонично соединились с научно-техническим прогрессом и махровым либертарианством. Вкладывали огромные деньги в образование, приглашая учителей со всего мира. На конфискованные состояния прежней верхушки и доходы от экспорта скупали технологии и заводы "под ключ" — не самые современные, но позволившие в сжатые сроки осуществить индустриализацию, на базе которой развернулось строительство новой инфраструктуры.

Через пару десятилетий первое поколение реформаторов начало сходить со сцены. Но они сумели подготовить достойную смену, причем, из местных кадров. Нигерия превратилась в самую развитую, богатую и благополучную страну региона, предмет нескрываемой зависти соседей. По Западной и Центральной Африке прокатилась волна народных выступлений под общим лозунгом "Хотим жить как в Нигерии".

Возможно, первые такие акции имели спонтанный характер, но затем, очевидно, в игру вступили спецслужбы. Так или иначе, результат везде был один: народное выступление сметало старую коррумпированную верхушку, тесно связанную с транснациональным бизнесом, на ее место приходили сначала нигерийские советники, потом — нигерийские управленцы, и, наконец, по итогам демократического референдума страна добровольно присоединялась к Нигерии в качестве члена конфедерации.

Так родилась Панафриканская Гегемония. А затем с ней произошло то же самое, что и с розовской Меганезией: симпатичное молодое прогрессивное государство, не боящееся бросать вызовы сложившемуся порядку вещей и противостоять сильным мира сего, само эволюционировало в такого империалистического хищника, что любо-дорого посмотреть. Гегемония приступила к прямому захвату сопредельных стран, причем, действуя такими методами, что некоторые государства сами побежали под британский "зонтик". Попыталась дестабилизировать обстановку в Северной Африке, что ей частично удалось. Развязала агрессивную войну против "обновленного" ислама; в ходе одного из конфликтов воздушным налетом была разрушена до основания Мекка.

К тому же, очередное поколение руководителей Гегемонии взяло на вооружение идеологию "черного расизма" и реванша за колониальное и неоколониальное прошлое, а панафриканская либертарианская "свобода" превратилась во вседозволенность. Гегемония стала полигоном для этически сомнительных и часто небезопасных научных и социальных экспериментов.

Против звездной экспедиции панафриканцы выступали яростно и бескомпромиссно, причем, как минимум, по двум причинам. Во-первых, потому что это был проект "белых" стран. Во-вторых, потому что его успешная реализация означала триумф ненавистного для них государственного начала. Да и с Евразийским Союзом у Гегемонии были свои счеты, так как именно он взял под свою защиту исламские страны, которые уже давно перестали быть "нефтяными монархиями". Эфиопия же, которая больше полувека торчала у Гегемонии как кость в горле, еще недавно имела статус протектората Евразийского союза, а пару лет тому назад превратилась в самостоятельного союзника и младшего партнера.

Учитывая, что Гегемония была образованием, насквозь идеологизированным, а система всеобщей промывки мозгов там работала качественно и без сбоев, именно панафриканцы могли бы послать "на дело" фанатика с бомбой. И то, что террорист был белым, меня не слишком смущало: в конце концов, самая отпетая русофобка, которую я лично встречал в своей жизни, родилась в Калининской области и имела девичью фамилию Алексеева.

Впрочем, не имея точной информации, можно было только гадать. И надеяться на то, что новый день прояснит ситуацию.

Новый день принес пока что только новые заботы. Вечером мы должны были вылетать в Америку, где в штате Невада находилась стартовая площадка "Одиссея", а с утра нас приехали навестить и проводить в дальний (тьфу, чуть не сказал: последний) путь родственники — нелегкое испытание для моей новой личности.

Хорошо хоть, что вчерашнее покушение заслонило все. Я прилежно пересказывал свой пост, размещенный (с разрешения следствия) вчера поздно вечером на "Стене", и вежливо поддакивал в ответ на сочувственные или возмущенные комментарии. Тем не менее, появление Олега, который, витиевато извинившись перед моими родными, сказал, что со мной сейчас хочет побеседовать его дядя Иван Александрович, было встречено мной с нескрываемым облегчением.

Ага, дядя он... Как же, как же... Олег, улыбнувшись на прощание, оставил нас одних, и я откровенно разглядывал своего визави. Спокойный такой несуетливый мужик лет сорока пяти с цепким взглядом и этакой... матеростью. Пара моих бывших однокурсников служила в СБУ на немаленьких должностях, еще кое-то в пятом году перешел в частные структуры, так что знакомства в этих кругах у меня были, и подобных "дядей Вань" я понавидался.

— ЦИС или ТРАНС? — деловито спросил я. Всегда хочется сразу знать, с кем имеешь дело.

— Специальный комитет, — чуть улыбнувшись, "дядя Ваня" с интересом взглянул на меня. — Вот вы какой, Константин Васильевич. Давно хотел с вами познакомиться.

— Да? — Я слегка насторожился. Только внимания спецслужб к моей персоне мне не хватало! — И что стало причиной такого желания?

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — Иван Александрович примирительно развел руками. — За последние полтора месяца в вашем экипаже произошло два ЧП, и в обоих случаях в их центре оказались именно вы.

— Как говорится, один раз — случайность, два — совпадение, — небрежно заметил я. — Вот три — это была бы уже тенденция, однако.

— Интересная логика, — Иван Александрович снова улыбнулся, показывая, что понял шутку. — Нет, тема нашего разговора не касается непосредственно вас. Просто, раз вы уж волею судьбы оказались на переднем крае, как мне кажется, вы должны знать некоторые факты.

— Вот как? — ограничился я нейтральной репликой. — Кстати, вам уже известно, кто стоит за вчерашним инцидентом? Британцы или Гегемония?

— Руки коротки, — бросил спецслужбовец, но тут же посерьезнел. — К сожалению, это полностью доморощенный кадр. "Друзья Земли". Слышали?

Константин слышал. А значит, знал и я. И это знание повергло меня в некоторое недоумение.

— Да, конечно, — сказал я. — Насколько я помню, они выступают за то, чтобы тратить деньги и ресурсы не на космос, а на приведение в порядок экологии. Но... мне всегда казалось, что это несерьезная, маргинальная какая-то группа. Выходит, среди них нашелся один псих-одиночка, которому просто повезло просочиться сквозь охрану с бомбой?

— Счастливый вы человек, Константин Васильевич, — Иван Александрович печально улыбнулся, на мгновение сделавшись похожим на настоящего доброго дядюшку, сожалеющего о жизненных неурядицах, одолевающих племянника. — Если бы это был один псих... Вы знаете, что если бы сегодня состоялся референдум по поводу вашей экспедиции, большинство проголосовало бы против?

— Не-ет, — я ошеломленно покачал головой. — Я знаю, конечно, что не все ее одобряют... Сам, собственно, каждый день получаю такие комменты. Но я полагал, что прорыв человечества к звездам, выход за пределы Солнечной системы — это исключительно важно, и что подавляющее большинство людей, по крайней мере, в нашей стране думают точно так же!

— В этом, увы, и заключается главный недостаток инфорсетей, — Иван Александрович слегка усмехнулся. — Как ни поощряй дискуссии, а люди все равно предпочитают общаться с теми, кто близок им по духу и образу мыслей, и потому, как правило, и не подозревают, что на свете существуют иные точки зрения... Знаете, Константин Васильевич, а ведь эти "Друзья Земли" и им подобные во многом правы. В последние семь лет на подготовку вашей экспедиции уходило до семи процентов всего государственного бюджета Евразийского Союза. А это огромные деньги! Вы представляете, сколько доброго можно было бы сделать, если пустить эти средства и ресурсы на иные цели!?

— Но не все ведь измеряется деньгами! — возразил я. — К тому же, насколько я понимаю, значительная часть затрат — это, так сказать, построение фундамента, нулевой цикл. Последующие экспедиции будут обходиться намного дешевле!

— Если они будут, эти последующие экспедиции, — мягко заметил Иван Александрович.

— То есть?!

— Неприятие к космическим исследованиям объясняется не только финансовыми факторами. Как вы правильно сказали, не все измеряется деньгами. Романтика дальних странствий, к сожалению, выходит из моды. Ее можно было поддерживать год, пять, десять, но не все тридцать лет, что прошли со времени запуска проекта. Большинству людей, Константин Васильевич, не нужны звезды! Они руководствуются, прежде всего, своими, глубоко земными интересами. Прежде чем куда-то отправляться, нужно привести в порядок свой собственный дом, а вы ведь, наверняка, знаете, в каком запущенном состоянии он все еще находится. Ну, и не забудем, конечно, банальный страх перед неизвестностью. Людям свойственно опасаться нового, а встреча с пресловутыми братьями по разуму может оказаться для них сильнейшим потрясением. Конечно, во многом это — результат британской пропаганды, но она действует!

— Как все плохо! — я не скрывал огорчения. Ведь если лишить меня звезд, чем я вообще буду заниматься в этом мире?! Писателей и журналистов здесь пруд пруди, причем, почти каждый — любитель и у каждого второго — несомненный талант. — Выходит, Первая Звездная экспедиция будет последней?!

— Она может стать последней, — Иван Александрович внимательно посмотрел на меня. — Точнее, она не станет последней при одном условии. Она должна завершиться не просто успехом, а оглушительным триумфом! Люди должны снова заинтересоваться далеким космосом!... Или почувствовать в нем нешуточную угрозу.

— Угрозу Земле?! — теперь я по-настоящему насторожился.

— Я доведу до вас некоторую совершенно секретную информацию, — сухо сказал Иван Александрович. — Впрочем, поправлюсь: ничего по-настоящему секретного в самих фактах нет, важна лишь их интерпретация.

— Готов, — кивнул я. — Могу дать любую подписку.

— Подписку?!

— Ну... Обязательство о неразглашении.

— Это лишнее. Обойдемся без формальностей, — Иван Александрович махнул рукой. — Вам известно, с чего началось создание гравитационных двигателей, благодаря которым стала возможна ваша экспедиция?

— С работ Кларка по гравитационному полю, — я чувствовал себя, словно студент, сдающий зачет, и в некоторой степени так оно, наверное, и было.

— Верно, — Иван Александрович кивнул с видом преподавателя, довольного ответом. — В инфорсети выложены все рабочие документы Кларка, подробно показывавшие, как он на протяжении пятнадцати лет кропотливо занимался исследованиями, проводил опыты, делал ошибочные выводы, возвращался, искал новые объяснения и решения... Вот только все эти материалы появились в свободном доступе уже после смерти Кларка, когда он был причислен к корифеям современной науки.

— Его идеи были не сразу поняты, — рискнул предположить я.

— О его идеях просто никому не было известно. Лаборатория Кларка находилась при каком-то заштатном университете, ему помогали всего два ассистента. За пятнадцать лет — одна-единственная публикация, причем, не слишком достоверная. Его считали чудаком, даже шарлатаном, у него всегда были проблемы с привлечением грантов на исследования. Тем не менее, судя по дневникам, он располагал современным дорогостоящим оборудованием, мог проводить эксперименты, требующие высочайшей точности. И он, конечно, очень рисковал.

— Вы думаете, тот взрыв в его лаборатории был не просто так? — вспомнил я статью, некогда прочитанную Константином.

— Да, он действительно произошел при очень подозрительных обстоятельствах. Но дело не только в этом. Смотрите. Появляется информация о возможной внеземной жизни в системе Хары... Кстати, интересно, что широкую огласку она получила только с третьего раза. Ранее эти сведения появлялись в инфорсети дважды с интервалом в месяц, но прошли незамеченными...

Я понимающе хмыкнул. Переизбыток информации был характерной чертой этого времени. Наверное, поэтому очень важными считались профессии аналитика и диггера, который здесь был не любителем лазить по подземным коммуникациям, а специалистом по поиску в сети. И то, что информагенства могли не сразу обратить внимание на сообщение о вероятных братьях по разуму, меня не слишком удивляло.

— ...В этой истории поражает быстрота реакции американского правительства. Вот представьте, прошло три месяца с момента катастрофы. Лаборатория Кларка разрушена до основания. Его ассистенты мертвы, сам он в больнице, откуда уже не выйдет. Материалы его исследований, согласно официальной версии, утрачены — в сети потом появятся лишь невесть как сохранившиеся копии. И тут Белый Дом, который до этого не был замечен в проявлении особого интереса к фундаментальной науке, вдруг развивает бурную деятельность. Теория и выкладки Кларка передаются для изучения целой группе ведущих ученых. MIT запрашивает и тут же получает от государства солидный грант на исследования в области искусственной гравитации. Умирающего Кларка навещает президент. На него обрушиваются слава, известность, премии — характерно, еще до того как его труды получили широкое научное признание и практическое подтверждение. Все это происходит, буквально, в последнюю неделю его жизни, но Кларк умирает знаменитостью.

— Интересно, — успел вставить я.

— То ли еще будет! Надеюсь, для вас не является секретом то, что Первая Звездная — это, прежде всего, американский проект. Именно американцы поддерживали его все эти годы, не давая заглохнуть несмотря на все трудности. И сейчас США продолжают вкладывать огромные средства в гравитационные технологии — прежде всего, космические технологии. Хотя не могут не знать о доминирующих в мире настроениях и о том, что Второй Звездной в обозримом будущем может просто не состояться.

— Значит, они уверены в том, что она состоится?

— Судя по всему, да. И еще один интересный штрих: Артур Линдеманн, директор и владелец контрольного пакета акций Precision Technics, которая, как известно, изготовила двигательную установку для вашего корабля, является двоюродным братом начальника экспедиции Марка Брайтона. И будущее этой компании во многом зависит от того, получит ли она новые заказы на такие двигатели, или нет.

— И что все это значит, Иван Александрович?

Собственно, свой вывод я уже сделал, но хотел получить и официальный ответ.

— Американцы знают что-то такое, чего не знаем мы, — спецслужбовец полностью подтвердил мое предположение. — Причем, они не торопятся делиться этими знаниями, даже со своими союзниками. И это, очевидно, как-то связано с космосом.

— Некая космическая угроза?

— Возможно. В этой связи обращает на себя внимание то, что в последние годы в США становится все более популярной военная тематика. Набирает силу пользующееся государственной поддержкой движение "Resurrection" или, буквально, "Воскрешение", ностальгирующее о тех временах, когда Соединенные Штаты были сильнейшей державой мира. Впрочем, вам, Константин Васильевич, известно об этом лучше меня.

— Это уж точно.

Один из членов нашего экипажа, а именно инженер-гравитационщик Дэвид Джонс, был прямо таки фанатичным сторонником этого движения. Одно время он сильно сблизился с Константином на почве совместного увлечения историей конца ХХ века, а вот я старался держаться от нашего "Профессора" подальше. То, что для Дэвида было далеким прошлым и предметом для искренней гордости за достижения своих предков, для меня все еще оставалось настоящим, причем, весьма неприглядным. В последнее время его восторженный "звездно-полосатый" патриотизм меня изрядно раздражал.

— Наши выводы заключаются в следующем, — продолжил Иван Александрович. По его лицу пролегла жесткая складка. — Существует некая опасность, связанная со внеземными цивилизациями. Очевидно, опасность достаточно отдаленная, поскольку американцам о ней, по-видимому, известно, по меньшей мере, пятьдесят лет...

— Ско-олько?! — вырвалось у меня.

— Есть основания предполагать, что около полувека назад к ним попали образцы инопланетной технологии, а так называемая лаборатория Кларка представляла собой секретный полигон для их изучения.

— А лабораторию Кларка инопланетяне взорвали? — не удержался я от скептической реплики.

— Есть и такая версия, — невозмутимо произнес Иван Александрович. — Вполне возможно, что эта опасность связана с системой Хары. Это, естественно, не афишируется, но "Одиссей", помимо разнообразного научного оборудования, несет шесть ракет с ядерными боеголовками.

— Вот это уже серьезно! — эта новость по-настоящему ошеломила меня. — С кем же мы там собираемся воевать?! Тем более, насколько мне известно, атомные взрывы в космосе неэффективны.

— Именно это вам и предстоит выяснить. Поэтому считайте себя разведчиками. Будьте готовы к любым неожиданностям! Не идите на поводу у научников, которые своим неуемным любопытством могут погубить всю экспедицию! И максимальная осторожность! Ни в коем случае не рискуйте и не геройствуйте! Если эта неведомая угроза существует, ваша первоочередная задача — вернуться и предупредить об опасности... всё человечество!

— Чем вы объясняете молчание американцев? — мрачно спросил я.

Моя паранойя по поводу штатников снова расцвела пышным цветом. Может быть, это и есть моя задача в двадцать третьем веке — вывести их на чистую воду?!

— Есть различные версии, — обтекаемо сказал Иван Александрович. — Самая вероятная заключается в том, что США не решились вынести этот вопрос на рассмотрение всего мирового сообщества без по-настоящему веских свидетельств и доказательств. Ваша экспедиция может такие доказательства предоставить. А учитывая то, что в настоящее время США опережают всех остальных в области космических технологий, они становятся естественным лидером Земли в случае отражения угрозы из космоса.

— С них станется и с инопланетянами сговориться, — пробурчал я.

— Константин Васильевич! Мы живем не в вашем любимом двадцатом веке! — Иван Александрович слегка улыбнулся. — Не ищите черную кошку там, откуда она уже давным-давно убежала! С нашими земными проблемами мы как-нибудь разберемся сами, ваше дело — космос. Если эта угроза есть, постарайтесь оценить ее максимально объективно и не хвататься за оружие при первых же признаках опасности. Не забывайте советоваться со старшими товарищами...

— Кто?

— В первую очередь, капитан. И ваш друг Олег Давыдов... Кстати, чтобы вы знали, я действительно его дядя... двоюродный.

— Понятно.

— Очень хорошо. Просто... знайте, с чем вы можете там столкнуться. Будьте готовы ко всему. И...

— Знаю. Постоянная бдительность!

Наскоро распрощавшись с Иваном Александровичем, я в полной прострации вышел на лестничную площадку и прижался лбом к прохладному стеклу, чтобы хоть немного охладить перегретые мозги.

Ой, мама, куда я попал?! Коварные инопланетяне, секретные проекты, атомные бомбы на "Одиссее"... Это же голливудщина чистой воды! Уж не оказался ли я в самом деле внутри какой-нибудь книжки — из этих, новых... фантастических боевиков, которые я никогда не читал?! И кто я такой тогда — главный герой, которому положено совершать подвиги, покорять инопланетных красавиц и командовать космическими сражениями, или второстепенный, обреченный на заклание?! Что окружает меня — реальный мир, пусть и сдвинутый на двести лет вперед, или химера, рожденная неуемной фантазией какого-нибудь тварь... творца?!

Интересно, может ли человек, находящийся внутри матрицы, определить, что он находится внутри матрицы?!...

Нет! Я помотал головой, отчего в ней, как ни странно, немного прояснилось. О новых проблемах глобального масштаба я подумаю позже, а сейчас надо идти. Меня ждут. Родители Константина, его брат, сестра, прочие родственники. Нормальные, близкие, любящие меня люди. И самое главное, точно не являющиеся ничьими персонажами!

Глава D. Долгие проводы

"Все было конечно, они уезжали"...

Какой же я был глупец, что боялся этой встречи и этих людей! Всего несколько часов общения с ними дали мне, измученному вынужденному путешественнику во времени, давно не испытываемое чувство теплоты и огромную порцию положительных эмоций.

Блин! Знал бы, что у Кости такие классные родственники, сам бы их приглашал на выходные! Ведь сейчас с этим нет никаких проблем — нет ни длительного ожидания в аэропортах, ни высоких цен на билеты. Рейсы идут в режиме нон-стоп, словно маршрутки в мое время, так что от родительского дома в Одессе до нашего Центра подготовки в Подмосковье можно было бы доехать за каких-нибудь три часа!

Вот и прибыли ко мне больше двадцати человек, как говорится, изо всех уголков нашей необъятной страны — хоть географию по ним изучай. Причем, было заметно, что такие многолюдные семейные сборища для них в порядке вещей. Как ни странно, но развитие коммуникационных сетей, с помощью которых любой человек мог в мгновение ока связаться с кем угодно хоть на другой стороне планеты, лишь дополняло, но не заслоняло здесь живое общение. Или, может, после двух с лишним веков информационной эры люди снова научились ценить такие встречи?...

Так или иначе, я жалел лишь об одном: что я познакомился с ними всеми только сегодня и уже вынужден прощаться. Ведь каждый из них стал для меня в эти недолгие часы по-настоящему дорог и близок.

Невзначай смахивает непрошенную слезу дед — колоритный старый моряк с роскошными седыми усами, между прочим, мой родной прапраправнук. На лацкане его старомодного пиджака — неприметный, но многое говорящий тому, кто знает, значок капитана-наставника. В этом времени моряцкий труд тоже нелегок. И хотя суда напичканы автоматикой, а спутниковая связь заранее предупреждает их о штормах и циклонах, все равно не обойтись без человека, который приведет трехсоттысячетонный контейнеровоз или балкер в порт назначения.

Где дед, там и бабушка — известный мастер-кулинар, автор популярных в инфорсети сборников и наставлений. Большая часть термоконтейнеров, что сейчас сложены, опустошенные, в большие пакеты из толстой глянцевой бумаги, — ее рук дело. Готов подтвердить: бабушкино коронное блюдо — вареники с картошкой — это нечто! А как вспомнишь памятью Константина, каковыми они бывают, когда прямо из кастрюли, исходят паром на большом овальном блюде, стоящем посреди стола... Рот сам собой наполняется слюной. Пожалуй, ради такого стоит слетать к звездам и вернуться обратно...

Сейчас бабушка хлопочет вокруг своей матери — настоящего матриарха нашей большой семьи, недавно отметившей 110-летний юбилей. Прабабушка устало сидит в самом удобном кресле: она встала сегодня в шесть утра, чтобы прилететь из Ростова вместе с внуками и правнуками. Конечно, все беспокоятся за ее здоровье, но понимают, что не приехать она не могла. Всю жизнь она преподавала астрономию в школе, и звезды для нее — не пустое понятие.

Как-то вдруг вспоминается, что семьи здесь, в основном, по-прежнему состоят из трех поколений. Хотя средняя продолжительность жизни выросла — сейчас она приближается в Евразийском Союзе к 94 годам (а пенсионный возраст начинается с семидесяти семи), но люди стали позже создавать семьи и заводить детей. Рождение первого ребенка до тридцати — редкость: считается, что люди должны сначала поумнеть и набраться жизненного опыта, а уже потом заниматься таким ответственным делом как продолжение рода.

Вот и моему отцу уже семьдесят, а ведь я... то есть, Константин — его старший ребенок. Сейчас он немного печально улыбается и машинально вертит в руках какой-то инструмент. По профессии он — инженер-электронщик, и именно от него Костя унаследовал свои технические способности, в частности, умение закорачивать дримстеры и вообще разбираться во всяких приборах получше обычного пользователя.

А у мамы, промышленного дизайнера, — кстати, в реале она оказалась еще более обаятельной, чем при разговорах по вирту, мой альтер эго научился делать классные карандашные эскизы. Удивительно, но этот талант передался и мне, хотя в прошлой жизни я рисовал как курица лапой.

Здесь же и младшее поколение. Двоюродный брат смотрит на меня с отчаянной завистью. С улыбкой хлопаю его по плечу.

— Не грусти, Валера! Лучше заканчивай поскорее универ! Ты еще обязательно полетишь в космос, там квалифицированные гравитационщики знаешь, как нужны!...

И тут же внутри появляется неприятное сосущее ощущение. Будут ли они вообще, эти новые космические экспедиции? Или в этом мире, как и в моем, променяют звезды на соевую колбасу?...

Нет, хватит! Свой мир, чужой... Этот мир мой, и точка! Константин сделал все, что нужно, в двадцать первом веке, так я не посрамлю его имени в двадцать третьем! Это мои родные, моя страна и моя Земля! И, если понадобится, я буду защищать ее от любой космической угрозы, не жалея жизни!

Пафосно, конечно, но, может быть, именно это мне сейчас и нужно, чтобы прогнать прочь депрессию и ощутить себя, наконец, своим в этом мире. И, как по мне, уж лучше пафос, чем обычный в прежнем времени равнодушный пренебрежительный цинизм!

Еще раз расцеловавшись со всеми родными, я подхватил сумку с вещами и кофр с книгами и накопителями и в последний раз переступил через порог своей временной квартиры. Я не оглядывался — здесь и сейчас это считалось плохой приметой, но украдкой поймал на свой инфор изображение с установленных в коридоре видеокамер, как они все стоят и молча смотрят мне вслед.

На аэродром нас отвезли в большом автобусе с затененными стеклами и с человеком-водителем за рулем. Дорога, по которой мы ехали, оказалась совершенно пустынной — ни одного бильчика, зато впереди, сзади и с боков нас окружали громоздкие бело-синие машины с мигалками, напоминавшие "Хаммеры". Очевидно, вчерашний инцидент подвиг кого-то наверху на экстраординарные меры безопасности.

Нас подвезли прямо ко взлетной полосе, где уже стояли два гиперзвуковых самолета с плоским днищем и узкими стреловидными крыльями, которые выглядели совсем небольшими по сравнению с массивными носителями. Один из них явно предназначался для нас, второй — для дублирующего экипажа.

Кстати, Марк всю дорогу ехал с дублерами. Я мельком увидел его выходящим из второго автобуса, беседующим с капитаном-два Джоном Маклейном, которого я про себя называл Маккейном в честь американского сенатора и бывшего кандидата в президенты из прежнего времени. Маклейн, мощный мужик лет сорока пяти с толстой шеей и плотным телосложением, чем-то напоминающий актера Вячеслава Невинного, был еще более ярым "воскрешенцем" и сторонником восстановления военной мощи Америки, чем наш Дэвид Джонс. При виде его мне сразу вспомнились предостережения Ивана Александровича, а настроение, приподнятое после общения с родственниками, покатилось вниз.

Да, и, пожалуй, именно сейчас я впервые обратил внимание на незаменимость нашего Марка Брайтона. Если каждый член экипажа имел своего дублера и дубль-резервиста (третий экипаж тоже проходил с нами все тренировки и должен был вылететь в Штаты на день позже... или раньше?), то Марк был единственным и неповторимым начальником экспедиции.

Интересно, с чего бы то он такая важная шишка?! И, между прочим, Константин почему-то этим вопросом вообще не задавался и воспринимал его как данность.

Мои размышления прервала посадка. Салон гиперзвуковика по своему размеру примерно соответствовал среднемагистральному самолету наподобие 737-го "Боинга" или старого Ту-154, но был намного более роскошным. По обе стороны овального в сечении фюзеляжа были установлены небольшие одноместные кабинки-купе, словно в салоне первого класса лайнеров Emirates Airlines.

Ах, да! Это же для нас подогнали VIP-борт! А так пассажирская гиперзвуковая авиация имела здесь широкое распространение. Машины, рассчитанные на 80-100 человек и развивавшие скорость порядка пяти тысяч километров в час, обслуживали сотни дальнемагистральных линий, связывавших между собой страны и континенты. А для Евразийского Союза, раскинувшегося от Адриатики до Тихого океана, они были просто незаменимы.

Как здесь вообще существовал такой вид транспорта, и почему его не постигла участь "Конкордов" и Ту-144? Прежде всего, благодаря некоторым особенностям местной энергетики, которая базировалась на каталитическом разложении воды, точнее, водяного пара при температуре от 120 до 160 градусов, на кислород и водород.

Львиную долю местных электростанций составляли парогазовые установки, использующие водород в качества топлива. При этом, образующийся в ходе процесса водяной пар, отдав по ходу большую часть своего тепла, расщеплялся в катализаторных решетках, а полученный в них водород улавливался и шел, фигурально выражаясь, в топку.

Фишка здесь заключалась в том, что такая установка выдавала значительно больше водорода, чем затрачивала его на выработку тепла и электроэнергии, даже если считать расход на подачу и опреснение воды. В результате получалось, что электростанция, используя только воду в качестве единственного сырья, производила не только практически бесплатную электроэнергию, но и излишек водорода, который "упаковывался" в полимерные композитные структуры для дальнейшего применения в топливных элементах.

Использование в качестве топлива дешевого водорода, очевидно, значительно снизило затраты на авиаперелеты и сделало гиперзвуковой транспорт доступным для большинства населения развитых стран. А с появлением предложения, согласно всем законам маркетинга, возник и спрос.

Живя с детства в пространстве инфорсетей, люди здесь больше всего ценили подлинные впечатления и личное общение. Их не устраивала возможность видеосвязи по вирту или даже просмотра в виртуальной реальности дальних стран либо фантастических миров. Благодаря массовому и недорогому гиперзвуковому транспорту люди могли свободно провести выходные на Таити или пляжах Копакабаны и вернуться домой к началу новой рабочей недели. Памятью Константина я хорошо помнил, как он сам и его сверстники — школьники старших классов — специально копили на билеты, чтобы раз в месяц слетать на денек в какое-нибудь экзотическое местечко, а потом похвастаться перед одноклассниками фотографиями и сувенирами.

Зайдя в салон одним из первых, я занял второе купе справа, с большим иллюминатором, точнее, обзорным экраном, имитирующим иллюминатор. Напротив меня устроился Дэвид Джонс, тут же повернувшийся ко мне со своей фирменной американской улыбкой. Слабо улыбнувшись ему в ответ, я отвернулся к "окну". Общаться с Дэвидом не хотелось.

Последними в самолет зашли кэп и Марк. Продолжая что-то с жаром обсуждать вполголоса, они удалились куда-то в самый хвост. Похоже, только их и ждали, потому что сразу же после их появления самолет чуть вздрогнул, а сзади-снизу раздался рокот прогреваемых двигателей носителя.

Прикрыв глаза, я откинулся на спинку кресла. Чувство дежа-вю было невероятно острым. Константин летал на челноках "поверхность-орбита", но его готовили и на пассажирские гиперзвуковики, а между двумя типами летательных аппаратов было немало общего. И сейчас память без малейших усилий с моей стороны воспроизводила всю процедуру подготовки к полету с последовательной проверкой всех систем воздушного корабля.

Двигатели изменили тон, и вся конструкция — гиперзвуковой самолет на "спине" широкофюзеляжного носителя — покатила по полосе, набирая скорость. Отрыв! Огни аэродрома стремительно проваливаются вниз, а экраны-иллюминаторы заполняет вечерняя темнота, в которой в разрывах нижнего слоя облаков проглядываются световые пунктирные линии дорог и пятна жилых кварталов подмосковных поселков.

Самолет, стремительно поднимаясь вверх, пронзает облака. Внизу просторное волнистое белое поле, освещенное огрызком Луны, но и оно уходит из поля зрения, оставляя в иллюминаторе почти космическую черноту. Пол под ногами слегка вздрагивает. Отстыковка! Невидимый с пассажирского места носитель, израсходовав горючее, уходит вниз, возвращаясь на аэродром, а меня вжимает в спинку кресла — это запустились ракетные ускорители. Рев усиливается, от него не спасает даже звукоизоляция салона. Вообще, шум до сих пор остается главной и пока нерешенной проблемой гиперзвуковой авиации...

Есть! Ускорители завершили работу, двигатель вышел в режим сверхзвукового прямоточника. На челноке я бы продолжал наращивать скорость, пока на рубеже пяти-шести Махов не наступил бы момент перехода на чистый гиперзвук. После этого — быстрый набор до пятнадцати Махов и подъем вверх, на суборбитальную траекторию, где уже в ионосфере включится второй ускоритель, который подбросит меня на орбиту... Впрочем, здесь это не надо. Для пассажирского лайнера четыре Маха — вполне достаточно, а требования к двигателю, термической устойчивости и управлению потоком на порядок ниже.

Прислушиваюсь. Двигатель работает штатно, никаких посторонних шумов. Вибрации, биения тоже не ощущается. Молодцы пилоты!

— Уважаемые пассажиры! — вдруг ожил динамик. — Самолет вышел на гиперзвуковой режим. Полет проходит на высоте 27 километров, скорость 4800 километров в час. Прибытие на аэродром Неллис, штат Невада, ожидается через два часа пять минут. Экипаж и его командир Алексей Лобанов желают вам приятного полета!

Лёшка?! Давно, несколько лет назад, Константин знал некоего Алексея Лобанова и даже летал с ним в одном экипаже. Интересно, он ли это или просто двойной тезка?!

Недолго думая, я встал с места и направился в пилотскую кабину. При этом краем глаза я заметил, что за мной увязался и Дэвид Джонс. Странно, раньше ничего подобного за ним не наблюдалось, чего это он решил меня сопровождать?!...

Стюард, молодой парнишка в аккуратной белой форме, было, дернулся мне навстречу, но не решился загородить дорогу пилоту космического корабля. Приоткрыв дверь, я заглянул в кабину.

— Простите? — привстал мне навстречу миниатюрный чернявый латиноамериканец с изрядной примесью индейской крови.

— Кто там?! — недовольно обернулся со своего места пилот, но тут же его лицо расплылось в широкой улыбке. — Ба-а, какие люди! А я вот все думаю, заглянешь ты ко мне, Костя, или уже совсем оторвался от земли в своем космосе!

— Не оторвался! — я с удовольствием пожал его руку. — Привет, Лёшка! Рад тебя видеть!

Командир летного экипажа ничем не походил на своего однофамильца из "Интернов", разве что телосложение у них было сходное. А так — короткие рыжеватые волосы, большие, чуть навыкате, глаза, короткий нос-пуговка... Лешка, конечно, не был красавцем, зато он был славным компанейским парнем и, конечно, классным специалистом.

— Лёш, это Дэвид Джонс, — представил я американца, тоже заглянувшего вслед за мной в пилотскую кабину. — Наш гравитационщик. Скоро сделает так, чтобы тебе не были нужны никакие носители. Поднимешься на антиграве на свои двадцать семь и оттуда уже стартуешь!

— Тогда уж проще сразу в космос, — усмехнувшись, Алексей пожал руку Дэвиду. — А это, знакомьтесь, мой экипаж. Бортинженер Антон Шарий, — высокий, немного нескладный парень, неловко изогнувшись, прикоснулся своей ладонью к моей. — И наш коллега из солнечного Эквадора Петюня Блинчиков!

— Очень приятно, — маленький латино тепло улыбнулся нам.

— А почему его так зовут? — вдруг спросил Дэвид. Он знал русский язык достаточно хорошо, чтобы участвовать в нашей беседе на равных.

— Да вот, представляешь, не повезло парню, — Алексей широко улыбнулся: очевидно, эта история уже была привычной шуткой для экипажа. — Родился в какой-то деревушке, где никого из русских и близко не было, вот и назвали его Педрито, да еще и Охуэло! Пришлось переводить.

— Ojuelo это на испанском "блин"? — вспомнил я. — Тогда почему не Блинов?

Лёшкина улыбка стала еще шире.

— Ну, какой он, блин, Блинов с такими-то габаритами?! Он у нас Бли-и-инчиков! — произнес Алексей с неподдельным удовольствием, и все трое весело захихикали.

— У меня в колледже была знакомая китаянка, так она русских очень не любила. Они всегда ее имя коверкали, — вдруг сказал у меня из-за спины Дэвид.

— А как ее звали?

— Обычно. По-китайски. Сюй Хунь.

Пару секунд в кабине стояла восхищенная тишина, а затем раздался дружный хохот. Смеялись все, даже Дэвид и "Петюня Блинчиков".

— Здорово, я запомню, — отсмеявшись, кивнул Алексей. — Ладно, Костя, рад был тебя видеть!

— Аналогично, — улыбнулся я в ответ. — А то все думал, ты это или не ты? Мы же с тобой на челноках раньше летали.

— Ушел я оттуда, — Алексей махнул рукой. — Скучно. На орбиту, с орбиты... челнок он и есть. А тут... сегодня Денвер, завтра Гавана, а через месяц какой-нибудь Ханой или Пенанг... Романтика! Да и знаешь, Костя, не обижайся, но, как по мне, нет ничего хорошего в этом космосе! Пустой он такой, холодный... Не для людей! А "зеленые человечки" эти... Ну, жили они без нас сто тысяч лет, проживут еще столько же! Ты лучше посмотри, как через час мы через терминатор будем проходить! Ты еще помнишь, Костя, как это здорово — обгонять зарю!? Какая это красота?!

— Знаю, Лёша. "Нет ничего прекраснее нашей Земли" — это я помню. Но иногда чтобы это понять, нужно повидать и другие миры...

Распрощавшись с экипажем, я покинул кабину в сопровождении верного Дэвида. Все-таки не стоило мешать ребятам делать свою работу.

— Костя! — раздался у меня за спиной негромкий голос.

— Да, Дэв.

— Спасибо тебе за то, что ты сделал вчера. За Марка. Не представляю, что стало бы, если бы с ним что-то случилось!

— Не стоит, — я коротко кивнул. — Э-э-э... Дэв!

— Да, Костя.

— Почему Марк настолько важен для нас? Почему он — единственный и неповторимый начальник экспедиции? Почему только у него нет дублера?

— Ты действительно не знаешь?!

— Нет, — я покачал головой. Константин почему-то даже не задумывался над этим и воспринимал как должное.

Дэвид задумчиво потер лоб.

— Марк совершенно незаменим, — убежденно сказал он. — Если бы не он, нашей экспедиции вообще не было бы. Это ведь он основал Комитет Хары. А потом убедил парней из Вашингтона, что нужно строить корабль. Наш "Одиссей".

— Спасибо, Дэв!

Я пошел к своему месту. Все это я знал, Непонятно мне было только одно: почему из множества энтузиастов по всему миру, выступавших за организацию звездной экспедиции, именно Марк оказался на гребне волны.

Усевшись в кресло, я нацепил очки-инфор и сделал небольшой поиск, решив потянуть за одну из ниточек, которую дал мне сегодня утром Иван Александрович. И сразу же получил результат. Фонд Миллера, сотрудником которого был Марк Брайтон до того как приобрести всемирную известность в качестве главы Комитета Хары, был одним из крупнейших доноров лаборатории Саймона Кларка — создателя теории антигравитации.

Вот, собственно, и ответ. Если американский секретный проект существует, то Марк, очевидно, — один из его руководителей. Или, подсказала подружка-паранойя, ширма для широкой общественности, из-за которой втихомолку действует кто-то еще.

На всякий случай, я снова погрузился в инфорсеть и тут же вытащил из нее интервью четырехдневной давности, данное главой Precision Technics Артуром Линдеманном корреспонденту Frankfurter Allgemeine Zeitung. Это СМИ носило старинное название известной немецкой газеты, но, как и все современные информагенства, сбрасывало прямо в сеть блоки новостей, сопровождаемые видеорядом, лишь немного разбавленные аналитикой и комментариями.

Хм, если бы не знал, никогда бы не подумал, что они родственники. Невысокий, плотненький Артур Линдеманн совершенно не походил на долговязого и длиннолицего Марка Брайтона, а напоминал, скорее, Бориса Абрамовича Березовского образца середины 90-х, когда он крутил гешефты в российском Совете Безопасности. Похожи у них были только волосы — черные и жесткие, но у мистера Линдеманна уже с проседью и изрядной лысиной.

Сам Артур Линдеманн мне, в целом, понравился. Он говорил быстро и напористо, со знанием дела, и не увиливал от острых вопросов. Да, соглашался он, изготовление гравитационных двигателей для звездных космических кораблей сегодня выглядит не той сферой, где можно сделать хороший бизнес. Но, с другой стороны, создавая уникальную, единственную в своем роде, установку, конструкторы и инженеры его компании приобрели ценнейший опыт, которого не имеет ни один другой коллектив в мире. Нет, этот опыт не может быть бесполезным. Человечество уже открыло для себя звезды. Как бы ни ворчали ретрограды, но оно больше не замкнется снова в своей раковине, словно улитка. Даже если Первая Звездная не найдет ничего интересного на планетах Хары, люди все равно на этом не остановятся. Будут новые экспедиции, новые корабли, а значит, им понадобятся новые двигатели. Да, ему известны результаты опросов общественного мнения и дискуссий в инфорсети. Но кому как ни вам, герр корреспондент, должно быть известно, какими переменчивыми могут быть настроения?! Человек земной неизбежно станет человеком космическим, может быть, именно в этом и заключается божий промысел, на который так любят ссылаться противники продолжения космических исследований...

Возможно, будь я настоящим Константином Пашкевичем, уроженцем конца двадцать второго века, я бы ему аплодировал. Но я-то родился в двадцатом! И слишком привык к тому, что за громкими словами и напыщенными манифестами всегда скрываются чьи-то конкретные корыстные интересы. Марк Брайтон открывал для человечества звезды, его двоюродный брат делал на этом бизнес... А за ними ощущалась рука кого-то третьего, преследующего какие-то свои цели...

От невеселых мыслей мне помог отвлечься вид на обзорном экране. Как и говорил Лёшка Лобанов, далеко впереди по курсу самолета появилась светло-оранжевая черта. Она на глазах расширялась, становилась все ярче и красочнее, затем посветлела, внезапно развернулась во все небо, а чуть сбоку, на западе, из-за далекого края земли выставило свой ослепительный диск солнце. Поднявшись в воздух поздно вечером, мы догнали зарю и должны были прибыть на место еще до заката. Всего за два часа мы преодолели треть окружности Земного шара на нашей широте и заходили на посадку на дальнем краю Американского континента, почти на старой границе с некогда независимой Калифорнией.

Аэродром Неллис, на который мы прибыли, оказался неожиданно большим. Казалось, он занимал всю обширную и очень плоскую равнину, протянувшуюся до желтовато-бурых голых склонов невысоких гор, окружавших ее неровной дугой. Широкие и оттого казавшиеся низкими ангары отбрасывали длинные тени в свете заходящего солнца. Забетонированные полосы и площадки практически не оставляли места для голой, серо-песчаного цвета, бесплодной земли. Вокруг были видны десятки летательных аппаратов — дозвуковых пассажирских лайнеров и авиеток, грузовых самолетов-дирижаблей с двигателями на водородных топливных элементах, гиперзвуковиков, уже водруженных на спины массивных носителей. Та часть меня, что представляла собой слепок личности Константина, немедленно определила, что некоторые из этих аппаратов имеют военное назначение и представляют собой многоцелевые ударные бомбардировщики типа Global Strike.

Все вокруг было блеклым, серым или металлически-блестящим, и только в одной стороне были заметны яркие пятна зелени. Там, в промежутке между горными грядами, на фоне закатного неба виднелись высокие башни небоскребов Лас-Вегаса, до которого было не больше двадцати километров. В отличие от Москвы, где предпочитали плавные криволинейные поверхности, в Америке по-прежнему сохраняли верность традиционной угловатой четкости форм.

И как вы думаете, с чего началось наше пребывание на американской земле?! С пресс-конференции! Если в прежние времена американцы испытывали прямо таки религиозное преклонение перед понятием свободы, то сейчас они были, буквально, помешаны на идее свободы информации. Считалось, что в этой стране совершенно невозможно сохранять какие-либо секреты, и, будь я действительно настоящим Константином, а не пришельцем из прошлого, я бы наверняка отнесся бы с куда большим сомнением к словам Ивана Александровича.

Причем, в Штатах одновременно действовали очень жесткие законы по охране личного пространства, того самого "прайвеси". Как американцы ухитрялись проводить черту между этими двумя противоположными установками, знали, наверное, только они сами.

Так или иначе, в обширном ангаре с высоким потолком, превращенном в импровизированный пресс-центр, собралось, наверное, с полтысячи репортеров, представлявших все возможные национальные и расовые типы — от рыжеволосых веснушчатых ирландцев до китайцев и чернокожих. Америка и в двадцать третьем веке продолжала оставаться самым многонациональным государством мира.

Интересно, что и в нашем, и в дублирующем экипаже все представители США были белыми, хоть и не обязательно WASPами. Возможно, двести лет назад в их число обязательно включили бы представителей, так сказать, национальных (и не будем говорить, каких еще) меньшинств, однако в современной Америке слово "политкорректность" было давно и прочно забыто. Его даже уже не считали ругательством.

Зато умению сделать шоу из любого события американцы отнюдь не разучились. Нас вывели на высокую сцену, залитую яркими лучами разноцветных прожекторов, и ведущая — красивая темнокожая женщина в переливающемся блестками длинном платье — начала представлять каждого из нас собравшейся публике.

— Начальник экспедиции Марк Брайтон! Соединенные! Штаты! Америки!

Гром аплодисментов. Марк делает шаг вперед. Сейчас он без очков-инфора и поэтому совершенно не похож на профессора Селезнева. Лицо бесстрастно-отмороженное. Да, не умеет Марк улыбаться широкой американской улыбкой, не умеет... И вообще, как и все мы, человек достаточно замкнутый и закрытый. Даже странно, как ему так долго удавалось играть роль публичной персоны?...

— Капитан звездного корабля "Одиссей" (а звучит, кстати: "Starship Odysseus", почти как "Enterprise") Анатолий Коржевский, Евразийский Союз!

Кэп приветственно машет рукой, улыбаясь своей немного страшноватенькой улыбкой. Да, маршал Жуков есть маршал Жуков. Но сегодня он выглядит довольным — не так, конечно, как после взятия Берлина, но после завершения Висло-Одерской операции — точно.

— Первый пилот Константин Пашкевич, Евразийский Союз!

Вот и моя очередь получать аплодисменты. Да, в официальной иерархии я — третий человек на корабле. Извини, Костя, что занял твое место. Я обязательно оправдаю, не подведу!...

Делаю шаг назад и возвращаюсь на свое место в шеренге...

— Второй пилот Мичиёши Симокава, Япония!

Высокий, ростом почти с меня, атлетически сложенный японец кланяется залу. Жесткие черные волосы как всегда взлохмачены, на широком плоском лице играет легкая улыбка.

Мичиёши, который предпочитает, чтобы его называли Миша или Митч, — один из самых опытных космонавтов в нашем экипаже. Вместе с Сергеем Сухиной, с которым он очень дружен, он принимал участие в экспедициях к Марсу, Церере и в систему Юпитера. По справедливости, именно он достоин звания первого пилота, вот только Миша при всех своих знаниях и опыте совершенно лишен лидерских качеств. Он хороший товарищ, славный парень и идеальный исполнитель, но... только исполнитель. Проявлять инициативу — не в его характере.

Как мне кажется, дело здесь в немалой степени заключается в национальных особенностях. Современная Япония со средней продолжительностью жизни, превышающей сто лет, и самым пожилым населением в мире представляет собой абсолютную и законченную геронтократию. Молодежь, а к ней там относят всех, кому еще не исполнилось пятьдесят, не имеет практически никаких прав, кроме обязанностей, и ни к каким серьезным делам не допускается.

Правда, самой Японии такая политика ничего хорошего не приносит. Ее последний расцвет относится аж к временам полуторастолетней давности, когда в бурные годы середины двадцать первого века распался Китай, а Корея, наоборот, объединилась, что принесло и тем, и другим немало бед. С тех пор "Восходящее солнце" медленно, но верно клонится к закату, превращаясь во что-то вроде Швейцарии — богатой, благополучной, но безнадежно провинциальной. В сегодняшней Восточной Азии она считается вообще четвертой по влиянию страной после пробританской Кореи, Индонезии, сблизившейся в последнее время с панафриканцами, и Вьетнама как ассоциированного члена Евразийского Союза. Космические исследования — как ни странно, одна из немногих областей, в которых Япония все еще входит в число мировых лидеров.

А шоуледи, тем временем, представляет нового участника.

— Главный инженер! Инженер по гравитационным установкам! Дэвид Джонс! Соединенные Штаты Америки!

Вот у Дэвида с улыбкой все в порядке. Наш "профессор" так и светится от радости встречи с соотечественниками. Сейчас он похож на политика, приветствующего своих избирателей. Кстати, у Дэва, и в самом деле, есть определенное сходство с молодым Биллом Клинтоном.

— Инженер по двигательным установкам Эрик Болас! Соединенные Штаты Америки!

Невысокий черноволосый Эрик, потомок венгерских иммигрантов, откровенно не смотрится на фоне импозантного Дэвида, но приветствуют его с не меньшим энтузиазмом. Все-таки, молодцы штатники — умеют поддерживать своих!

— Инженер по системам жизнеобеспечения Хавьер Исаси-Исасменди! Эускади, Европейский Союз!

Хавьер, уроженец Страны Басков, давным-давно отделившейся от Испании, такой же темноволосый и густобровый, как Эрик, но на этом сходство между ними заканчивается. Низенький, подвижный Эрик — во всех смыслах человек легкий, может быть, иногда даже легковесный, тогда как от Хавьера так и веет серьезностью, спокойствием и солидностью. Впрочем, и сфера ответственности у него исключительно солидная. В его ведение входят все системы защиты экипажа — от очистки воздуха до экранировки от излучений двигателя и космической радиации. Здесь нет и не может быть мелочей, поэтому серьезный, педантично точный Хавьер, безусловно, по праву занимает свое место. Пожалуй, единственная его слабость — это отсутствие чувства юмора, но к этому давно уже все привыкли и не пытаются над ним шутить или его разыгрывать.

— Инженер по планетной и космической технике Цветан Чочев, Евразийский Союз! — с заметным усилием, но без ошибки произносит ведущая трудное для нее имя.

Цветан немного робеет, как всегда при большом скоплении народа, но уверенно делает шаг вперед и получает свою дозу аплодисментов.

— Инженер-механик Кэнджи Охара, Япония!

Наверное, правильно было бы Кэндзи, но все зовут его через "дж", даже в документах так написано. Еще один молчун-скромник, хотя его вместе с Цветаном следовало бы назвать самыми замечательными и нужными людьми в экипаже. Золотые руки в сочетании с инженерным мышлением и в прежние времена были редким талантом, а сейчас, наверно, особенно. Пока они с нами, можно быть уверенным, что любая поломка будет ликвидирована.

— Инженер по электронной технике Олег Давыдов, Евразийский Союз!

Еще один мастер на все руки со светлой головой. Олег, сегодня особенно похожий на капитана Соло, приветственно машет руками. Он умеет веселиться сам и получать удовольствие от хорошего настроения других.

— Инженер по информации Стив Старобин, Соединенные Штаты Америки!

Зал просто взрывается аплодисментами. Стив, невысокий, темноволосый, скромный, похожий на умного студента из второсортных комедий, — не только наш сисадмин, но и выдающийся аналитик и широко известный в мировой инфорсети комментатор. По крайней мере, слово "блогер" было бы для Стива чересчур слабым. На тестах, требующих наличия физической формы, Стив регулярно занимает последнее место, но мы все его любим и ценим не за силу или ловкость, а за ясный ум, четкое мышление и широчайшую эрудицию, в которой с ним может сравниться только Сергей Сухина.

А еще Стив выполняет в экспедиции еще одну очень важную функцию. Он наш снабженец. И несмотря на свою интеллигентную внешность и интеллектуальный род занятий, Стив когда надо ушлый как десять прапорщиков. Возможно, это у него так сказывается генетическая память. Прямо удивительно, как это он в молодости не выбрал карьеру в бизнесе?

Стиву особенно рада небольшая группа в переднем ряду. Какая-то женщина увлеченно размахивает бело-синим флагом с шестиконечной звездой. Как ни странно, Израиль сохранился и в двадцать третьем веке и даже поддерживает вполне нормальные отношения со своими арабскими соседями. Очевидно, после краха абсолютистских режимов в Саудовской Аравии, Катаре и других странах Залива в двадцать первом веке исламские радикалы лишились спонсоров, а после религиозной реформы в двадцать втором — идеологического обеспечения.

— Врач Мартин Нидермайер, Германия, Европейский Союз!

Мартин весело трясет своими кудрями. Несмотря на свою чисто немецкую точность и педантичность, он знает толк в веселье. Впрочем, и в прежнее время говорили, что баварцы — это не совсем немцы...

Мартин — одиннадцатый и последний член собственно экипажа космического корабля. За ним начинается представление тех, кого когда-то называли космонавтами-исследователями.

— Астроном Ив Рош, Франция, Европейский Союз!

По внешности француз немного похож на друга главного героя из фильма "Такси" — незадачливого полицейского инспектора. А по характеру слегка напоминает профессора Паганеля. Ив знает всё о Солнечной Системе. Он может часами с энтузиазмом рассказывать о планетографии Марса или Венеры, а к транснептуновым объектам вообще испытывает большую и пылкую любовь, сравнимую разве что только с восторгом энтомолога перед особо ценным экземпляром.

По большому счету, Ив — типичный кабинетный ученый, которого неизвестно как занесло в состав экспедиции. Впрочем, наверное, даже такому неспециалисту как я понятно, что вряд ли кто-то лучше него справится с изучением чужой планетной системы. Все будет скрупулезно изучено, описано и отпрепарировано с величайшим тщанием и знанием дела. Единственное, что у Хары за ним придется присматривать, чтобы не забывал обедать и спал хотя бы четыре часа в сутки.

— Биолог Жоаким Альберто Перейра да Силва, Бразилия!

А вот его никак не назовешь кабинетным ученым. Жоаким Альберто провел добрый десяток лет в экспедициях, побывал и в восточносибирской тайге, и в Амазонии, и в горных джунглях Новой Гвинеи. Вряд ли сейчас на всей Земле найдется более опытный биолог-практик и специалист по экосистемам его возраста.

В свои тридцать семь он в прекрасной форме и поэтому напоминает мне кого-то из белых бразильских футболистов — то ли Неймара, то ли Зико, то ли вообще Хулио Иглесиаса, хотя последний — не футболист и вообще не бразилец. Как и все уроженцы солнечной Бразилии, наш биолог в дополнение к куче имен (то, что назвала ведущая, это сокращенный вариант) имеет прозвище Брату (уж не знаю, что оно означает, но ни к братьям, ни к браткам явно не относится). Однако сам он любит называть себя Иванов, потому что в Бразилии этих донов Педро... э-э-э... донов да Силва просто завались — не меньше, чем в России Ивановых.

— Геолог Сергей Сухина, Евразийский Союз!

Снова шквал аплодисментов. Кто-то крутит над головой футболкой с эмблемой юпитерианской экспедиции, как флагом. На Европе Сергей спас американского астронавта, когда у того забарахлил скафандр, приняв единственно верное решение за считанные секунды. И в этом весь Сергей — спокойный и надежный как скалы, которые он изучает.

— Астрофизик Джон Ханна, Соединенные Штаты Америки!

Последний по списку член экипажа приветственным жестом поднимает обе руки вверх. На первый взгляд, Джон выглядит немного нескладным. Высокий, худой, с вытянутым унылым лицом и длинной шеей, он имеет прозвище Печальный Жираф, которое, кажется, дал себе сам. Но даже если это и неправда, то вполне в стиле Джона, который относится ко всему, включая самого себя, с мягкой доброй иронией.

Это чувство самоиронии у нашего кинозвездного однофамильца врожденное и, наверное, наследственное. Ведь он у нас не просто Джонни, а Джон Ричард Ханна VII. Это ж кем надо быть, чтобы на протяжении семи поколений подряд называть своих детей Джон Дик, если учесть, что каждое из этих имен при написании с маленькой буквы имеет другое значение, причем, не совсем цензурное! Впрочем, в нынешних США больше в ходу русские и китайские ругательства, а родные "четырехбуквенные" словечки используются довольно редко и обозначаются в словарях с пометкой "устар.".

Из всей четверки ученых Джон — единственный, чья основная работа начнется не после прибытия в систему Хары, а непосредственно со старта. Как ни странно, хотя мы уже научились пользоваться антигравитацией, в теории этого явления все еще встречаются непроясненные места. Задача Джона как раз и заключается в том, чтобы на основании наблюдений и экспериментов в самых, что ни на есть, практических условиях попытаться объяснить эти моменты. Кроме того, он имеет инженерную подготовку и в полете будет помогать Дэвиду и Эрику.

Вслед за нами точно так же называют по одному дублеров. Их встречают с не меньшим радушием. Наконец представление закончено. Разноцветные прожекторы еще раз проходятся по нашей шеренге, а ведущая вывешивает в воздухе виртуальный голографический экран.

— А сейчас, леди и джентльмены, ваши вопросы!

В той, прежней жизни, я побывал на сотнях пресс-конференций, но только здесь впервые оказался, так сказать, по другую сторону от микрофона. Выглядело все это так: на большой виртуальный экран выводились вопросы, ведущая помогала распределять их, а мы отвечали, причем, иногда даже одновременно. Специальная аппаратура, очевидно, распознавала речь, так что тексты наших ответов сразу же появлялись на том же экране и, надо полагать, на виртах корреспондентов.

Как бывший журналист, я оценил это удобство. Но отвечать на вопросы было не так просто — надо было обдумывать слова и следить за речью, чтобы получалось понятно и складно. В принципе, выступать под запись здесь учили еще в школе, так что у Константина должны были быть соответствующие навыки. Однако мне поначалу пришлось нелегко, тем более, что некоторые вопросы относились лично ко мне как объекту вчерашнего покушения. Я даже вспотел, пока отвечал, и только потом, когда журналисты, утолив свое любопытство, переключились на моих товарищей, смог перевести дух и даже получить некоторое удовольствие от процесса.

Вообще, пресс-конференция мне понравилась, это я вам скажу как профессионал. Подавляющее большинство вопросов были умными и по существу. Журналисты не пытались произносить речи или высказывать свою точку зрения на те или иные вещи, а интересовались конкретными фактами и нашими мнениями. Также я обратил внимание, что практически не встречалось враждебных, критических, провокационных вопросов. То ли организаторы хорошо поработали с контингентом, пригласив на пресс-конференцию, по большей части, сторонников межзвездной экспедиции, то ли в США наш полет, и в самом деле, имел широкую общественную поддержку.

Было уже далеко за полночь по московскому времени, когда всё, наконец, кончилось, и мы смогли покинуть ангар, чтобы переместиться в большой удобный автобус. Небольшой экранчик на спинке переднего кресла сообщил мне, что нас теперь отвезут на космодром Грум-Лейк, а дорога займет примерно один час тридцать две минуты.

Н-да, а между прочим, чтобы прилететь из другого полушария, нам понадобилось всего лишь около двух часов. Все-таки здесь не хватает по-настоящему скоростного наземного транспорта...

Автобус мягко тронулся. Я было настроился подремать в удобном широком кресле, но полусонный мозг вдруг выдал мне неожиданное воспоминание. Грум-Лейк — где-то я уже слышал это название, еще в прежнем времени, незадолго до переноса. Причем, с ним было связано что-то важное!

Спать вдруг перехотелось, а я с любопытством взялся за вирт — кому еще здесь задавать вопросы, как не ему?!

Поиск не занял у меня много времени. Космодром на берегу высохшего соленого озера Грум-Лейк был построен в 2290 году, специально для запусков экспериментальных кораблей с гравитационными двигателями. Но это я бы мог сказать и сам, воспользовавшись памятью Константина.

Та-ак, а появился этот космодром на месте авиабазы. Причем, надо сказать, знаменитой авиабазы! Когда-то всего в нескольких десятках километров отсюда пролегала граница с Калифорнией, отношения которой с остальной Америкой были далеко не безоблачными, а воссоединение в начале двадцать второго века — отнюдь не мирным. На Грум-Лейк базировалось авиакрыло так называемых Стражей Неба — самолетов-перехватчиков, охранявших воздушную границу страны. На ссылку вирт тут же выдал мне впечатляющий список кинофильмов и литературных трудов.

Все это, конечно, очень занимательно, но что здесь располагалось еще раньше, в мои прежние времена? Еще один поиск... Да, это, наверное, оно: в двадцатом веке в районе Грум-Лейк находилась тестовая площадка бомбардировочного полигона авиабазы "Неллис". Только вот что мне с того? Так, а вот ссылка на какую-то древнюю карту... Как интересно! Оказывается, здесь совсем рядом территория ядерного полигона в штате Невада! А сама база вот тут: круглый значок с самолетиком внутри маленького желтого прямоугольничка с числом "51".

Блин! Конечно! Да это же та самая Зона 51!

Кажется, последнюю фразу я, увлекшись, произнес вслух, потому что на меня с интересом покосился из соседнего кресла Олег.

— Что ты сказал, Костя?! Какая-такая зона?!

— Зона 51. Так во второй половине двадцатого и в начале двадцать первого века называлась авиабаза Грум-Лейк. Это был сверхсекретный полигон для испытания уникальных, новаторских летательных аппаратов — скоростных высотных разведчиков, самолетов-невидимок, первых гиперзвуковиков... Некоторые разработки проводились по заданию ЦРУ, то есть, тогдашней американской разведки. Здесь вокруг были сплошные запретные зоны, но эта была всегда окружена особой тайной!

— Здорово! — восхитился Олег. — Дэв, а ты это знал?

— Нет, — откуда-то у меня из-за спины отозвался Дэвид. — Я только читал, что рядом с базой Грум-Лейк находился полигон для испытаний ядерного оружия. Кстати, мы будем проезжать через его территорию.

— Здесь взрывали атомные бомбы? — удивился Хавьер. — Всего в ста с небольшим километрах от Вегаса и Лос-Анджелеса?! Неужели другое место трудно было найти?

— А чего здесь такого?! — весело откликнулся Эрик. — С одной стороны казино, с другой — Голливуд! Если бы что-то и бахнуло, то не сильно жалко.

— Но это еще не все! — я снова включился в разговор. — Зона 51 стала знаменитой не из-за бомб. Некоторые летательные аппараты, которые там испытывали, были настолько экспериментальными, что совсем не походили на известные в то время самолеты. Из-за этого постоянно ходили слухи, что вокруг базы летают НЛО...

— Кто? — не понял Эрик.

— По-английски это UFO — неопознанные летающие объекты. О Зоне 51 говорили, будто там испытывают инопланетные технологии...

— А откуда у них могли взяться такие технологии?

— Якобы, в середине двадцатого века в районе Розуэлла, штат Нью-Мексико, потерпел крушение инопланетный корабль. А его обломки изучали именно на базе Грум-Лейк, в Зоне 51. Эта версия была настолько распространена, что сюжеты о тайнах Зоны 51 включали в кинофильмы и фантастические сериалы. Некоторые из них в свое время считались культовыми — "Ангар 18", "День независимости", "Звездные врата"... — я осекся: эти названия ничего не говорили моим товарищам. — В общем, ходили даже слухи, что там построили целый подземный город, где содержатся живые инопланетяне! Их то ли нашли в разбитом корабле, то ли они регулярно прилетали на Землю в гости!

— Да, там действительно есть обширные старые подземелья, — авторитетно подтвердил Дэвид. — Но они все используются как лаборатории, склады или бункеры. Если там когда-то что-то и было, то сейчас никаких следов не осталось.

— Интересно, а бывали ли действительно на Земле инопланетяне? — поинтересовался Цветан.

— По официальной версии — нет. И, кстати, не было ни одного достоверного подтверждения, что они когда-либо прилетали к нам. А за инопланетные корабли люди принимали необычные, но вполне земные летательные аппараты, из тех, что не пошли в серию. Хотя, если бы инопланетяне действительно существовали, то лучшего места для них и не найти. Спрятать настоящий секрет за горой дурацких слухов — это достаточно действенный прием.

— Получается, мы к ним, а они — к нам?! — подбросил поленце в затухающий разговор Олег.

— Ну, да. Точнее, наоборот. Сначала они к нам, а потом мы — к ним. Кстати, те, кто гостили у нас, наверняка не имели никакого отношения к Харе. Если там кто-то живет, то это мы их опережаем, а не они нас.

— И все-таки интересно, прилетал ли к нам кто-то в гости или нет? — вздохнул Цветан.

— Знаешь, мне кажется, скорее, да, — поразмыслив, сказал я. — Не думаю, что это мы одни такие умные. Гравитационные двигатели мог изобрести кто угодно, причем, намного раньше нас. Так что, я не удивлюсь, если инопланетяне и сейчас на Земле и действуют!

На несколько секунд в автобусе повисла недоуменная тишина. Да, не читают в этом веке Стругацких, не опознали цитату...

— Все может быть, — философски заключил Олег. — Знаете, у кого об этом надо спросить?!

— У Марка! — засмеялся я, хотя на самом деле мне было совсем не смешно. — Он такие дела должен знать. По должности!

— Э-э-э... Костя, лучше подождать с этим до утра, — осторожно заметил Хавьер.

Я чуть приподнялся в кресле. Теперь мне был виден Марк, отражавшийся в зеркале за спиной водителя. Марк спал, скорчившись в неудобной позе, или, по крайней мере, тихо лежал с закрытыми глазами.

— Упс... Прошу прощения, парни. Кажется, нам и в самом деле пора прекращать дозволенные речи. Не будем мешать тем, что хочет чуть-чуть выспаться!

Удобно устроившись в мягком кресле, я и сам задремал, убаюканный чернотой за окном и мерным покачиванием автобуса. Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно что-то словно толкнуло меня. Проснувшись, я рывком подскочил с места. Автобус въехал на возвышенность, и впереди виднелись огни — целое море огней, освещавших обширную площадку с многочисленными широко разбросанными строениями, высокими мачтами и монструозными металлическими конструкциями.

Плоское дно большого высохшего озера блестело словно стеклянное, за дальним берегом в темноте угадывались очертания невысоких гор. А посредине этого пространства высилась огромная круглая масса величиной с большой крытый стадион. Это и был космический корабль "Одиссей" — наш дом на ближайшие три с половиной года.

Глава E. Наш космический дом

Тревога!

Прерывистый мяв сирены и пронзительные красные проблески катапультируют меня с постели. Одеяло улетает в сторону. Одним движением проскальзываю в комбинезон, ёжась, когда холодная, остывшая за ночь материя касается голого тела. Ноги в ботинки — они шевелятся как живые, подстраиваясь под стопы.

Хочется хотя бы немного пригладить взъерошенные со сна волосы — но потом, потом! Вместе со всеми бегу по полутемному коридору, озаряемому красными вспышками. Сирена продолжает противно завывать, но кто-то ее затыкает на полувзвизге, и слышится только встревоженный топот десятков ног.

Хватаю с подноса большой — не меньше ноль трех литра — картонный стакан. Губы кривятся от пронзительно острой сладости, но с мозгов словно кто-то рывком сдергивает сонную паутину. Все кажется предельно ярким и четким. Глаза сами собой выхватывают из окружающего хаоса отдельные детали. Вижу даже, как в дальнем углу все еще крутится, затухая, сброшенная впопыхах на пол пластиковая крышечка.

Короткие подготовительные процедуры, и техники помогают нам надеть полетные легкие скафандры. Еще один небольшой забег с откинутыми шлемами, и мы вваливаемся в огромный низкий ангар, весь наполненный суетой. В нем ровными рядами стоят летательные аппараты, похожие на космические истребители из "Звездных войн", но более крупные, стремительные и даже на вид мощные и опасные. На подкрыльевых пилонах укреплены ракеты, у одной из них на красной боеголовке намалевана щерящаяся акулья пасть с треугольными зубами.

Ноги сами знают, куда бежать. Взлетаю вверх, кажется, даже не касаясь ступенек легкой лесенки. Фонарь кабины медленно опускается, но я уже втискиваюсь в узкое кресло-ложемент. Вижу, как в соседнем истребителе занимает свое место пилот. Это Мичиёши-Миша, его широкое лицо спокойно и неподвижно, на голове белая повязка с черными иероглифами.

Что здесь делает Миша?! А что — я?! Где мы?! Кто мы?!

Не важно. Руки захлопывают шлем, проворно подключая скафандр к бортовой системе жизнеобеспечения. Приборная панель вспыхивает многочисленными огоньками. Мне известны значение и назначение каждого из них. Проверка систем... Норма!... Норма!... Норма!...

— Красный-четвертый готов! — слышу в наушниках свой собственный голос.

Блин! Куда же это я попал?! Неужели действительно в мир "Звездных войн"?! А я случайно не джедай?!

— Внимание всем! — сухой голос, раздающийся в наушниках, мигом прогоняет прочь все посторонние мысли. — Это не учения! Повторяю: это не учения! Противник атаковал орбитальные станции в шестом, втором и двенадцатом секторах! Внешний периметр прорван! Существует угроза прорыва внутреннего в шестом секторе! Приказываю! Встретить противника на входе в плотные слои атмосферы и уничтожить!

— Есть! Есть! Есть! — звучат вразнобой ответные голоса.

Ворота ангара широко распахиваются. Стартовые ускорители выносят мою машину в бездонное, покрытое легкими облачками, небо. Перед глазами на внутренней стороне шлема загорается карта с обстановкой.

— Какая, к дьяволу, угроза?! Оборонительный периметр прорван! Беспорядочное, на первый взгляд, мельтешение меток на экране недвусмысленно складывается в совершенно ясную и, увы, крайне опасную и тревожную картину. Прямо нам на головы валится Большой десантный корабль — на нашем сленге, "Жирный" — в окружении многочисленной свиты.

— Зеленой, золотой и черной эскадрильям — атаковать машины сопровождения! — распоряжается сухой голос в наушниках. — Красная и синяя, ваша цель — десантный корабль! Белой и лиловой — расчистить дорогу красным и синим!

На мгновение меня охватывает отчаяние. "Жирный" нам не по зубам, наши ракеты лишь оцарапают его бронированную шкуру. Или кто-то бросает нас, элиту пилотов истребительной аэрокосмической авиации, в самоубийственную атаку в безумной надежде на лаки-шот?!

Но кто-то твердый и спокойный внутри меня давит панический страх в зародыше. Там, внизу, — люди, которые отрывали от себя и своих детей последнее, чтобы я и мои товарищи получили оружие, способное сражаться на равных с техникой пришельцев, и научились им в совершенстве владеть. Все долгие месяцы подготовки они отдавали нам все самое лучшее, а теперь пришел наш черед вернуть долг, уплатив его собственной жизнью!...

— Любой ценой не пропустите его в тропосферу! — устало говорит голос с земли. — Задержите его, продержитесь до прихода подкрепления! Помощь идет!

И верно. Стоит "Жирному" опуститься хотя бы до десяти километров, и там, внизу, воцарится ад... Они не должны пройти, не должны...

— Что приуныли?! — звучит в наушниках веселый голос красного лидера, нашего тактического командира. — Как только белые откроют окно, атакуем из верхней полусферы! Идти на форсаже, в москитном режиме! Ракеты запускать с расстояния не больше пятидесяти километров! И давайте как следует взгреем этого "Жирного"! Пусть он, зараза, у нас похудеет!

Мозг деловито просчитывает варианты. Лидер прав: если мы атакуем с предельной дистанции, защита "Жирного" расстреляет все наши ракеты еще на подходе. Пятьдесят километров — это наш шанс! Это расстояние ракеты пройдут всего за полминуты, их просто не успеют сбить!

Осталось только подобраться к цели на пятьдесят километров... Защитные установки "Жирного" имеют дальность до двухсот пятидесяти. Наша скорость — две тысячи, на форсаже мы будем идти на двух четыреста. Минус потери времени на "москитные" уклонения и "змейки", чтобы сбить с толку вражеские системы наведения. Итого что-то около шести или семи минут игры в салочки со смертью, безумных рывков и перегрузок...

— Эй, парни! — снова хохмит командир. — Вы там постарайтесь, не дайте "Жирному" себя убить! Я буду без вас очень скучать!... Бой!

Кричу в ответ что-то невнятное. Уже не до того. Нас встречают. "Белые" уходят вперед, прикрывая нас и позволяя нам уйти вверх.

Эта часть плана выполнена. Теперь наша очередь. Тревожный писк: мы вошли в зону поражения ракетами "Жирного"! Рука щелкает переключателями на пульте. "Плазменное зеркало" — моя защита от вражеских радаров и головок самонаведения ракет! "Москитный" режим! Форсаж! Бортовой компьютер матюкается: так может и не хватить горючего на обратный путь. Затыкаю назойливого умника. Поехали!

Одна минута, полет нормальный!... Перед глазами темно из-за частых перегрузок. Компьютер что-то бубнит в ухо, о чем-то предупреждает... Не слышу, вернее, не воспринимаю. Все внимание — на экран. В центре торчит крупная, жирная метка цели, и к ней мучительно медленно прорывается рой красных искр. Внезапно одна из них гаснет, тут же — еще одна!

Решительно отключаю внешний обзор. Теперь я слеп, но это уже не имеет значения. Автоматика не подведет, она выведет меня точно к цели. И лучше не знать, сколько товарищей, пошедших в атаку в одном ряду со мной, еще живы...

Компьютер наконец-то доводит до моего сведения, что выработано больше половины горючего, и теперь мне уже по-любому не вернуться на родной аэродром. Не важно. Внизу — моя земля, она примет меня живым или мертвым. Палец ласкает кнопку запуска ракет. Если я не дойду, все равно успею нажать ее, отправив их в полет. Я успею...

Время словно прекратило свой бег. Оно замерло. Я мчусь со скоростью, в несколько раз превышающей скорость звука, и одновременно застыл, как муха в янтаре. Как москит...

Еще одно уклонение... Перегрузка... Внезапно машину встряхивает — я прошел эти двести километров под огнем, теперь мой черед наносить удар! Ракеты ушли к цели!

Теперь вверх, подальше от плюющегося смертью "Жирного" и его клевретов! Возвращаю обстановку на экран. Взгляд ищет красные искры. Четыре, пять... Мы живы! Мы достали его! А сверху уже наплывают новые метки. Это подоспели к нам на помощь "большие парни"! Теперь они вцепятся в "Жирного" своими клыками, обратят его в бегство, надерут его жирную зад...

Говорят, свою ракету не увидишь. Не увидел и я. Просто перед глазами внезапно вспыхнул клубок разноцветной тьмы. За какую-то неуловимую долю секунды он настиг меня, расширился до размеров вселенной, поглотил и уничтожил...

Чер-р-рт!

Я рывком сел на постели, прижимая руки к груди. Сердце колотилось как сумасшедшее, частое дыхание с хрипом вырывалось у меня изо рта.

Ну и приснится же такое! Ночные видения уже слегка поблекли, как это всегда бывает с наступлением утра, но меня все еще переполняли бурлящие эмоции. У меня и раньше случались яркие, запоминающиеся сны, но никогда не было настолько реальных, с таким "эффектом присутствия". Настолько похожих на настоящую жизнь или... на кинофильм. Уж не устроили мне сегодня ночью просмотр киносеанса с помощью дримстера?

Встав с постели, я проверил прибор. Нет, отключено, вернее, замкнуто на себя, как и в первую же ночь после моего переселения в корабельную каюту. Тогда в чем же дело?!

Сами по себе такие сны, разумеется, не приходят. Я действительно ощущал некое томление, неприятную смутную тревогу, чувство чего-то несделанного или пропущенного. Это можно было списать на приближающийся старт экспедиции, до которого оставалось всего несколько часов, но я точно знал, что он здесь не при чем. Нет, все мои проблемы имели земное происхождение. Вот только не понятно, останутся ли они позади после начала полета?...

На часах было без двадцати семь — почти час до подъема. Однако спать мне совершенно не хотелось, словно пронзительно сладкий энергетический напиток, выпитый во сне, подействовал на меня и наяву. Вставать, впрочем, тоже не хотелось. Удобно устроившись в постели, я прикрыл глаза и начал вспоминать последние дни. Может быть, приведя память в порядок, я пойму, что стало причиной моей тревоги и вызвало из неких глубин моей души тревожный сон о войне с космическими пришельцами.

Обычно воспоминания начинают раскручивать с конца, но я решил взяться за них с самого начала. Да, определенно, первым было именно это.

Воскресенье, 31 октября. Позади все медкомиссии и последние проверки. После недолгой официальной части началась вечерняя "встреча без галстуков" с мировыми лидерами, провожающими посланцев Земли в далекий путь к звездам.

В той, прежней жизни, я лично общался с двумя президентами Украины — правда, еще до того как они стали президентами. На пресс-конференциях и выступлениях видел еще нескольких глав государств. Может быть, мои впечатления были поверхностными, но ни один из этих людей не показался мне по-настоящему незаурядным. Да, в той или иной мере у каждого присутствовали лидерские качества, энергия, воля, готовность распоряжаться чужими жизнями и судьбами, однако не чувствовались в них ни сила, ни решительность, ни государственный ум. Одним словом, невыдающиеся люди, в какой-то степени волею случая вознесенные на самый верх общественной пирамиды.

Что же, какие времена, такие и президенты. Когда во всем торжествует серая посредственность, откуда взяться во власти умным и ярким людям? А если и возьмутся, то почему-то мерзавец на мерзавце, хоть святых выноси.

Так вот, если судить по этому признаку, то время, в которое меня угораздило (или посчастливилось) попасть, было каким угодно, только не серым. В небольшом зале, где происходило все мероприятие, количество выдающихся личностей на единицу площади просто зашкаливало.

Чего только стоил, например, японский премьер-министр Коичи Нива, монументальный старик, кажущийся вечным и незыблемым как сама Страна Восходящего Солнца и не менее могущественным, чем сам Будда?! Если в мои прежние времена премьеры в Японии менялись через каждые два-три года, сливаясь в какой-то серый безличный ряд, то Нива впервые возглавил страну в семьдесят три года, в беспрецедентно "молодом" возрасте для нынешней Японии, и с тех пор бессменно правит страной. Сейчас ему крепко за сто...

Парни, Кэнджи и Миша-Митч, удостоившись беседы с великим старцем, выглядели совершенно обалдевшими и, кажется, до сих пор боялись даже лишний раз вздохнуть от благоговения.

Впрочем, не будем. Я сам, наверное, выглядел ничуть не лучше после общения с родным руководством. Андрей Фатьянов, президент Евразийского Союза, произвел на меня самое приятное впечатление. Он был общительным, открытым, демократичным и напоминал, скорее, главу крупной корпорации, чем политика, — такой же деловитый, умный и, без сомнения, очень компетентный. А вот от министра иностранных дел Наиля Шарипова я бежал как от огня. Этот старый татарин с малоподвижным лицом и по-восточному непроницаемыми глазами был, похоже, еще тем волчиной. От одного взгляда на него мне тут же подумалось, что этот хитрый чингисхан меня в момент раскусит, прожует и выплюнет, как вишневую косточку — облупленным и очищенным от каких бы то ни было тайн и секретов.

Стараясь держаться от него подальше, я попал в группу, собравшуюся вокруг американского президента Грэхема Бака — тоже личности во всех смыслах выдающейся. На первый взгляд, мистер Бак не казался важной персоной. Невысокий сухонький старичок; сигару в зубы, и получится вылитый пан Датчанин из польской кинокомедии "Ва-банк". Однако в недалеком прошлом этот старичок был боевым генералом, прошедшим Четвертую Мексиканскую войну, два Тихоокеанских конфликта и операции в защиту интересов США (в это время обходились без лицемерных эвфемизмов) в Гайане, Ассаме и Асире. То, что такого деятеля избрали в прошлом году президентом, было, по-моему, очень симптоматично.

Естественно, я не собирался обращать на себя внимание и этого замечательного человека, но тут мне, что называется, подкузьмил Олег Давыдов, которого каким-то ветром поднесло к американскому президенту.

— Мистер Бак, сэр, — улыбаясь, сказал он со своей обычной непосредственностью. — А вы знаете, в каком интересном местечке мы находимся? Оказывается, в двадцатом веке на месте этого космодрома находилась тайная база — Зона 51! Вот, нам о ней Константин рассказывал.

— Хм, интересно, — взгляд президента, пару секунд поблуждав по залу, остановился на мне. — Вы говорили, Зона 51? И чем она была так замечательна?

Кажется, теперь на меня смотрели все окружающие, включая Марка Брайтона и его собеседника, высокого моложавого госсекретаря Алистера Коттона, похожего на пожилого Ричарда Гира. Очевидно, эта тема заинтересовала всех.

— Да, была здесь такая база, — вздохнул я, понимая, что отвертеться от рассказа не удастся. — Давно, два с половиной века тому назад. Официально она считалась испытательной, там работали с различными экспериментальными летательными аппаратами. Однако ходили слухи...

Когда я через несколько минут закончил, вокруг стояла тишина. Все смотрели на меня с неподдельным интересом.

Блин! "Если взялся что-то делать, так делай хорошо" — нормальный принцип, но не в этой же ситуации! Я так пытался не привлекать ничьего внимания, а вышло все наоборот.

Впрочем, на помощь мне пришел Ив Рош.

— Мистер президент, — произнес он своим мягким приятным голосом. — Скажите, в том, что рассказывал Константин, есть хоть часть правды? Действительно ли люди встречались с космическими пришельцами — тогда, в двадцатом веке?

— С тех пор прошло так много времени, — президент, вроде бы, начал отвечать Иву, но его взгляд был по-прежнему направлен на меня. — А вы можете мне сказать, чем вызван ваш интерес к столь давним событиям, мистер Пашкевич?

— Вторая половина двадцатого века и начало двадцать первого — это вообще очень интересный период! — я попытался воспроизвести ничем не замутненный, чистый научный энтузиазм Ива. — Небывалое торжество науки — и одновременно массовое увлечение мистикой, тайнами, мифами. Вера в инопланетян, в контакты со внеземным разумом — одно из самых ярких проявлений этой тенденции. Однако любой миф имеет под собой какую-то основу. И, конечно, интересно, что послужило этой основой в отношении мифа о космических пришельцах? Какие-то реальные события или просто постарались писатель Герберт Уэллс со своим романом "Война миров" и первый в мире уфолог, автор идеи палеоконтактов Эрих фон Дэникен?

М-да, а не слишком ли сложно я выражаюсь? Это для меня Уэллс и Дэникен — близкое прошлое, а для них — древняя история, что-то типа Тредиаковского.

— Интересная постановка вопроса, — Грэхем Бак слегка улыбнулся. — Well, не могу сказать, что там было до 1950 года, но готов ответственно заявить, что впоследствии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке никакие гости из космоса на Земле не появлялись.

— Хотя это не означает, что их вообще не существует, — добавил госсекретарь Коттон. — Скорее, наоборот. Если в системе Хары вы действительно найдете инопланетную цивилизацию, то весьма вероятно, что где-то есть и другие.

— Поэтому, ребята, будьте внимательными! — сразу посерьезнел президент. — А если встретите там плохих парней, как следует надерите им задницу!

— Ай-ай, сэр! — радостно откликнулся Олег.

Тут Алистер Коттон как-то очень ловко и естественно перевел разговор на другую тему, и больше к космическим пришельцам в тот вечер мы не возвращались. Но разговор оставил после себя неприятное ощущение незавершенности, недосказанности.

Вот тогда у меня и укрепилось подозрение, что от нас что-то скрывают. А окончательно оно превратилось в уверенность, когда на следующий день (за два дня до старта, ага) мы, наконец-то, переселились на "Одиссей", а я приступил к инвентаризации своей каюты.

Не знаю, как им удалось этого добиться, но корабль буквально до последнего винтика соответствовал тому, что мы изучали на тренажерах и компьютерных моделях. Открывая каждый ящик, каждую дверцу, я точно знал, что там находится внутри, для чего это нужно и как им пользоваться. Соответствие было абсолютным, пока я не добрался до оружейного шкафчика.

Да, у каждого из нас было личное оружие. Большие автоматические пистолеты, напоминающие "Маузеры" времен Гражданской войны, но изготовленные из титанового сплава и поэтому весящие полностью снаряженными менее килограмма. Двадцать патронов в магазине, эффективная дальность не более тридцати-сорока метров, но точность очень хорошая для короткоствола. Калибр девять миллиметров, высокое останавливающее действие пули, возможность использования различных спецбоеприпасов... Вполне подходящее оружие, чтобы шугануть непрошенного хищника или подать сигнал, применив пистолет в качестве ракетницы.

Но в моем оружейном шкафчике вместе с пистолетом неожиданно обнаружилась некая неопознанная здоровая дура с длиннющим стволом, забранным в толстелезный кожух, массивной ствольной коробкой и громадным прикладом с какими-то непонятными широкими вырезами. Удивленный, я осторожно вытащил эту фузею наружу — она весила килограммов пять, но все-таки казалась довольно легкой для своих размеров.

Вблизи оружие выглядело еще менее понятным, чем внутри шкафчика. Там не было ни одного привычного узла, зато сбоку ствольной коробки в специальном гнезде обнаружился мощнейший аккумулятор, какие в этом времени называли энергопатронами.

Все страньше и страньше. Я приставил ружье к стенке и вынул из шкафчика толстую тетрадь, очевидно, с техническим описанием. Открыв ее, я просто офигел. Неопознанная бандура оказалась гауссовкой — оружием, в котором снаряд разгонялся сильнейшим магнитным полем, последовательно возникавшем в катушках-соленоидах, окружавших ствол.

О подобных штуках я читал еще в старом двадцать первом веке, но тогда никто не воспринимал их в качестве возможного ручного оружия, даже в далекой перспективе. С к.п.д. хуже, чем у паровоза, жрущие массу энергии, чудовищно громоздкие, они уступали традиционному огнестрелу практически по всем параметрам. Да и здесь, в двадцать третьем веке, мне ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то брал гауссовки на вооружение.

Я перелистнул еще несколько страниц. От описания всяких технических чудес у меня просто рябило в глазах. Высокотемпературные сверхпроводники, суперсоленоиды, сверхмощные энергопатроны и сверхъемкие конденсаторы... Чтобы создать такую игрушку как та, что стояла у меня под стенкой, наверняка, пришлось поработать не одному институту, и все равно вышел девайс стоимостью никак не меньше хорошего автомобиля... Странно, а работа немного грубоватая, словно сэкономили на отделке. Сразу видно, здесь поработали инженеры, а не пиарщики с дизайнерами.

Только интересно, зачем нам всучили эти карамультуки? На корабле и так есть разнокалиберные охотничьи стволы у Сергея и Брату да Сильва и пара автоматов в капитанском сейфе. К чему нам еще и эти экспериментальные электромагнитные плевалки?! Рассмотрев на очередной странице их ТТХ, я чуть не присвистнул вслух. Кто здесь сошел с ума?! Мы, что, собираемся на Харе охотиться на диплодоков или каких-нибудь бронехвостых цеппелинов?! Либо отражать атаки латной драконницы?!

Мое настроение резко испортилось. Гауссовка — единственное в мире оружие, способное одинаково эффективно действовать в атмосфере и в космосе, в безвоздушном пространстве. Все эти вырезы в прикладе как раз и предназначались для того чтобы из этой штуки можно было стрелять, даже находясь в космическом скафандре. Ружье для стрельбы по космическим монстрам, галопирующим бронтозаврам или пробивания лат... ага, таких пластиковых, бело-черных, с дурацкими шлемами... Неужели я действительно попал в мир "Звездных войн"?! Чего от нас ждут — боя в открытом космосе, что ли? А может, кто-то уже точно знает, с кем мы встретимся, и решил соответственно вооружить нас на всякий случай?...

Взяв в руки гауссовку, я внимательно осмотрел ее со всех сторон. Нет, производство не американское, а какого-то Max Juncker Werke. В конце тетради с техническим описанием обнаружилось что-то вроде рекламного буклета этого предприятия, расположенного в городе Хаген, Европейский Союз. "Подлинный вызов нашему мастерству...", "уникальный опыт...", "наш вклад в звездную экспедицию...", "настоящее космическое оружие для нового космического века..." и прочие "бла-бла-бла"...

В отличие от вымершей прямой рекламы, всяческие акции, спонсорство, продакт плейсмент и прочие виды косвенного капания на мозги потребителям никуда не делись и в двадцать третьем веке. И что может быть естественнее частной оружейной фабрики, решившей изготовить специально для межзвездной экспедиции безумно дорогие, но понтовые гауссовки, чтобы прославиться и получить новые заказы?! Я был уверен, что, задав вопрос, получу именно такой ответ.

Вот только задавать вопросы мне совершенно не хотелось. Находка произвела на меня самое гнетущее впечатление. Получив часть личности Константина, я не перенял у него вкус к приключениям, а меня от них навсегда отвратили кое-какие события, участником которых я вынужденно оказался в середине 90-х. И мысль о том, что в конце пути нам может повстречаться враг, в которого придется стрелять из космических гауссовок, изрядно испортила мне настроение.

Все это произошло позавчера, первого ноября. А вчерашний день начался для всех нас с новой порции тревожных новостей, имевших на этот раз сугубо земное происхождение. В Эфиопии — государстве, дружественном Евразийскому Союзу, произошел государственный переворот.

Судя по всему, ситуация возникла очень острая. Информагентства передавали сюжеты об охвативших Аддис-Абебу и другие крупные города страны демонстрациях, беспорядках и уличных боях, о мощном взрыве на крупнейшей в стране водородной электростанции и диверсиях на железнодорожном транспорте. Как подчеркивали все без исключения комментаторы, за переворотом торчали уши Панафриканской Гегемонии, которая не только заявила о своей полной поддержке путчистам, но и привела в боевую готовность войска, стоящие на эфиопской границе.

Весь день Лагос, Москва, Вашингтон, Берлин, Рим и Лондон обменивались заявлениями и дипломатическими нотами, тон которых становился все более напряженным и угрожающим. На евразийской базе на острове Сокотра и на американской "Диего-Гарсия" объявили боевую тревогу. На демаркационной линии между Верхним и Нижним Египтом начались перестрелки, перешедшие в обмен артиллерийскими и ракетными ударами. Из Момбасы в океан вышла британская авианосная группа в сопровождении тучи беспилотников. Гиперзвуковые стратегические бомбардировщики прогревали моторы, космические станции на низких орбитах совершали маневры уклонения.

К вечеру британское имперское правительство выступило фактически с ультиматумом, потребовав невмешательства великих держав в события в Эфиопии. Так как к тому времени было уже точно известно, что путчисты получают обширную военную и информационную помощь от Панафриканской Гегемонии, данное заявление выглядело чистым издевательством. В ответ Грэхем Бак заявил, что Штаты и их союзники будут действовать так, как считают нужным, и намекнул, что они там парни простые, могут и шарахнуть сверху чем-нибудь тяжелым.

Это было уже не 080808. Мир на моих глазах вкатывался в большую войну, которая вполне могла стать ядерной. От этого на душе становилось тягостно и тревожно.

Да что там говорить, страшно было. Что мы увидим на Земле через три с половиной года, когда вернемся домой из космических далей? Не дай бог, это будут свежие воронки и радиоактивные развалины на месте цветущих городов! В такие минуты я был готов согласиться с тем, чтобы у землян где-то в космосе появился общий враг, лишь бы они перестали постоянно грызться между собой...

Тем тревожным вечером я буквально столкнулся в освещенном редкими лампами техническом коридоре с Дэвидом Джонсом.

— Костя?! — остановил меня Дэвид, обратившись ко мне по-русски. — Хорошо, что я тебя встретил! Ты можешь... э-э-э... посвятить мне несколько минут?

— Думаю, смогу, Дэв, — я слабо улыбнулся. — Только, пожалуйста, не о политике!

— Эта тема для тебя неприятна? — Дэвид посмотрел на меня с неожиданным подозрением.

— В данный момент — да. Терпеть не могу такие хреновые ситуации, когда все идет к чертям, а ты ничего не можешь сделать! Это я об Эфиопии, если ты не понял.

— Хреновие? Это значит — очень-очень плохие, да?! — Дэвид, в принципе, свободно говорил по-русски, но иногда проявлял незнание разговорной лексики, причем, в самых неожиданных местах. — Костя, я не буду говорить с тобой об Эфиопии. Ты прав, это очень грустно! Я хочу говорить о тебе!

— Обо мне?! — я хмуро уставился на Дэвида. — Ты думаешь, эта тема сейчас актуальна?! Если вспомнить, что у нас намечено на завтра, что-либо менять уже поздно.

— Менять?! — теперь уже удивился Дэвид. — Костя, может, уже хватит перемен?! Завтра начинается наш путь. И мы должны быть все вместе. Мы из разных стран, но все мы — земляне, мы один экипаж. У нас не должно быть тайн друг от друга!

— Возможно, — проворчал я. — Хотя, как мне видится, нас могут просто не посвящать в некоторые вопросы.

— Э-э-э... не посвящать — это не информировать, да?! Но это же и есть самое важное! Костя, скажи, что ты знаешь об инопланетянах?!

— О ком?!

В моей голове завертелся настоящий вихрь тревожных мыслей. Почему Дэвид спрашивает об этом?! Ему просто интересна эта тема или он сам что-то знает и пытается выяснить, что известно мне?! Может ли он быть посвященным в секреты американского правительства?!

— Об инопланетянах, — терпеливо повторил Дэвид. — Пришельцах из космоса. Ты сам о них говорил. Несколько раз. Рассказывал о Зоне 51, называл какие-то имена, упоминал некие события. Что тебе о них известно? Почему ты остаешь... оставляешь всех нас в неведении?!

Что называется, приплыли! Несколько секунд я просто находился в ступоре, не зная, что сказать.

— Дэв, — наконец, выдавил я из себя. — Я знаю только то, что на месте космодрома, на котором мы находимся, двести с лишним лет тому назад размещалась секретная Зона 51, вокруг которой ходили всякие слухи. Включая и те, что связаны с инопланетянами. Больше я ничего не знаю, и знать не могу! Это секреты американского правительства, Дэв! Твоего правительства, а не моего! И это у вас появились... — я осекся. Может быть, Дэвид и не был связан с американскими спецслужбами, но раскрывать перед ним подозрения Ивана Александровича, пожалуй, не стоило.

Моя заминка, увы, не осталась незамеченной.

— Я понимаю, Костя, ты не можешь говорить, — лицо Дэвида как-то отвердело, из-за чего он стал похож на профессора, распекающего нерадивого студента. — У тебя есть обязательства перед твоим правительством...

— Да нет у меня никаких обязательств! — воскликнул я. — Поверь мне, я не являюсь членом никаких тайных правительственных служб!

— О, да! Ты только добровольный помощник. Как это у вас говорят... woodpecker... дьятель?!

— Черт! Дэвид, да с чего ты это взял?! Из-за этой истории с Зоной 51?! Но ты же сам увлекаешься историей двадцатого века и должен понять...

— Понять что?! У тебя есть какие-то секреты, Костя! Ты спас Марка от террориста, но ты действовал как профи, не как космический пилот. Ты сам говорил, что инопланетяне действуют на Земле! Зона 51 — это не есть общедоступная информация. Я проверял, с нее до сих пор не снят ...э-э-э... знак секретности...

— Гриф, — машинально поправил я.

— Да, наверное. Тебе лучше знать. Мы летим с Земли к звездам. Мы не знаем, кого там встретим. Если ты знаешь больше нас, скажи! Завтра старт, мы улетим, и ты ничего не нарушишь. Это все равно останется секретом.

— Дэв! — глубоко вздохнув, я посмотрел в глаза американцу, поймав его взгляд. — Я очень убедительно тебе говорю, я не знаю ничего об инопланетянах! Мне не известно, кого мы встретим на Харе! Я могу только догадываться. И мне кажется, кто-то из наших общих знакомых... или кто-то из твоих знакомых знает об этом больше меня.

Несколько бесконечных секунд Дэвид молча сверлил меня взглядом.

— Я подумаю об этом, — наконец, произнес он бесцветным голосом. — Спасибо, Костя.

И ушел, не оборачиваясь, оставив меня в сомнениях и тревогах. Правильно ли я сделал, что намекнул ему на секреты, связанные с инопланетниками? Ведь фактически я рассказал Дэвиду о своих подозрениях насчет того, что там что-то спрятано. И что вообще вынес Дэвид из нашего разговора? О чем он теперь думает и кем меня считает?...

Эти мысли настолько занимали меня, что во время ужина я был невнимателен и рассеян больше обычного. И, безусловно, ребята — а кто там был? Кажется, Цветан с Кэнджи, Стив, Эрик, Хавьер и еще кто-то — это заметили. Хорошо, если они связали мое смятение с предстартовым мандражем, а если нет?!

После таких встрясок и в самом деле станешь ночью воевать с космическими пришельцами. Впрочем, и других причин для стресса у меня более чем достаточно. Знаете, что самое трудное для попаданца тире вселенца?! Жить той самой простой повседневной обыденной жизнью, в которой ничего особенного не происходит, но которую приходится проживать час за часом и день за днем! Заниматься тем, что раньше было для тебя совершенно чуждо, общаться с почти не знакомыми людьми, которые считают тебя своим старым приятелем, и постоянно — ежечасно, ежеминутно — контролировать себя, чтобы не сказать что-то "не то" или не поступить как-то "не так".

Это действительно очень тяжело, и поэтому так хочется что-то изменить, покинуть колею, сделать что-то свое, от себя, чтобы выйти из тени человека, за которого тебя принимают, и зажить, наконец, своей собственной, настоящей жизнью, пусть и в другом теле! И стать пилотом аэрокосмического истребителя, защищающего Землю от враждебных пришельцев из космоса, — это, согласитесь, не худший вариант!

Ладно, что-то это я совсем разошелся. Так и до срыва недалеко. Дурную голову лучше всего лечат натруженные мышцы. Соскочив с постели, я приступил к утренним упражнениям, благо, места для них хватало.

Традиционно жилые помещения на космических кораблях представляются как очень тесные и до предела заполненные необходимыми вещами. Однако у нас не было необходимости экономить каждый килограмм и каждый кубический дециметр свободного пространства. Поэтому дом, в котором нам предстояло провести ближайшие три с половиной года, был комфортным и уютным.

Моя каюта состояла из двух больших комнат. Первая из них, длинная как трамвайный вагон, на первый взгляд, напоминала кладовку — так много в ней было всяких шкафов и шкафчиков. Однако в ней легко умещались письменный стол с рабочим местом, уютный угловой диванчик, где можно удобно устроиться с книгой или виртом, бытовой блок с компактной стиральной машиной и сушилкой, а также небольшая кухонная ниша с настоящим холодильником, микроволновкой и многофункциональной печкой. У нас не было хранов и линий доставки, но зато имелся самый настоящий камбуз, в котором хозяйничал Ив Рош. Готовил француз великолепно, как настоящий повар, но, помимо этого, каждый имел возможность при желании угоститься сам или угостить друзей чем-то оригинальным, своим.

Но самым интересным, что, казалось бы, никак не соотносилось с космическим кораблем, было окно. Самое настоящее окно с легкой золотистой занавеской, за которым виднелись сочная тропическая зелень, большие яркие красно-оранжевые цветы и красногрудая птаха с блестящим бирюзовым оперением, скачущая по веткам.

Птица была, конечно, видимостью, фантомом, а вот зелень и цветы — самыми настоящими. Жилая палуба представляла собой кольцо, по внешнему краю которого находились склады, различные рабочие и хозяйственные помещения, внутренний образовывали каюты, а в центре располагалась круглая оранжерея, куда выходили все окна. Никакой живности там, естественно, не водилось, но внутри приятно пахло свежей зеленью, глаз радовали многочисленные цветы и росли плоды, приятно разнообразящие наш стол.

Занимался оранжереей биолог Брату Иванов да Силва, у которого это была основная обязанность во время полета. К слову сказать, Сергей Сухина — третий наш космонавт-исследователь, чья работа начиналась только после прибытия в систему Хары, исполнял функции завхоза, каптера и кастеляна, нес ответственность за поддержание в порядке жилой палубы, рециклинг отходов и переработку мусора.

Вторая комната в моей каюте — та, что поменьше, была спальней. Сама постель размещалась в глубокой стенной нише, внутри которой можно было задать любой режим освещенности или вообще изолировать ее от внешнего мира, задернув штору. В этой комнате также находились встроенные шкафы для белья и одежды, спортивные тренажеры и большое мягкое кресло с широченными подлокотниками, которые можно было использовать в качестве столиков, — настоящая мечта лентяя и сибарита.

В спальне тоже наличествовало окно, но на этот раз фальшивое. Изображение за ним (к слову сказать, трехмерное и очень натуральное) задавалось компьютером, который каждый день выбирал один из доброй сотни вариантов. Картинка не была статичной: за окном весь день словно шла настоящая жизнь. Вот и сейчас я видел за стеклом широкий и, по раннему времени, пустынный пляж, едва освещенный пробивающимся сквозь неплотные тучи восходящим солнцем. Низкие волны накатывали на берег, по песку бродили понурые чайки, а по самой кромке воды медленно брел высокий худой человек в полурасстегнутой рубахе и высоко закатанных штанах, несущий на плече большой сложенный мольберт. Возможно, если я снова выгляну в это окно через пару часов, то увижу, как он пишет картину, а к вечеру она будет готова.

Помимо окна, в спальне еще насчитывалось целых пять дверей. Одна вела в длинный кабинет-гостиную, вторая и третья — в душевую кабинку и санузел, четвертая, представлявшая собой запасной выход, — в техническую галерею, опоясывавшую оранжерею, а последняя, пятая — в небольшую комнатку, большую часть которой занимал массивный аппарат, напоминавший помесь солярия с древнеегипетским каменным саркофагом. Этот аппарат назывался sec, от слова "second", "второй", что означало то ли "вторую жизнь", то ли "вторую реальность". На русском он именовался как "цек", а для меня, естественно, стал цаком — без гвоздей и довольно удобным.

Чтобы воспользоваться цаком, надо было раздеться догола, натянуть на себя специальную сбрую, важной частью которой являлась сменная накладка типа памперса, и надеть шлем. После этого достаточно было забраться внутрь, и автоматика сама закрывала цак, заполняла его особым желеобразным веществом и поднимала вертикально — как ни странно, из всех человеческих чувств труднее всего было обмануть вестибулярный аппарат.

Цак создавал полноценную фантомную реальность — настолько натуральную, что ее практически невозможно было отличить от настоящей. Причем, если в кино можно было только наблюдать за разворачивающимся в виртуальном пространстве действом, то внутри цака человек становился его активным участником, получая всю соответствующую гамму ощущений.

Вообще-то, этот саркофаг считался небезопасной штукой: на фантомную реальность — яркую, насыщенную событиями и эмоциями, можно было "подсесть" не хуже, чем на наркотики. Кроме того, частое и длительное пребывание внутри цака практически неизбежно приводило к шизофрении: бедняга просто переставал различать настоящий и выдуманный мир. Поэтому во многих странах использование цаков в развлекательных целях запрещалось, а владельцев нелегальных аппаратов преследовали еще более сурово, чем в прежние времена наркоторговцев.

Нам виртуальная реальность требовалась, в основном, для закрепления определенных навыков. Так, например, на мой цак, помимо всего прочего, была установлена программа обучения стрельбе из гауссовки. Однако время от времени и под строгим контролем Мартина нам позволялось использовать их и в целях психологической разгрузки.

Длительное пребывание шестнадцати человек в достаточно обширном, но все же замкнутом пространстве сложно и само по себе. А еще все мы были молодыми здоровыми парнями с соответствующими потребностями. Между тем, идею о разнополом составе экспедиции психологи зарубили на корню, а гомосексуализм считался в двадцать третьем веке легким психическим отклонением, которое в большинстве стран цивилизованного мира вылечивали еще в подростковом возрасте — на страх сохранившимся в этом мире адептам "голубизны" и прочим "общечеловекам".

Конечно, можно нагрузить человека работой и прочими обязанностями до полного "нестояния", но... зачем? Специальные программы цака, которые в иных условиях считались бы запрещенными и нелегальными, давали нам возможность время от времени сбросить пар и получить удовольствие.

Пользовался ли я цаком в этих целях? Да, пользовался! И больше эту тему поднимать не намерен.

Но при всем при этом жили мы все-таки в космическом корабле, и это, безусловно, ощущалось. Абсолютно все предметы предписывалось держать в закрытых шкафах — на тот случай, если вдруг откажут гравикомпенсаторы и исчезнет тяготение. По той же причине вся мебель прикреплялась к полу, и даже стул у письменного стола отодвигался в сторону по специальным рельсам и шарнирам. В каждой комнате в особом отсеке находился разложенный скафандр, в который можно было самостоятельно упаковаться за восемь секунд. В шкафчиках и рундуках размещались аварийные наборы с воздушными баллонами, водой, пайками, фонарями, запасными аккумуляторами и инструментами. Конечно, случись какая-либо настоящая космическая катастрофа, мы, скорее всего, и "мяу" сказать не успеем, но эти предосторожности все же давали определенное чувство защищенности.

Громкий сигнал будильника прервал мои размышления. Сердце словно с размаху ухнуло куда-то вниз. Начался обратный отсчет, подготовка к старту вышла на завершающую стадию.

Главная рубка "Одиссея" напоминала мне пульт управления Ровенской АЭС, где я как-то побывал во время пресс-тура. По крайней мере, у меня она вызывала именно такую аналогию. Всю стену большого зала занимал огромный щит управления со множеством индикаторов, экранов, шкал, схем. Под ним на широком столе размещались переключатели, массивные — чтобы случайно не нажать — прямоугольные клавиши и кнопки. Как ни странно, в двадцать третьем веке все это не считалось анахронизмом. Хотя в быту обычно применяли компактные и удобные виртуальные клавиатуры, а большинство команд на корабле отдавалось мысленно с помощью усилителей биотоков, привычное "железо" все равно использовалось наравне с самой хитроумной электроникой.

Мое место первого пилота находилось почти в центре громадного пульта, перед рядом обзорных экранов. Справа от меня сидел Мичиёши-Миша, слева — Эрик, отвечавший за двигательную группу. За нашими спинами, на небольшом возвышении в центре рубки, находилось рабочее место капитана корабля, но пока оно пустовало. Коржевский, сидя в очках-инфоре с наушниками на голове у станции связи, еще не завершил переговоры с Землей. Судя по выражению его лица, последние указания из центра управления полетом не вызывали у него особого удовольствия.

Ожидание становилось немного гнетущим, и чтобы успокоиться, я начал рассеянно наблюдать за тем, как Эрик в крайний раз проводит диагностику оборудования. В принципе, меня/Константина не готовили как специалиста по гравитационным двигателям, но, тем не менее, нажимать на нужные кнопки и отдавать команды я умел и поэтому понимал, чем он сейчас занимается.

Правда, при этом возникало странное чувство раздвоенности. Знания Константина я воспринимал как продолжение своих старых, но именно с гравитационными технологиями произошел очень необычный феномен. Я не только осознавал, что это такое, но даже мог бы сдать в любой момент экзамен по этой дисциплине, но... был бы ничего не в состоянии объяснить своему современнику из двадцать первого века. В то время, когда я провалился в будущее, в мире просто еще не существовало понятийного аппарата, который мог бы описать это явление, да и сама теория гравитации была очень несовершенной и, конечно, не учитывала те знания, которые ученые получили позднее.

Очень неточно и приближенно я мог бы сказать, что гравитация представляла собой не взаимодействие, а фундаментальное свойство пространства-времени. При этом, универсальная гравитационная постоянная, введенная в научный оборот в начале XIX века, на самом деле постоянной не являлась и могла при определенных условиях принимать различные значения, в том числе, и отрицательные. Локальные изменения напряженности гравитационного поля были определенным образом связаны с вращательным движением. Так что, можно сказать, изобретатели всяких торсионных полей в мое прежнее время не были так уж не правы, просто в своих теориях они зашли куда-то не туда...

— Внимание! — раскатился под сводами зала голос Коржевского. — Начинаем предстартовую подготовку! Экипажу доложить о готовности!

Быстро, но без суеты я надел на голову шлем со стеклянным забралом, похожий на тот, что носил во сне, где был пилотом истребителя. Несколько секунд на загрузку программы усилителя биотоков, и меня охватило уже привычное, но донельзя удивительное чувство. Я сидел перед пультом управления космического корабля и в то же время словно сам был этим кораблем, все еще прикованным к планете мощной гравитацией, но уже просыпающимся и, можно сказать, потягивающимся мощными плечами.

Видя на компьютерном экране перед собой отчет о состоянии различных систем корабля, я одновременно чувствовал их, будто это были глаза, пальцы или мышцы исполинского организма, частью мозга которого я был. В моем нынешнем восприятии корабль воспринимался мною словно атлет, готовый к старту и только ждущий команды, чтобы рвануться вперед.

Доложив о готовности, я передал эстафету Мише, затем наступила очередь других членов экипажа. Предстартовая проверка занимала добрую четверть часа, но у меня не было времени скучать. Корабль просыпался, его системы одна за другой включались в работу. Он уже напоминал не спортсмена на стартовом поле, а проворачивающий винты лайнер, все еще связанный с причалом последним швартовом. Исполинская мощь переполняла его, но была покорна малейшему движению человека за штурвалом.

— Принято, — как-то буднично откликнулся капитал, выслушав последний рапорт. — Ключ на старт!

— Есть ключ на старт!

Я откинул специальную крышку посреди пульта и провернул большой красный переключатель на два оборота. Рядом со мной Эрик вжал в панель управления тугую клавишу.

Корабль вздрогнул. Где-то глубоко в его недрах с басовитым гулом раскрутились роторы антигравов, создавая отрицательное гравитационное поле. И Земля, повинуясь извечным законам природы, начала отталкивать корабль от себя с ускорением, равным ускорению свободного падения, — девять и восемь десятых метра в секунду за секунду. Ровное дно высохшего соленого озера, космодромные постройки, рыже-бурые горы сначала медленно, а затем все быстрее стали проваливаться вниз — точнее, это мы поднимались все скорее и все выше.

Наш "Одиссей" уходил с Земли. Уходил без громовых раскатов, без огненных факелов ревущих двигателей, без многократных перегрузок. Уходил молча, но неуклонно, словно сама Земля запускала его в дальний полет.

— Одна минута, полет нормальный. Скорость — ноль пятьсот восемьдесят восемь, высота — семнадцать и шесть, — слышится в наушниках голос Миши.

Мы еще не летим, мы падаем — падаем вверх. На экранах медленно, пока еще медленно удаляющийся пейзаж — серо-песочная пустыня, пересеченная голыми грядами невысоких гор, с блестящими пятнами высохших озер.

Возможно, нашему кэпу стоило бы сказать в момент старта что-нибудь... историческое. Но все за нас уже сказал Юрий Гагарин — первый, тот, кто проложил человечеству дорогу в космос. С тех пор прошло уже двести пятьдесят шесть лет, но мы все равно еще стоим на его плечах.

— Две минуты, полет нормальный. Скорость — один сто семьдесят два, высота — семьдесят и пять...

Земля уже далеко внизу, из-за этого наша скорость — чуть больше километра в секунду — почти не ощутима. Мы в мезосфере — своеобразной мертвой зоне, куда нет ходу ни атмосферным, ни космическим летательным аппаратам. Сюда не поднимется на своем гиперзвуковике наш земной человек Лешка Лобанов: на этой высоте слишком мало воздуха, чтобы питать двигатели, и нет опоры крыльям. Но и космический челнок может лишь проскочить этот слой, иначе со своей суборбитальной скоростью он просто сгорит, как сгорают здесь метеоры, называемые падающими звездами.

Мы тоже здесь не задержимся, но гравитационный двигатель, единственный из всех, способен держаться неограниченно долго на любой высоте. Не знаю, кого мы должны благодарить за антигравитацию, но тот, кто это сделал, подарил людям не только звезды, но и весь мир...

— Три минуты, полет нормальный. Скорость — один семьсот пятьдесят восемь, высота — сто пятьдесят восемь и шесть...

Три... Уже три минуты мы в полете. Третье ноября 2217 года — может быть, люди потом назовут этот день началом новой космической эры. Как четвертое октября 1957-го. Удивительно, я родился всего через десять с небольшим лет после первого прорыва в космос и еще помню, как со стартов ракет начинались телевизионные выпуски новостей. И вот — я за пультом управления кораблем, который проложит первую дорогу от Земли к звездам. Вы, те, кто перенесли меня сюда! Сегодня я в первый и, наверное, последний раз поблагодарю вас за то, что вы сделали! Устроенная вами буря с кровью оторвала меня от корней, но она все же наполнила паруса космических странствий!...

— Пять минут, полет нормальный. Скорость — два девятьсот десять, высота — четыреста тридцать восемь и четыре...

Это уже ближний космос, в котором летают спутники и космические станции. Земля внизу уже превратилась в голубой с белыми хлопьями облаков шар. Он выглядит таким спокойным и мирным. Как всегда.

Мы покидаем родную планету в неспокойное время: в Эфиопии продолжают стрелять, а великие державы грозят друг другу, поигрывая мускулами авианосных армад и аэрокосмических бомбардировщиков. Неужели для того чтобы ощутить себя жителями одной планеты, нам обязательно нужен космический враг?! Или — от этой мысли мороз пробирает по коже — не поможет и он?! И даже если на орбиту Земли выйдут чужие космические линкоры, политики по-прежнему будут решать свои приземленные делишки, интриговать друг против друга и сталкивать между собой народы во имя своих интересов?!...

— Десять минут, полет нормальный. Скорость — пять шестьсот три, расстояние — тысяча шестьсот семьдесят восемь...

Наше ускорение уменьшается с каждой секундой. Мы отдалились уже на четверть земного радиуса, и родная планета не в силах толкать нас с прежней силой. Что же, пора отрываться от ее материнских объятий.

— Антигравы — на рабочий режим! Включить маршевый двигатель! — командует капитан, и Эрик щелкает на пульте очередной тугой клавишей.

Я-корабль чувствую, как в мое сердце стремительным потоком вливается запасенная еще на Земле энергия, как оно стремительно наполняется небывалой мощью. Мерный гул усиливается и принимает более низкий тон — это заработал наш основной двигатель, махина высотой с трехэтажный дом и восемью сердечниками из сверхчистого рения, установленными по кругу с точностью до тысячных долей миллиметра. Сейчас в центре рабочей камеры на ничтожную долю секунды создается чудовищная гравитация, достижимая разве что внутри черных дыр, и порция водорода, с неимоверной точностью оказавшаяся в точное время в нужном месте, коллапсирует, проваливаясь внутрь себя и, по эйнштейновскому закону, превращая большую часть своей массы в энергию. Отражатель из тончайшего слоя мезовещества, окружающий камеру, фокусирует эту энергию и отправляет ее прочь с почти световой скоростью. И пусть ускорение невелико — все те же девять и восемь десятых метра в секунду за секунду, двигатель будет непрерывно разгонять корабль час за часом и день за днем, пока через девять с половиной месяцев мы не достигнем скорости в 0,75 абсолютной, что позволит нам совершить прыжок, в одно мгновение преодолев пропасть в двадцать семь световых лет...

Счетчик мерно отсчитывает секунды. Корабль медленно описывает спираль вокруг Земли. Переведя антигравы на рабочий режим, мы опять оказались во власти ее тяготения.

— Скорость одиннадцать двести, есть вторая космическая, — с четкостью робота сообщает Миша.

— Корабль на курсе. Отклонение от расчетной траектории — ноль ноль три угловой минуты, — докладываю я.

— Двигатель в норме. Отклонений от расчетного режима нет, — добавляет Эрик.

— Гравикомпенсаторы в норме. Максимальная амплитуда колебаний — семь тысячных Же, — это Дэвид.

— Ну что же, — совершенно не торжественным, немного усталым голосом говорит капитан. — Поздравляю вас всех с успешным стартом. В общем, хорошо начали, молодцы! Стартовую готовность отменяем, переходим в обычный полетный режим. Члены экипажа, не занятые управлением кораблем, могут покинуть главную рубку.

Мы с Мишей снимаем шлемы. Сейчас идет капитанская вахта, моя начнется только в шестнадцать часов по корабельному времени. Эрик как вахтенный инженер остается за пультом.

Уже на пороге я обернулся. Рубка казалась такой... будничной. Экраны горели, сигнальные лампочки и шкалы индикаторов ровно светились. Гравикомпенсаторы действовали безупречно: я не ощущал ни малейшей вибрации. Но с большого обзорного экрана, занимавшего добрую треть передней стены, на меня глядела чернота космоса, пересыпанная острыми огоньками звезд.

Мы стартовали! Мы летим!

Ну, здравствуй, вселенная!

Глава F. Далеко от Земли

С добрым утром, дорогие товарищи!

Ну, не знаю, насколько доброе, а утро, и в самом деле, наступило. На часах 3:25 по корабельному времени, в каюте уже почти светло. За окном слышится щебетание пташек, шум проезжающих мимо утренних продовольственных фургонов, пополняющих станции линии доставки, и шуршание уборочной машины, приводящей в порядок и без того чистый тротуар.

Кто-то вздумал скрести асфальт в половине четвертого утра?! Но мы же на корабле! А значит, и рассвет, и утренние шумы за окном, да и само окно — это всего лишь искусная (даже, пожалуй, слишком искусная) имитация, призванная облегчить нам жизнь в условиях длительного космического полета.

А то, что светает в три утра, так это у меня распорядок такой. В четыре начинается моя утренняя вахта в главной рубке. Причем, не надо думать, будто я встаю, зевая во весь рот и жалуясь на хроническое недосыпание. Спать я обычно ложусь в девять, так что свои шесть — шесть с половиной часов сна имею всегда, а недостающее добираю во время послеобеденной сиесты.

На часах 3:29. Еще в той, прежней жизни я приучил себя просыпаться за пять-семь минут до звонка будильника и сохранил это обыкновение и здесь. Можно было бы, конечно, выключить сигнал, но сегодня мне любопытно, как именно меня собирались будить. Каждое утро будильник встречает новыми звуками; по-моему, он еще ни разу не повторился. Точно так же, как и пейзаж за фальшивым окном. Вчера, например, я слышал звуки просыпающегося аквапарка. А завтра это может быть, скажем, ферма. Мычание ягнят, да...

Не знаю, может быть, это немного утомительно — каждый день просыпаться под разные сигналы будильника и с разным пейзажем за окном. Но в этом веке иные правила. В здешнем информационно перенасыщенном обществе пугают не каждодневные перемены, а, наоборот, однообразие, скука.

Да, вот именно скучать нам старательно не дают.

— Полун-ндр-ра!!!

Вот и будильник. Вопит каким-то совершенно попугайским голосом. Так и представляется какой-нибудь здоровенный разноцветный Капитан Флинт, сидящий на чьем-то крепком плече.

Торопливо отключаю сигнал. Теперь надо поторапливаться. Будильник оснащен датчиком движения, и если не встать в течение минуты после первого звонка, почтальон позвонит... то есть, конечно, попугай прокричит дважды.

Подъем!

Легкое одеяло отбрасывается в сторону, и я буквально вылетаю из спальной ниши. И тут же приступаю к утренней разминке. Да, как хорошо снова быть молодым и здоровым! Это одно из главных преимуществ моего нынешнего положения, которое я по-настоящему ценю.

Хорошенько размявшись, навещаю санузел, а затем душевую. Вода, бьющая из стенок кабинки сотнями тугих острых струек, окончательно прогоняет остатки сна. Горячую воду сменяет такой же горячий воздух, за минуту высушивающий мою мокрую шевелюру, которую я едва успеваю привести в порядок расческой.

В заключение размазываю по лицу густой беловатый гель, пахнущий лавандой. Может этот ведьмин студень (кстати, без шуток, по-английски эту субстанцию так и называют: "witches" jelly"), подавляющий рост волос, и не полностью безобиден, но, по крайней мере, это удобнее и быстрее, чем ежедневное бритье. Да и эффективнее тоже: мое лицо благодаря его применению чистое и гладкое, как у ребенка. И будет оставаться таковым еще, по меньшей мере, дней пять. А уж как, небось, обрадовались студню женщины, которым больше не надо подвергать себя пытке депиляцией!...

3:54. Время. Запиваю витаминный брикет последним глотком чая (из растворимого концентрата, но на вкус и цвет очень похож на настоящий), ставлю чашку в автоматическую мойку и выскакиваю из каюты.

Мои шаги почти не слышны. Их заглушает покрытие пола, напоминающее твердую губчатую резину, чуть прогибающуюся под ногами. Коридоры пусты, освещение в них приглушено. Хотя у каждого из нас свой распорядок дня, но в целом корабль старается соблюдать привычный ход времени.

По обычной лестнице (у нас нет ни антигравитационных шахт, ни пассажирских лифтов, хотя есть большие грузовые) поднимаюсь на верхнюю палубу. Рука с виртом привычно подносится к панели у входа, и дверь гостеприимно отодвигается в сторону.

— Костя, по тебе часы можно сверять! — Коржевский встречает меня дружеской улыбкой.

Да, наш капитан умеет улыбаться и так — тепло и открыто.

Вахтенный инженер, Хавьер Исаси-Исасменди, приветственно машет мне рукой. Он всегда высоко ценит мою точность.

Большое табло посреди пульта управления с точностью хронометра отсчитывает корабельное время. 3:59:15... 16... 17 секунд... На строку ниже, более мелким шрифтом, дата: 31 декабря 2217 года. И еще ниже: скорость корабля — 48 866,4 км/с, пройденное расстояние — 118 852,9 млн. км. Последняя цифра постоянно меняется. Мы делаем почти пятьдесят тысяч километров в секунду, за минуту оставляя позади без малого три миллиона километров. Расстояние от Земли до Луны мы преодолели бы меньше чем за восемь секунд.

Вот вам и преимущество движения с постоянным ускорением. За сутки наша скорость увеличивается менее чем на 850 километров в секунду, но мы в пути почти два месяца. И уже находимся в двадцать шесть раз дальше от Солнца, чем Нептун, а само наше светило выглядит на обзорных экранах просто яркой звездой. Регулярные сеансы связи с Землей прекратились еще в ноябре, а сейчас мы раз в сутки отправляем краткий сигнал о том, что у нас все в порядке. Хорошо, что и дома, вроде бы все нормально. Большая война из-за Эфиопии так, к счастью, и не разразилась, но отступить пришлось "нашей" стороне, когда стало ясно, что путчисты таки удержатся у власти.

Четыре дня тому назад к ежедневному сигналу мы добавили поздравление с Новым годом — как раз должно дойти вовремя. Даже свет из наших далей добирается до Земли больше четырех с половиной суток. Так много — и одновременно так мало, ведь у нас впереди еще путь длиной в 27,4 световых года. Непрерывно разгоняясь в течение девяти месяцев и набрав в итоге скорость в три четверти абсолютной, мы пройдем до прыжка более двух с половиной триллионов километров — немногим менее 0,3 светового года.

На часах ровно 4:00. Принимаю вахту у капитана, делая соответствующую запись в вахтенном журнале — самом настоящем, бумажном, в твердом коленкоровом переплете, прошитом прочным шпагатом. Как говорится, электронный формат — это хорошо, а по старинке, на бумаге, вернее, практически вечном материале, только похожем на бумагу, специальными сверхстойкими и не выцветающими даже в межзвездном вакууме чернилами, как-то надежнее.

Заняв свое место у пульта и надев шлем, начинаю проверку всех систем корабля. Первой идет, как всегда, навигационная — зона моей прямой ответственности.

Определение нашего текущего положения в пространстве — не такая уж простая задача. Во-первых, для этого используются три мощных маяка, которые находятся на орбите Земли в точках Лагранжа. Они шлют нам сигналы точного времени, принимая которые, мы с помощью корабельного хронометра можем определить расстояние в световых секундах, минутах и часах.

Правда, по мере того как мы набираем скорость, в этих расчетах все больше надо будет учитывать эйнштейнову относительность времени. Мы на корабле не заметим никакой разницы, но наблюдателям на Земле будет казаться, что наше ускорение постоянно уменьшается. В результате по земному счету разгон "Одиссея" продлится не девять месяцев, как по нашему независимому субъективному времени, а чуть больше девяти с половиной.

Но знать свое расстояние до Земли и Солнца — это только часть дела. Для более точной ориентации мы используем пульсары — нейтронные звезды, испускающие строго периодические импульсы излучения. Каждый из них имеет свой уникальный "почерк". При этом, они находятся достаточно далеко от Солнца, чтобы их можно было считать условно неподвижными относительно него. Дальше берутся пеленги на пульсары — по теории достаточно трех, но мы на всякий случай используем шесть — и с помощью достаточно простых навигационных расчетов определяется наше место в принятой нами системе координат.

Впрочем, наиболее важно для нас не место, а курс. Во время прыжка ошибка в один градус отклонит нас в сторону почти на треть светового года. А учитывая, что чем больше расстояние, на которое мы собираемся "проколоть" пространство, тем выше уровень неопределенности, точность у нас и так будет из категории "плюс-минус лапоть".

Причем, чем выше у нас будет скорость, тем сложнее повернуть корабль даже на долю угловой минуты. Поэтому главная обязанность вахтенного пилота на данном участке траектории как раз и заключается в том, чтобы отлавливать возникающие микроскопические отклонения и своевременно корректировать курс, пока это достижимо с помощью имеющихся в нашем распоряжении минимальных воздействий. Точнее, все это делает компьютер, а пилот только следит за ним, по возможности, не слишком отвлекаясь.

Поэтому, отставив какую-то часть себя наблюдать за навигационными приборами, я приступаю к последовательной проверке всех систем корабля. Поскольку я в шлеме — усилителе биотоков, ощущение возникает весьма необычное. Я воспринимаю корабль как некий исполинский сверхорганизм, который по моему повелению, фигурально выражаясь, напрягает каждую свою мышцу, шевелит пальцами, вглядывается или вслушивается в окружающее пространство.

Не знаю, испытывают ли мои товарищи в такие моменты то же самое. Я никому не рассказывал о том, что чувствую, и не задавал никаких вопросов, а в наших разговорах эта тема как-то ни разу не поднималась.

Пока я последовательно проверяю все системы — эта процедура занимает больше двадцати минут, капитан молча стоит за моей спиной, наблюдая за моими действиями. Хотя, как мне часто кажется, промежуток между четырьмя и восемью часами утра — это единственное время, которое он отводит себе на сон.

Неужели что-то произошло?!

— Анатолий, все в порядке? — завершив проверку и сняв шлем, я разворачиваюсь лицом к кэпу.

— Думаю, ты только что сам в этом убедился, — откликается капитан чуть суховатой усмешкой. — Я вот, что хотел спросить, Костя. Ты проводишь эту процедуру каждый день!

— Да, в начале каждой вахты, — не вижу смысла скрывать.

— Зачем?

Не самый простой для меня вопрос. Подобные проверки не входят в мои обязанности... по крайней мере, их совершенно не обязательно проводить настолько часто. К тому же, данные о состоянии всех систем выводятся на пульт управления, поэтому, случись какое-либо отклонение от нормы, я первый об этом узнаю. Часто — постфактум, когда автоматика, решив проблему без помощи вахтенного пилота или инженера, поставит их в известность.

Понимаю, что с этими тотальными проверками я выгляжу со стороны немного глупо. Словно водитель, который, перед тем как сесть за руль современного автомобиля, напичканного электроникой, каждый раз лично проверяет наличие бензина в баке, уровень масла, состояние тормозных колодок и все прочее.

Однако я надеваю шлем не для того чтобы еще раз ощутить себя повелителем корабля. И не ради того чтобы банально занять время однообразной четырехчасовой вахты. Знать о том, что с "Одиссеем" все в порядке, мне нужно для собственного успокоения. То, что вся информация о корабле стекается в компьютер, который обрабатывает ее и преподносит нам в отфильтрованном и концентрированном виде, — это и хорошо, и плохо. Нет, не подумайте, что я опасаюсь какого-то там бунта машин — не в "Терминатор", чай, попал, или не доверяю технике. Я уже успел лично убедиться в том, что здешняя электроника безотказна и очень удобна для пользования. Просто любой компьютер — прежде всего, инструмент, который делает то, что от него потребуют. И по чьему-то велению он в любой момент может нарисовать фантомную картину, которая будет совершенно неотличима от реальности.

За два неполных месяца полета у нас уже состоялись три учебные тревоги, причем, в первый раз ее объявили, когда я находился на вахте. Имитация оказалась настолько совершенной, что я поверил в реальность аварии. И, не на шутку испугавшись, едва не допустил серьезную ошибку. Спасла только вбитая тренировками (причем, вбитая уже в меня, не только в оригинальную личность Константина) привычка не делать сразу резких движений.

После таких сюрпризов я уже не могу полностью доверять той картинке, что рисует для меня компьютер. Вот только не будешь же это объяснять кэпу!

— Мне так спокойнее, — говорю я чистую правду. — Хочется убедиться, что с кораблем на самом деле все в порядке. Последняя учебная тревога была... э-э-э... слишком убедительной.

— На автоматику надейся, но на всякий случай проверь все сам? — капитан улыбается, но по нему трудно понять, шутит он или нет.

— Да, что-то вроде этого, — выбираю шутливый тон. — Говорят, для успешного выживания полезно быть немного параноиком.

— Слышал такое, — а вот капитан совершенно серьезен. — Что же, надеюсь, Костя, ты знаешь, что делаешь.

И, не давая мне откликнуться на эту немного загадочную фразу, капитан разворачивается и выходит из рубки, оставляя меня в недоумении.

Что-то давненько не посещало меня это чувство... Да и, похоже, не только меня.

— Костя, — неожиданно поворачивается ко мне Хавьер. — Извини, давно хотел тебя спросить. Ты действительно думаешь, что автоматика может где-то допустить сбой, и поэтому вводишь дополнительный элемент контроля?

— Да, можно сказать и так, — подумав, соглашаюсь я.

— Но ведь это же совершенно нерационально! — Хавьер сел на своего любимого конька. Вообще-то, он славный парень, но обожает нравоучения. — Наша электроника не может ошибиться! Более совершенных и надежных систем управления в мире просто не существует! И какой смысл взваливать на себя работу по проверке десятков параметров, с которой компьютер справится во много раз быстрее и лучше?! Наш корабль настолько сложен, что мы бы никогда не смогли управлять им вручную!

Хавьер даже смеется, что для него не совсем свойственно, настолько абсурдной кажется ему эта мысль.

— Ну, я вовсе не имею в виду, что для управления кораблем нужно нажимать на педали или переключать передачи как... э-э-э... в старинном автомобиле.

— Знаешь, Костя, я, наверное, представляю, что с тобой происходит, — Хавьер вдруг понимающе качает головой. — Наверное, нас все-таки не совсем верно ориентировали во время подготовки. Помнишь, все эти вводные, нештатные ситуации? Нас все время учили, как правильно действовать, а самыми нужными, оказывается, были бы тренировки на бездействие! Ведь, по сути, мы сейчас являемся только приложениями к приборам, которые в действительности управляют кораблем. Те, кто построили корабль, создали его совершенным. Да что говорить, это настоящие гении, раз они сумели сделать всё, как нужно, с первого раза! Вот ты за все свои проверки хоть раз отыскал неисправность?!

— Да, одну. Не сработал контроллер.

— О чем тебе тут же сообщил компьютер, — Хавьер тоже хорошо помнит этот случай. Все произошло у него на глазах три недели тому назад. — Я понимаю тебя, Костя. Очень сложно быть постоянно готовым к чему-то непредвиденному, когда ничего не происходит неделями и месяцами. И когда ты сам знаешь, что такое отсутствие событий — это лучшее, что может быть. Надо только принять, что от тебя почти ничего не зависит, и что ты — лишь последний резерв, который может ни разу и не понадобиться! И лучше, чтобы не понадобился!

— Возможно, это и так, — я не хочу спорить. — Только скажи, Хавьер, эти мои проверки — они тебя раздражают?

— Madre de Díos! Конечно, нет! — Хавьер просто приходит в ужас от такой мысли. — Меня просто немного расстраивает, что ты тратишь время на ненужную работу! Корабль все равно будет на все реагировать во много раз быстрее, чем мы! Вот, например, сегодня в 3:48, незадолго до твоего прихода, сработала АГ-защита. Да всё там произошло за доли секунды, мы бы не успели ничего даже понять!

— Сработала защита?! — мне хочется перевести разговор на другую тему. — И что это было?

— Нечто довольно массивное. Порядка сотен килограммов. Скорее всего, обломок кометного ядра.

— Да, вот уж новогодний подарочек...

Метеоритная опасность — конечно, не главная угроза, с которой мы можем столкнуться в полете, но наш корабль окружает антигравитационное поле, способное резко усилиться за ничтожные доли секунды. Против высокоэнергетических заряженных частиц оно, естественно, не эффективно — с ними справляется, как может, радиационная защита корабля, но все материальные объекты массой до миллиона тонн исправно отбрасываются с нашего пути.

Всякие мелкие метеоры, аналоги которых за пару секунд дотла сгорают в земной атмосфере, оставив за собой лишь короткий след падающей звезды, нашей АГ-защитой даже не замечаются, но более крупные тела, массой от нескольких килограммов, уже требуют повышения напряженности поля. "Магеллан", первый земной прыжковый корабль, за четыре с лишним года полета ни разу не встретился с более крупными метеоритами, а вот мы их словно притягиваем. За два неполных месяца это уже третье срабатывание защиты, причем, в весьма неожиданном месте.

Первые два раза, случившиеся один за другим в двадцатых числах ноября, были вполне ожидаемыми. Тогда мы пересекали пояс Койпера, простирающийся на расстояние от 4,5 миллиардов до более 8 миллиардов километров от Солнца, а затем рассеянный диск, выходящий за границу 15 миллиардов километров. Но уже больше месяца мы, по идее, летим в сравнительно чистом пространстве между завалами космического мусора, скопившегося на окраинах Солнечной системы, и внутренней границей облака Оорта, до которой, согласно современным научным представлениям, нам добираться, по меньшей мере, еще пять или шесть недель. И то, что здесь попался крупный метеорит, это то ли нам так крупно "повезло", то ли эти представления нуждаются в существенной корректировке.

Тема оказывается очень благодатной, и мы с небольшими перерывами обсуждаем ее до шести утра, когда вахта Хавьера заканчивается, и его сменяет Цветан.

Да, в отличие от нас, пилотов, стоящих (вернее, высиживающих) четырехчасовые вахты, инженеры в рубке дежурят по три часа через девять. Считается, что их работа более утомительная, поскольку им приходится постоянно следить за состоянием новейшей и еще не прошедшей проверку временем техники — гравитационного двигателя, внешнего АГ-поля, радиационной защиты, гравикомпенсаторов. Правда, их обязанности, в основном, выполняет корабельный компьютер, но ответственность на вахтенных инженерах, и в самом деле, лежит немаленькая. Если "Одиссею" когда-нибудь, не дай бог, понадобится "последний резерв" в лице членов нашего экипажа, это, скорее всего, будет кто-то из них. По крайней мере, вероятность серьезной, но не фатальной для всех нас неисправности, на мой взгляд, больше в гравитационном хозяйстве, чем в системе навигации.

Ни в коем случае не хочу обижать Хавьера, но с Цветаном мне всегда комфортнее, чем с ним. У нас с болгарином всегда больше и тем для разговора, и обстановка более непринужденная. Хавьер, к сожалению, иногда слишком привержен правилам и инструкциям и вообще законопослушен до ужаса, как и большинство европейцев. Если их начали дрессировать еще в двадцатом веке, представляете, что получилось к двадцать третьему?!

Впрочем, сегодня и Цветан как-то не по-обычному серьезен. Блин, да что же в нашем лесу сдохло?! Или это приближение Нового года на всех так странно действует?!

— Цветан, что-то стряслось? — спрашиваю как можно непринужденнее.

— Скорее нет, чем да. Но...

— Но? — я слегка настораживаюсь. — Что — но?!

— Но... — Цветан мнется. При всей своей физической мощи и грубовато мужественной внешности он — человек очень скромный и даже застенчивый. — Костя, тебе не приходилось слышать о секретных помещениях на корабле? Которых нет на плане?

— Нет на плане?! В первый раз слышу. Рассказывай!

И Цветан рассказал. Когда надо, он может докладывать с прямо-таки военной четкостью и лаконичностью. А я слушал и тихо офигевал.

Итак, вчера днем Цветан проводил плановое техобслуживание предназначенных для исследования планет системы Хары научных зондов, что размещены у нас в ангарах на нижней палубе. Сделал все, как подобает, но внезапно перегорел один из светильников. Времени уже не хватало, до начала вахты оставались минуты, и Цветан перенес его замену на вечер. А когда менял, случайно бросил взгляд на ближайшую переборку и обнаружил в ней небольшую, почти незаметную дверцу, сливающуюся со стеной...

— А что там должно было находиться за этой стенкой?

— Да ничего, Костя! Это же нижняя палуба! Там все внутри заполнено водородными элементами.

Водород у нас используется в качестве рабочего тела для гравитационного двигателя. И взяли мы его с собой пять с половиной миллионов тонн. Причем, это в один конец: в системе Хары нам надо будет где-то разворачивать целую водородную фабрику, чтобы разжиться горючим на обратную дорогу. Впрочем, проблемой это, скорее всего, не будет — уж водяной лед в космосе найдется всегда.

— Так, Цветан, в общем, увидел ты эту дверцу. И открыл?!

— Открыл, — удовлетворенно качает головой Цветан. — Долго ж не хотела открываться, дяволска кучка!

— И что там внутри, не тяни?!

— Да темно там внутри, а фонарика у меня с собой и не было, — снова смущается Цветан. — Какие-то ящики, что ли? И много.

— И что дальше?! Пошел за фонарем?!

— Нет, — Цветан кивает головой — у болгар это знак отрицания. — Вернулся в каюту. Уже слишком поздно было. Мартин бы заругался.

Я тоже киваю, но по другой причине. Наш доктор — милейший человек, но когда речь заходит о соблюдении режима дня, превращается в свирепого прусского капрала с палкой. Или целого фельдфебеля!

— Понятно...

Чуть не интересуюсь, как же после этого Цветан ухитрился заснуть, но вовремя обрываю себя. Это только я принципиально не пользуюсь дримстером, остальные применяют его регулярно. Для спокойного и крепкого сна.

— Как ты думаешь, что теперь делать? — спрашивает Цветан.

Самое лучшее — не делать ничего, но на это у меня не хватает здравомыслия.

— Давай вместе сходим и посмотрим. После твоей физры. Заметано?!

— Заметано! — заговорщицки улыбается Цветан. — Идем на дело!

Следующие без малого два часа проходят без особых событий — обычная вахта, каких прошли уже десятки, но заканчивается она целым представлением. Вы же не забыли, что нынче у нас 31 декабря? А так как стартовали мы с территории США, то и живем по времени Тихоокеанской зоны, GMT -8, которое на шестнадцать часов отстает от Токийского времени. Поэтому первыми у нас встречают Новый год Кэнджи и Миша-Митч — ровно в восемь утра!

Без семи восемь в рубку заявилась целая делегация. Да нет, какая там делегация?! Здесь были все!

Смущенно улыбающийся Кэнджи и невозмутимо "держащий лицо", как и положено потомку самураев, Миша-Митч. Очень торжественный Марк в парадке, вид которой всегда вызывает у меня непроизвольную улыбку — уж очень она напоминает многократно обсмеянную в блогах форму харьковских гаишников, пошитую к Евро-2012. Удивительно бодрый и свежий кэп, выглядящий так, будто и не было у него сегодня утомительной "собачьей" вахты. Дэвид, у которого на отдых было на целый час больше, смотрится на его фоне сонным и вяловатым. Отчаянно зевающий Хавьер и не обращающий внимание на вопиющее нарушение режима Мартин. Скромно стоящий где-то сбоку Стив в шлеме-усилителе и с виртом наготове и долговязый Джон, как всегда, наблюдающий за всем поверх голов из последнего ряда.

И, конечно, народ пришел не с пустыми руками. Олег, широко ухмыляющийся во весь рот, держит большой картонный ящик, внутри которого что-то позвякивает. Да Силва осторожно ставит на командирский пульт целую пирамиду высоких бокалов из прозрачного пластика. А Ив, словно заправский метрдотель, водружает рядом широкий поднос с россыпью разноцветных крохотных пирожных.

Но самый главный человек нынче — это Сергей Сухина. У него в руках два больших продолговатых свертка в разноцветной праздничной упаковке. Дарить по праздникам ценные подарки от имени всего коллектива в двадцать третьем веке давняя и славная традиция, причем, как всем здесь известно, пришедшая из России. Вообще, русских в этом времени принято считать душевными и щедрыми людьми, и это приятно.

Бокалы быстро заполняются игристым виноградным соком — нечто подобное делал в восемьдесят пятом году после приснопамятного указа наш одесский Завод шампанских вин, правда, недолго. Мы с Цветаном продолжаем сидеть на своих местах, краем глаза следя за мониторами и шкалами, все остальные собираются вокруг нас. Кэнджи и Миша-Митч как "виновники" праздника посредине. Сейчас Марк скажет нам речь!

Впрочем, уже без двух восемь, и Марк ограничивается всего несколькими короткими фразами. Все очень четко и по-деловому. Можно сказать, в рабочем порядке.

На часах 7:59. Рубку заполняет тиканье больших часов, а на обзорном экране вместо привычной звездной россыпи появляется изображение огромного циферблата. Стрелка скачет, отбивая секунды, и вот касается цифры "12".

Бом-м! Бом-м! Бом-м!

Гулко и торжественно бьют часы. Звучит музыка — кажется, японского гимна. Мы поднимаем бокалы.

— С Новым Годом, друзья! — приветствует Кэнджи и Мишу-Митча капитан. — И пусть на далекой Земле порадуются те, кто вас помнит и ждет!

Теперь начинается самое интересное — раздача слонов... то есть, конечно, новогодних подарков. Сергей выходит вперед, Марк принимает у него один из разноцветных свертков. Быстрое движение, и он раскрывается у него в руках, словно шкатулка, а на свет появляется короткий прямой меч в простых ножнах из черного дерева.

— Этому мечу-танто двести лет, — с неподдельным уважением говорит Марк. — Он изготовлен в первой четверти двадцать первого века по старинной традиции из стали "тамахаганэ". Более ста лет тому назад его брал с собой в полет Нобуюки Хирано, первый японский астронавт, побывавший на Марсе. Я, временный хранитель этого славного меча, с благодарностью передаю его достойному владельцу.

Марк осторожно выдвигает наполовину клинок из ножен, касается его губами и с глубоким поклоном передает его на вытянутых руках Мичиёши. Тот принимает его с благоговением.

Пока они творят ритуал, я разглядываю сам меч. Он выглядит просто и строго. Светлый клинок с едва заметным узором, длинная рукоять в черной оплетке, под которой просматривается желтовато-серая шершавая кожа. Крохотная ребристая гарда-цуба, похожая на ободок. Совершенно и... прекрасно. Не знаю, что там подготовили Марк и кэп на два следующих Новых года, которые мы должны встретить во время экспедиции, но сегодня Мичиёши получил царский подарок. Не удивлюсь, если он будет брать с собой этот меч на вахту. И, более того, считаю это глубоко правильным. Этот пришелец из прошлого — моего прошлого — заслуживает быть подлинным свидетелем всех наших дел, а не скучать в каюте.

Вместе с мечом Мичиёши получает чемоданчик с набором для ухода за клинком и отходит в сторону, уступая место Кэнджи. Он разворачивает свой сверток самостоятельно и вынимает из вороха бумаг длинную плоскую коробку с яркими рисунками и надписями.

— Модель космического корабля "Юкикадзе" из "Воинов света и тени", — комментирует Марк.

Судя по восторженному виду Кэнджи, это действительно то, о чем он мечтал. Он у нас большой любитель и поклонник аниме — современного, конечно, которое представляет собой совершенно мозговыносительный, на мой взгляд, гибрид анимации и виртуальной реальности. Кроме того, он увлекается виртуальным моделированием. Эта коробочка — пульт для управления фантомными деталями, которые нужно очень точно совместить друг с другом, чтобы получилась работающая модель. Общее впечатление — потрясающее! Даже самые фантастические предметы выглядят совсем как натуральные... если их не трогать руками.

— А теперь, друзья, все внимание на экран! — возвещает довольный Марк. — В канун Нового года мы решились немного посмотреть в будущее и увидеть, что ждет там наших героев!

Звезды на обзорном экране снова гаснут, и перед нами разворачивается короткий — не более двух-трех минут, фильм. Наш Миша-Митч в строгом деловом костюме сидит во главе овального стола в какой-то большой светлой комнате, а вокруг него суетятся так же официально одетые бабушки и дедушки — поят его чаем, поправляют галстук, приводят в порядок прическу, сдувают с плеч невидимые пылинки. Все это происходит без единого слова, в тягучем замедленном ритме.

Наконец, Мичиёши встает и так же молча покидает комнату в сопровождении почетного эскорта из дюжины старцев. Выходит на балкон и опираясь на перила, приветственно машет рукой. Тут камера поворачивается, и мы видим внизу, под балконом, целое море людей. Большие транспаранты с иероглифами, портреты Миши-Митча, флаги. Внезапно включившийся звук едва не оглушает нас приветственными криками.

Экран гаснет. Мичиёши кланяется Марку, по его неподвижному лицу пробегает тень улыбки. Как нам всем хорошо известно, после возвращения из экспедиции Миша-Митч хочет заняться политикой, а кино передает это желание — в немного пародийном виде, учитывая японскую геронтократию.

Так, а для Кэнджи, надо понимать, аниме? Я не ошибся. Нам предлагается нечто совершенно феерическое, что-то типа нарезки из десятка популярных сюжетов, объединенной главным героем — нашим Кэнджи, который за пару-тройку минут успевает повоевать с космическими пришельцами, удрать от погони, принять знаки восхищения от полудюжины разномастно раздетых красавиц и, в довершении, починить Самую Важную Деталь на космическом линкоре.

Просмотр заканчивается всеобщими восхищенными аплодисментами. Хлопают все, даже Стив, подлинный автор и режиссер этого действа, который скромно стоит где-то сбоку, будто его это совершенно не касается. Нет, друзья, согласитесь, что не капитан, не Марк, а именно Стив — самый главный человек на корабле! И уж наверняка, самый страшный. Ведь реальность, как известно, это не то, что было на самом деле, а то, что вам покажут. А в конструировании фантомов нашему инженеру по информации мало найдется равных что на Земле, что в космосе.

Торжественная часть завершается. Миша-Митч принимает у меня вахту, и я покидаю рубку, оставляя в ней Цветана. Его дежурство продлится до девяти.

А мне пора на завтрак.

За четыре часа, которые я провел на вахте в рубке, корабль изменился до неузнаваемости. В ярко освещенных коридорах висели вдоль стен и свешивались с потолка разноцветные гирлянды, китайские фонарики и еловые ветки. По ним скакали, весело свиристя на все голоса, толстенькие красногрудые снегири. Стеклянные шары с кружащимися снежинками внутри и витые сосульки издавали мелодичный звон.

По дороге в столовую мне дважды пришлось останавливаться, пропуская деловитого красноносого Деда Мороза с обширным мешком за плечами, появлявшегося из одной стены и исчезавшего в противоположной. Разок мне встретилась даже Снегурочка в высоких сапожках, ажурных чулках и мини-мини-шубке. Выглянув из-за угла, она состроила умильную рожицу, заманчиво покрутила подолом и исчезла, послав мне воздушный поцелуй.

Да, что и говорить, Олег со Стивом разошлись вовсю. Когда неделей раньше мы праздновали Рождество, всей этой фантомной мишуры было, наверное, на порядок меньше. А из всех спецэффектов — только сани Санта-Клауса, запряженные восьмеркой оленей. Помнится, под одного из них попал зазевавшийся Ив...

Столовая тоже была празднично украшена. Причем, насколько я мог заметить, это были настоящие гирлянды и украшения, а не фантомы. Настоящим было и огромное блюдо с фруктами, стоящее посреди стола. Брату Иванов да Силва, наш биолог, садовод и огородник, как всегда, не подвел. Неделю назад он уже угощал нас плодами нашей оранжереи, а сегодня его плантации дали новый обильный урожай.

Беру с блюда большую красно-желтую грушу и с удовольствием вгрызаюсь в хрустящую, брызгающую соком мякоть, пахнущую бананом. Вкус у груши тоже напоминает банановый, а сладкая упругая шкурка, покрывающая плод, слишком гладкая, чтобы быть полностью натуральной, однако меня это уже давно не смущает.

Чтобы накормить девять миллиардов землян, из которых немногим менее пяти миллиардов живут в Азии, а еще два миллиарда — в Африке, не обойтись без продуктов генной инженерии. И если в мои прежние времена выращивали, в основном, генно-модифицированную кукурузу и сою, то теперь... каких только чудес не создал пытливый человеческий разум! Так, например, одной только картошки насчитывается, наверное, с полсотни сортов. Одна хорошо растет в средней полосе России, другая — в Европе, третья — в каком-нибудь Египте. При этом, один сорт лучше всего подходит для пюре, второй — для получения картофельной соломки, из третьего делают крахмал для перегонки в спирт, из четвертого — детское питание, пятый употребляют, главным образом, пенсионеры... И все, как на подбор, не подвержены болезням, не по вкусу насекомым-вредителям и дают ровные овальные клубни в плотной кожуре, которая не повреждается картофелеуборочным комбайном и легко снимается во время машинной чистки.

И так практически везде. На том блюде, что стоит на нашем столе, наверное, половина фруктов мне совершенно незнакома, а из второй половины не меньше, чем две трети, — это всякие новаторские модификации яблок и груш. Впрочем, новаторские — это только для меня. На самом деле, большая часть новых сортов имеет не менее, чем столетнюю историю. Тогда, в конце двадцать первого — начале двадцать второго века, генная инженерия была всеобщим увлечением. Ею занимались даже школьники и студенты, как во времена моей молодости программированием, позже — интернет-технологиями, а в здешнем двадцать третьем веке — фантоматикой. Так что, Кир Булычев со своей Алисой, помещенной на "сто лет тому вперед", в принципе, почти угадал со сроками.

Биологическая наука, правда, и в последние сто лет не стояла на месте. Сегодня даже мясо научились искусственно выращивать в аксолотлевых чанах (шучу, конечно: в обычных биореакторах). Такая установка есть и на "Одиссее", и она исправно снабжает нас сырьем для стейков, тефтелей и прочих бефстрогановых.

Конечно, не все принимают такой подход, так что в мире продолжают существовать традиционные сельское хозяйство и пищевая промышленность. Кстати, мясо для шашлыка, который я собирался приготовить в тот памятный вечер незадолго до отлета, было именно "настоящим".

Среди нашего экипажа нет ни вегетарианцев, ни убежденных сторонников "натуральных" продуктов, так что и я стараюсь в этом плане не выделяться. В конце концов, нас кормят вкусной и достаточно здоровой пищей, без всяких суррогатов и искусственных добавок. Понятно, что здешняя еда — это, в основном, полуфабрикаты для приготовления в домашних хранах, но за ее качеством следят очень строго, а за несоблюдение технологий или нарушение условий и сроков хранения могут законопатить всерьез и надолго. И, признаться, такое отношение мне нравится.

Однако сейчас меня интересуют не только чудо-фрукты. Брату и здесь достоин всяческого восхищения: вот на отдельной тарелочке лежат четыре больших гладких красновато-коричневых луковицы и несколько аккуратных морковок. Это уже конкретно для меня. Под Новый год каждый может продемонстрировать свои кулинарные таланты, естественно, с учетом наших продуктовых запасов и наличия условий для приготовления. Салат оливье мне, конечно, не сделать из-за отсутствия соленых огурчиков, колбасы и классического майонеза — как ни странно, он полностью вышел из употребления, но кое-что я могу.

— Ив, принимай гостя в свое хозяйство!

— А нет здесь Ива, — меланхолично откликается Брату да Силва. — Он, как узнал о ночном метеорите, побежал к себе изучать снимки. Так что, заходи сам и бери все, что нужно.

Да, научному энтузиазму нашего звездочета можно только позавидовать. Впрочем, основную часть блюд для сегодняшнего праздничного стола он уже подготовил, так что никаких претензий у нему быть не может. А мне так даже проще будет.

Аккуратно измельчаю лук и натираю на электротерке морковь. Затем заливаю подсолнечное масло из одноразового пакетика в большую, покрытую изнутри антипригарным покрытием кастрюлю, точнее, внутреннюю емкость устройства, напоминающего мультиварку, что стояла на нашей кухне двести лет тому назад. Собственно говоря, это и есть мультиварка, только более навороченная и с программой на несколько сотен блюд.

Ну, мне так много не надо. Пара минут на разогрев, и я высыпаю в шкворчащее масло морковку с луком и ставлю еще на несколько минут на режим интенсивного тушения. А в это время достаю из шкафчика два оставшихся ингредиента — длиннозернистый пропаренный рис и пакет с высушенными в вакууме моллюсками. Плов из мидий — это одно из моих любимых блюд, особенно часто я готовил его, когда жена с детьми уезжала летом на дачу...

Сердце на миг сжимается болью утраты, но я привычно справляюсь с собой. Работа, как всегда, помогает. Открываю крышку, из-под которой валит пар, засыпаю рис, мидии, заливаю воду, выставляю нужную программу... За время полета я уже дважды готовил это блюдо, так что технология отработана. Осталось лишь засунуть использованную посуду в моечную машину и нажать кнопку.

Вот и все, дальше все приготовится само и без моего участия. Удивительно, но даже такие действия считаются здесь кулинарным мастерством, доступным далеко не каждому. Наверное, все слишком привыкли с детства доставать готовую еду из храна, а время предпочитают тратить на что-то более важное.

Кстати, о времени. Часовая стрелка приближается к девяти, а это значит, что мне пора заканчивать с кулинарными заботами и идти в гости к Мартину. По графику у меня медосмотр каждую пятницу, а сегодня как раз она и есть.

Я едва успеваю забежать в каюту, чтобы сменить одежду на более свободную. Все равно, сразу же после Мартина у меня "физра" — два или два с половиной часа интенсивной физической нагрузки, которые нужны, чтобы не потерять форму за время полета.

— Константин, ты по-прежнему предпочитаешь не пользоваться дримстером? — деловито спрашивает Мартин, не поднимая головы от компьютера.

— По-прежнему, — коротко подтверждаю я, стараясь не вертеть головой, на которую водружена целая корона из разнообразных датчиков.

— Почему? — осведомляется наш эскулап, на секунду отвлекаясь от приборов, чтобы взглянуть на меня.

— Мартин, мы ведь, кажется, уже обсуждали этот вопрос! — я начинаю чуть-чуть злиться. — И уже закрыли его! Я нормально засыпаю, не жалуюсь на бессонницу, поэтому мне не нужны искусственные сны! Или отсутствие дримстера над моей головой мешает тебе понять, что там творится внутри?!

— Константин, сколько можно говорить, что я не снимаю с дримстера никакой информации!? — Мартин тоже слегка повышает голос. — Он для этого просто не предназначен! Я и без него прекрасно вижу, что творится в твоей голове. Ты начинаешь сдавать!

— Так рано?!

— Так поздно! Почему ты никогда не признаешься, что у тебя что-то не так?! Или я обязан каждый раз тебя допрашивать?!

— Дас ист русиш партизанен, — бормочу я про себя. — Извини, Мартин, — говорю уже вслух, — но я не замечаю, что со мной что-то не так. Может тебе лучше видно, со стороны...

— Со стороны хорошо видно, что тебе наскучили вахты, во время которых ничего не происходит, — ехидно замечает Мартин. — Тебе не хватает впечатлений. И именно поэтому я напоминаю о дримстере. Все пользуются им нерегулярно, но ты единственный, кто его вообще не включает!

— Думаешь, дело в нем?

— Не могу сказать точно, — признает Мартин. — Но твое упорное неприятие дримстера вызывает вопросы.

— У тебя?!

— Не только.

— У кого-то еще?!

— Это врачебная тайна, — строго говорит Мартин. — Однако я советую тебе все-таки воспользоваться, как ты выражаешься, искусственными снами. Я подготовил специально для тебя программу, которая поможет твое подсознание разгрузить. Найдешь ее у себя на вирте.

— Ты предписываешь?...

— Я рекомендую, — ворчит Мартин. — И если ты к этой рекомендации не прислушаешься, мне придется тебя на двухчасовой сеанс в цек отправить, а это для твоих мозгов не слишком полезно есть! — Мартин волнуется и поэтому начинает говорить по-русски по правилам немецкой грамматики.

— Можно подумать, дримстер полезнее!

— Константин, не учи профессионала! — на лице Мартина появляется зловещее выражение. — Ты стал слишком много думать не по делу, и я предписываю тебе усиленные физические упражнения, чтобы из тебя эту дурь выбить! Два с половиной часа занятий, и попробуй только не выполнить эту рекомендацию!

— Jawohl, Herr Hauptarzt! — я вытягиваюсь в струнку. — Разрешите приступить к физическим упражнениям?!

— Приступай, приступай, — Мартин, улыбаясь, снимает с моей головы "корону". — Ладно, попрыгай в зале, а я что-то придумаю для тебя с цеком. Не буду же я прописывать лекарство, которое вызывает отторжение у пациента!

Поддержанию экипажа в тонусе у нас уделяют очень много внимания. Достаточно сказать, что отсеки для физических упражнений занимают на корабле не меньше места, чем оранжерея, которая вообще-то предназначена не столько для пополнения нашего меню свежими овощами и фруктами, сколько для психологической релаксации.

Разнообразных тренажеров у нас так много, что даже двух-трехминутные занятия на каждом из них занимают больше часа — лично проверял, причем, два раза. Но больше всего времени мы проводим в соседнем зале для активных упражнений. Это помещение с мягкими стенами и полом и абсолютной звукоизоляцией с моей легкой руки прозвано "бесильней". Там и в самом деле можно вдоволь набегаться, напрыгаться, накричаться и наиграться в здешний вариант пейнтбола. Причем, как игровое поле, так и пролегающая по периметру полоса препятствий со всеми своими сюрпризами могут меняться хоть через каждые пять минут, что гарантирует свежесть и остроту ощущений.

Да уж, со скукой у нас бороться умеют. И, вообще, Мартин не прав, если считает, что меня утомляют вахты. Они, конечно, однообразные, но скучными, наверное, могут быть лишь с точки зрения уроженца двадцать третьего века, привыкшего постоянно пропускать через себя целые водопады информации. Мне всегда есть, что рассказать, и о чем поговорить с Хавьером и Цветаном, а хорошая беседа и интересные собеседники со скукой несовместимы.

Зато Мартин может быть прав в другом. Я уже три с половиной месяца живу в чужой шкуре, которая еще не полностью срослась с моей, так что напряжение, конечно, накапливается. Плюс учебные тревоги, неотличимые от настоящих, и какие-то мелкие, но все же немного цепляющие шероховатости наподобие неожиданного интереса к моим личным взаимоотношениям с дримстером. Ну, кому какое дело, пользуюсь я им, или нет?!

Кстати, если разобраться, я, наверное, не смогу внятно объяснить, почему мне так не нравится этот аппарат. Может, это влияние исходной личности Константина, у которого могут быть свои, не известные мне резоны. Может, это так срабатывает интуиция, может...

— Костя, ты, никак, задумался?! — раздается у меня над ухом веселый голос Цветана. — У тебя до скольки физра, до двенадцати? Тут Джон с Серёгой, проведем дуэль двое на двое?!

— Конечно! — я хлопаю его по плечу, и мы вместе бежим в "бесильню".

Два с половиной часа физических упражнений по усиленной программе в итоге проходят очень быстро. Но ровно в двенадцать мы покидаем зал. Нам обоим очень любопытно, что все-таки находится за той дверью, которую обнаружил вчера вечером Цветан.

Я был, наверное, готов ко всему. Даже к тому, что таинственная дверь пропадет, исчезнет без следа, и мы увидим в ангаре одни лишь голые монолитные стены. Однако она никуда не делась, хотя, не зная Цветан точно, где она находится, ее было бы очень трудно найти. На фоне темно-серой ребристой переборки она была совершенно незаметной. Чтобы ее разглядеть, надо было подойти вплотную или взглянуть с определенного ракурса.

— Открывать? — с сомнением в голосе спросил Цветан.

— Открывай! — решительно сказал я. — Раз уж пришли сюда, не стоять же на пороге?! Надо разобраться.

— Добре.

Цветан деловито отщелкнул панель, которую я вообще сначала не заметил — настолько она сливалась со стеной, и немного покопался внутри инструментами, извлеченными из поясной сумочки. Раздался еле слышный щелчок, и дверь отошла в сторону.

С некоторой робостью я переступил через порог. Действительно, большое темное помещение, плотно заставленное какими-то ящиками и поэтому похожее на кладовку. Свет, проникавший снаружи, освещал только небольшое пространство у входа, а фонарик Цветана больше мешал, чем помогал, выхватывая из темноты какие-то детали, которые никак не складывались в общую картину.

Машинально пошарив рукой вдоль косяка, я нащупал выключатель. Под потолком загорелось несколько тусклых светильников.

— Ты что сделал?! — оторопело вытаращился на меня Цветан.

— Свет включил, — недоуменно пожал я плечами и вдруг вспомнил, что в нынешнем времени знакомые мне выключатели — это седая древность. Все здешние жители привыкли, что свет загорается, как только ты входишь в комнату, и гасится, как только ты ее покидаешь.

К счастью, Цветан не стал дальше спрашивать. Его внимание, как и мое, было всецело поглощено содержимым этой странной кладовой. Большое вытянутое помещение — не более трех метров в глубину, но не меньше десяти-двенадцати вширь — было заставлено разнообразными ящиками, контейнерами и коробками, стоящими друг на друге, на больших пластиковых паллетах и просто на полу. Ближнюю к нам торцевую стену полностью занимали огромные раздвижные двери, как у шкафа-купе. У дальней за штабелями ящиков виднелись небольшой погрузчик и что-то вроде тележки.

На всех ящиках и коробках была проставлена маркировка в виде ничего не говорящих мне букв и цифр. И, что придавало всему особый сюр, на каждом ящике виднелись небольшие синие флажки с очертаниями континентов, наложенными на концентрические окружности, окаймленные венком. Флаг ООН — организации, которой уже больше ста лет не существовало в природе. В современном мире общечеловеческими проблемами занимались "Большая Дюжина", в которую на самом деле входили четырнадцать государств и межгосударственных объединений, либо "Тетрархия" в составе США, Британской Империи, Евразийского и Европейского союзов.

— И что же все это значит? — негромко проговорил в пустоту Цветан.

— По рыбам, по звездам проносит шаланду, три грека в Одессу везут контрабанду, — пробормотал я в ответ.

— Контра... банду? Против какой банды?!

— Э-э-э... Это устаревший термин. Товары, которые незаконно ввозятся в какую-либо страну, — меня начал душить нервный смех.

— Товары, говоришь?!

Цветан решительно подошел к раздвижной двери и толкнул ее в сторону. Нашим взорам предстала конструкция из множества ячеек, внутри которых, заботливо упакованные в мягкий пластик, лежали бутылки с характерно затянутыми серебряной или золотистой фольгой горлышками. Изнутри пахнуло прохладой.

— Достать из трюма шампанское! — я уже хохотал в голос.

Так вот из какого трюма доставал его славноизвестный капитан Врунгель! А то меня всегда интересовало, откуда взялось столько благородного напитка на обычной яхте?!

— Это шампанское?!

— Ну, да!

Протянув руку, я вытащил из ячейки бутылку в светло-песочной фольге. На неброской этикетке того же цвета была хорошо заметна надпись "Champagne KRUG Clos du Mensil 2212 brut blanc de blancs".

А неплохо кто-то отоварился! Подобное шампанское я видел только раз в жизни, на дне рождения одного моего старого приятеля по универу, сделавшего крутую карьеру в бизнесе. По-моему, такое винцо стоило что-то типа под тысячу евро за бутылку, а здесь их — не одна сотня!

— Для чего нам столько?! — кажется, Цветан до сих пор не мог придти в себя.

— Ну, например, для торжественного банкета по случаю установления дипломатических отношений с инопланетной цивилизацией. Или, если у нас вдруг сломается двигатель, мы все наденем скафандры, откроем внешние люки и станем разгонять корабль с помощью шампанского! — меня уже откровенно несло. — Нет, для этого оно слишком дорогое, жалко! Значит, это на представительские расходы!

— Погоди! — Цветан ухватился за единственную здравую мысль в моем мутном потоке создания. — Это значит, вопрос о существовании обитателей системы Хары, как их там...

— Харит, — подсказал я.

— Да, харитов... можно считать доказанным! Или ты думаешь, это для нас? Чтобы что-то отпраздновать?

— Мы что, всю обратную дорогу праздновать будем?! Давай лучше поглядим, что тут еще припасено для братанов по разуму!

Закрыв погребок с шампанским, я нацелился на длинный темно-зеленый ящик, который однозначно ассоциировался у меня с чем-то военным.

— А ну-ка, покажите товар, — пробормотал я, подцепляя позаимствованной у Цветана отверткой крышку.

— Остановитесь, пожалуйста! — раздался у меня из-за спины строгий голос. — Не на все вопросы следует искать немедленные ответы!

Дэвид. Интересно, почему это меня совершенно не удивляет?!

— Дэв, нам просто стало интересно, — Цветан, похоже, решил спустить инцидент на тормозах. — Этого помещения нет на плане корабля. И здесь очень странный груз...

— Друзья! — строго сказал Дэвид, не спуская почему-то глаз с меня. — Вы знаете, кто у нас на корабле отвечает за груз?!

— Марк Брайтон, — тоном записного отличника ответил Цветан. — Как начальник экспедиции.

— И как вы думаете, могло ли что-то попасть на корабль без его ведома и без ведома капитана?

— Вряд ли, — я решил включиться в разговор.

— Поэтому не стоит играть в тайны и... э-э-э... искать черную кошку. Если до вас не довели данную информацию, это значит, что она пока не нужна. Всему свое время.

Хм, интересно. А кто-то не так давно мне говорил, что у нас не должно быть секретов друг от друга... И еще всем известно, что американцы просто помешаны на свободе информации. Как это понимать?!

Очевидно, эти сомнения и невысказанные вопросы ярко отразились у меня на лице, потому что Дэвид вдруг весело и почти беспечно рассмеялся.

— Поверь мне, Костя! Здесь и сейчас это тебе ничего не даст — мы уже слишком далеко от Земли! Давайте лучше на время забудем об этом маленьком секрете, а вместо этого пойдем праздновать! Сегодня же Новый год, а совсем скоро придет ваша очередь встречать его!

И то верно. На часах 13:10, а в 14 часов по корабельному времени наступит полночь по Харькову — час нашего праздника.

Уходя, я погасил за собой свет и удостоился еще одного острого взгляда от Дэвида, но он так и не сказал ничего. Промолчал в ответ и я. Не время.

— С Новым годом!

То же место, те же люди, только в центре внимания наша евразийская пятерка. В бокалах искрится тот же самый виноградный сок — эх, жалко, не захватил с собой из тайной кладовки хотя бы бутылочку шампуса! Но настроение все равно приподнятое. Все-таки праздник, как-никак.

— С Новым годом! Скатертью дорожка!

Сейчас в этих словах нет ничего обидного, за двести лет смысл изменился. А пожелание, и в самом деле, своевременное. Весь этот год мы проведем в пути, и только весной следующего, 2219 года, достигнем системы Хары. Надо понимать, с харитами и харитками...

А теперь подарки! Сейчас разноцветные свертки держат Хавьер и Джон. Вручает, как и утром, Марк.

Первым получает приз капитан. Он выглядит немного уставшим и очень сосредоточенным, ведь сейчас его вахта. Вдруг его лицо озаряется восхищенной улыбкой. Похоже, Марку, или кто там у нас ответственный за новогодние подарки, удалось сделать кэпу сюрприз.

Снова оружие. Грубый деревянный приклад, исцарапанный, потемневший от времени металл, массивный дисковый магазин, ствол в дырчатом кожухе... Неужели ППШ?

— Этот пистолет-пулемет Шпагина, согласно сохранившимся архивным данным, во время Великой войны 1945 года принадлежал сержанту гвардии Ивану Андреевичу Коржевскому, который прошел с ним до города Торгау на реке Эльба! — торжественно возвещает Марк.

Может, он не совсем точен, но его глубокое уважение к историческому оружию не вызывает сомнений. Вот так и узнаешь, казалось бы, знакомых людей с неожиданной стороны. То, что капитан коллекционирует старинные огнестрелы, мне хорошо известно, а вот такой страсти в Марке я, признаться, не предполагал. Может, ему стоило избрать в свое время военную карьеру?...

— С Новым годом, Костя! — Джон протягивает мне сверток в праздничной упаковке.

Судя по всему, внутри книга. Но какая! В моих руках оказывается толстый роскошно и красочно изданный том с надписью: "XXI век. Начало" на цветной суперобложке.

Осторожно открываю его, и у меня захватывает дух. Это что-то типа парфеновской "Нашей эры", но покрывает период с 2000-го до середины 20-х годов двадцать первого века. Статьи не привязаны к конкретным годам, но тоже идут в хронологическом порядке. Много текста, намного больше, чем у Парфенова. Бумага всего лишь чуть толще обычной, но иллюстрации — вот сюрприз — можно "перелистывать", словно на экране айпада.

— Спасибо!...

У меня просто не хватает слов. Я с восхищением и благодарностью смотрю на Марка, тот легко улыбается мне в ответ.

Внезапно ко мне возвращается старая подружка-паранойя. Почему мне подарили именно эту книгу? Кто-то заметил мой особый интерес к началу двадцать первого века? Или это... намек?!

Подарки розданы. А теперь — кино?

— Мы взяли на себя смелость немного пофантазировать на тему того, что случилось бы с нашими друзьями в других временах и мирах, — улыбаясь, говорит Марк. — Смотрите, и не забудьте, что в каждой шутке есть доля... шутки!

Внимание на экран. Первым идет наш кэп в роли комбата, поднимающего в победную атаку советскую пехоту. В руках — тот самый ППШ. Конечно, придирчивый критик нашел бы в короткой, не больше трех минут, ленте не один ляп, но сделано все равно здорово! А детали... Ну, кто их будет помнить спустя почти три века?!

Теперь моя очередь. И здесь мне хочется протереть глаза. На экране я — в роли пилота воздушно-космического истребителя, отражающего атаку злобных пришельцев. Я, конечно, могу ошибаться — все-таки прошло два месяца, но мне кажется, что это именно те аппараты, которые приснились мне в памятном сне накануне старта.

Почему?!... Откуда?!... Кто?!... Выходит, мне тогда показали кино? Но как это удалось без дримстера? И кто так успешно покопался в моих мозгах — Стив или кто иной? А может, и Стив видел во сне тот же самый сюжет?!... И что вообще у нас происходит?!

Ответов нет. И я тоже молчу, вместе со всеми наблюдая за очередным мини-фильмом, в котором Олег предстает в виде обаятельного авантюриста в каком-то мире меча и магии.

Дэвид прав: мы уже слишком далеко от Земли. И еще слишком далеки от цели.

Глава G. Решающий голос

Апрель, апрель, звенит капель. Да, на Земле уже весна, за фальшивым окном спальни слышен веселый перезвон капелек, падающих с тающих сосулек. Яркое солнце светит вовсю, отражаясь в лужах и догрызая остатки снега. Вокруг, конечно, еще грязь и слякоть, но на кустах, что у забора, если присмотреться, можно разглядеть набухшие почки.

Но это там. А мы в полете уже пять месяцев, пошел шестой. Позади — почти девятьсот миллиардов километров, скорость — чуть выше ста тридцати тысяч километров в секунду. Мы углубились в пределы облака Оорта, только за последние три недели дважды срабатывала антигравитационная защита, отбрасывая с нашего пути мелкие метеоры. И хотя, по всем расчетам, вероятность врезаться во что-то крупное у нас на пару порядков меньше, чем наехать колесом на единственную кнопку, проезжая на велосипеде через площадь Свободы в Харькове, на душе все равно неспокойно. Уж больно гладко проходит разгон, за пять месяцев — ни одного, даже мелкого инцидента. А, учитывая, что законы Мерфи успешно продолжают действовать и в двадцать третьем веке, это значит — жди беды.

Почему у меня такое мрачное настроение? Да потому что вчера мы остановили двигатель для проведения профилактики. Это положено делать раз в месяц, но если ранее все происходило по плану, то теперь повторный запуск, запланированный на 22:00 вчерашнего дня, сначала перенесли на шесть утра, потом на десять, а затем — на 16:05, начало моей дневной вахты. И хотя капитан утверждает, что задержка вызвана исключительно необходимостью проведения важного эксперимента, меня это ни в чем не убеждает. В Чернобыле тоже все началось с научных экспериментов...

Поэтому мы сейчас летим с отключенным двигателем, по инерции. Правда, на наших ощущениях это никак не отражается: гравикомпенсаторы обеспечивают нам нормальное тяготение. Тем не менее, всем членам экипажа рекомендовано убрать в шкафы и рундуки все предметы, которые могут представлять опасность в случае неожиданной потери тяготения, и держать поближе аварийные наборы.

Не самая приятная рекомендация. Вот почему, хотя на часах — 15:20 по корабельному времени, я не сплю, как, в общем, положено по моему распорядку, а лежу в спальной нише и пытаюсь успокоиться, перелистывая страницы полюбившейся книги. Как вы, возможно, догадываетесь, это тот самый "XXI век. Начало", который мне подарили на Новый год.

Нельзя сказать, что я полностью и во всем согласен с ее авторами. Например, мне кажется немного поверхностным объяснение причин биржевых крахов и кризисов 2001-го, 2008-го и более поздних годов. Здесь все сводится, в основном, к тому, что появление электронных брокеров и доступность игр с ценными бумагами для широких масс населения в 90-е годы двадцатого века привели на рынок миллионы легковерных дилетантов, которые сначала бездумно вкладывали деньги во вроде бы непрерывно растущие в цене активы, а потом оставались с носом.

Кроме того, мне не нравится здесь однозначно положительное отношение к "арабской весне". Ну да, именно из этих событий в конечном итоге выросло реформистское движение, которое десятилетия спустя преобразовало весь исламский мир и отправило на свалку истории консервативные абсолютистские режимы в странах Персидского залива. Однако, как мне кажется, тут с авторами сыграло дурную шутку послезнание: они решили отталкиваться от конечного результата, посчитав чем-то маловажным весьма непривлекательное начало.

Впрочем, большинство статей мне нравятся, а эту, об альтернативной истории, я перечитываю уже в четвертый или пятый раз. Когда-то... да что когда-то, и восьми месяцев не прошло... мне весьма нравился этот жанр, и теперь я с удовольствием нахожу в тексте запомнившихся мне авторов и знакомые названия книг и радуюсь, что они не забыты и двести лет спустя. Интересно, что появление, взлет, пик популярности и упадок этого жанра уложились менее чем в четверть века. В двадцатые годы, когда появился и стал набирать силу Евразийский Союз, людей стало снова больше интересовать настоящее и будущее, а не мысленное исправление уже состоявшегося прошлого — чистой воды эскапизм по своей сути.

И в то же время, книги по альтернативной истории оказали весьма серьезное влияние на общество. Качественная литературная проработка ряда сценариев не только продвинула вперед науку, но и пробудила массовый интерес к прошлому, способствовала лучшему пониманию людьми исторических законов и закономерностей и более глубокому осознанию истории своей страны и мира. Наконец, альтернативные модели государственного устройства, предложенные некоторыми авторами, позднее были очевидно использованы солидаристами при выработке их новой внутренней политики.

Даже странно, что мне эти статьи не попались еще на Земле, когда я активно изучал местный Интернет. Хотя, конечно, ничего удивительного: времени у меня было немного, а здешняя инфорсеть воистину беспредельна. Да и поначалу я слегка опасался надолго зависать в ней. Дело в том, что в местном Интернете платят за просмотр контента. Зашел на сайт, открыл пару страниц, посмотрел несколько материалов, и какая-то сумма списывается с твоего счета. Что-то из нее идет на поддержание самой сети, но большая часть перечисляется хозяину ресурса и автору контента. Суммы, как я впоследствии разобрался, конечно, мизерные, в десятки раз меньшие, чем стоимость поездки по городу на бильчике, но, учитывая, что в сети здесь постоянно сидит все население поголовно, и почти каждый является не только потребителем, но и творцом контента, обороты там в итоге получаются просто громаднейшие.

Вообще, эта система мне понравилась. Каждый материал, впервые попадающий в сеть, регистрируется на имя конкретного автора, и сколько бы раз его ни перепечатали или ни скопипастили, некая (и немалая) часть от сборов за его просмотр в любом случае идет на его счет. То же самое и с ресурсом, на котором впервые опубликован материал, так что пиратство здесь больше выгодно тому, у кого крадут, чем тому, кто крадет. Да, собственно говоря, и такого понятия как пиратство в двадцать третьем веке не существует в природе; есть информационное агрегирование, когда люди ищут в сети интересные либо тематические сведения и сводят их в одном месте.

Безусловно, чтобы заработать что-то весомое на размещении даже оригинального контента в местном Интернете, нужно, чтобы ежедневно тебя читали тысячи человек. Но такие люди есть, и их не так уж и мало. Кстати, к ним относился и я... то есть, Константин. Не могу сказать, что блог, который он/я вел до отлета, обладал какими-то серьезными литературными достоинствами или блистал глубокомыслием, но само положение участника Первой Звездной экспедиции давало ежедневное пятизначное число просмотров.

Точно так же здесь обстоят дела и с книгами. Их публикуют в сети в свободном доступе (если не считать обычной минимальной платы за просмотр) в специальном формате. И любой при желании может за совершенно небольшую сумму скачать их на свой вирт или накопитель либо распечатать в первой попавшейся типографии, осуществляющей печать по заказу. Книги в результате относительно дешевы, даже такие роскошные издания как мой "XXI век. Начало". Авторы получают вознаграждение с каждого отпечатанного экземпляра и совершенно не зависят ни от агентов, ни от издательств. Конечно, выделиться на общем фоне сейчас нелегко, но истинный талант, по моему разумению, всегда пробьется.

Без двадцати пяти четыре. Дочитав статью, я закрыл книгу и спрятал ее в шкафчик. Ждать в каюте не хотелось, а для того чтобы заняться чем-то новым, оставалось уже слишком мало времени, поэтому я решил идти в рубку. В конце концов, лишним я там не буду.

В рубке оказалось неожиданно много народу. Наряду с вахтенными, там обнаружились: Марк, совсем затемнивший свои очки-инфор и поэтому больше похожий не на профессора Селезнева, а на шефа банды гангстеров; раскрасневшийся, взбудораженный Джон; напряженно улыбающийся Дэвид и Мартин, наблюдавший за ними всеми с философским спокойствием.

— А, Костя! Очень хорошо, что ты здесь! — встретил меня Коржевский. — Прими у меня, пожалуйста, управление!

— Только что пришла новая вводная, — вполголоса пояснил Хавьер. — Очень некстати.

— Хорошо, кэп!

Я занял место Коржевского за пультом. В последнее время нас не сильно изводили учебными тревогами — после Нового года была проведена только одна, в начале марта, но зато вводные, касающиеся только вахтенных пилота и инженера, поступали почти что каждый день.

Ситуация была стандартная. Я быстро приступил к ее разруливанию и восстановлению правильных параметров, краем уха прислушиваясь к разговору у себя за спиной.

— ...Вы можете проверить мои расчеты и еще один, и десять раз, если это будет необходимо, но не найдете там ни одной ошибки! Они точны! — Джон говорил быстро и взволнованно. — Это подтвердит вам и Эрик.

— Я бы предпочел услышать самого Эрика, — послышался сухой голос Марка. — Дэв, пожалуйста, сделай видеосвязь с двигательным отсеком.

На секунду обернувшись, я увидел, как Дэвид с помощью вирта разворачивает виртуальный экран и расширяет его до максимальных габаритов — примерно метр на метр.

— Эрик, тебя надо вводить в курс дела? — спросил Марк.

— Нет, не надо, — Эрик говорил слишком громко, и Дэвид немного приглушил звук. — Я слышал всю вашу беседу и действительно могу подтвердить: Джон нигде не ошибся. И то, что он предлагает, вполне реально.

— Вы представляете, что это означает?! — с энтузиазмом подхватил Джон. — Какие блестящие перспективы перед нами открываются!? Всего лишь при трехкратно большем расходе рабочего тела на единицу времени мы сможем сократить срок разгона и торможения в десять раз — до четырех недель! А если добиться стабильного поддержания высокой напряженности поля, то можно будет вообще уложиться в каких-то двенадцать-четырнадцать дней!

— Заманчиво, — хмуро согласился Коржевский. — Но даже это не дает вам право рисковать кораблем и экипажем!

— Никакого риска нет вообще! — с жаром возразил Джон. — Нам важно показать, что разгон с ускорением в десять "же" в принципе возможен с использованием нашего родного двигателя, без создания чего-либо принципиально нового и даже без существенных переделок! Для этого хватит и минуты!

— В конце концов, двигатель допускает форсированный режим, — добавил Эрик. — То увеличение потока и усиление напряженности поля, о котором говорит Джон, не сопряжено ни с каким риском. Главное, чтобы не подвели гравикомпенсаторы, но они должны выдержать. Они имеют двенадцатикратный резерв!

В рубке повисла напряженная тишина. Я буквально спиной чувствовал взгляды, обращенные на Дэвида.

— Гравикомпенсаторы не подведут, — наконец спокойно произнес Дэвид, выдержав не менее чем десятисекундную паузу. — Если прав Дайсон.

— Что?!

— Джонни, ты рассчитывал отдачу по Дайсону? — невозмутимо задал вопрос Дэвид. — Но есть еще формула Уркварта, а она дает немного другие значения.

— Не велика разница!

— Ну, да. Корабль может всего-навсего разнести на кусочки! И в самом деле, небольшая разница.

В рубке опять наступила тишина.

— Нет, это не может быть правдой! — наконец раздраженно бросил Джон. — Эта формула... она просто некрасива! Да и сам Уркварт — не более чем дилетант с поверхностными суждениями.

— Вообще-то, когда-то точно таким же дилетантом считался и Кларк, — веско заметил Дэвид. — И, между прочим, никто не гарантировал Дайсону монополии на научную истину.

— Достаточно! — оборвал порывавшегося что-то сказать Джона Марк. — Уркварт, действительно, не прав. Прав Дайсон. Но прав и капитан. Наш корабль — не место для экспериментов. Даже таких важных. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

— Дело не в запрошенной вами минуте, — поддержал начальника экспедиции Коржевский. — Я готов согласиться с тем, что за это время с кораблем ничего не случится. Но это ничего не решит. Чтобы сократить время полета, нужно поддерживать вдесятеро большее ускорение на протяжении часов, дней, недель. Ваш опыт с экстремальной кратковременной нагрузкой на самом деле ничего не даст и никого ни в чем не убедит. Кроме того, не ясно, как скажутся на гравикомпенсаторах и самом двигателе такие скачки. Напомню, что впереди у нас еще четыре месяца разгона, торможение и полтора года обратного пути.

— Но нельзя же отказываться от такой возможности! — это был настоящий крик души.

— А никто и не отказывается, — невозмутимо сказал Дэвид. — К этому вопросу можно будет вернуться на пути домой.

— Дэв, ты же сам должен понимать, что это невозможно! Через два года у нас будет выработан ресурс и двигателей, и компенсаторов. Да я сам не решусь тогда рисковать результатами экспедиции!

— А теперь, значит, можно?!

— Да, можно! Мы ведь еще можем отправить сообщение на Землю, верно?! Объявить о том, что мы идем на эксперимент, а потом дать информацию о его результатах! Другого шанса нам может и не представиться!

— На Земле, после возвращения...

— Дэв, ну ты же знаешь этих перестраховщиков из Комитета! — в голосе Джона явно ощущалась горечь. — Это не тот случай, когда можно ограничиться компьютерными моделями, необходимы реальные испытания. А сколько пройдет времени, пока построят новый корабль или хотя бы новый двигатель? И построят ли его вообще?! Но если мы докажем, что быстрый разгон принципиально возможен, все изменится! Ведь не только продолжительность, но и стоимость новой экспедиции сократится в разы, а то и на порядок! Разве минута риска не стоит возможности открыть человечеству звезды?!

Еще одна долгая пауза.

— Джон, я не сомневаюсь, что ты выступаешь с самыми лучшими побуждениями, — тихо произнес Марк. — Но мы и в самом деле не имеем права рисковать. Впрочем, ты можешь вынести свое предложение на Совет экипажа...

— Но вы же сами понимаете, что большинство проголосует против! — в голосе Джона послышались молящие нотки. — Босс, мастер! Разрешите эксперимент своей властью!

— Не могу, — еще тише сказал Марк. — Не время. Но обещаю, что не забуду о твоей идее и, возможно, вернусь к ней в других обстоятельствах. Извини, но этот ответ окончательный.

— Поэтому пока оставим в стороне эксперименты и займемся запуском двигателя, — нарушил молчание Коржевский. — Ты слышал, Эрик?

— Да, мастер, — послышался негромкий голос инженера-двигателиста. — Начинаю подготовку.

Я обернулся. Джон, в буквальном смысле повесив голову, выходил из рубки. Вся его поникшая нескладная фигура словно физически излучала печаль. Рядом с Джоном шел Мартин, легко приобняв его за плечо — очевидно, в качестве психологической поддержки. Марк, капитан и Дэвид остались. Они старательно не смотрели друг на друга.

— Что же, начнем, пожалуй, — коротко прокашлявшись, буркнул Коржевский. — Вахта готова?

— Готова, — коротко ответил я.

Настроение было подавленным, будто острое разочарование Джона оказалось заразным. А, может, я просто волновался, ведь большинство поломок происходит во время включения агрегатов либо когда они меняют режим.

Впрочем, на этот раз все пошло как по маслу. Двигатель благополучно возобновил работу, а в строке индикатора скорости снова замелькали цифры. Все возвращалось в привычную колею, но все равно было жаль неиспользованных возможностей. Кто знает, может быть, Джон зря отказался от вынесения своего предложения на всеобщее голосование. Я бы уж точно проголосовал "за".

— Ты был бы "за"? — покачав головой, переспросил Хавьер.

Ай-яй-яй, кажется, последнюю фразу я произнес вслух. Надо быть внимательнее.

— Да, поддержал бы проведение эксперимента, — подтвердил я. — Энтузиазм Джона обычно не выходит за границы здравого смысла. И я верю Эрику: никто не знает возможности нашего двигателя лучше него. По-моему, стоило рискнуть, чтобы получить в итоге такой роскошный приз.

— Есть риск, а есть неоправданный риск, — строго сказал Хавьер. — Костя, тебе же известно, что изучение возможностей работы двигателя и гравикомпенсаторов в форсированном режиме не является целью нашей экспедиции.

— Не является основной целью, — уточнил я. — Однако программа исследований, которые проводит во время полета Джон, нечто подобное как раз предусматривает.

— Предусматривает, — неожиданно легко согласился Хавьер. — И месяц назад, во время предыдущей профилактики, они с Эриком уже пробовали запускать двигатель с ускорением в 1,5 "же".

— О, этого я не знал. Очевидно, проспал, причем, в прямом смысле слова.

— Поэтому было бы естественно, если бы они сегодня повторили попытку на 1,75 или даже на 2 "же", — продолжил Хавьер. — Но сразу десятикратный скачок — это ненормально! Если бы работа с таким высоким постоянным ускорением была возможна, это выявилось бы еще при проектировании гравитационного двигателя. Или во время сдаточных испытаний.

— Может и так, — вяло сказал я.

Реально же слова Хавьера стали для меня дополнительным аргументом в пользу инопланетного происхождения гравитационных технологий. И в самом деле, если бы они появились у нас естественным путем, трюк с десятикратным увеличением мощности действующей установки был бы невозможен принципиально. А вот если американцы просто скопировали разработку чужаков, даже не зная до конца всех ее возможностей, то вполне.

Но развивать эту скользкую тему в разговоре с Хавьером я, естественно, не стал. Тем более, что и он сам не стал на ней останавливаться.

— Я понимаю, Костя, тебе бы хотелось, чтобы полет занимал как можно меньше времени, — с едва уловимой покровительственной ноткой заявил он. — Но то, что хорошо для нас с тобой, не обязательно будет благом для человечества.

— Что ты имеешь в виду?! — я с недоумением посмотрел на Хавьера. — Объясни, пожалуйста.

— Тебе известно, во сколько обошлась подготовка нашей экспедиции?

— Более не менее, — осторожно кивнул я.

Эта сумма не была закрытой, она неоднократно попадалась мне во многих источниках и использовалась противниками продолжения космических исследований в качестве одного из главных аргументов. Несколько раз я пытался перевести ее в привычные мне денежные единицы, исходя из примерного соотношения покупательной способности и сравнительных размеров государственных бюджетов. Разброс получился весьма солидный, но, очевидно, что весь проект, начиная от первых испытательных запусков и заканчивая стартом "Одиссея", обошелся мировому сообществу не меньше, чем в пять-шесть триллионов долларов в пересчете на наши деньги.

— И если учесть, что большая часть расходов пришлась на исследования и предварительную подготовку, которую больше не надо будет проводить снова, десятикратное сокращение затрат на новые экспедиции, о котором говорил Джон, означает, что они будут вполне посильны даже отдельным странам.

— И что же в этом плохого? — я действительно не понимал, к чему клонит Хавьер.

— То, что человечество отправится к звездам не единым, а разделенным на национальные группировки, часто враждебные друг другу! Возьмем нашу экспедицию! Она уникальна! Наш экипаж представляет всю Землю... ну, ее значительную часть! У нас высокая, благородная цель. Мы летим, мечтая убедиться в том, что мы не одиноки во вселенной. Мы хотим сравнить нашу Солнечную систему с системой Хары, нашу историю с историей ее цивилизации...

— Один писатель-фантаст еще в двадцатом веке сказал, что мы летим к звездам, потому что хотим встретить там самих себя, — осторожно заметил я.

— Да, и он был прав! — с непривычным для себя жаром энергично кивнул Хавьер. — Мы хотим встретить на Харе самих себя, точнее, копию нас, какими мы были в прошлом. Может быть, они нуждаются в какой-либо помощи! Может, у них нет нашего исторического опыта, наших открытий, нашей...

— Демократии, — подсказал я с иронией.

Да, могут проходить века, но никуда не девается западное мессианство, стремление непременно облагодетельствовать всех, до кого можно дотянуться, — пусть даже насильно, если глупые туземцы не понимают своего счастья.

— Что?... Да, и демократии тоже! Любая бескорыстная помощь возвышает того, кто ее оказывает! А теперь представь, Костя, что будет, если мы, твой Евразийский Союз, американцы, Британская империя, даже Гегемония смогут организовывать собственные звездные экспедиции!? Что они будут искать в космосе? Только ли знания об иных мирах? Нет! Правительствам, которые станут финансировать эти полеты, больше всего будут нужны ресурсы, колонии!

— Пока не вижу здесь ничего страшного.

— Ты просто не хочешь увидеть, Костя! Космос станет для нас очередным Новым светом, прибежищем военных и авантюристов. Мы понесем туда все свои недостатки — соперничество между государствами, ограниченность, национальный эгоизм! Суетные, сиюминутные проблемы заслонят для нас самые важные, земные! А ведь у нас на Земле еще столько не сделано! На ней еще существует бедность, есть проблемы с экологией, миллионами людей правят деспотические режимы! Это важнейшие вопросы! А доступные, недорогие, массовые космические полеты оттеснят их на задний план. Это неправильно! — патетически воскликнул Хавьер, трагически сдвинув свои роскошные брови. — И вообще, я считаю, что гравитационные технологии, дальние космические полеты пришли к нам преждевременно! Человечество еще к этому не готово! Мы разобщены и слишком несовершенны!

Хм, нечто подобное я уже читал в инфорсети незадолго до отлета. И даже, помнится, оставил свой комментарий.

— Так или иначе, разлитое масло... э-э-э... вино уже не вернуть обратно в бутылку, — рассудительно сказал я. — Если Джон и Эрик не смогли осуществить свой эксперимент сегодня, они сделают это в следующий раз. Или на обратном пути. Или уже на Земле. Или это будут не они. Но, в любом случае, если действительно существует возможность достичь звезд за какие-нибудь два месяца, люди ее обязательно используют. И, хотим мы того или нет, космос непременно станет частью нашей жизни. А что касается преждевременности... Знаешь, мне уже приходилось читать о том, что и некоторые другие открытия раньше считали преждевременными. Например, атомную энергию. Но, может быть, преждевременных открытий вообще не бывает? А то, что мы считаем таковыми, на самом деле является испытанием на зрелость для всего человечества? Или оно выдерживает его и идет дальше, как случилось с атомом в двадцатом веке, или... — я сделал рукой резкое рубящее движение. — Так, может быть, звезды и представляют собой именно такое испытание?!

— Э-э-э... — сдвинув брови, Хавьер надолго задумался. — Интересная мысль, Костя. Может, ты в чем-то и прав... Звезды как испытание... Возможно, возможно... Но это только подтверждает необходимость объединения всего человечества! Прежде чем отправляться в далекий космос, вероятно, встречаться там с другими цивилизациями, нам необходимо сплотиться вокруг общих...

— Общечеловеческих, — подсказал я.

— Да, очень правильное слово! Именно общечеловеческих ценностей, которые разделяют все разумные люди Земли! Мы больше не можем позволить себе отсталого, неэффективного, подавляющего личность государственного устройства! На нашей планете должны произойти важные изменения! — Хавьер чуть не ударил кулаком по пульту, но в последний момент удержал руку. — Madre de Díos! Как я жалею, что мы сейчас оторваны от мира! Я бы обязательно поместил бы на "Стену" все, о чем мы только что говорили!

Глубоко вздохнув, Хавьер повернулся к экрану монитора. Мне тоже не хотелось продолжать разговор. Энтузиазм баска, его искренняя убежденность в своей правоте вызывали у меня весьма неоднозначные чувства.

Что на Западе всегда хорошо умели, так это качественно промывать людям мозги. Проповедь единения человечества, естественно, на основании традиционных ценностей европейско-американской цивилизации встречалась мне в инфорсети неоднократно и в самых разных видах. От этого так и несло чем-то знакомым, что успели подзабыть в этом сравнительно мирном и сбалансированном мире, но очень хорошо помнил я. Уж не станут ли инопланетяне, которых мы, очевидно, обнаружим в системе Хары, поводом к "долгожданному" объединению землян — понятно, на чьих условиях?!...

Задумавшись, я едва не пропустил этот момент. Корабль внезапно пронзила дрожь, словно где-то поблизости заработал исполинский отбойный молоток. Но это была не обычная вибрация, как на вводных в центре подготовки. Все мои внутренности будто затряслись в такт молниеносно сменявшим друг друга приливам и отливам тяготения. Ощущение было премерзким, казалось, что меня разрывает на части. К горлу подступил комок, содержимое желудка отчаянно рвалось наружу, грудь пронзил острый спазм. Внезапно меня охватил страх, и это была даже не боязнь смерти в разрушающемся корабле, а некий глубинный, первобытный ужас.

Но я еще и был в шлеме, поэтому к этим донельзя неприятным впечатлениям прибавилась почти физическая боль, которую испытывал корабль. Ему было тоже плохо. Тревожным огнем пылали индикаторы основного блока гравикомпенсаторов. Красными проблесками сигнализировала о нештатной ситуации система аварийной остановки двигателя. Вокруг все стонало и визжало на разные голоса.

К счастью, все это продолжалось всего несколько секунд. Как оказалось, не дожидаясь, пока компьютер наведет порядок, я чисто на автомате одним махом отключил всю основную группу гравикомпенсаторов. Внезапно наступившая невесомость едва не выдернула меня из кресла, но вовремя сработавшие ремни безопасности удержали меня на месте. К тому же, я тут же ввел в действие резервную группу компенсаторов, которой понадобилось не больше десятка секунд, чтобы выйти на режим. Красные огни на тревожных индикаторах гасли один за другим, сменяясь успокаивающими зелеными. Рядом проводил диагностику двигателей взъерошенный Хавьер. С запозданием взвыла сирена, оповещая экипаж об опасности, которая уже успела отступить.

Дверь рубки с тихим шорохом отошла в сторону. На пороге появился тяжело и прерывисто дышащий капитан с болезненно бледным лицом. Из-за его спины высовывался красный как рак Дэвид, вытирающий рот платком.

— Компенсаторы?! — зло выдохнул Коржевский сквозь зубы.

— Так точно! — немного повозившись, я вывел на экран монитора запись нашего "черного ящика". — Вначале отказали первый и второй, через две секунды вышел из строя и третий номер. Колебания были невелики — от 0,4 до 2,2 "же", но происходили с инфразвуковой частотой...

— Семь и две десятых герца, — подсказал Хавьер.

— Да, благодарю. Поэтому мною было принято решение об отключении основной группы гравикомпенсаторов до того, как автоматика осуществит подстройку.

— Правильное решение, — прохрипел Коржевский. — Черт! Чуть наизнанку не вывернуло!

— Согласно инструкциям, система произвела автоматическое отключение двигателя! — отрапортовал Хавьер. — В настоящее время проводится расширенная диагностика. О повреждениях пока не сообщалось!

— Повреждений нет — это хорошо! — оскалился Коржевский. — Что с ориентацией?

— В норме! — ответил я. — Отклонения от курса не произошло.

— Еще лучше, -тяжело опершись на пульт управления, капитан включил громкую связь. — Экипажу доложить о повреждениях. Дэв, что с компенсаторами?

— Сейчас разберусь!

Дэвид стремительно исчез из рубки, а по громкой связи и по видео начали приходить доклады — в принципе, достаточно оптимистичные. Похоже, резкие скачки тяготения тяжелее всего перенесли люди. Мартин, сам то и дело слизывавший кровь с прокушенной губы, сообщил, что медицинскую помощь пришлось оказывать двоим — Стиву, перенесшему гравитационные колебания хуже всех, и Кэнджи. Наш инженер-механик во время аварии занимался мелким ремонтом климат-системы на жилой палубе и, когда опора начала уходить из-под ног, преодолел искушение ухватиться за трубу, которую он мог с большой вероятностью согнуть или даже сломать, и полетел вниз с двухметровой высоты. При этом, он в прямом смысле слова чуть не убил себя об стену и набил солидную шишку.

Впоследствии, на разборе полетов, Кэнджи огреб за это грандиозный разнос от Коржевского, сердито напомнившего японцу, что любой аппарат можно починить, а второго инженер-механика Кэнджи Охары у нас нет. В то же время, я, можно сказать, получил благодарность в приказе и вообще был признан чуть ли не героем.

Дело в том, что авария ярко и красноречиво продемонстрировала ограниченность автоматики — даже такой совершенной, как в двадцать третьем веке. При составлении алгоритма подстройки гравикомпенсаторов никто не подумал о том, что колебания с инфразвуковой частотой 7 герц представляют серьезную опасность для организма, и не предусмотрел какого-либо особого решения для таких случаев. Как показало компьютерное моделирование, система, опираясь на уцелевшие блоки, погасила бы колебания за полминуты, но кто знает, что успело бы произойти за это время? Отключив всю группу почти сразу, я, похоже, спас товарищей от весьма серьезных неприятностей.

Кстати, интересно, а почему программой вообще не было предусмотрено такого варианта?! Вот еще одно следствие слишком совершенной компьютерной техники: любую проблему здесь стараются обязательно решить самым оптимальным образом, иногда в ущерб разумной простоте.

Но все это было позже. А пока мы с замиранием сердца ждали доклада Дэвида. Ведь что могло быть хуже, чем оказаться с недействующей основной группой гравикомпенсаторов и отключенным двигателем на скорости в сорок три процента от абсолютной и за девятьсот миллиардов километров от Земли?! Разве что, попасть в точно такую же ситуацию в системе Хары...

Кажется, впервые я начал по-настоящему осознавать, что наша Первая Звездная в действительности представляет собой жуткую авантюру, типа американской программы "Аполлон". Причем, американские астронавты постоянно были на связи с Землей, которая при нужде могла им чем-то помочь — хотя бы добрым советом. Мы же могли рассчитывать только на себя. И мы еще слишком многого не знаем, слишком многое намечено лишь в теории и не прошло реальной проверки практикой. А каждая шишка, которую нам еще предстояло набить в процессе приобретения необходимого опыта, могла в нашей ситуации оказаться смертельной.

Дэвид был мрачен, но в его голосе явно чувствовалось облегчение. Как говорится, могло быть и хуже. По его словам, по не выясненной пока причине произошло нарушение центровки сердечника первого блока. Сверхпрочный цилиндр из иридиевого сплава, легированного рением, не выдержав напряжения, буквально разлетелся на части, из-за чего компенсатор был мгновенно выведен из строя. Блок номер два получил тяжелейшие, судя по всему, несовместимые с дальнейшей эксплуатацией, повреждения. Третий тоже сильно пострадал, но, кажется, был еще ремонтопригоден. Правда, глядя на лицо Дэвида, с которым он докладывал о повреждениях, в это как-то не сильно верилось. Наконец, четвертый, в принципе, остался цел, но нуждался в замене некоторых узлов и вообще не внушал доверия.

Сейчас Дэвид проводил подробнейшую диагностику остальных восьми блоков, и она пока не показывала ничего угрожающего или подозрительного. Резервная группа работала в штатном режиме, без малейших отклонений. Эрик сообщил о полной исправности двигателя и его готовности к запуску. Так что, можно сказать, что на этот раз мы отделались, в прямом смысле, испугом.

Однако что нам делать дальше? Мне невольно вспомнилась вводная с точно таким же отказом нескольких блоков из основной группы гравикомпенсаторов, которую мы отрабатывали в начале октября, более полугода тому назад. Тогда мы не стали искать ответ на этот вопрос, а вот теперь это сделать придется...

Видимо, эта мысль пришла в голову и капитану. Выслушав последний доклад, Коржевский коротко прокашлялся.

— Внимание, — сказал он, наклонившись к микрофону громкой связи. — Экипажу собраться в главной рубке! Будем смотреть, на каком мы свете.

— ...Такова сложившаяся ситуация! — короткими, словно рублеными, фразами Коржевский обрисовал наше положение. — Выход из строя трех... даже четырех гравикомпенсаторов — безусловно, неприятно для нас, но далеко не смертельно. Ни в коем случае не смертельно! Прочие компенсаторы функционируют в штатном режиме. Все системы корабля в норме. Двигатель не получил никаких повреждений и может быть снова запущен в любой момент!

Закончив, капитан выразительно посмотрел на Марка и сделал шаг в сторону, уступая ему свое место.

— Итак, общий итог заключается в том, что мы в состоянии продолжить выполнение своей задачи! — произнес Марк резким и сухим голосом, словно говоря о чем-то неприятном. — Однако случившееся происшествие подпадает под определение серьезной аварии, поэтому, согласно уставу экспедиции, я должен вынести на Совет экипажа вопрос о наших дальнейших действиях. Вариантов всего два: продолжить полет или повернуть обратно. Прошу каждого из вас, как следует все обдумав и все взвесив, дать на него аргументированный и развернутый ответ. Заседание Совета экипажа назначаю на завтра, на десять часов утра по корабельному времени. Надеюсь и верю, что мы примем правильное решение! На этом все свободны!

Вот это поворот! Хорошо, что в этот момент компьютер не подкинул мне очередной вводной, иначе я бы позорно провалил задачу. Устав экспедиции и раньше производил на меня впечатление совершенно неуместного в наших условиях демократизма, но это положение, которое я, признаться, упустил из виду, прямо таки выбило меня из колеи.

Нет, иногда я решительно не мог понять товарищей потомков! Конечно, в двадцать третьем веке народ в целом более думающий и ответственный, чем двести лет назад, а в экспедицию, разумеется, отобрали не худших, но привычка принимать важнейшие решения путем дискуссий и голосования казалась мне не совсем верной.

Впрочем, поговорку о своем уставе и чужом монастыре тоже никто не отменял. И раз уж оказался в шкуре Константина из двадцать третьего века, будь любезен соответствовать. Сказали: Совет экипажа, значит, будет Совет экипажа. И уж, конечно, там я выскажу свое мнение.

Сменившись с вахты, я отправился в оранжерею и с удовольствием растянулся на крохотном прямоугольнике зеленой травки — нашем излюбленном месте для психологических релаксаций. Если закрыть глаза, можно было подумать, что лежишь на настоящем газоне — настолько совершенной была имитация, воспроизводящая не только далекое стрекотание кузнечиков и порывистые дуновения чуть прохладного летнего ветерка, но даже запах нагретой солнцем травы.

Конечно, любая иллюзия — это не более чем изящный обман, но все равно мне здесь нравилось. Я лежал с закрытыми глазами на спине, подложив под голову сложенные руки, а в моей голове крутились памятные строчки, которые в этом времени, увы, помнили только специалисты:

Что ж, обратиться нам вспять,

Вспять повернуть корабли,

Чтобы опять испытать

Древнюю скудость земли?

Нет, ни за что, ни за что! В этом я был полностью согласен с поэтом. Нас не для того отправляли в путь длиной в двадцать семь светолет, чтобы мы поворачивали назад при первой же трудности!

Однако на Совете экипажа не выедешь на одних только моральных факторах. В этом веке в дискуссиях принято приводить рациональные доводы, а проявление эмоций считают незрелостью. Что же, здесь мне тоже есть, что сказать.

Возвращение будет однозначно воспринято на Земле как поражение, и никакие обещания десятикратного сокращения продолжительности и стоимости следующего полета это не изменят. Чтобы это понимать, не надо быть аналитиком. Резко пошатнутся позиции тех политиков, которые, как мне уже ясно, поспешили отправить "Одиссей" в систему Хары. По-умному, перед этим надо было бы сделать два-три пробных полета, чтобы поднабраться опыта и выявить узкие места, да хоть те же гравикомпенсаторы. Похоже, кому-то не хватило то ли денег, то ли терпения, и сейчас на головы тех, кто допустил эти ошибки, — пусть даже вынужденно и в силу обстоятельств, обрушатся все шишки. Одновременно сразу же оживятся все противники космических исследований, так что Первая Звездная экспедиция вполне может стать последней — на многие и многие годы.

Но даже если "Одиссей" смогут снова отправить в путь, что это даст мне лично? Наш экипаж, скорее всего, не допустят ко второму полету подряд, а на Хару, наверняка, пошлют наших дублеров. Я не страдаю излишним тщеславием и, в принципе, готов уступить первородство... или, точнее, первопроходство кому-то другому. Но я хочу летать к звездам, иначе что мне тогда делать в этом чужом для меня веке?! Хорошо, если меня оставят в группе, которая будет готовиться к новым дальним полетам. А если нет?! Что, если врачи или психологи или кто-то там еще, выявив отличие моей новой личности от исходной личности Константина, закроют мне дорогу?! Возвращаться на челноки или идти в напарники к земному человеку Лешке Лобанову?! Простите, меня это не устраивает! Мне незачем возвращаться назад, я могу идти только вперед!

Риск? Конечно, в этом полете, где все происходит в первый раз, мы все рискуем, и чем дальше, тем больше. Но мне ли, уже фактически пережившему смерть в своем прежнем времени, бояться Старухи с косой? К тому же, где-то в глубине души я ощущал некую детскую, иррациональную веру в то, что силы, перебросившие меня на двести лет вперед, не дадут мне так просто выйти из игры.

Что же касается самой аварии, то она не слишком отяготила наше положение. В принципе, во время полета при большой нужде хватит и четырех блоков гравикомпенсаторов. Во время прыжка, конечно, задействуется вся основная группа и половина резервной, так что значительной части "подушки безопасности" мы лишились. Но эта проблема станет актуальной только на обратном пути — и то, если у нас выйдут из строя еще несколько блоков. На крайняк, домой можно будет вернуться и в обычном пространстве. Если использовать все возможности нашей оранжереи, с голоду мы не умрем, а чтива, сваленного в накопитель, мне хватит не на сорок лет полета, а на все сто!

Так что, завтра я отдам свой голос за продолжение экспедиции. Возможно, что я ломлюсь в открытую дверь, и точно такое же решение примут все мои товарищи, но почему-то мне кажется, что на Совете экипажа не обойдется без пары-тройки голосов "против".

Мне в целом нравится этот мир, в нем приятно и удобно жить. Кажется, в этом веке сумели честно, без всяких подколок реализовать лозунг: "все для человека, все во благо человека", но не зря говорят, что "слишком много хорошо — тоже плохо". Не любят в нынешнем времени опасностей, слишком ценят свою и даже чужую жизнь. Воевать — и то стараются деликатесненько, нелетальным оружием, на самый худой конец, с помощью дистанционно управляемых беспилотников. И как воспринимают воспитанные в этом благополучном и комфортном мире люди наше положение, для меня тайна великая есть.

Вирт на моей руке тихонько звякнул, напоминая мне, что по распорядку дня мне пора на ужин, а потом — на боковую. Поднимаясь, я несколько секунд размышлял, не использовать ли мне сегодня дримстер, чтобы получить несколько часов крепкого здорового сна? Однако подумав, я решил и в этот раз отказаться от услуг этого сомнительного устройства. Пусть его применяет тот, у кого еще остались сомнения, а я все уже решил!

Нет, Марк — это садист какой-то! Не знаю, кому нужно было так долго думать, но я до начала Совета экипажа чуть не извелся от ожидания. Хорошо, что в этот день у меня не было запланировано общение с Мартином, иначе не знаю, сколько новых записей появилось бы в моей психической "истории болезни". В принципе, однообразие полета меня не слишком напрягает, но вот зряшное ожидание я терпеть не могу! К тому же, мы уже двое суток практически беспрерывно летим с отключенным двигателем, а это тоже изрядно действует на нервы.

В общем, настроение у меня было неважнецким. Особенно, после общения с ребятами во время утренней вахты. Позицию Хавьера я угадал точно и не питал на его счет никаких иллюзий, а вот Цветан меня неприятно удивил. Вот уж от кого не ожидал... Перспектива бесславного возвращения меньше чем с полдороги, которая вчера казалась мне чисто умозрительной, внезапно приобрела вполне реальные черты.

Впрочем, Марк, если о чем-то таком и думал, то ничего не показывал. Он еще раз с дотошной занудностью обрисовал наше незавидное положение и, наконец, объявил голосование. Как было принято еще, по-моему, во времена парусного флота, первыми высказываться должны были самые младшие по чину, а согласно нашему уставу экспедиции, космонавты-исследователи. И открывал, так сказать, прения Джон Ханна.

Выглядел он неважно: и без того унылое лицо совсем осунулось, под глазами набрякли темные круги. Очевидно, отказ от желанного эксперимента (а проводить его после выхода из строя трех компенсаторов было, пожалуй, рискованно) дался ему нелегко. Но, произнося свою речь, он буквально оживал на глазах.

Джон был просто великолепен. И, безусловно, во многом прав.

— ...Опыт реальной эксплуатации показал, что гравитационный двигатель может обеспечить намного более быстрый разгон, чем считал возможным и безопасным Технический комитет при разработке плана экспедиции! — говорил он убежденно и напористо, сильным и звучным голосом. — Это обещает эпохальную революцию в космических полетах! Иные миры становятся доступными и близкими уже для нашего поколения! К сожалению, Земля в настоящее время располагает всего одним гравитационным двигателем звездного класса — тем самым, что установлен у нас на "Одиссее". Авария с гравикомпенсатором сильно затруднила... а скорее всего, увы, даже сделала невозможными новые эксперименты. Поэтому наш долг — как можно быстрее вернуться на Землю, чтобы установить новые компенсаторы и продолжить исследования...

Признаться, никогда не думал, что Джон может быть таким превосходным оратором. Но я хорошо понимал его чувства. Быть на расстоянии шага от величайшего прорыва в истории космических полетов и не иметь возможности сделать этот шаг — такой пытки я не пожелал бы никому. И на его месте я точно так же сражался бы за свою мечту — только вот беда, в нашем положении возвращаться, наверное, более рискованно, чем лететь дальше.

Когда кто-то выступает с яркой речью, люди обычно смотрят на оратора — это естественно. Но наблюдение за слушателями дает больше информации. И по старой журналистской привычке я оббежал взглядом рубку. Мне сразу же бросились в глаза сосредоточенность Сергея, смятение да Силвы и одобрительное хмыкание Эрика. Цветан хмурился, у Стива на лбу высыпали бисеринки пота, Хавьер шевелил губами, слово о чем-то говорил сам с собой. Но больше всего меня поразили Марк и капитан. Лицо Коржевского было настолько невозмутимым, что казалось каменным, но пальцы правой руки, напряженно барабанящие по краю пульта, выдавали его напряжение. Марк пытался подражать кэпу, но во время особо удачных пассажей забывался, и на его лице проявлялось страдальческое выражение. Как мне казалось, он явно с большим удовольствием заткнул бы рот оратору, но не решался употребить власть.

— ...Вернувшись на Землю, мы ничего не теряем даже по срокам, — тем временем перешел к завершающей части своей речи Джон. — Пусть даже если мы потратим на исследования и подготовку к новому полету полгода, в систему Хары мы прибудем всего лишь через тринадцать с небольшим месяцев, то есть, примерно, в то же время, что и согласно первоначальному плану экспедиции!

Закончив, Джон растерянно замолчал, опустив голову. Раздалось несколько неуверенных хлопков, так и не перешедших в бурные аплодисменты. Неловкую паузу разрядил Марк. Встав, он сообщил, что информация о предложенном эксперименте и причинах его срыва будет сегодня же отправлена на Землю на максимальной мощности нашего передатчика, а затем поспешно предоставил слово Сергею.

И Сергей, судя по всему, не обманул его ожиданий. На страстную убежденность Джона он ответил несколькими простыми доводами. Во-первых, сказал он, Джону и Эрику на Земле не поверят на слово. Чтобы осуществить эксперимент, надо будет запустить "Одиссей" в испытательный полет, а на это могут просто не выделить нужных средств. Чтобы получить право на новые дорогостоящие исследования, надо сначала вернуться с победой, то есть, продолжить экспедицию и довести ее до конца. Затем Сергей спокойно начал упирать на те самые моральные факторы, которые я вчера посчитал недостаточно вескими. Он напомнил о тех надеждах, которые возлагает на нас Земля, о нашем долге и о том, что космические экспедиции всегда сопряжены с риском, а нынешняя ситуация пока еще не является запредельно рискованной.

Сергею тоже хлопали, и прежде всего, я сам. Итак, один — один.

Следующей была очередь Брату да Силва. Он выглядел весьма смущенным и тут же сказал, что поначалу собирался голосовать за продолжение экспедиции, но доводы Джона показались ему слишком убедительными. Поэтому теперь он — за возвращение. Если можно слетать на Хару всего за два месяца, надо попытаться это сделать.

В то же время, Ив Рош и думать не хотел о повороте назад. Даже первые пять месяцев полета, заявил он, уже принесли важные научные данные о строении окраинных областей Солнечной системы, а близкое знакомство с Харой и ее планетами открывает просто ослепительные перспективы и возможности. Увлекшись, Ив начал перечислять пункты программы астрономических и планетологических исследований системы Хары и только под влиянием грозного покашливания кэпа торопливо свернул свое выступление, напоследок еще раз сказав, что он — за продолжение полета.

Ну что же, все ясно: ученый-фанатик, одна штука. Итого счет: два — два. Следующий тайм открывает Мартин.

Наш доктор встал и неожиданно заявил, что даже пятимесячный полет в условиях полной оторванности от земной информационной сферы стал нелегким испытанием для всех. А так как экспедиция по плану должна еще продолжаться больше трех лет, он не может полностью гарантировать, что все члены экипажа сохранят психологическую устойчивость (Коржевский, которому довелось провести четыре с лишним года в намного более тесном, чем наш "Одиссей", "Магеллане" с пятью товарищами, демонстративно поморщился). И, раз уж появилась возможность сократить продолжительность полета до двух месяцев в один конец, надо ей обязательно воспользоваться.

Я уже начал немного волноваться, но выступившие следом Стив и Олег, однозначно высказавшиеся за продолжение полета, почти развеяли мою тревогу. Они говорили примерно о том же, что и Сергей: эксперименты с двигателем — это, конечно, хорошо, но главное для нас — выполнить основную задачу. И авария ее пока не слишком затруднила.

Кэнджи... Кэнджи чувствовал себя не в своей тарелке, это было заметно. Он не любил публичности и часто терялся перед аудиторией, но сегодня дело было не в этом. Точнее, не только в этом.

Кэнджи что-то говорил о том, что поддерживает позицию Джона и считает более правильным возвращение, но я-то чувствовал, что ему просто страшно, что он стыдится этого страха, но ничего не может с собой поделать. Первая же авария после пяти месяцев беспроблемного, в общем, и благополучного полета не сломала, но надломила его.

Что-то все-таки было не так с подготовкой нашей экспедиции. Я сверился с памятью Константина: да, в экипаж отбирали по уровню профессионализма, психологической совместимости, умению переносить информационный голод, наконец. А надо было просто набрать вместо преимущественно зеленой, не нюхавшей пороху молодежи нормальных тертых мужиков — крепких и непугливых, прошедших огонь и воду и умеющих преодолевать трудности. И нечего говорить, будто в этом веке такие парни, мол, перевелись. Ведь проводятся здесь и арктические исследования, и антарктические, есть профессиональный альпинизм. Вот на "Магеллан" такой народ нашли, а на нашем "Одиссее" к подобной категории можно отнести только кэпа и Сергея, ну, может, еще и да Силву. В результате и получилось, будто простых пилотов гражданской авиации, благонамеренных членов профсоюза, привыкших спокойно возить пассажиров отсюда и дотуда, засунули в чкаловский "АНТ" и отправили совершать беспосадочный полет в Америку — без предварительной разведки маршрута, промежуточных аэродромов и связи с Землей.

Уж ни это ли имел в виду Мартин, говоря, что не может гарантировать устойчивость всех членов экипажа? Интересно, подразумевал ли он только Кэнджи или еще кого-то?...

Выступление Цветана, получившего слово вслед за Кэнджи, показало, что я зря сомневался в парне. Когда мы с ним разговаривали утром во время вахты, мне показалось, что он темнит и чего-то боится. Здесь же он раскрыл все карты, так и рубанув открытым текстом, что ему не нравится то, что происходит.

— ...Во время подготовки к экспедиции был принят ряд неоднозначных решений, которые сегодня выглядят спорными и даже, мягко говоря, странными, — энергично задвигал Цветан. — Возникает впечатление, что эти решения были навязаны кем-то извне! Причем, совершенно не обязательно, что те, кто их протолкнул, заинтересованы в несомненном успехе нашего полета. Поэтому я выступаю за то, чтобы повернуть назад. Иногда лучше потерять темп, чем сделать ход, которого ожидает от тебя противник!...

Все это время кэп так и сверлил Цветана своим тяжелым "жуковским" взглядом, а вот у меня горячность болгарина вызвала лишь грустную улыбку.

Эх, Цветан, цветок ты наш, блин, нераспустившийся, какой же ты еще пацан! Игра не просто началась, она давно идет, и соскакивать уже слишком поздно. Все, что можно еще сделать, это попытаться выиграть ее, даже не зная ее правил и не видя пока, какие тебе выданы карты...

Цветана проводили настороженным молчанием, а его место занял Хавьер. Его аргументы я уже знал. Что-то наподобие принципа космодесантников из "Полдня" братьев Стругацких: "...но если же ты не вернешься назад, кто же пойдет вперед?!"...

Тогда, утром, он приводил мне в пример португальского принца Энрике Мореплавателя, жившего в первой половине пятнадцатого века. Тогда европейцы верили, что южнее мыса Бохадор, что в Западной Сахаре, нет жизни, а тянутся бесконечная безжизненная пустыня и море, кишащее чудовищами. Принц Энрике в 1419 году основал в городе Сагреше на юго-западной оконечности Португалии навигационную школу и начал снаряжать морские экспедиции на юг. Год за годом его капитаны продвигались все дальше и дальше и, наконец, преодолели полосу пустыни, дойдя до устья реки Сенегал и обнаружив за ней богатые плодородные страны. Так в Португалии была создана школа дальнего океанского плавания, из которой вышли Бартоломеу Диаш, первым из европейцев обогнувший мыс Доброй Надежды, и Васко да Гама, проложивший морской путь в Индию, а, по большому счету, и Колумб с Магелланом.

Все это так. И, возможно, действительно более рационально двигаться к далекой цели маленькими шажками, вовремя отступая, чтобы лучше подготовить следующее наступление. Но, в отличие от португальского принца, у нас нет в запасе нескольких десятилетий, чтобы из года в год отправлять в море корабли, чтобы каждый из них прошел хотя бы на милю дальше на юг, чем предыдущий. Да и не можем мы, как космодесантники у Стругацких, делать тридцать попыток посадки на неизвестную планету, чтобы на тридцать первый раз спокойно сесть и так же без проблем вернуться на орбиту.

Эрика можно было не слушать. Он полностью поддерживал Джона, в этом не было никаких сомнений. Я начал прикидывать возможный расклад. Из одиннадцати человек семь высказались за возвращение, хотя пока не сказали своего слова ни мы с Мишей-Митчем, ни Марк с кэпом. Согласно уставу экспедиции, если голоса разделятся поровну — восемь на восемь, решающим станет слово Марка. Кроме того, капитан и начальник экспедиции вдвоем могут наложить вето на любое решение Совета Экипажа. Но как лететь дальше, если большинство желает повернуть назад?!

Дэвид выступил так, как я от него и ожидал. Он коротко заметил, что авария выявила слабее место в конструкции корабля, и тут же заверил, что вероятность ее повторения ничтожна. Гравикомпенсаторы теперь будут находиться под самым пристальным вниманием, сообщил Дэвид. Полная диагностика будет проводиться еженедельно, кроме того, к ним подключаются дополнительные датчики. Следовательно, кораблю больше ничего не угрожает, можно продолжать полет.

Итак, пятеро — за, семеро — против. Что скажет Миша-Митч?!

Мичиёши был краток. Наша обязанность как членов экспедиции заключается в том, чтобы выполнить задание, в этом нет и не может быть никаких сомнений, заявил он, слегка поглаживая рукоять меча, висящего у него на поясе. Но, помимо этого, у нас есть долг более высокого порядка, долг перед всей человеческой цивилизацией. И он требует, чтобы мы немедленно вернулись на Землю, потому что только на Земле можно будет задать некоторые важные вопросы и получить на них ответы.

Пять — восемь. Мой голос, по сути, решающий. Я вышел вперед, чувствуя, как все взгляды скрестились на мне. Что мне говорить? Ведь мне надо будет не просто проголосовать за или против, но сказать так, чтобы и те, кто только что выступил за возвращение, согласились с необходимостью продолжения полета. Конечно, что-то очень убедительное, вероятно, смогут преподнести и капитан с Марком, но стоит ли перекладывать на них выполнение этой задачи или заставлять раньше времени открывать карты?!...

Стоп! А мне ведь, действительно, есть, что сказать! Я чуть не засмеялся вслух от облегчения.

— Друзья! Сегодня здесь было сказано много хороших и правильных слов, — поспешно произнес я, пока пауза не успела слишком затянуться. — К ним очень сложно что-то добавить, поэтому я хочу поговорить о других вещах. Можно сказать, приземленных, если это слово к нам здесь подходит. Технических...

Уловив напряженный взгляд капитана и внимательный, оценивающий, Марка, я позволил себе улыбнуться.

— ...Уважаемые сторонники возвращения на Землю! — продолжил я, изо всех сил пытаясь удержаться от иронических ноток. — А вы думали о том, как именно мы можем осуществить это возвращение?! Все мы оказались невольно загипнотизированными словами Джона, который решил, что, раз мы добирались сюда пять месяцев, то и обратная дорога займет у нас те же пять месяцев. Но это не совсем так!

Мичиёши сокрушенно хлопнул себя по голове раскрытой ладонью. Он понял. Капитан широко ухмыльнулся.

— Курс нашего корабля подобен прямому лучу, — объяснил я для остальных. — "Одиссей" не может сделать разворот, — я описал рукой широкую дугу, — чтобы повернуть обратно. Для нас представляет нешуточную проблему отклонение даже на долю градуса. Сейчас мы летим в сторону системы Хары со скоростью в сто тридцать тысяч километров в секунду. Чтобы вернуться на Землю, нам надо сначала затормозиться, погасить эту скорость до нуля. Затем развернуть корабль, точно ориентировать его на Солнце, снова разогнать его, а потом в нужный момент опять перейти к торможению, чтобы не проскочить мимо Солнечной системы. Я не считал, сколько времени это займет, но уж наверняка не меньше пятнадцати месяцев...

Джон хлопнул себя по лбу и со смущенной улыбкой сделал вид, что посыпает голову пеплом. Да Силва, Эрик, Цветан выглядели совершенно ошеломленными.

— Поэтому нам значительно проще продвигаться вперед, чем повернуть назад, — я понимающе кивнул им. — Если бы авария лишила нас возможности совершить прыжок, я первый проголосовал бы за возвращение, даже при таких условиях. Но выход из строя трех гравикомпенсаторов ни в коем случае не является для нас препятствием. Проблемы у нас теоретически могут возникнуть только на обратном пути, но тут я склонен поверить Дэву, который обещает, что будет холить и лелеять компенсаторы как собственные... э-э-э... собственных детей и ни в коем случае не допустит новых поломок...

Дэвид невозмутимо раскланялся во все стороны и приложил ладонь к груди. Клоун он, блин, а не профессор! Тем не менее, обстановка в рубке явно стала менее напряженной.

— ...Поэтому я голосую за то, чтобы положиться на волю случая и продолжать путь, — улыбаясь, закончил я. — К тому же, кто сказал, что случаи бывают только несчастные?! А вдруг на Харе мы встретим инопланетян, которые помогут нам с заменой компенсаторов?!...

Под всеобщие аплодисменты я вернулся на свое место.

— Ну что же, думаю, вопрос закрыт, — удовлетворенно прогудел Коржевский. — Я тоже поддерживаю продолжение полета...

— И я, — вставил Марк.

— ...Таким образом, голоса разделились поровну и, согласно уставу экспедиции, решение считается принятым. Заседание Совета объявляю закрытым! Экипажу занять места согласно штатному расписанию и дневному распорядку! Подготовиться к запуску двигателя! Дэв, заменишь Эрика в рубке?

Дэвид согласно кивнул и сел за пульт на место вахтенного инженера.

— Костя, ты остаешься?

— Да, — кивнул я.

Хотя на вахте сейчас был Миша-Митч, я на всякий случай действительно решил задержаться в рубке. Вообще, в этом отношении у нас был полный демократизм, если не сказать — бардак: в центре управления кораблем мог находиться кто угодно и столько времени, сколько считал нужным. Не говоря уже о том, что рубка регулярно использовалась как место для проведения общих собраний и праздничных сборищ.

Впрочем, как я успел заметить, в двадцать третьем веке очень редко что-то прямо запрещали, больше рассчитывая на здравый смысл людей и их чувство ответственности. И ничего, как-то жили.

Когда двигатель снова заработал, а на индикаторе скорости замелькали цифры, капитан повернулся ко мне.

— Хорошая работа, Костя! — хлопнул он меня по плечу. — Жаль только, что ты оказался среди последних, а не первых — скольких проблем можно было бы избежать.

— Зато все получили возможность высказаться, — я философски пожал плечами. — Хотя странно как-то: Марк дал столько времени на размышление, а многие приняли окончательное решение только на Совете. Такое впечатление, что никто всерьез не верил в то, что можно повернуть обратно, а тут влез Джон со своим экспериментом и всем задурил голову... Да я и сам чуть не повелся! Вовремя вспомнил.

— Да, — кивнул кэп. — Молодец, что вспомнил. А нам теперь всегда надо помнить, что здесь, на корабле, нас всего шестнадцать, и каждый голос может оказаться решающим!

Глава H. У всякой пропасти есть дно

Ку-ку, ку-ку, ку-ку!

Медленно и лениво я повернул голову. Прямо надо мной на ветке сидела упитанная темно-серая кукушка с полосатым брюшком и самозабвенно, взахлеб куковала с частотой и настойчивостью дятла.

Пожав плечами, я снова растянулся на мягкой травке. Вставать, чтобы отогнать надоедливую птицу, не хотелось, да и было совершенно бесполезно, поскольку она, как и все, что меня окружало, являлась фантомом. Настоящей, да и то довольно условно, была только травка, покрывавшая небольшую полянку посреди дремучей чащи, напоминавшей то ли реликтовую рощу секвой, то ли планету Эндор из шестой серии "Звездных войн", что в принципе было одно и то же. Вокруг меня вздымались лесные исполины, и где-то высоко-высоко в их кронах чуть поблескивало солнце, пробиваясь сквозь зелень толстыми, хорошо видимыми лучами, в которых играли бабочки и кружились мелкие пылинки. В густом подлеске, окружавшем поляну, что-то еле слышно и как-то совсем не страшно шуршало, а издалека доносился щебет неведомых птиц. Естественно, сейчас все это забивалось истошным кукуканьем.

Ку-ку! Ку-ку! — раздавалось по лесу с размеренностью метронома. Ку...

Птица внезапно замолчала и повернула голову. На меня уставился темный, слегка выпуклый глаз.

— Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить осталось? — спросил я, сладко, с удовольствием, потянувшись.

— Ку? — удивленно спросила кукушка голосом Олега. — Костя, кряк, шлем горелый! Откуда у тебя вообще все эти нестандартные реакции?!

— Зато тебе со мной не скучно, — заметил я, продолжая лежать в той же позе.

Ну да, там с этой кукушкой связан какой-то эпизод из местного культового фильма, который все, кому под тридцать и за тридцать, просмотрели по несколько раз и выучили оттуда все самые забойные реплики. Но мне лениво их вспоминать, даже памятью Константина, которой я уже могу свободно пользоваться, словно своей. Мне вообще сейчас все лениво.

В конце концов, август сейчас или не август? В том, прежнем мире, который все чаще кажется мне просто сном и все больше сливается с воспоминаниями Константина, так что я иногда с трудом различаю, где, вернее, когда именно проходили те или иные события, я обычно как раз брал отпуск в конце июля — начале августа... если, конечно, у меня вообще находилось время для отпуска.

Да и усталость, честно говоря, накопилась зверская. Девять месяцев подряд по восемь вахтенных часов в день без единого выходного измотают кого угодно. Конечно, я не жалуюсь, это просто работа у меня здесь такая. Но умница Мартин все чаще предлагает мне, порой даже вместо физических упражнений, релаксацию в оранжерее или особом отсеке — фантомариуме, где можно подобрать любую расслабляющую обстановку — от пляжа Вайкики до древнеримских терм, кстати, с настоящим, хотя и маленьким бассейном. Ну, а меня все больше тянет на природу — видать, сказываются гены, ведь по всем линиям я горожанин, максимум, во втором-третьем поколении. Да и то отец полдетства провел по всяким "точкам" и флотским базам...

Кроме того, у меня есть законный повод для небольшого отдыха. Мы долетели, в смысле, набрали необходимую скорость и отключили двигатель, готовясь к прыжку. Утреннюю вахту сегодня поэтому пришлось нести в одиночку, за себя и за инженера, но зато пилоты освобождены от прочих трудов и забот. Свою каюту я подготовил еще вчера, накопители и другие предметы, которые могут пострадать во время прыжка, уже находятся в защищенном хранилище. Поэтому я и бездельничаю, хотя для меня это, в принципе, совсем не характерно.

Похоже, к этой мысли пришел не только я.

— Эй, Костя, что-то ты сегодня на себя не похож, — кукушка, наклонив голову, посмотрела на меня подозрительным взглядом. — Что-то я смотрю: ты это или не ты?!

— Конечно, не я! И вообще, я на самом деле — коварный пришелец из другого мира, который захватил тело Кости, чтобы проникнуть в состав Звездной экспедиции!

Как иногда приятно говорить чистую... ну, почти чистую правду: все равно тебе никто не поверит.

— И с какой целью ты это сделал, пришелец?! — кукушка грозно щелкнула клювом.

— Из любопытства, конечно. Ну, что мне делать на Земле? А тут — еще один мир. Интересно, понимаешь ли...

— Ку-ку-ку... Ой!... Ха-ха-ха, — зловеще расхохоталась кукушка. — Вот тут мы тебя и прижучим!

— Ага! Это еще вопрос, кто кого прижучит, — я иронично посмотрел на кукушку. — Против нас, пришельцев, у тебя, пернатое, кишка тонка!

— Ах, вот как!

Кукушка начала меняться на глазах, вырастая в размерах и принимая песочно-крапчатый цвет. Через несколько секунд на меня уже глядел, грозно раскрыв ярко-розовую пасть, леопард. Однако, не удержавшись на тонкой ветке (фантомы вообще дают очень высокую степень достоверности, поэтому их модели зачастую живут своей жизнью, не подвластной создателю), громадная кошка, испуганно мявкнув, кувыркнулась вниз. Не долетев до земли, леопард лопнул как воздушный шарик, разбросав вокруг разноцветные конфетти.

— И так будет с каждым! — грозно сказал я, принимая сидячее положение.

— Ну, Костя, железно! — прямо из ствола дерева на поляну шагнул хохочущий во все горло Олег.

Смех его, как всегда, был настолько заразителен, что и я начал взахлеб смеяться, вытирая выступившие слезы.

— Слушай, Олег, а что ты здесь делаешь? — отсмеявшись, спросил я. — Ты же сейчас в рубке должен быть, своей электроникой заниматься.

— Да ушел я оттуда, — махнул рукой Олег. — Там все равно Стив еще над чем-то своим колдует, кэп страшные сказки рассказывает...

— Это о том, как во время прыжка у них на "Магеллане" накрылись все диски к музыкальному автомату? Кроме одного, с записью какого-то симфонического оркестра, который они и слушали потом два с половиной года? Потому что этот хитромудрый автомат не удалось ни перепрограммировать, ни загрузить на него музыку с виртов?

— Не, там была более страшная история! О мыши, которая пролезла в звездолет и сдохла во время прыжка в системе вентиляции!

— Там точно мышь была? — я с подозрением взглянул на Олега. — Кажется, в прошлый раз речь шла о сбежавшем хомячке?

— Ну вот, теперь ты, Костя, снова похож на самого себя! — Олег, рассмеявшись, хлопнул меня по плечу. — Ладно, собирайся, иномирянин!

— Это еще куда?!

— Да на завтрак, вообще-то. Или вы, пришельцы, в питании не нуждаетесь?

— Мы добываем себе еду сами! — я ловко ухватил Олега за бицепс. — Посмотр-рим, какого цвета у тебя кр-р-ровь!

— Ух, аж страшно стало! — Олег ловко освободился, едва не взяв меня в ответ на болевой прием. — Ну что, пошли уж, враг человечества! А то совсем оголодаешь здесь на травке!

— Пошли!

Ухватившись за руку Олега, я вскочил, и мы вместе двинулись прямо через фантомный кустарник. Отсек был совсем невелик, и уже через пару шагов мы оказались на "изнанке" композиции, а затем вышли в кольцевой коридор, опоясывавший палубу.

Стены и потолок коридора были украшены разнообразными зелеными ветками, на которых росли крупные красно-желтые яблоки (особенно стильно они смотрелись на еловых лапах). Как утверждал да Силва, одно из этих яблок было настоящим, а не фантомом, но его пока никто не обнаружил либо, наоборот, отыскал и втихую слопал. Зато большие желтые листья, периодически планирующие с потолка, частенько оказывались миниатюрными бомбочками с красящим веществом (правда, полностью исчезавшим при высыхании), так что, проходя по коридору, надо было постоянно держать ухо востро.

Иногда мне казалось, что в стремлении преодолеть рутину и однообразие мы порой сбиваемся на откровенно детские игры. Порой методы борьбы со скукой в исполнении Олега, нашего главного затейника, напоминали мне конкурсы для родителей на утреннике в детском саду. Тем не менее, все эти фантомы, взрывающиеся под ногами замаскированные петарды, выбрасывающие струи разноцветного дыма, и пикирующие с потолка воздушные шарики, заполненные ароматизированной водичкой, действительно вносили заметное разнообразие в нашу жизнь.

Да и проводилась вся эта развлекательная деятельность под плотным контролем Мартина и кэпа. Судя по тому, что за все девять месяцев разгона никто так и не собрался набить морду Олегу за его шуточки, а среди экипажа не было ни серьезных ссор, ни конфликтов, ни нервных срывов, свою положительную роль она все-таки играла. Впрочем, все придумки Олега были совершенно беззлобными и не обидными, так что дуться на него было положительно невозможно.

Успешно избежав накрытия налетевшим листопадом, мы переступили порог столовой, где оказались в настоящем фруктовом раю. На время прыжка плантационное хозяйство да Силвы полностью сворачивалось, поэтому все, что успело более-менее созреть, попало на наш стол.

Вообще, как я заметил еще на Земле, здесь едят очень много фруктов, которые в значительной степени потеснили традиционную кондитерку. Точно так же вместо всяких сладких газировок, которые тут полностью исчезли из употребления, используются всевозможные квасы, натуральные соки и напитки на их основе. Представляете, в Евразийском Союзе даже кока-колы нет! И не потому, что она как-то запрещается или ограничивается — просто ее никто не пьет. Впрочем, это не та вещь, по которой я буду страдать.

Взяв себе завтрак, я машинально потянулся к тарелке с огурчиками, стоявшей посреди стола. Забывшись, откусил одним махом чуть ли не половину зеленца и тут же едва не скривился от острого разочарования. Нет, огурец был вполне ничего — свежий, хрусткий, сочный. Вот только он был сладким и напоминал по вкусу грушу.

Нет, иногда это, конечно, прикольно: огурец со вкусом груши, груша со вкусом ананаса, ананас со вкусом не пойми чего... Но когда подобная экзотика становится нормой, это начинает несколько напрягать. Вот честное слово, прибил бы того "юного натуралиста", который сто с лишним лет назад вывел, вернее, генетически сконструировал сладкие огурцы! Новинка оказалась настолько удачной, что полностью вытеснила с рынка нормальные овощи, которые выращиваются теперь только в качестве "натуральной" пищи отдельными энтузиастами.

В этом времени огурцы считаются фруктами! Их продолжают мариновать, причем, получается нечто довольно интересное, наподобие маринованного винограда, который когда-то делала моя бабушка, а в солениях их заменили миниатюрные кабачки и фигурные патиссоны, но классические "бочковые" соленые огурцы практически исчезли как класс!

В первые месяцы я относился к этому... ну... со смирением. А недавно меня вдруг стало пробивать на всякие экзотические блюда, в ближайшие без малого три года не доступные мне даже теоретически. Те же соленые, а еще лучше — малосольные огурцы. Или семечки -подсоленные, с чуть маслянистыми ядрышками, поджаренными до нежно-золотистого цвета... Начинаю хорошо понимать одного литературного персонажа, который жаловался, что ему снятся сигареты. Хорошо, что я не курю...

Умом я, конечно, сознаю, что здесь ничего нельзя сделать. Обращаться к Мартину, чтобы он подкрутил что-нибудь у меня в мозгах? Нет уж, увольте, он на меня и так косится. Не один Олег замечает, что у меня бывают нестандартные реакции на привычные вещи. Не хватало еще прослыть вместо немного эксцентричного парня чудаком. Или чужаком...

Брату да Силва, которому я как-то в шутку пожаловался на свою беду, пообещал после прыжка вырастить для меня немного настоящих огурчиков. Вот только где мне здесь взять зонтики укропа или листья хрена? Да и вообще, солить огурцы на космическом корабле — это, по-моему, слишком сюрно.

Так, размышляя об отвлеченных вещах, я незаметно одолел весь свой завтрак. Внезапно меня самым бесцеремонным образом вернули в реальность. Цветан, как раз входивший в столовую вместе с Хавьером, в пылу спора зацепил меня локтем по голове и даже не заметил.

Говоря о том, что у нас пока еще не было серьезных конфликтов и ссор, я, кажется, поторопился. Во всяком случае, первая разгоралась как раз у меня на глазах. Как известно, противоположности притягиваются. Вот они и притянулись друг к другу — лоб в лоб. Скрупулезно точный и методичный до занудности Хавьер и Цветан, который известен, скажем так, весьма творческим отношением ко всяким инструкциям и больше, чем кто-либо другой в нашем экипаже, заслуживает звание разгильдяя.

Поначалу я и не думал вмешиваться в их спор. У нас и так все как-то до ненормальности тихо и благостно, так пусть парни хоть выскажутся друг другу в лицо, чем продолжат копить раздражение по углам. Тем более, что с каждым из них меня связывают пять с лишним сотен вахт, проведенных в одной рубке. Цветана я фактически воспринимаю как младшего брата, у которого, впрочем, есть полное право на личные тайны. Он так и не рассказал мне, почему на памятном Совете экипажа высказался за возвращение экспедиции. С Хавьером мы часто расходимся во мнениях, а некоторые его манеры меня порой злят, но зато я могу быть полностью, железно уверен: случись что, и он надежно и без колебаний прикроет мне спину.

Однако, начав с чисто деловых вопросов, парни стали переходить на личности.

— Да отвали (точнее, там был употреблен менее приличный синоним) от меня, зануда! — раздраженно выкрикнул Цветан. — Чё ты пристал ко мне со своим перечнем?! Сам же, курва, видишь, что эта процедура на... не нужна!

— Ленивый и безответственный молокосос! — ледяное бешенство Хавьера выглядело не менее неприятно, чем открытый гнев Цветана. — Все инструкции кровью писаны, причем, таких тупых недоумков как ты, которые начинают рассуждать, что для них важно, а что — нет!

— А ну, стоп! — рявкнул я командирским голосом, поднимаясь со стола и буквально нависая над двумя спорщиками. — Прекратите ссориться... грозные гвардейцы Симуса!

Слава аллаху, у меня в кои-то веки сработали ассоциативные цепочки Константина. Гвардейцы Симуса — это местный аналог горячих финских парней, персонажи популярного фэнтезийного сериала с уклоном в комедийность.

— Что вы тут не поделили?! — грозно продолжал я. — Хавьер, я был о тебе лучшего мнения! Цветан не худший профессионал в своем деле, чем ты — в своем! Он несет полную ответственность за свое хозяйство и лучше всех знает, как надо проводить подготовку к прыжку! А теперь ты, Цветан! — я повернулся к сконфуженному болгарину. — Хавьер на этом корабле отвечает за нашу защиту, за то, чтобы предотвратить любую опасность! И если он считает какую-либо процедуру необходимой, это означает, что ее надо молча выполнить, а не пререкаться! Вы поняли?! Немедленно извинитесь друг перед другом!

— Да, Костя, — Хавьер взглянул на меня с неподдельным интересом. — Э-э-э... Извини, Цветан. Я был не прав, назвав тебя безответственным. Но инструкции все-таки нужно соблюдать.

— Хорошо, — буркнул Цветан, тоже косясь на меня немножко исподлобья. — Извини, Хавьер, я слегка... погорячился. Если ты считаешь это необходимым, я сделаю то, о чем ты просишь.

— Думаю, в проведении полной процедуры, действительно, нет необходимости, — немного подумав, согласился Хавьер. — Можно будет ограничиться сокращенным вариантом...

Продолжая разговаривать — уже достаточно мирно, два бывших спорщика потянулись в сторону выхода и... дружно посторонились, пропуская внутрь Коржевского, который уже неизвестно сколько стоял в проеме, наблюдая за нами.

Эх, говорили же умные люди: не садись спиной к двери! Это все огурцы виноваты, сбили меня с толку! И Олег, конечно — ишь, как затихарился, словно мышка! Не слышно его и почти не видно...

— А ты, действительно, изменился, Константин, — задумчиво произнес кэп, остановившись возле нашего столика. — Ты уже закончил завтракать? Тогда попрошу пойти со мной.

"А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!" — почему-то слова капитана напомнили мне именно эту известную фразу. Ох, как бы тут мне не сгореть, как Штирлицу под Полтавой... то есть, перед Мюллером!...

Капитанская каюта отличалась от наших тем, что находилась не на жилой, а на верхней палубе, и состояла из трех комнат. Первая представляла собой небольшой рабочий кабинет — аскетичный и безликий до стерильности. Что находилось в двух других помещениях, я не знал, потому что за все время полета ни разу там не был. В этом веке тотальной информационной открытости очень щепетильно относились к личному пространству.

Сидя в гостевом кресле, я смотрел, как Коржевский проводит какие-то манипуляции с незнакомым мне прибором, напоминающим старый мобильный телефон — из тех, первых, величиной с кирпич. Наконец, закончив, кэп повернулся ко мне.

— Ты изменился, Костя, — повторил он, усаживаясь за стол напротив меня. — И это хорошо.

— И как я изменился, по-твоему? — устало спросил я.

— Заматерел, — усмехнулся кэп. — Стал тверже, основательнее, ответственнее. В общем, Костя, я назначаю тебя заместителем капитана!

— А разве сейчас это не так? — осторожно спросил я. — По штатному расписанию, я ведь могу выполнять ваши действия, если капитана нет на месте. И во вводных такое бывало, что я брал на себя командование.

— Тогда ты только вел корабль по курсу, — объяснил Коржевский. — Теперь же получишь право управлять кораблем и экипажем. Понимаешь разницу? В общем, заменишь меня, если потребуется.

Капитан произнес последнюю фразу так же сухо и деловито, как и предыдущие, но что-то в ней мне очень не понравилось.

— Если или когда? — хмуро спросил я в упор.

— Если, — Коржевский спокойно выдержал мой взгляд. — Но есть вероятность, что это может произойти.

— Кэп! — возмутился я. — Мне что, каждое слово из вас клещами вытягивать?!

— Ладно, — капитан слегка усмехнулся. — Открываю код. У меня проблемы со здоровьем. Сердечко шалит.

— Что?! — выдохнул я.

— То самое. Началось еще на "Магеллане". Тогда мы еще толком не знали, что делать во время прыжка, вот и огребли... по полной. Суток пять-шесть влежку лежали. Все, кроме Сашки Козлова, он в медотсеке был, там защита получше оказалась. Он нас и выходил. Оклемались, слава космическим богам, все, но последствия остались. На Земле меня подлечили, конечно, но в полный порядок все-таки не привели. В апреле, помнишь, когда компенсаторы отказали, меня крепко приложило. После этого и началось все по-новому. А впереди прыжок, и как я его перенесу, не понятно.

— А Мартин что говорит?!

— Что он может сказать?! Сердце менять надо. В наших условиях, ты сам понимаешь, это невозможно.

— Как же вы тогда медкомиссию прошли? — не выдержал я. — И во время отбора в экспедицию, и после? И как вас вообще к полету допустили?!

— Да вот так и допустили, — вздохнул кэп. — От такого шанса не отказываются. Впрочем, это уже не важно.

— Но если все так плохо, почему вы только сейчас назначаете себе заместителя? Почему вы так долго ждали?!

— Не было необходимости спешить. В рубке меня заменил бы ты, во всем остальном — Марк. И я не просто ждал. Я приглядывался. Ко всем и каждому. Ты, Костя, — немного странный. Иногда словно не от мира сего. Бывает, ведешь себя как чужой, словно смотришь на все со стороны. Но стержень у тебя есть. Решительности тебе не занимать. И людьми управлять умеешь, сегодня я в этом окончательно убедился.

— Спасибо на добром слове, — я задумчиво покачал головой. — Постараюсь оправдать доверие.

— Оправдаешь, — буркнул капитан, начиная какие-то манипуляции с виртом. — Буду тебя полномочиями наделять. Я тебе сейчас скину пароли. Потом, в рубке, расскажу и покажу, к чему они и что ты с ними можешь сделать.

Техническая часть заняла не больше пяти минут. Удовлетворенно хмыкнув, Коржевский свернул экран вирта и снова взял в руки прибор, напоминающий допотопный мобильник.

— Что это? — полюбопытствовал я.

— Знаешь ли, есть у нас на корабле система позиционирования, — слегка прищурился кэп. — Она показывает, кто из членов экипажа где находится...

— Кому показывает?

— Мне, — хмыкнул кэп. — И Марку. Но я подозреваю, что доступ к этой системе имеет еще и Стив, а может, и кто другой.

— Дэвид, — уверенно предположил я.

— Может, — кэп махнул рукой. — Но, в любом случае, всем им совершенно ненужно знать, куда мы сейчас отправимся. Пусть считают, что мы с тобой продолжаем сидеть у меня в каюте.

— Послушайте! — вдруг всполошился я. — Но, если за нами следят, так, может, и прослушивают!

— Больше не прослушивают! — авторитетно заявил капитан. — Я полог тишины поставил. Как только мы сюда вошли. Не обратил внимания?

— Обратил... Только не знал, что это вы делали.

Закончив процедуру, Коржевский положил прибор на стол и подошел к стенному шкафу. Что-то набрал на вирте, и шкаф вдруг сам собой начал отодвигаться в сторону, открывая большой проем в форме прямоугольника с закругленными углами.

— Лезь сюда, — скомандовал капитан. — Спускайся вниз, до самого конца. Я за тобой.

Проем вел в узкую вертикальную шахту, освещенную тусклыми светодиодными лампочками в стенах. Нащупывая ногами скобы, я полез вниз. Вскоре спуск пошел под углом, а затем превратился в короткий тоннель, в конце которого виднелась вторая точно такая же шахта. Точно посредине в стене был еще один проем, внутри которого оказалась новая лестница со скобами. Одолев ее, я оказался на небольшой площадке перед массивной железной дверью. Вправо и влево уходили два узких тоннеля.

— Ф-фух! — Коржевский, тяжело дыша, спустился вслед за мной. — Совсем форму потерял.

Отстранив меня, он набрал код на небольшой клавиатуре сбоку от дверного проема. Раздался скрежет, и дверь начала медленно отъезжать в сторону. Ее толщина была, наверное, не меньше полуметра сплошного металла, но за ней обнаружился не тайный бункер, а воздушный шлюз. В стенных нишах висело несколько скафандров.

— Сейчас они нам не нужны, — пробурчал Коржевский, вводя очередной код. — Идем!

Пройдя вслед за кэпом, я оказался внутри небольшого ангара. Большую его часть занимала массивная пусковая установка, глядящая в стену, очевидно, представлявшую собой очередной шлюз. На торцевых стенах в специальных зажимах были укреплены двенадцать больших цилиндрических контейнеров. Сверху с потолка свешивался портальный кран. Внутри было холодно, наверное, не больше трех-пяти градусов выше нуля. Я обхватил руками плечи, чтобы унять дрожь.

— Это ядерные ракеты?! — я повернулся к Коржевскому. — Но мне говорили, что их только шесть!

— Ядерных — шесть, — проворчал капитан, неодобрительно глянув на меня. — В последний момент американцы засунули сюда еще столько же. С какими-то новейшими гравидеструкторами в боеголовках. Говорят, против космических целей самое то. Сейчас этим хозяйством можем распоряжаться я и Марк. Ты будешь третьим.

— Против кого это оружие?! — несмотря на холод, мне стало жарко. — В кого мы должны будем запускать ядерные ракеты?!

— Надеюсь, ни в кого, — недовольно буркнул капитан. — Эти ракеты — личный бзик какого-то долболоба в погонах. Не мог он, понимаешь ли, отправить разведчика совсем безоружным.

— Так мы все-таки разведчики?! — я весело взглянул на кэпа. — Колитесь уж теперь до конца, товарищ капитан! Или, как там вы говорили, открывайте код!

— Хотел бы я знать, Костя, откуда ты такие словечки берешь, — усмехнулся Коржевский. — Да расскажу уж, конечно. Только не здесь. Как ты сам понимаешь, задерживаться тут не стоит. Посмотрели, и хорошо. Как со всем этим управляться, я тебе потом покажу, на вирте.

— А что находится там, в этих тоннелях? — спросил я, когда мы, проделав все процедуры в обратном порядке, снова оказались на площадке перед железной дверью.

— Там? Склады. Груз для братьев по разуму.

— И что это за груз? — полюбопытствовал я.

— Оружие, насколько мне известно. Энергопатроны, какие-то приборы. Честно говоря, особо не интересовался. Груз — это исключительно парафия Марка.

— Не понимаю! — я помотал головой. — Так с кем же мы встретимся в системе Хары? Получается, что от кого-то мы должны скрываться, с кем-то, возможно, воевать, а кому-то везем оружие! — о шампанском я решил даже не упоминать. — Ничего не ясно!

— Будет тебе ясность, — капитан улыбнулся страшноватой жуковской улыбочкой. — Давай только обратно вернемся. В ногах правды нет.

Поднявшись по скобам, мы снова очутились в капитанском кабинете. Коржевский закрыл за нами дверь-шкаф и с облегчением сел на стул. Выглядел он после неслабой физической нагрузки не очень бодро, но и терять сознание явно не собирался.

Под моим испытующим взглядом кэп достал из ящика стола блистер с крошечными капсулками и бросил себе в рот три штуки.

— Так лучше, — удовлетворенно сказал он. — Ну что же, Костя, теперь слушай. Началась эта история, наверное, лет пятьдесят тому назад. Тогда в руки американцев попал поврежденный инопланетный корабль. Как это случилось, где и когда именно, мне не известно, но, как мне кажется, не только сам корабль они получили. Уж больно много информации они с него сняли. Оказалось, в общем, что у нас в соседях — настоящая космическая империя. Весьма агрессивная и готовая прихватить все, что плохо лежит. Их правители считают себя высшей расой в космосе, а остальных, соответственно, генетическим мусором, с которым разговор должен быть короткий.

— Вот фашисты недобитые, блин! — я недобро прищурился. — И чего же американцы эту информацию решили придержать? Почему никого не предупредили об опасности?!

— А ты бы такую информацию обнародовал?! — Коржевский остро взглянул на меня. — Всему человечеству, да? Правильно они поступили! Тем более, что их расчет оказался верным, раз к нам оттуда никто больше не прилетал. То ли не хватились этих разведчиков, то ли не там искали...

— Получается, что гравитационные двигатели — это инопланетная технология?! — задал я давно интересовавший меня вопрос. — Американцы только воспользовались чужими разработками?

— Отчасти, — кивнул Коржевский.

— Это как?!

— Они гравитационные двигатели отнюдь не в готовом виде получили, — разъяснил кэп. — Показывали мне этот кораблик, точнее, то, что от него осталось. Маленький он, понимаешь. И, по правде говоря, металлолом металлоломом. Так что возились они не один год...

— В лаборатории Кларка! — предположил я.

— Может. Но, главное, они вовремя успели. К тому времени, как обнаружили обитаемую планету в системе Хары, все было почти готово.

— Стоп! — спохватился я. — Так кто все-таки живет на Харе?

— Там у этой империи колония. Самая дальняя, самая захолустная. Но там обитает и местное население, их когда-то империя завоевала. Причем, эти жители системы Хары...

— Хариты, — подсказал я.

— Ну, пусть будут хариты, хотя они себя как-то по-другому называют. В общем, они очень похожи на нас, землян, почти один в один. А имперцы от нас и от них по виду отличаются.

— Но так было пятьдесят лет тому назад! — нахмурился я. — За это время многое могло измениться!

— Не пятьдесят, — проворчал Коржевский. — Меньше. Сам я ничего этого не видел, но мне рассказывали, что один из автоматических кораблей, которые числятся утерянными в ходе испытательных полетов, на самом деле никуда не терялся, а недавно совершил рейс в систему Хары. С экипажем. И вернулся обратно.

— Подождите-ка! — памятью Константина я начал вспоминать характеристики первых кораблей с гравитационными двигателями. — Но как же он тогда ухитрился разогнаться до прыжка, долететь, а потом и назад вернуться? У него бы топлива не хватило! И никакой бы экипаж столько времени в той лоханке не выдержал!... Или он не полтора года туда летел, а два месяца?! Да?! Значит, можно летать с десятикратным ускорением?!

— Догадался, — добродушно кивнул кэп. — Да, можно. И за два месяца долететь, и даже за месяц.

— Но почему же мы так плетемся?!

— Так надо, — строго сказал Коржевский. — Понимаешь, маленький кораблик, да еще с того направления, где никто никого не ждет, еще может проскочить незамеченным. А вот мы — никак. У этих имперцев есть установки для сканирования космического пространства. И чем сильнее корабль искривляет гравитационное поле, тем его лучше видно. Поэтому мы и идем на ускорении в один "же", чтобы нас не засекли раньше времени. Вот на обратном пути, если что, можно будет и не прятаться.

— Значит, вот почему у нас водорода только в один конец плюс небольшой запас! — воскликнул я. — А у меня все концы с концами не сходились: если мы на разведку летим, то зачем на месте целую водородную фабрику разворачивать и себя к ней на несколько месяцев привязывать?! Теперь получается, что мы и на этом резерве можем домой вернуться?

— Если совсем подопрет, то да. Но на самом деле, мы эту фабрику развернем. Есть в тамошнем поясе Койпера одна подходящая планетка. Мы как раз поблизости будем пролетать, что туда, что обратно.

— Вот оно что, — я покачал головой. — Выходит, Джон с Эриком чуть все не испортили.

— Да. Шустрые они ребята оказались, и умные, — Коржевский улыбнулся. — Такую волну подняли, чуть ли не полэкипажа с пути не свели.

— Кстати, почему тогда Цветан и Мичиёши проголосовали за возвращение? — вспомнил я. — Они там все порывались какие-то вопросы на Земле кому-то задать.

— Цветан, после того как вы с ним первый склад обнаружили, не успокоился, пока два оставшихся не нашел, — усмехнулся Коржевский. — Внутрь не полез, но отправился ко мне разбираться.

— Где и узнал, что эта информация пока для него закрыта, — подхватил я.

— Да, как-то так. Непростой был разговор, и мне, увы, не удалось стать достаточно убедительным. Парень решил, что я темню.

— А Миша?

— Мичиёши ни ко мне, ни к Марку не приходил и ни о чем не откровенничал, — покачал головой капитан. — Понятно, что он что-то заподозрил, но судить о том, что он знает, а что домыслил, я не берусь.

— Может, стоит и его посвятить?

— Ты посвятишь. Если станешь капитаном... окончательно и безвозвратно. Весь расчет в том, чтобы мы обнаружили империю как бы случайно. И оповестили об этом Землю. Это все высокая политика, я в такие расклады не посвящен.

— Зачем же тогда оружие в трюме?

— Где? Как ты сказал? А, это из эпохи парусников? Это тоже политика. Как мне сказали, наши разведчики вступили в контакт с этими... харитами. И вышли на что-то типа местного Сопротивления. Обещали помочь. В общем, что-то так. Это Марка участок, мне туда хода нет. Да и тебе тоже.

— Непростой он человек, наш Марк, — я задумчиво покрутил головой.

— Очень непростой, — кэп ненадолго задумался. — И слышишь, Костя? Когда с ним разговариваешь, старайся не смотреть ему в глаза.

— Он что, легилемент?! — вырвалось у меня.

— Тот, кто читает мысли?! Нет, наверное! — Коржевский коротко рассмеялся. — Просто... он умеет влиять на других людей. Тебе лучше иметь ясные мозги. Понял?!

— Понял, — я посмотрел прямо в глаза капитану. Он отвел взгляд.

— Вот и хорошо, — как ни в чем не бывало Коржевский энергично кивнул. — В двенадцать тридцать приходи в рубку, будем делать из тебя заместителя капитана. Так что, жду!

— Хорошо.

Я встал из-за стола и, чувствуя направленный мне в спину взгляд, вышел из капитанской каюты, не оглядываясь. По пути к себе я машинально уклонялся от падающих листьев и приветствовал попадавшихся навстречу товарищей, но мысленно продолжал прокручивать состоявшийся разговор.

Безусловно, я получил ответы на многие вопросы, но пока не все укладывалось в ясную и четкую схему. Например, мне пока было не понятно, куда занести памятный разговор с Иваном Александровичем перед отлетом. Зная Коржевского, я не сомневался: что известно ему, известно и руководству Евразийского Союза. Но спецслужбовец, общавшийся со мной, или был вообще не посвящен в тайну, или намеренно вызывал у меня интерес к этому вопросу. Но зачем? Или уже тогда кто-то рассматривал меня в качестве запасного капитана?

Вопросы, вопросы... Только будут ли на них ответы? И будут ли эти ответы полностью правдивыми? Ладно — я решительно закрыл за собой дверь своей каюты. Все эти тайны могут подождать, сейчас нас всех ожидают более важные проблемы. Всего через сутки, завтра в тринадцать часов по корабельному времени, мы должны будем преодолеть пропасть шириной в двадцать семь световых лет. И вот когда мы это сделаем, тогда и можно будет подумать о чем-нибудь другом.

Боялся ли я? Что за дурацкий вопрос! Да, конечно, боялся! Ведь что бы там ни говорил кэп о заимствованной у чужаков технологии, но совершать прыжок мы будем без чужих подсказок, на основании собственного опыта, к слову сказать, не всегда удачного. Если считать "Магеллан" и безымянный корабль-разведчик, мы станем всего лишь третьим пилотируемым земным звездолетом, совершившим этот маневр.

Третьим будешь, ага? Хорошо, что никто уже не помнит значения этой фразы. И не заморачивается зловещей магией числа 13. Все-таки, нормальные парни — эти наши потомки. Не суеверные. С крепкими нервами. До прыжка осталось всего несколько минут, но атмосфера в рубке спокойная, я бы сказал, деловая. Ни спешки, ни нервозности.

Хотя, конечно, помогает то, что всю подготовительную процедуру мы отработали чуть ли не посекундно на Земле, а здесь еще и провели что-то типа учений с максимальным приближением к реальности благодаря компьютерной имитации. Первый раз были некоторые шероховатости, но две следующие попытки прошли без малейших сбоев. А сегодняшняя, по счету четвертая, пойдет в зачет...

Безусловно, всех успокаивает привычная картина звездного неба на большом экране. Хотя на самом деле эта картинка не настоящая, а нарисованная компьютером. Как в действительности выглядит то, что мы должны сейчас наблюдать, можно увидеть в астрономической кабине у Ива Роша.

Скажу вам, впечатление очень сильное. Почти все звезды съехали со своих мест. Часть сгрудилась в кучу впереди по курсу. Вся передняя полусфера стянулась в конус с углом раствора чуть больше сорока пяти градусов (на самом деле, 48 градусов 36 минут), а задняя, наоборот, развернулась по всему небу. Так интересно проявляется эффект аберрации, вызванный нашим движением относительно звезд. Свет от них приходит под углом по отношению к их реальному положению, а так как мы набрали скорость в 75% от абсолютной, этот угол весьма велик.

Но и это еще не все. Звезд стало намного меньше, чем мы видим здесь на компьютерной картинке. Спектр тех, что находятся впереди корабля, то есть, к кому мы приближаемся, сместился в фиолетовую область, а у некоторых вообще вошел в ультрафиолетовую. Поэтому прямо по курсу темнота — звезд, которые там должны находиться, мы не наблюдаем, их свет стал невидимым для нас. Зато, правда, стали видны некоторые источники инфракрасного излучения.

Точно так же потемнела зона, расположенная сзади от корабля. Звезды, которые там находятся, и от которых мы, соответственно, удаляемся, теперь светят инфракрасным светом, регистрируемым только приборами. Это уже поработал эффект Допплера — тот самый, что используют гаишники в своих радарах для отлова тех, кто превысил скорость. Только у нас он, согласитесь, работает более наглядно и красочно.

Не удивительно, что Ив в последние несколько недель днюет и ночует в своей кабине, а его обязанности на камбузе выполняют по очереди все, у кого есть хоть немного свободного времени и капелька кулинарного таланта. Естественно, в этот список вхожу и я. Кстати, сегодня именно я приготовил для всех завтрак, а если все пойдет нормально, то сделаю и ужин. А вот пообедаем мы сухим пайком...

Так, хватит о посторонних вещах. Капитан объявляет о начале предпрыжковой подготовки. Докладываю о скорости, курсе корабля и состоянии навигационной системы. Сейчас я за штурманским пультом в одиночку, Миша-Митч во время прыжка будет находиться в защищенной капсуле, как и другие члены экипажа и космонавты-исследователи, непосредственно не задействованные в его проведении. Если со мной и кэпом что-то случится, именно Мичиёши поведет корабль дальше, а помогать ему будут Стив и Сергей, которые тоже прошли пилотскую подготовку.

Доклад закончил. Эстафету у меня подхватывает Дэвид, который сейчас управляет и гравикомпенсаторами, и двигателями. У него самая сложная и ответственная задача. Синхронизация должна произойти с неимоверной точностью, чтобы мы вернулись в обычное пространство в нужной точке в двух с половиной триллионах километров от Хары, а не разыскивали потом ее по всей галактике. При этом, компенсаторы должны погасить мощный скачок гравитационного поля, чтобы ни нас самих, ни наш полезный груз не размазало невзначай по стенкам.

Понятно, что все это будет обеспечивать не лично Дэвид, а автоматика, поэтому следующим идет доклад Олега. Кораблем у нас управляет настоящий суперкомпьютер с десятками тысяч процессорных ядер, занимающий целый отсек с особым температурным режимом и сверхчистой атмосферой, но во время прыжка в помощь ему выделяются дополнительные вычислительные мощности. Электроника — это наше все: к сожалению, на Земле можно заложить в компьютер только приблизительные значения, которые при дальности прыжка больше тринадцати-четырнадцати светолет дают слишком большой разброс. С нашим расстоянием до цели его значение может составить до двух световых лет — почти половина дистанции от Солнца до Альфы Центавра.

Олег закончил, за ним отрапортовал о готовности Стив. Он сообщает, что программа управления двигателем в прыжковом режиме успешно запущена и готова к выдаче нужного результата.

Хавьер, судя по голосу, немного нервничает. И это не удивительно, ведь на нем лежит защита корабля. На скорости в три четверти от световой мы буквально прорываемся навстречу немыслимой плотности потоку заряженных частиц с энергией, на несколько порядков выше, чем у обычных космических лучей. Если бы нас не окружала сейчас мощнейшая электромагнитно-плазменная оболочка, поглощающая массу энергии, мы все были бы мгновенно убиты этой проникающей радиацией. Во время разгона эту защитную сферу питала двигательная установка, но сейчас мы используем резерв из накопителей, и каждый лишний час его истощает.

Запас у нас, правда, большой, поэтому подготовку мы провели спокойно, без напряга и штурмовщины. Не зря у Олега вчера хватило времени, чтобы поиграть со мной в кукушку, а у кэпа — провести просветительскую беседу. Тем не менее, это не означает, что наш резерв можно растрачивать зря. Ведь после прыжка нам неизбежно придется потратить время на ориентацию и прокладку нового курса...

Рапортуют Цветан, Сергей, Кэнджи... Наша космическая техника приведена в нужное состояние и готова к прыжку. Корабль тоже. Все, что может пострадать во время толчка, отключено, спрятано и защищено. Система жизнеобеспечения перешла на резервные источники энергии.

Последним сообщает о готовности Эрик, который находится в двигательном отсеке. Настройка проведена. Двигатель готов с предельной точностью выполнить команду, которую отдаст ему компьютер. Теперь действительно все.

— Внимание! — произносит капитан спокойным деловым тоном. — Начинаю обратный отсчет!

— Двадцать! — приятный женский голос, синтезированный компьютером, начинает размеренно отбивать секунды. — Девятнадцать! Восемнадцать! Семнадцать!...

Свет в рубке гаснет, остается только аварийное освещение. Экраны затемняются. По стенам начинают пробегать красивые голубовато-сиреневые сполохи, словно мы находимся внутри плазменного пузыря. В некоторой степени это, впрочем, так и есть. Кресло приходит в движение, охватывая меня со всех сторон и превращаясь в кокон. Теперь я не вижу, что делается в рубке, зато восприятие через шлем обостряется. Это уже я, корабль, накапливаю силы для решающего рывка. Моя сила растет, я чувствую себя богатырем, великаном, титаном, напрягшим мышцы, чтобы выплеснуть все в одном движении!...

— Четыре! — продолжает равнодушно отсчитывать секунды компьютер. — Три! Два! Один!...

Ноль!

Толчок. Чувство высвобождаемой мощи. Это похоже на ощущения стартующего спринтера или штангиста, вырывающего с помоста рекордный вес.

Внезапно все пропадает. Я не чувствую себя, не чувствую корабля, не чувствую ничего! Я — снежинка, падающая в пропасть без стен, без дна... Как там у Желязны, "уберите снежинку и подумайте о падении"...

Нет, я не просто падаю. Я лечу. Мчусь в пространстве с огромной скоростью. Пробиваю головой, грудью, сердцем тонкие мембраны, упругие пленки, хрупкие ломкие стены... Преград все больше, они все труднее, приходится протискиваться, будто через застывающий клей. Я рвусь, продираюсь вперед изо всех сил, но, не выдержав нечеловеческого напряжения, словно взрываюсь изнутри.

Я нигде. И одновременно везде. Я — сам мир, я — космос, я вижу всё. Настоящее, прошлое, будущее. Тысячи картин, молниеносно сменяющих друг друга, проносятся перед моими закрытыми глазами.

Празднично убранный космодром. Мы возвращаемся, мы вернулись! Меня радостно обнимает мама, крепко жмут руку отец, брат, с визгом бросается на шею сестренка... Но я вижу и президента Фатьянова, американца Бака, старого японского премьера. Их лица мрачны: мы принесли недобрые вести... Картины мелькают перед глазами. Стол с комиссией, я подписываю какие-то документы... Тренировки... Я за штурвалом воздушно-космического истребителя, похожего на тот, что я видел во сне... Снова тренировки, испытательные полеты... Тревога... Голос из репродуктора... Мы взлетаем. Видим впереди вынырнувшие из стратосферы аппараты, похожие на наши... Свалка. Огненные хвосты ракет, черно-оранжевые клубки взрывов... Удар. Темнота.

Нет!

Снова празднично убранный космодром. Наше возвращение. Радость родителей, озабоченные лица политиков... Комиссия... Полеты, тренировки, снова полеты... Я за штурвалом истребителя, затем в тесной кабине космического корабля... Патруль — так называют нас, и мы с гордостью несем это имя, охраняя рубежи Солнечной системы... Космос. Солнце — яркая звездочка на экране... На мониторе видны большие, жирные метки чужих кораблей. Множества кораблей, идущих из глубин пространства... Земля, Земля, ответьте! Это вторжение! Они здесь, мы их обнаружили, готовьтесь к обороне!... К нам летят ракеты, их много, от всех не удрать и не увернуться... Удар. Темнота.

Нет!

Все тот же космодром. Встречающие. Все те же лица, те же эмоции... Стол с комиссией... Я отрицательно качаю головой... Сижу перед большим монитором, пролистываю веб-страницы. Руки барабанят по клавишам. Я снова аналитик, журналист, писатель. Я занимаюсь своей старой, еще из прошлой жизни, работой. Я востребован, меня ценят... Рядом со мной симпатичная светловолосая женщина, у нее на руках русоголовый малыш, похожий на Константина и немножко — на меня прежнего... Вот он вырастает, вот уже держит за руку хрупкую беленькую сестренку, пока мама занята с коляской... Это — счастье?!... Внезапно голубое, с белыми облачками, небо покрывается отвратительными черными кляксами. И вспыхивает свет. Ослепительный, всесжигающий свет тысячи солнц... Темнота.

Нет!

Космодром. Родители, семья. Тревога на лицах президентов и премьеров... Я в кабине истребителя, в рубке корабля, на Земле, в космосе... Сражения, мозговые штурмы, заседания штабов, новые космические корабли на стапелях, новые схватки... Я в большом круглом помещении, заполненном людьми, приборами и компьютерными экранами. Это командный пункт корабля — космического линкора, главной надежды человечества. На экране вырастает изображение чужой планеты. Внезапно оно покрывается огненными оспинами разрывов, заволакивается черными спиралями дыма, а затем вся планета устрашающе-красиво, как в кино, разваливается на части... Нет, я не хочу! Я буду защищать всеми силами свой дом, но не желаю уничтожения чужого! Неужели нас ждет впереди только война?! Неужели нет иного, мирного решения?!...

Нет!

Неожиданно я достигаю дна пропасти. Удар, страшный удар о землю! Кажется, во мне нет ни одной мышцы и кости, которая бы не болела. Но это быстро проходит. Я снова ощущаю самого себя, чувствую корабль. Его хорошо тряхнуло, но он тоже выдержал это испытание, прошел через разрыв в пространстве...

Прошел ли?!

Кокон медленно и неохотно выпускает меня из своих объятий, снова превращаясь в кресло. В рубке постепенно загорается свет, все шевелятся в своих ложементах, приходя в себя. Дэвид громко откашливается. Я оборачиваюсь назад. Капитан на месте. Он слегка морщится, прижимая руку к груди, но, поймав мой взгляд, жестом показывает мне: все в порядке.

На обзорном экране проступает изображение, нарисованное компьютером. Прямо в центре близкая желтая звезда.

— Это Хара! — радостно сообщает Ив из астрономической кабины. — Спектры полностью идентичны!

Я включаю навигационную систему. Автоматика ищет знакомые пульсары... Находит... Выдает координаты... Курс...

— Прыжок осуществлен успешно, — докладываю я. — Наше расстояние до Хары — два и семьдесят две сотых триллиона километров. Отклонение от курса — пятьдесят четыре угловых минуты!

Аплодисменты. Поворачиваюсь назад, привстаю, касаюсь своей ладонью ладони капитана. Мы сделали это! Перенеслись через пропасть шириной в двадцать семь световых лет, промахнувшись всего на двести миллиардов километров — менее чем одну на десятую процента от дальности прыжка. С учетом расстояния, можно сказать, сработали даже не с ювелирной, а с наноассемблерской точностью!

Теперь начинается самое главное. То, что учил Константин несколько лет, и что он, а затем я отрабатывали на сотнях вводных в центре подготовки. С учетом выявленного отклонения нужно рассчитать курс в систему Хары и скоростной режим торможения.

К нам присоединяется Миша-Митч, сразу же после прыжка рванувший в рубку, и мы втроем с капитаном начинаем перебирать варианты, которые подсказывает нам компьютер. Так незаметно проходит час, за ним другой. Кто-то, кажется, Олег приносит нам упаковки с витаминными батончиками и поилки с горячим чаем.

Наконец, мы приходим к оптимальному, как нам кажется, решению. Мы немного дальше от Хары, чем требуется, поэтому торможение продлится не девять с небольшим независимых месяцев, как разгон, а почти десять. Корабль достаточно быстро будет сбрасывать скорость в первые месяцы, чтобы снизить нагрузку на радиационную защиту, и уже приблизившись к системе Хары, перейдет на чередование активного торможения с участками инерциального полета. Курс все это время мы будем держать прямой, в результате наше отклонение от цели должно составить порядка сорока двух миллиардов километров. Лишь на заключительном этапе, уже в местном рассеянном диске, мы начнем доворачивать корабль к центру местной планетной системы.

Кстати, благодаря этому, если нас обнаружат на дальних подходах, то не смогут с точностью определить, откуда мы прибыли. Подозреваю, что этот фактор сыграл не последнюю роль при принятии окончательного выбора.

Итак, курс занесен в компьютер. Остался последний этап. Капитан отдает команду, и звезды на экране приходят в движение. Корабль разворачивается точно на сто восемьдесят градусов. Теперь, надо понимать, та маленькая звездочка, что возникла в центре экрана, и есть наше Солнце...

Мичиёши, задействовав систему ориентации, сообщает, что разворот прошел успешно. Хавьер подтверждает, что защита плотно прикрывает заднюю полусферу. Ну, главное, чтобы работа двигателя не внесла в нее фатальных помех...

— Включить маршевый двигатель! — командует капитан.

Дэвид вдавливает в пульт тугую клавишу. Корабль снова наполняется мощью, но теперь его сила направлена встречь нашему курсу, она будет не разгонять, а тормозить нас. На индикаторе скорости снова мелькают цифры, однако с этого момента они будут уменьшаться, равно как и расстояние, отделяющее нас от звезды.

Еще одна серия докладов. Все в порядке.

— Поздравляю, парни! Мы сделали это! — устало говорит капитан и снимает шлем. — Прыжковую готовность отменяю, экипажу перейти в полетный режим. Будем приводить в порядок корабль. Костя, можешь радировать домой!

Да, пока мы рассчитывали и закладывали новый курс, время перевалило за шестнадцать часов. Значит, сейчас идет вахта моя и Хавьера. И именно на меня ложится последнее задание — отправить сверхмощный радиосигнал, который должен пройти через бездну космического пространства и, если мы не вернемся обратно, через двадцать семь с лишним лет рассказать Земле, что мы все-таки сделали первый шаг к цели.

Конечно, такой мощный выброс энергии может быть с легкостью засечен и на планетах Хары, но, по крайней мере, для этого надо точно знать, на какой частоте он будет отправлен и с какого направления. И, отдавая команду компьютеру, я почти не боялся, что мы можем оказаться обнаруженными буквально по прибытию.

И зря. Те, кому было надо, нас услышали. Но об этом я узнал много, много позже.

Глава I. Профилактика

— Извини, Костя, что сажаю тебя на крышу...

"Бросаю на амбразуру", — мысленно перевел я.

— ... но по-другому не получается. Мартин настаивает, а это такой случай, что даже капитану приходится подчиняться...

— Кэп, я все понимаю.

Да я бы сам настоял на немедленной госпитализации. Коржевский выглядел усталым и каким-то понурым, совершенно не похожим на себя самого.

— Ничего! — на мгновение на лице капитана прорезалась знакомая улыбочка. — По первому разу всегда страшновато, сам знаю. Не боись!

— Да я и не боюсь, — я пожал плечами. — Просто немного волнуюсь, что могу не справиться с чем-то.

— Справишься! — безапелляционно заявил кэп. — Открою тебе маленький секрет, Костя. Если все на корабле идет, как надо, капитан бездельничает. И вообще, помимо пилотских обязанностей, от него требуются всего две вещи: во-первых, все контролировать и, во-вторых, решать проблемы.

— Контролировать?

— Да. Запомни, Костя, какие бы у тебя ни были высококлассные и самостоятельные подчиненные, за ними все равно должен быть пригляд. Мало ли, что бывает. Ребят может занести, как весной Джона с Эриком. Кроме того, они часто видят только свой участок работы, а ты должен обозревать всю картину в целом. И если кто невзначай вылез за рамки, поправить. И вообще, на корабле должна быть дисциплина. Космос, он расхлябанности не прощает!

— Понял, кэп!

На самом деле, я, конечно, это и сам знаю. И вопрос задал, в основном, для поддержания легенды. Это настоящий Константин раньше никогда никем всерьез не руководил, а вот мне приходилось. Причем, не один год. Да еще творческим коллективом, где у каждого — характер, претензии и амбиции, ворох семейных и прочих проблем, да еще и сугубо личные тараканы и тараканчики. По сравнению с некоторыми моими авторами из той жизни наши парни — сплошная мечта для любого начальника!

-Серьезных проблем у тебя возникнуть не должно, — продолжал наставлять меня Коржевский. — Двигатель Эрик с Дэвидом завтра остановят на профилактику. Тут уж, извини, не дотянул. Но в прошлый раз никаких трудностей не было, надеюсь, и в этот не будет. Работу с парнями я провел, никаких экспериментов в этот раз они ставить не собираются. А все остальное — рутина. Каждое утро будешь принимать по три рапорта о состоянии дел на корабле. В 8:30 — от Сергея, по корабельному хозяйству, в 8:45 — от да Силвы, по продовольствию, и ровно в девять — от Кэнджи, по инженерным сетям и прочей бытовой технике. Кстати, напомни ему о климат-системе на жилой палубе. Хватит постоянно в ней ковыряться! Пусть запускает фабер и заменяет все детали на новые!

— Хорошо, запомнил.

— Теперь дальше. С Мартином мы встречаемся по понедельникам, он дает подробный рапорт о состоянии здоровья экипажа. Олег и Стив отчитываются о своем электронном хозяйстве и корабельной инфосфере по вторникам и пятницам. Сам потом посмотришь в журнале и, если надо, назначишь им другое время. С Дэвидом, Хавьером, Эриком и Цветаном ты будешь пересекаться на вахтах. Да, по поводу вахт. Сразу же после того как издашь приказ о своем вступлении в должность капитана, подготовишь следующий — по распределению моих часов. При этом — не геройствовать! Стоять по шесть часов подряд или по четыре через четыре запрещаю!

— Так я и не собирался, — хмыкнул я с легкой обидой в голосе. — Вашу ночную вахту я отдаю Стиву, он и так у нас полуночник, а дневную — Сергею.

— Правильно.

— Но так как оба они не имеют опыта самостоятельного несения вахт, думаю, что вместе с ними на подстраховке в рубке должен находиться пилот. Вроде, как подвахтенным, готовым помочь, если что.

— Тоже верно, — одобрительно кивнул Коржевский.

— Тогда ночную вахту беру на себя я, а дневную поручаю Мише.

— Нет, не так! — покачал головой кэп. — Костя, капитан должен быть постоянно доступен для экипажа, чтобы каждый мог в любой момент придти к нему со своей проблемой. Да и вообще, командир должен быть всегда на виду. Поэтому, пока я в гостях у Мартина, переселись на время в мою каюту. И пусть Миша побудет в рубке от двадцати до четырех, а ты в это время нормально поспишь. А твое время будет с четырех до восьми и от двенадцати до двадцати, из них первые четыре часа — в качестве, как ты говоришь, подвахтенного.

— Хорошо, — согласился я.

— И последний, наверное, вопрос. Каждый день, обычно в 11:00, у меня встреча с Марком. Обсуждаем с ним текущие дела.

— А какие вообще между вами взаимоотношения?

— Понимаешь... — Коржевский ненадолго задумался. — Я, а с сегодняшнего дня ты — капитан корабля. Ты должен привести его в пункт назначения и обеспечить выполнение задач, поставленных перед экспедицией. Научных, дипломатических... всяких! А Марк — тот, кто отвечает за их решение. По твоей флотской аналогии, если ты — капитан, то он — адмирал, который отдает приказы, но не вмешивается в повседневное управление кораблем. Но распоряжаться он начнет, только когда мы прибудем на место. Пока же у нас с ним такое вот разделение полномочий. Я занимаюсь техникой, железом, а он — людьми. Кто чем дышит, как себя чувствует, кому что требуется в данный момент... Вот так мы с ним взаимодействуем. Думаю, ты быстро схватишь. Да и не собираюсь я тебя надолго на своем месте оставлять!

— И насколько же?

— Как говорит Мартин, неделя, не меньше! Но не думаю, что сильно больше. Так что, Костя, воспринимай это свое временное капитанство как возможность попрактиковаться. В спокойной и рабочей обстановке!...

— Какая неделя?! — кудрявая шевелюра Мартина так и затряслась от возмущения. — Десять дней, и это в наилучшем варианте! С сердцем шутки плохи! И полнейший покой! Чтобы я никого и близко не видел в лазарете! Вас я предупредил, херр капитан, а вы передайте всем остальным! На ближайшее время, капитан — вы! И пусть ко всем проблемам обращаются только к вам!

— Jawohl, Herr Hauptarzt! — я шутливо отдаю честь. И сразу же серьезнею. — Как он там?

— Неважно, — Мартин пожимает плечами. — По-хорошему, ему надо было ложиться еще в августе, после прыжка. Тогда бы действительно все обошлось неделей, а то и тремя-четырьмя днями. Но он затянул, потом наступило временное улучшение, вот и получилось в итоге...

— Какой прогноз?

— Константин, я же не волшебник! — на лице Мартина появляется жесткая складка. — Сейчас я приведу его в норму. Если он перестанет загонять себя и соблюдать режим, то до возвращения домой точно продержится. Но, как вы понимаете, полноценное лечение может быть только на Земле!

— Ясно.

Мне и в самом деле все ясно. Очень может быть, что вести "Одиссей" в обратный путь к Земле придется мне. К этому надо быть готовым. Во всех смыслах.

Благодарю Мартина, прощаюсь и иду в рубку. На первую свою капитанскую вахту. Как мы решили с Сергеем, он заступит с шестнадцати часов, а я в это время буду выполнять роль подвахтенного пилота.

В рубке меня ждала целая бригада. Заканчивающий вахту Эрик и сменяющий его Дэвид. Невозмутимый Миша-Митч с неизменным мечом на поясе. Немного натянуто улыбающийся Марк, который, видно, лично решил проконтролировать мое вступление в должность. И где-то сборку, скромненько, неприметный Стив, очевидно, в качестве официального летописца.

Однако приняли меня очень хорошо. Даже потеплело на душе. Все-таки, приятно осознавать, что тебя в экипаже не только любят, но и уважают и считают достойным занять пост капитана. Я выслушал все поздравления и добрые пожелания, получил рапорты от Дэвида и Эрика, сообщивших о готовности двигателя к проведению ежемесячной профилактики, и занял место Миши-Митча за пультом управления. Индикаторы скорости и расстояния приветствовали меня привычным мельканием цифр.

Да, забыл сказать. Сейчас у нас уже наступил октябрь. Прошло два с небольшим месяца после прыжка, мы продолжаем приближаться к чужой звездной системе с текущей скоростью в сто семьдесят пять тысяч километров в секунду. Расстояние до Хары — чуть больше двух триллионов километров.

Привычные действия успокаивали. Дэвид, поинтересовавшись здоровьем Коржевского, замолчал, вероятно, чтобы не мешать мне осваиваться в новом статусе.

Ну что же, пока все идет нормально. А дальше — будем продолжать!

На следующий день я продолжал осваиваться. Сменил в рубке Стива, который в качестве навигатора проявил себя не хуже, чем вчера Сергей, сам отстоял привычную четырехчасовую вахту, потом, освободившись, наскоро перекусил и начал принимать утренние рапорты. Пообщался с Сухиной, узнав у него много нового о работе корабельного завхоза. Выслушал сетования да Силвы на капризные гибриды, а затем его заверения в том, что он и не таких обламывал, — будут плодоносить, как молодые. Напомнил Кэнжди про климат-систему. И, поговорив с ним и вникнув в проблему, согласился с мнением Коржевского: хватит уже латать подтекающие трубы и чинить постоянно ломающийся компрессор, надо решать вопрос радикальным образом!

Закавыка здесь заключалась вот в чем. Наш "Одиссей" — это не только средство передвижения от одной звездной системы до другой, но и масса содержащейся в нем техники: от зондов для исследования планет Хары до... ну, скажем, той же климат-системы в кольцевом коридоре жилой палубы. Эти устройства содержат тысячи различных деталей, каждая из которых несмотря на все гарантии качества теоретически может выйти из строя в самый неподходящий момент, например, в двадцати семи с лишним световых годах от ближайшего центра линии доставки.

Взять с собой запчасти на все случаи жизни мы не можем. Иначе мы со всей этой... м-м-м... барахолкой просто не взлетим! В одном фантастическом рассказе эту проблему стали решать с помощью дубликатора, а потом долго плевались, так как огребли с ним кучу проблем на свою голову. Мы же поступили проще, взяв с собой 3D-принтеры или, как их здесь называют, фаберы.

Эти аппараты, создающие по заданной программе трехмерные модели из пластика, керамики или металлического порошка, "печатая" их слой за слоем, появились еще в начале двадцать первого века, в мои прежние времена. Но тогда они были еще очень несовершенными и из-за своей дороговизны, медлительности и ограниченных возможностей занимали очень узкую нишу в конструкторских бюро или продвинутых рекламных агентствах.

Однако уже во второй половине двадцать первого века 3D-печать превратилась в целую индустрию, а сейчас, в начале двадцать третьего, фаберы используются буквально везде. Разработаны тысячи различных моделей: от огромных, где размер рабочей камеры измеряется метрами, до микроскопических, применяемых при наносборке. Освоены самые различные материалы и их сочетания, созданы громадные каталоги 3D-печати с миллионами позиций. Появилась даже профессия фабмастера — специалиста, который пишет новые программы для фабера.

Практически в каждом доме есть помещение, в котором стоят несколько 3D-принтеров. Любой человек, найдя нужную позицию в каталоге или загрузив программу с вирта, может за минимальную плату и в считанные минуты "отпечатать" (здесь говорят — "сфабать") себе любую хозяйственную мелочевку, столовые приборы, посуду, элементы декора, даже малогабаритную мебель. На промышленных фаберах делают различные детали, в том числе подвергаемые серьезным нагрузкам, — например, лопатки турбин. На них изготовляют протезы и имплантаты, корпуса бильчиков и криволинейные стеклянные поверхности для оформления фасадов зданий, микроинструменты для тончайших хирургических операций и многослойные выкройки для наших скафандров...

В одном из отсеков на технической палубе у нас установлена дюжина фаберов, использующих различные материалы и различные технологии и, естественно, приспособленных для изготовления различных типов предметов. Это заменяет нам кладовые и склады, хотя, конечно, очень много всего мы везем с собой — например, особо ответственные детали для гравикомпенсаторов или кабели.

Везем мы и материалы для 3D-принтеров — разнообразные пластины, пруты, порошки, гранулы. Запасы их, безусловно, велики, но отнюдь не безграничны, поэтому Кэнджи и не хочется тратить их на всякую мелочь, не зная еще, сколько и чего нам понадобится в дальнейшем. Однако, взвесив все "за" и "против", мы все-таки решили пожертвовать небольшой их частью. Эта проклятая климат-система в последние месяцы занимала у нашего инженер-механика слишком много времени. Не хватало еще, чтобы он начал на нее отвлекаться по прибытию в систему Хары!

После Кэнджи меня, вроде бы, никто больше не домогался, и я с чистой совестью отправился к Мартину. Получил от него бюллетень о здоровье Коржевского, посоветовал вывесить его в инфорсеть в общий доступ и пошел получать свою дневную порцию физической нагрузки. С таким расчетом, чтобы, закончив и приведя себя в порядок, ровно в одиннадцать часов постучаться в каюту Марка.

— Здравствуй, Константин! — встретил меня Марк открытой дружеской улыбкой! — Как Анатолий?

— Стойко переносит тяготы и лишения, вызванные медицинскими процедурами, — улыбнулся я в ответ. — Вообще-то, Мартин только что должен был вывесить сообщение о его здоровье.

— Ах, да, — Марк ненадолго затемнил свои очки-инфор, его лицо приняло отсутствующее выражение. — Не очень хорошо, конечно, но все равно хорошо. Поговорим, Константин?

— Поговорим, — покладисто согласился я.

Вчера я заходил к начальнику экспедиции вместе с Коржевским, поэтому разговор свелся к представлению меня в качестве временного капитана и различным техническим вопросам. Теперь же, очевидно, и должна была пойти настоящая беседа.

Следующие полчаса мы посвятили "переходу на личности", то есть, тому, что в мои прежние времена называлось эйч-ар-менеджментом. Попутно всплыла тема, которую мы с кэпом не обсуждали и даже не затрагивали. Как озабоченно отметил Марк, люди в последнее время стали меньше общаться друг с другом, проводить больше времени в своих каютах, фантомариуме, а то и вовсе в виртуальной реальности. Что делать, спрашивал Марк, поглаживая свой выступающий гладкий подбородок. Оставить все как есть или же вмешаться, не дожидаясь, пока экипаж не превратится в кучку игнорирующих друг друга индивидуумов?

— Ну, не думаю, что все настолько плохо, — я с трудом удерживал себя, чтобы не почесывать свой подбородок, подражая Марку. — Просто мы в пути уже одиннадцать месяцев, скоро год пройдет. Понятно, что люди немного устали друг от друга. Да и вообще устали. У каждого из нас работа, которая занимает, как минимум, треть суток, да другие обязанности, да обязательные физические нагрузки... Вот и получается, что свободного времени совсем немного. Я, например, взял с собой целую фумбочку с книгами, а прочитал из них десятка два, не больше. Руки не доходят!

— Так что, ты предлагаешь ничего не менять? — уточнил Марк.

— Ничего! Пусть народ понаслаждается уединением, пока есть время и возможность. Как прибудем через полгода в систему Хары, работы у каждого будет выше крыши, и проблема эта отпадет сама собой. К тому же, через десять дней у Джона день рождения, вот тогда и пообщаемся!

— Я тебя понял, Константин, — Марк согласно кивнул. — Интересно, Анатолий позавчера сказал мне практически то же самое, даже почти такими же словами. Вы с ним этот вопрос обсуждали?

— Нет.

— А о чем вы тогда говорили?

— О разных вещах, — я с усилием заставлял себя смотреть не в глаза Марку, а на его нос, выступающий подбородок или рот. Зубы у него, кстати, были мелкие, белые и очень ровные, словно искусственные. — Например, он посвятил меня в кое-какие вопросы, касающиеся истинных причин организации нашей экспедиции. И заимствованных технологий.

— Стало быть, тебе известно, с чем, вернее, с кем мы должны встретиться в системе Хары?

— В общих чертах.

— Да, думаю, это правильно, что ты знаешь, — произнес Марк ровным, но каким-то отрывистым голосом. — У тебя остались вопросы?

— Я полагаю, что в надлежащее время получу на них ответы, — сказал я осторожно. — Заявляю, что полностью вас поддерживаю и готов приложить все усилия для выполнения поставленной перед нами задачи!

— Это хорошо, — заметил Марк рассеянным тоном. — Ты был вместе с Цветаном на секретном складе 31 декабря прошлого года?!

— Да, был, — я вдруг почувствовал себя путником, осторожно перебирающимся через широкую реку по тонкому льду, который начал опасно потрескивать под ногами.

— Ты видел груз?

— Частично, — здесь, в этой каюте, я не мог ни лгать, ни скрывать.

— И что ты видел?

— Шампанское, — выдохнул я. — Сотни две бутылок чертовски дорогого шампанского.

Глаза Марка, чуть увеличенные стеклами очков-инфора, притягивали меня как магнит и, не удержавшись, я все-таки заглянул в них. Марк поймал мой взгляд.

На какое-то мгновение я почувствовал себя жуком, наколотым на булавку, но, не удержавшись, она тут же выскользнула обратно из моего тела и мозга. Я ощутил какую-то странную дурноту, каюта дрогнула у меня перед глазами. Внутрь меня будто кто-то ломился, как в запертую дверь, только никак не мог подобрать правильную отмычку. Вот, что наверное, испытывает файл в формате docx, когда его кто-то пытается открыть с помощью старой версии "Ворда" от 2003 года, внезапно пришло мне в голову дурацкое сравнение.

И вдруг все это кончилось. Я словно вернулся из зазеркалья в реальный мир. Я по-прежнему глядел в глаза Марка, а он, соответственно, в мои, но это был, если можно так выразиться, обычный взгляд, без попытки прощупать меня изнутри.

— Н-да...

Марк коротко откашлялся. Вид у него был немножко удивленный/ошарашенный/испуганный — вот именно в такой смеси чувств. Раньше я всегда считал себя довольно толстокожим и ненаблюдательным человеком, но здесь, в теле Константина, у меня порой резко обострялось восприятие, и я мог читать эмоции людей, словно в открытой книге.

— Э-э-э... Извини, Константин, — Марк тряхнул головой, словно разрывая установившуюся между нами связь. — Понимаешь, есть информация, которая пока преждевременна. Здесь и сейчас она не даст тебе ничего. Но я обещаю тебе, Константин. Когда придет время, я обязательно дам тебе ответ на все твои вопросы. Клянусь богом, ты не останешься в неведении!

— Э-э-э... Спасибо, Марк, — я тоже еще не совсем пришел в себя. — Тогда, если ты не против, я пойду. Мы здесь немного засиделись, а мне уже скоро на вахту.

— Да-да, конечно. И завтра жду тебя в то же время. Я думаю, мы сработаемся!

Только зайдя в капитанскую каюту, по-прежнему надежно защищенную от просматривания и прослушивания, я позволил себе перевести дух. Не знаю, правильно ли я сделал или свалял дурака, но, кажется, мы с Марком только что, так сказать, обменялись залпами. И общий итог, похоже, остался в мою пользу.

Честно говоря, меня это не слишком радовало. Первый бой может выиграть кто угодно, но вот войну — лучший, а я не чувствовал себя полностью готовым противостоять Марку. Хотя, то, что он, очевидно, не в состоянии залезть мне в мозги, уже дает мне хоть какие-то шансы, иначе их не было бы вообще. Эх, знать бы, что на самом деле должна найти наша экспедиция и с чем вернуться! А так пока я продолжаю играть с закрытыми глазами против зрячего и просчитавшего пару ходов вперед противника.

Ладно, как говорила героиня одного популярного романа, я подумаю об этом завтра. Все равно, в ближайшие месяцев семь-восемь никто из нас с корабля никуда не денется. Что сделано, то сделано, а пока у меня впереди более насущная задача — остановка двигателя на профилактику.

Начало процедуры я решил назначить на 12:30, посчитав это время наиболее оптимальным. На вахте — я и Дэвид, рядом, в рубке, Хавьер, контролирующий состояние антирадиационной защиты, в двигательном отсеке — Эрик и, на всякий случай, на подхвате Джон. Все прошло без малейших накладок, и я отпустил Хавьера — пусть отдохнет перед началом своей вахты, да и сам немного расслабился. Однако где-то через полчаса в рубке появился встревоженный чем-то Эрик.

Что там говорил кэп по поводу практики в спокойной и рабочей обстановке? Неужели сглазил, зар-раза?!

— Мастер, взгляните, пожалуйста, — тихо сказал Эрик, развернув передо мной виртуальный экран вирта. — Вы должны это увидеть.

Я взглянул, и у меня тут же пропала охота шутить. Это была развертка внутренней поверхности отражателя. Когда я ее видел в прошлый раз, месяц назад, она вся ровно светилась спокойным желтым цветом, и лишь кое-где виднелись светло-оранжевые оспинки. Сейчас этих пятнышек стало больше, они приобрели насыщенный оранжевый цвет, а там, где они налезали друг на друга, тревожно посверкивали красные штришки и точки. Но все это не шло ни в какое сравнение с огромной кляксой в правом нижнем углу. Она была фиолетовой с рваной красной каймой, а посреди нее с некоторым смещением вправо синели два больших вытянутых пятна, напоминавшие по своим очертаниям Черное море с прилегающим к нему Азовским. Центральная часть обеих пятен была усеяна пронзительно голубыми точками.

Внутри одной из этих точек мне вдруг померещилась мертвенная зелень, и я поспешно ткнул в это место пальцем, естественно, прошедшим насквозь. Эрик, понявший меня без слов, тут же увеличил изображение, и мы оба облегченно вздохнули. Зеленый цвет мне только почудился. Толстый пушистый северный лис, помаячив перед нашими глазами, в конце концов удалился, махнув на прощание роскошным хвостом.

— Что произошло?!

В рубку ворвался Марк. Эрик молча развернул к нему экран. Начальник экспедиции с полминуты врубался в происшедшее, а затем выдал длинную хлесткую фразу — насколько я разобрал, что-то типа современной американской версии малого шлюпочного загиба. Дэвид, который со своего места тоже все видел, посмотрел на него с некоторым уважением.

— Как это могло случиться, Эрик? — задал я, в общем-то, лишний вопрос, который, тем не менее, кому-то надо было задать.

— Причина здесь понятна, — профессорским тоном отозвался вместо Эрика Дэвид. — Очевидно, во втором слое покрытия оказалось постороннее включение. Когда в этом месте прогорел верхний слой, произошло мгновенное нарушение целостности покрытия на большую глубину, что, по-видимому, запустило прогрессирующую деградацию. К счастью, она не успела затронуть нижний уровень.

— Спасибо, Дэв, — поблагодарил я.

Эрик согласно кивнул, подтверждая. Марк пробурчал что-то очень нелестное в адрес "земных бракоделов".

В этом я был с ним полностью согласен. Вот уж халтурщики, не смогли даже нормально воспроизвести чужую технологию! Да уж, подвел нас марков двоюродный братец, и хорошо, если не под монастырь! С вышедшим из строя отражателем мы обречены. Нас или испепелит собственный двигатель, или убьет космическая радиация, как только кончится энергия в накопителях, питающая защитную электромагнитно-плазменную сферу вокруг корабля. Одно только радует: и в том, и в другом случае смерть будет практически мгновенной.

— Что мы теперь будем делать, джентльмены? — спросил Марк.

Он говорил спокойным и будничным тоном, но в его глазах я с неудовольствием заметил испуг.

— Что делать, латать надо! — ворчливо произнес я. — Эрик, твоя машинка для обновления покрытия отражателя с этим справится?

Эрик молчал, и мне подумалось, что мы — Марк, я, Дэвид — смотрим на него как на человека, способного объявить нам — вот так, прямо сейчас, — смертный приговор. И, собственно, так оно и было.

— Нижний слой не нарушен, поэтому, я думаю, восстановление возможно, — наконец, уверенно сказал Эрик. По рубке, кажется, прокатился одновременный вздох облегчения. — Проблема только в том, сколько времени это займет.

— Какие есть варианты? — спросил я.

— Я включил аппаратуру, как только увидел развертку, — начал объяснять Эрик. — Еще до того, как идти сюда. Но ее производительность очень низкая...

Дэвид утвердительно хмыкнул. Устройство для обновления покрытия отражателя фактически представляло собой наноассемблер, то есть, формировало его буквально по отдельным атомам. В общем, вы должны представлять, сколько времени займет вся процедура, учитывая, что диаметр рабочей камеры двигателя составляет без малого три метра!

— ...Чтобы закрыть наиболее пострадавшие зоны, — Эрик ткнул в синие с голубой сыпью пятна, — потребуется не менее ста пятидесяти часов. Но целостность покрытия, вероятно, нарушена, и после включения двигателя в фиолетовой области могут развиться новые очаги деградации. Но я не уверен, что мы сможем так долго лететь с отключенным двигателем, используя только накопленную энергию.

Честно говоря, слова Эрика вызвали у меня, скорее, облегчение. Сто пятьдесят часов — это чуть больше шести суток. Он мог бы сказать — шесть недель, и тогда нам бы точно был гаплык.

— Что же, на вопрос о запасах энергии самый точный ответ даст Хавьер, — сказал я, отправляя вызов по вирту.

— Десять суток, двести сорок часов, и не часом больше, — Хавьер был категоричен. — Наша скорость слишком высока, поэтому мы не можем ослаблять защиту.

— Эрик, что тебе дают девяносто дополнительных часов? — спросил я подчеркнуто ровным голосом.

— Этого недостаточно, — сквозь зубы процедил Эрик, весь поглощенный расчетами на вирте. — Нужно хотя бы сто сорок. Или мы можем включить двигатели, чтобы накопить энергию, достаточную для новой шестидесятичасовой остановки.

— Сколько для этого нужно времени?

— Семь, может быть, шесть с половиной суток, учитывая, что к тому времени мы немного сбросим скорость.

— И какая вероятность прорыва отражателя в эти семь суток?

Эрик пожал плечами.

Теперь я чувствовал, что все в рубке смотрят на меня. Не скрою, в глубине души у меня тогда проявилось трусливенькое сожаление о том, что не кэпу, а мне нужно сейчас принимать решение. Я затолкал его обратно.

Будем рассуждать логически. Вариант, предложенный Эриком, реален, но довольно рискован. Лететь семь суток, зная, что у тебя вместо двигателя бомба, готовая рвануть в любой момент, — благодарю покорно!

— Эрик, те сто сорок дополнительных часов, о которых ты просишь, решат нашу проблему окончательно?

— По крайней мере, они дадут нам возможность продержаться месяц до очередной профилактики, когда можно будет окончательно привести отражатель в порядок.

— Ты это гарантируешь?! — я в упор посмотрел в глаза Эрику.

— На девяносто девять процентов, мастер! — Эрик не отвел взгляда. — Оставлю один процент на неизбежные в космосе случайности.

— Хорошо. Девяносто часов сразу плюс остальное мелкими порциями, по мере накопления энергии, тебя устроят?

— Нет. Для запуска двигателя тоже нужна энергия. Она будет съедать большую часть накопленного резерва. Кроме того, частые выключения и включения изнашивают двигатель. Могут начать выходить из строя другие узлы.

— Понятно...

Я начал ходить взад-вперед по рубке. Думай, думай, голова, шапку куплю. А еще лучше, фуражку. Капитанскую. Все упирается в нехватку энергии на двое суток работы.

— А можем ли мы взять где-то еще энергию? — я посмотрел на своих товарищей. — Эрик, насколько я помню, мы накапливаем ее и для следующего прыжка. Можем ли мы использовать этот резерв?

— Наверное, да... — Эрик ошеломленно посмотрел на меня и снова углубился в расчеты. — Но прошло только два месяца... Ее может не хватить.

— Насколько не хватить?! Сколько нам еще нужно?! Десять процентов, тридцать, пятьдесят?!

— Э-э-э... Скорее, ближе к десяти... Э-э-э... Восьми...

Так, что еще можно сделать?! Стоп, а ведь мы сами потребляем массу энергии!

— Я знаю, где мы доберем эти недостающие проценты! — я яростно зашагал по рубке. — Первое! Выключить все освещение, за исключением аварийного на жилой палубе и в рубке! Не потеряемся в темноте, а если надо, будем ходить с фонариками! Второе! Отключить все электрооборудование, получающее энергию из корабельной сети, кроме того, что используется для жизнеобеспечения! Все эти фантоматы, кипятильники, цеки! Даже кухонную технику — будем питаться сухим пайком. Сейчас надо вызвать Кэнджи и Брату, покумекаем, без чего мы в ближайшие двенадцать суток сможем обойтись! Третье! Сократить до минимума вычислительные мощности! Дэв, вызови Олега и Стива, будем гасить часть серверов с их системами охлаждения и климатизации!

— Есть, мастер! — отозвался со своего места Дэвид.

— Четвертое! Я собираю через пятнадцать минут Совет экипажа. Поразмыслим вместе, как еще мы можем экономить энергию или пополнить накопители! Хавьер, Эрик, все будет лежать на вас, поэтому я освобождаю вас от вахт. С двенадцати ноль-ноль сегодняшнего дня и вплоть до особого распоряжения инженерные вахты будут идти в режиме четыре часа через восемь. Вахтенные инженеры — Дэвид, Цветан и Джон! На первые три дня Дэвид и Цветан помогают Джону, разделив между собой его дежурства в качестве подвахтенных!

— Мы все сделаем, мастер, — успокаивающе прервал меня Дэвид. — За это можете не беспокоиться!

— И последнее! — я резко остановился. — Кэпу ни в коем случае ничего не говорить, пусть спокойно лечится! Поэтому никакой информации о ремонте и вообще о длительной остановке двигателя в общую сеть не бросать! Будем все говорить друг другу лично, как по старинке. Свет и электроприборы в лазарете, понятное дело, не отключать!

— Есть, капитан! — воскликнул Дэвид.

— И самое главное, парни, — я одобряюще улыбнулся. — Не киснуть! Все у нас получится!

Глава J. Темные дела

Следующие три с лишним часа выдались очень бурными. Я постарался удержаться на охватившей меня волне энтузиазма и это, кажется, удалось. Совет экипажа быстро превратился в мозговой штурм, на котором было высказано много дельных предложений. Конечно, каждое из них по отдельности давало совершенно незначительный выигрыш на фоне потребностей защитных установок, тянущих энергию как в бездонную бочку, но несколько лишних часов их работы мы общими усилиями наскребали.

Я старался играть роль ведущего, не позволяя дискуссии утонуть в частностях, и тут мне очень здорово помог Марк, добровольно взявший на себя роль секретаря. Благодаря ему не была потеряна, по-моему, ни одна идея, к некоторым из них мы возвращались несколько раз, порой, разбиваясь на группы для параллельного обсуждения. Впрочем, состав наш не был постоянным. Кто-то то и дело выскакивал из рубки, отключал что-то от сети, а затем возвращался.

Из процесса выпадали только трое. Ив долго возмущался нашим решением обесточить на время ремонта астрономическую кабину, а затем отстоял для себя право по-прежнему готовить завтраки, обеды и ужины, чтобы не вызывать подозрения у лечащегося капитана, которому рационы передавались прямо в лазарет. Миша-Митч выглядел несколько заторможенным и, кажется, не выдал ни одного предложения, хотя, конечно, экономия энергии была не его парафией. По крайней мере, вопрос об отключении навигационного оборудования у нас ни в коем случае не стоял. Наконец, пассивно проявил себя Стив. Хотя, возможно, он просто не слишком хорошо себя чувствовал. Лицо его было бледным и очень сосредоточенным, он постоянно вытирал пот со лба.

Так или иначе, в двадцать часов по корабельному времени, когда закончился срок моей "подвахты", я чувствовал себя как выжатый лимон — в самом прямом смысле слова. Из полутемной рубки я вышел в темный коридор, подсвечивая себе фонариком, и, слегка пошатываясь, поплелся в свою... то есть, конечно, капитанскую каюту. Внезапно прямо передо мной вспыхнул свет. Кто-то ждал меня перед дверью в темноте и, увидев, включил свой фонарь.

— Эрик, блин, ты хоть бы кашлянул, что ли! — я очень устал и поэтому не слишком заботился о соблюдении приличий. — Так и до инфаркта человека можно довести!

— Извините, мастер, — смущенно потупил взгляд Эрик. — Просто у вас уже вахта заканчивалась, и я решил... С вами можно где-нибудь поговорить, без свидетелей?!

— Заходи.

Я откатил перед Эриком в сторону дверь каюты, за которой нас встретил тусклый свет аварийного освещения. Капитанский кабинет должен был и сейчас оставаться недоступным для внешнего наблюдения, поскольку защитная аппаратура не подключалась к корабельной электросети, а использовала собственные энергопатроны.

— Располагайся, — я пододвинул к Эрику стул, устроившись напротив. — Что-то еще не в порядке?

— Да. Прыжковый блок. Мы не сможем вернуться обратно.

— Ха-айлигер бим-бом! — сейчас мои чувства могли выразить только баварские ругательства Мартина. — Как?!

Из объяснений Эрика я понял, что проблема не в самой прыжковой установке — с ней-то как раз было все в порядке, а в обеспечении ее энергией. Для этой цели у нас использовались сверхъемкие конденсаторы — клатроны, у которых были свои накопители. Занимаясь их подключением к сети, питавшей антирадиационную защиту, Эрик достаточно случайно, в общем, выяснил, что клатроны больше не накапливают заряд. Весь их блок. Совсем. От слова всё, аллес. Потому что, если с ними что-то случилось во время прыжка, а эта версия, по мнению Эрика, выглядела наиболее вероятной, привести их в порядок мы не сможем. И смайстрячить какой-нибудь эрзац для подачи нужного импульса на прыжковый блок — тоже.

— А после прыжка ты их не проверял? — безнадежно спросил я.

— Нет, — Эрик покачал головой. — Тогда смысла не было: и они сами были пустые, и накопители. А в сентябре как-то руки не дошли, их-то в перечне обязательных тестов нет...

— С-с-ситуёвина! — присвистнул я сквозь зубы. — Хотя, в отличие от отражателя, это для нас не фатально.

— Невелика радость! — невесело вздохнул Эрик. — Возвращаться домой тридцать семь с половиной лет независимого времени...

С запозданием я вспомнил, что Эрик, в отличие от подавляющего большинства из нас, женат, и у него даже остался на Земле годовалый сын. И конечно, он уже все подсчитал. При скорости в три четверти от абсолютной нам понадобится тридцать шесть лет, чтобы преодолеть двадцатисемисветолетнюю дистанцию. Плюс полтора года на разгон и торможение.

"Я "Парус", я "Парус", иду от Веги двадцать шесть лет...", — вспомнилась мне "Туманность Андромеды". Но звездолетчики у Ефремова тогда еще не умели прыгать через пространство, они знали, на что шли. Наша же экспедиция была рассчитана на три с половиной года, а нам придется провести без малого сорок лет в железной коробке. Тащиться через пространство, задействуя двигатель в минимальном режиме, только чтобы обеспечить энергией защитные системы и иметь какой-никакой резерв. И молиться, чтобы хватило водорода, и чтобы ничего не отказало, и чтобы на нашем пути не попалась какая-нибудь невидимая железная звезда. Ведь, как и ефремовская "Тантра", один раз затормозившись, мы больше не сможем набрать скорость, и тогда между нами и домом встанут тысячелетия пути...

А на Земле в это время пройдет больше пятидесяти шести лет. И еще два года на наш путь в систему Хары и исследования на тамошних планетах. Если нам посчастливится вернуться, Эрик прибудет на Землю семидесятилетним стариком, а там его встретит почти шестидесятилетний сын...

Нет, так не должно быть, это неправильно! Я вскочил из-за стола и начал ходить взад и вперед по кабинету, словно по тесной камере, пытаясь заставить работать усталый мозг и найти иное решение.

— Подожди, Эрик! — я остановился. — Мы на обратном пути сможем запустить двигатель с десятикратным ускорением, как предлагали весной вы с Джоном!

— Разве это возможно?!

— Возможно, возможно! — я снова быстро зашагал по кабинету. — Как говорят, в боевой обстановке значение косинуса может достигать четырех! А тут всего лишь десятикратное ускорение! Ты говорил, удельный расход рабочего тела возрастает при этом только втрое?!

— Да, верно!

— Тогда вместо девяти месяцев мы будем разгоняться три! Но при этом... — я быстро провел вычисления на вирте, — ...при этом, мы наберем скорость в 278 тысяч километров в секунду, 92,67% от световой, относительно неподвижного наблюдателя! Тогда расстояние от Хары до Солнца мы преодолеем всего за одиннадцать лет независимого времени, плюс полгода на разгон и торможение. А на Земле за это время... пройдет около тридцати лет! Немало, конечно, но все-таки не тридцать семь с половиной и пятьдесят шесть!

— Точно, — Эрик повторил мои расчеты на своем вирте и немножко оживился.

— Вот и отлично! — я улыбнулся ему ободряющей улыбкой. — Надеюсь, об этой нашей проблеме больше не знает никто, только мы с тобой?

— Никто, — подтвердил Эрик.

— Пусть так и остается. Не говори никому. Ни Марку, ни, тем более, кэпу! Я хочу, чтобы мы спокойно долетели до Хары и нормально провели там исследования, не думая о том, что нас может ожидать на обратном пути!

— Да, мастер! — Эрик встал из-за стола.

— Постой! — я остановил его перед дверью.

— Что, мастер?!

— Иди сейчас к себе и ложись спать! Используй дримстер, все, что угодно, я разрешаю. Но завтра утром, когда выспишься, со свежей головой, сходи и еще раз все осмотри. Проверь все узлы! Вдруг может так оказаться, что проблема не в клатронах, а в чем-то другом. В том, с чем мы можем справиться!

— Да, капитан! — Эрик посмотрел на меня почти уверенно.

Бог ты мой, а ведь у парня, действительно, появилась надежда! Мне было немного сложнее. Счастливые случайности бывают, но всегда происходят с кем-то другим, это я твердо уяснил еще по той, прежней жизни. Мои надежды были связаны с другим вариантом, о котором я не стал говорить Эрику. Если мы действительно не сможем больше прыгать, лучше будет не ломиться назад через пространство, а ждать, пока нас спасут. Если мы не вернемся в срок, Земля обязательно пошлет в систему Хары новую экспедицию, чтобы узнать, что там произошло. Хотя бы тот самый корабль-разведчик, о котором рассказывал кэп.

Проблема лишь в том, что если обитаемая планета Хары — колония космической империи, там будет не так просто спрятаться. Можно, конечно, затихариться где-то на окраине местной системы, но как тогда узнать, что пришла помощь, и как позвать? Наверное, когда придет время, надо будет поговорить об этом с Марком. Может, у него найдется какой-то вариант на этот счет?...

Тем не менее, следующая ночь была, без сомнения, одной из самых неприятных в моей жизни. В голове крутились триллионы километров, какие-то аварийные ситуации, в полусне-полубреду я воображал себя машинкой, латающей прорехи в нашем отражателе. Пожалуй, я был готов в первый раз в жизни воспользоваться дримстером, но он получал питание от сети, а мне, как капитану, было негоже нарушать собственные приказы.

Заснул я, наверное, только после полуночи и проснулся по будильнику в три тридцать разбитым и с головной болью. Мне помог придти в себя душ — к счастью, горячую воду мы получали в теплообменниках, не расходуя на нагрев драгоценную энергию, так что в рубку я вошел без трех четыре в почти нормальном состоянии.

Утренняя вахта, вопреки ожиданиям, прошла спокойно. То ли мы вчера выплеснули все идеи и эмоции, то ли ребята решили меня лишний раз не беспокоить. Правильной, похоже, оказалась вторая версия. В восемь утра в коридорах уже не было темно: там наладили освещение из маломощных светодиодных лампочек, подключенных к энергопатронам. Получилось не очень ярко, но вполне приемлемо. Меня это обрадовало: признаться, темнота напрягала больше всего, и я даже подумывал о том, чтобы отменить свой вчерашний приказ о тотальном выключении света.

В столовой меня встретили одобряющие улыбки ребят и вкусный горячий завтрак. На столах, как всегда, стояли вазочки с фруктами. Освещение там было тоже от энергопатронов, но более яркое, чем в коридорах. Вообще, все здесь выглядело почти как обычно, словно мы вернулись в прежнюю, спокойную и безмятежную жизнь.

— Спасибо, Ив! — сказал я с чувством. — Ты вчера был прав, а я — нет! На сухих пайках мы бы и в самом деле долго не протянули.

Ив пробурчал в ответ что-то неразборчивое. Кажется, он до сих пор дулся на меня за то, что я вчера приказал отключить всю аппаратуру в астрономической кабине, за исключением одного прибора, где была критично важна непрерывность наблюдения.

Зато с завтраком наш повар-звездочет расстарался выше всяких похвал. Интересно только, на сколько хватит нам муки и всего прочего для круассанов при таком раскладе? Меня словно обдало холодом: я снова вспомнил о нашей главной проблеме. Что-то внутри меня требовало немедленных действий, куда-то срываться, бежать, только бы не сидеть, сложа руки.

— Дэв, — поспешно дожевав еду, я присел со стаканом сока рядом с нашим главным инженером. — У тебя сейчас сколько задействовано гравикомпенсаторов?

— Четыре, конечно, — пожал плечами Дэвид. — Все остальные вчера отключили. Но ты не беспокойся, во время инерционного полета двух пар вполне достаточно.

— А какой у них ресурс? — как бы невзначай поинтересовался я. — Если у нас вдруг что-то опять случится, и полет снова затянется?

— Константин, эта авария полгода назад была просто несчастным случаем! — Дэвид прижал руки к груди. — Она не повторится! Наши компенсаторы почти вечные! Фирма дала на них десятилетнюю гарантию, но, я думаю, они смогут прослужить гораздо больше! Мы с ними еще и во Вторую Звездную слетаем! Главное, чтобы следить за ними и вовремя менять периферию — все эти контроллеры, платы и так далее.

Слова Дэвида немного успокоили меня, но одновременно натолкнули на новую мысль.

— Сергей, — сказал я, когда на доклад ко мне пришел Сухина. — Я вот о чем подумал. У нас за одиннадцать месяцев полета случились две достаточно серьезные неполадки. Я очень надеюсь, что третьей не произойдет, но как капитан, хоть и временный, обязан подумать и о худшем. Что, если Эрику так и не удастся полностью привести в порядок отражатель? Тогда разгон и торможение на обратном пути могут сильно затянуться. В два, а то и в три раза? Мы сможем выдержать это незапланированное продление сроков? Как у нас с расходными материалами?

— С чем? — не сразу понял Сергей.

Я немного волновался, и поэтому использовал привычный для себя термин, хотя в двадцать третьем веке использовали другое понятие.

— Ну, с тем, что уходит у нас безвозвратно и не может быть снова пополнено, кроме как из имеющихся запасов. Лампочки там, сменные картриджи для водяных фильтров, компьютерная память и все такое.

— А, невосстановимый резерв? Группа "С"? Серьезных проблем возникнуть не должно. Ты же знаешь, места у нас хватает, так что всего запасено не меньше, чем по десятку комплектов. Кстати, пока ни по одной позиции не было перерасхода.

— И все же, составь для меня, на всякий случай, справку — что у нас есть по этой группе и на сколько лет хватит.

— Лет?!

— Ну, не месяцев же, — сказал я небрежно. — Это не к спеху, но... пусть будет.

— Хорошо, — кивнул Сергей, и мы приступили с ним к обсуждению текущих дел.

Похожие вопросы я задал да Силве и Кэнджи и получил на них достаточно обнадеживающие ответы. Те, кто планировали нашу экспедицию, явно держали в уме вариант с долгим возвращением, поэтому и плантации, и системы жизнеобеспечения были приспособлены к тому, чтобы непрерывно функционировать долгие годы.

Надеюсь, ребята не обратили на мои расспросы особого внимания, поскольку обсуждали мы, в основном, более насущные проблемы: не перегнули ли мы вчера палку, отключая все от сети, и все ли мы отключили, что можно? В разговоре с да Силвой мы таки пришли к выводу, что да, перегнули, и Брату помчался к себе в оранжерею, частично восстанавливать свое энергохозяйство. В то же время, Кэнджи откровенно порадовал меня тем, что за ночь и утро успел переключить почти всю аппаратуру на питание от энергопатронов, которых у нас было много. Так что, общий баланс с плантациями оказался даже немного в пользу экономии.

Поблагодарив от всего сердца Кэнджи, я отправил его спать, а сам вышел из каюты, намереваясь посетить Мартина и справиться у него о состоянии здоровья капитана. Однако не успел я сделать и трех шагов, как в меня чуть не врезался радостно возбужденный Эрик.

— Что?! — буквально запихнув его в капитанскую каюту, я развернулся к нему. Сердце забилось в сумасшедшей надежде.

— Это не клатроны! — выпалил Эрик одним духом. — Они в порядке, в порядке! Мы можем совершать прыжки!

— Тогда что же полетело?!

— Мастер, вам это надо видеть, — Эрик сразу же посерьезнел. — Пройдемте, пожалуйста, со мной.

Увидев повреждение, я протяжно присвистнул. Толстый бронированный кабель в самом темном углу технического коридора был перерублен пополам. Одним мастерским ударом топора... или меча...

— И это еще не все, — продолжил Эрик. — Очень остроумно выведены из строя сенсоры. Компьютер показывал, что здесь все нормально, диагностика ничего не выявила! Поэтому я и решил, что полетели сами клатроны, больше нечему...

— Ничего страшного, главное, что все обошлось! — я хлопнул по плечу Эрика. — Приводи все в порядок! Но о том, что случилось, никому! Вообще никому! Кабель из строя не выходил, прыжковый блок — тоже. О-кей?!

— О-кей, мастер, — Эрик кивнул с серьезным видом. — Я буду молчать.

Эрик, конечно, не скажет. А вот что делать мне?! Неужели в нашем экипаже обнаружился диверсант?! Безумная версия, но никакой другой у меня пока не было. Я мог быть уверенным только в одном: кабель не мог распасться на части сам собой, его явно разрубила одним ударом чья-то сильная и уверенная рука.

Так, ломая голову над тем, кто это мог сделать, и как вывести его на чистую воду, я отправился к Мартину. Нет, не потому что мне требовалась его консультация как практикующего психолога, а просто потому что я к нему и так собирался — узнать о здоровье капитана.

— Коржевский вышел из медикаментозного сна, — сообщил мне Мартин. — Хочет видеть тебя. Пойдешь?

О, гос-с-споди! Вот только встречи с кэпом мне сейчас не хватало!

— Пойду, конечно, — обреченно вздохнул я.

— Только смотри, никаких разговоров о работе! — Мартин строго посмотрел на меня.

— Никаких, — я устало кивнул. — Обещаю.

В маленькой палате нашего лазарета, где находился Коржевский, горел обычный свет, но мне он показался таким ярким после нашей полутьмы, что я чуть не зажмурился.

Сам кэп лежал на узкой кровати, вогнутой, словно корыто, весь облепленный датчиками и проводами, которые уходили к приборным шкафам вдоль стен. Перед глазами он держал развернутый экран вирта. Со стороны изголовья кровати находилось фальшивое окно с видом на оживленную городскую улицу. Там лил дождь, и люди шли в цветных накидках и с зонтиками.

Увидев меня, кэп отодвинул виртуальный экран в сторону, открыв лицо.

— Что, неважно выгляжу?

Да, похоже, я так и не научился держать морду кирпичом в любых обстоятельствах. Хорошо еще, что кэп понял мою заминку по-своему.

— Да нет, нормально выглядишь.

Я вовсе не кривил душой. Кэп смотрелся уже не таким измученным и уставшим, как во время нашей предыдущей беседы. Как ни странно, здесь он, можно сказать, даже посвежел.

— Ладно, — Коржевский махнул рукой. — Расскажи лучше, как ты сам? Осваиваешься в новой должности? Ощутил уже гнет бремени власти?!

С ума сойти! А ведь с того момента, как я принял на себя капитанские полномочия, прошло меньше двух суток. Ну и насыщенными же они были!

— Немного ощущаю, — улыбнулся я как можно непринужденнее. — Но в целом нормально.

— Это хорошо... — кэп запнулся. Похоже, он просто не мог придумать, о чем бы еще со мной поговорить. — У тебя все в порядке? Профилактику двигателя провели? Запустили уже?

— Анатолий Сергеевич! — я укоризненно покачал головой. — Мы же договаривались! Да с меня потом Мартин голову снимет!

— Если не узнает, так и не снимет! — капитан заговорщицки подмигнул.

— Хорошо, — решился я. — Но только, чур, я не буду говорить о вас, а вы — обо мне, что я тоже интересовался рабочими делами.

— Сэйвед, — согласился капитан, что должно было означать: "Заметано".

— Профилактику двигателя провели, — оглянувшись по сторонам, произнес я конспиративным шепотом. — Все в порядке, но пока еще не запустили. Эрик обнаружил небольшую неполадку, попросил еще немного времени.

— Небольшую? — с подозрением переспросил капитан.

— Совершенно незначительную, — я посмотрел на него честными-пречестными глазами.

— Ладно, — немного побуровив меня глазами, кэп откинулся на высоко подоткнутую подушку. — Какие у тебя ко мне дела?

— Помните, вы рассказывали о системе, которая фиксирует перемещения людей по кораблю? — негромко спросил я. — Как долго сохраняется эта информация.

— Сутки. Архив обновляется каждый час.

— А есть ли где-то более ранние данные? Двое, трое суток назад?

— Что, поймал кого-то на недозволенном?! — кэп искоса взглянул на меня. — Э-э-э... Попробуй спросить у Стива!

— Спасибо, — кивнул я. Пора было заканчивать разговор. — Кстати, а чем вы здесь занимаетесь, чтобы не скучать? Ребята ж потом спросят!

— Читаю, — кэп, вздохнув, повернул ко мне экран вирта. — Взял с собой в полет кучу всякой литературы и, поверишь ли, только сейчас смог за нее взяться.

— Охотно верю. У самого такие же проблемы...

Мы еще немного поговорили о книгах, и на этом мой визит завершился. Теперь можно было с чистой совестью сказать Мартину, что мы беседовали о литературе. Впрочем, он, хорошо зная и меня, и кэпа, ничего не спрашивал. Зато у меня был к нему один вопрос.

— Мартин, — задумчиво сказал я, уже стоя у двери и поворачиваясь с таким видом, будто что-то забыл. — Ты говорил, лечебные процедуры должны продлиться десять дней?

— Не менее десяти, — уточнил Мартин. — Но точнее я могу сказать только дня через три.

— А ты можешь так сделать, чтобы они немного затянулись? — я хитро посмотрел на Мартина. — Мне кажется, будет лучше, если о некоторых вещах кэп узнает только постфактум.

— Я знаю, к чему ты клонишь, — Мартин так же хитро улыбнулся мне в ответ. — И я тоже подозреваю, что курс лечения может занять дольше времени, чем планировалось. Например, тринадцать суток. Или даже четырнадцать. Смотри только сам не проговорись!

— Как можно!?

Я воздел руки в жесте притворного возмущения, и мы распрощались, довольные друг другом. Не знаю, может, мы с Мартином перестраховывались, но мне откровенно не хотелось, чтобы кэп, вернувшись к делам после лечения, сразу же столкнулся с нашим кризисом. Пусть лучше он возвратится на мостик в более спокойное время, когда все проблемы будут уже позади.

Меня по-прежнему никто не искал с собаками, никто не нуждался в моих приказах и ценных указаниях (хорошо иметь самостоятельных подчиненных), поэтому, немного подумав, я направился к Стиву. Прежде, чем что-либо предпринимать в отношении неведомого диверсанта, я хотел проверить самую очевидную и поэтому совершенно дикую версию.

Отсек, в котором располагалось сетевое хозяйство Стива, ничем не походил на традиционное обиталище сисадмина. Никаких проводов под ногами, полуразобранных системных блоков, чашек с недопитым кофе. Все было чисто и аккуратно, как, впрочем, и в любом помещении на корабле.

Изрядную часть отсека занимал большой полукруглый стол, на котором стояло пять плоских экранов, из них два, по-моему, виртуальных. Посреди в большом удобном кресле сидел Стив и сосредоточенно что-то набирал — как мне привиделось, на двух клавиатурах одновременно. В тусклом свете аварийного освещения его лицо казалось неестественно желтым.

— Доброе утро, капитан! — Стив поднял на меня глаза. — Чем могу вам помочь?

— Ну, для начала, может, это тебе нужна помощь? — почему-то это вежливое: "How can I help you?" немного резануло меня по ушам. Будто в какой-то бутик зашел... — Ты вчера не слишком хорошо выглядел, да и сегодня, смотрю...

— Я в порядке, капитан, — произнес Стив монотонным голосом, глядя мне в глаза.

— Точно в порядке?!

Стив еле заметно вздохнул.

— Почти. Мартин знает. А сегодня... я просто не очень хорошо выспался.

Мне вдруг вспомнился давний, почти годичной давности, но все еще не забытый сон. И странное кино на новогоднем празднике.

— Как ты вообще спишь? — спросил я. — Тебе какие-либо странные сны в последнее время не снились?

— К сожалению или к счастью, но я не запоминаю своих снов, — ответил Стив бесстрастным тоном, но глаза его на мгновение опасно блеснули. Или мне это только привиделось в полутьме?

"Даже дримстер не помогает?" — хотел задать я новый вопрос, но... так и не задал. Я ведь никогда не пользуюсь этим устройством, и не мне обсуждать особенности его применения. Да и не стоит лезть в чужие дела.

— Извини, Стив, — сказал я вслух. — И у меня к тебе, действительно, одно дело, с которым ты мне можешь помочь. Нет ли случайно у тебя...

— Есть, — невозмутимо ответил Стив, выслушав мою просьбу. — Могу дать тебе записи за последние восемь дней. Более старые, к сожалению, находятся в одном из отключенных дэйта-хранов.

— Надеюсь, этого мне хватит, — я пожал плечами, демонстрируя безразличие.

— Что именно тебе требуется?

— Всё. За все дни, для всего корабля, — мне не хотелось, чтобы Стив знал, для чего это мне нужно, и к чему у меня интерес.

— Хм... Это немало, — Стив оценивающе посмотрел на меня.

— На мой вирт поместится?

— На твой? Покажи... Да, войдет. Сейчас я тебе сброшу...

У меня еще было время до одиннадцатичасовой встречи с Марком, поэтому я поспешил в капитанскую каюту, чтобы просмотреть записи. И почти сразу же получил ответ на интересующий меня вопрос. Самый простой и очевидный, которого я ждал и которого боялся, потому что совершенно не представлял, что с ним делать.

Хорошо, что Марк был полностью занят вопросами экономии энергии и ремонта отражателя, иначе, вероятно, он бы меня раскусил. А так он, очевидно, объяснил для себя мои смятение и задумчивость какими-то иными причинами. По крайней мере, в этот раз в голову он мне не пытался залезть, и никакие скользкие темы мы с ним не затрагивали.

До начала вахты я еще успел переговорить с Эриком, но ничего для себя так и не прояснил. Скорее, наоборот. Я знал ответ на вопрос: "Кто?", точнее, думал, что знаю, но совершенно не мог понять: зачем?

Действия диверсанта поражали своей изощренностью и бессмысленностью. Он проявил бездну изобретательности, маскируя разрубленный кабель для всех электронных систем проверки и диагностики, но оставил его на виду, пусть и не на самом заметном месте. Конечно, люди в двадцать третьем веке привыкли полностью доверять автоматике, но еще не до такой степени, чтобы не верить собственным глазам. Эрик нашел обрыв при первом же поверхностном осмотре, просто тупо проверяя один узел за другим. Эта диверсия, конечно, стоила мне бессонной ночи и кучи сожженных нервных клеток, но на нашу безопасность она никак не влияла. Я даже начал склоняться к версии, что это какой-то на редкость извращенный способ проверки нашей бдительности.

Я ломал себе над этим голову весь день с перерывами на решение текущих проблем, но так ни до чего путного не додумался. Поэтому в семь часов вечера я предупредил Сергея, что в ближайший час ему придется нести вахту самостоятельно, без подстраховки в моем лице (он принял это как должное), зашел в капитанскую каюту и, несколько раз глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, взялся за вирт.

— Вызывали, капитан? — Мичиёши, в полной пилотской форме и при мече, появился в дверях кабинета.

— Вызывал, — я кивнул в сторону стула.

Сам же, наоборот, встал и прошелся по каюте, разглядывая бесстрастно застывшего японца. Выглядел Миша-Митч, откровенно говоря, хреново. Я впервые заметил это еще перед утренней вахтой, меняя его в четыре часа, но тогда приписал это тяжелому дню и бессонной ночи. Однако и сейчас, пятнадцать часов спустя, он смотрелся ничуть не лучше. Набрякшие веки, потухшие, больные глаза и неестественно прямая спина.

Да ведь у мужика тяжелейший отходняк! — вдруг понял я своим внезапно обострившимся чутьем. Вчера он перенес сильнейшую эмоциональную нагрузку, чудовищный стресс, а сейчас его вовсю корежит и колбасит!

Действуя по наитию, я отбросил все словесные кружева, которые я мысленно плел, расплетал и снова плел на протяжении семи последних часов, и просто вывел на экран вирта изображение разрубленного кабеля.

— Твоя работа?! — бесцеремонно спросил я, поворачивая экран к Мише-Митчу.

Мичиёши молчал. Он казался неподвижной статуей, но я почти слышал, как в голове у него с бешеной скоростью крутятся шарики и ролики.

"Ну и дурак же я! — пробежала вдруг в голове непрошенная мысль. — Если он не тот, за кого себя выдает, или просто сошел с нарезки, то я в нехилой опасности! Рубанет меня своим мечом, и поминай, как звали. И пусть он потом никуда не денется с нашей подводной лодки, а все равно обидно".

— Что ты от меня хочешь? — наконец медленно спросил Миша-Митч. От его голоса так и веяло безнадежной усталостью.

— Это — твоя работа?! — я буквально ткнул ему в нос виртуальный экран.

— Да.

— Зачем?!

— Зачем?!!! — Мичиёши поднял голову, и я чуть не отшатнулся, уловив его боль и ярость, скрывающиеся за неподвижным лицом. — Зачем?! Затем, что лучше погибнуть всем вместе, сейчас, сразу, чем принести погибель Земле!

— Вот с этого момента еще раз, и подробнее! — неимоверным усилием я сохранил хладнокровие. — Почему ты считаешь, что наша экспедиция несет Земле гибель?!

Мичиёши снова испытывающе посмотрел на меня. Казалось, его черные глаза просвечивают меня насквозь.

— Тебе известно, кто обитает в системе Хары?! — наконец, спросил он, продолжая прожигать меня взглядом.

— Мне рассказывали об этом люди, которым я склонен доверять, — сказал я с осторожностью. — Но я не могу дать полной гарантии в отношении их источников информации.

— Там наши враги! — произнес Мичиёши с пугающей убежденностью. — Не спрашивай меня, откуда мне это известно, но я не сошел с ума и не нахожусь под чьим-то влиянием. На Земле, перед самым отлетом, я случайно увидел и услышал нечто, не предназначенное для моих глаз и ушей. Наша экспедиция инспирирована чужаками! Мы сами идем к ним в лапы, да и еще везем им нечто крайне для них ценное!...

"Ну да, шампанское на две сотни тысяч евриков на наши деньги", — вдруг пришла мне ни к селу ни к городу сбивающая пафос Миши-Митча нечаянная мысль.

— Да, это именно так! — Мичиёши, кажется, заметил совершенно неуместную тень улыбки, невзначай проскользнувшую по моим губам. — На нашем корабле есть тайные, не значащиеся в плане, помещения, где складирован груз, который мы везем для чужаков!

— Я знаю о грузе, — кивнул я. — Но почему ты считаешь, что единственным выходом из положения должна стать наша смерть?!

— Потому что я не вижу иного! Нас ведут, ведут как свиней на бойню! Я не знаю, почему для чужаков так важен наш корабль, но когда они его получат, начнется вторжение! Я хочу помешать им хотя бы в этом!... Я больше не могу!... Эти сны... — Мичиёши все еще сохранял свою традиционную японскую сдержанность, но был уже на грани.

— Стой! — почти закричал я. — Какие сны?!

— Сны... Они снятся мне постоянно, от самой Земли. Это космические сражения. Мы воюем с чужаками... в космосе, на Земле, на других планетах... Иногда побеждаем мы, но чаще они... Мы не успеваем, не успеваем предупредить! Я каждую ночь включаю дримстер, но и он не помогает!... У нас больше нет выхода! Мы могли повернуть назад, еще тогда, после аварии с компенсаторами, но теперь поздно...

— Надеюсь, это не ты испортил компенсаторы? — спросил я язвительно.

— Нет.

— А скажи-ка мне вот, что, — я уселся напротив Мичиёши и, свернув ненужный уже экран, строго взглянул на него. — Когда мы голосовали за прекращение или продолжение экспедиции, почему ты вдруг повел речь о том, что наш долг — вернуться обратно на Землю, чтобы позадавать кое-кому вопросы? Тебе не кажется, что ты действовал очень неосторожно? Ведь ты должен был понимать, что это предложение не пройдет?

— Ксо! Симатта! — выругался Мичиёши. — Я не собирался тогда говорить ничего подобного! Просто кратко высказаться в пользу возвращения, и все. Но меня словно кто-то заставил это сказать!

— Ага, бес попутал!

— Бес? — Мичиёши, как и почти все иностранные члены экипажа, немного путался в русских идиомах. — Это кто?

— Такой небольшой, но очень вредный демон. Он подталкивает людей к тому, чтобы совершать глупые поступки и говорить глупости.

— Да, именно бес попутал! — Мичиёши ошеломленно хлопнул себя ладонью по макушке. — Ты прав!... Ведь они на корабле!

— Ты думаешь?!

— Я знаю! Но я полагал, он один! А ведь верно, их может быть и двое!

— И кто, по-твоему?! — разговор становился все более фантасмагорическим.

— Я не могу, не могу сказать! — Мичиёши, чуть отстранившись, посмотрел на меня с подозрением. — Это можешь быть и ты! Ты изменился в последние месяцы. Ты немного, но отличаешься от того Константина, с которым мы проходили подготовку! Я не знаю, не могу понять, чем, но я чувствую!

"Блин, еще один тонко чувствующий на мою голову!" — ругнулся я про себя.

— Люди всегда меняются, — произнес я вслух. — Мы скоро год в полете, оторванные от Земли, от других людей. И, видишь, Коржевский назначил меня временным капитаном. Я действительно изменился, это так. Но я остаюсь человеком и землянином!

— Возможно, — Мичиёши оглядел меня долгим изучающим взглядом. — Но я пока не могу доверять тебе до конца. Я поместил в сеть файл. Если я умру, он откроется во всеобщий доступ. Даже если я попаду под контроль, я уже не смогу это остановить! Он не сотрется и не уничтожится, даже если перегрузить всю операционную систему целиком!

— Подожди! — я помотал головой. — Но если ты считаешь, что на корабле есть, как минимум, один чужак, почему ты не попытался вывести его на чистую воду. Или хотя бы не зарубил его своим мечом?!

— Я... не могу, — Мичиёши опустил голову. — Убить человека... даже если он нечеловек... У меня не хватает духу...

— А уничтожить весь корабль с шестнадцатью людьми на борту — на это у тебя хватает?!

— Это... другое дело. Просто вспышка... и нас не станет... Меня не станет... Я исполню свой долг, корабль не достанется чужим...

— Интересно, а как ты собирался его исполнять?! — я посмотрел на Мичиёши с сожалением. — Все, что ты реально сделал, это попробовал вывести из строя прыжковый блок, и причем, на редкость бездарно!

— Что?!

— На, посмотри! — я снова развернул экран и вывел перед Мичиёши схему. — Вот скажи, что ты этим добивался?!

— О! — Мичиёши медленно поднес сжатый кулак к своему виску и резко разжал его. — Я... я перепутал! Схемы очень похожи — здесь и здесь — и я зашел не в тот коридор...

— Ты собирался перерубить этот кабель?! — нахмурившись, я посмотрел на план корабля. — Думаешь, это тебе бы что-то дало?

— Да, — Мичиёши справился с собой и снова говорил ровно и почти безэмоционально. — Я все хорошо продумал. При включении двигателя после профилактики компьютерная система не заметила бы повреждения. И тогда произошло бы следующее...

Мичиёши подробно объяснял, показывая на схеме, что именно он предпринял, чтобы отправить нас к праотцам, а я все больше хмурился. Конструкторы "Одиссея" старались сделать корабль максимально надежным, поставив все возможные защиты от дурака, но они не предвидели наличия диверсанта. Я не специалист в этом деле, но у Мичиёши, похоже, были шансы.

— Ты сделал это позавчера, сразу же после остановки двигателя на профилактику? — уточнил я.

— Да. Я был готов умереть, но запуск отложили из-за ремонта отражателя...

— Что же, это хорошо! — я снова встал и начал расхаживать по кабинету — вот как-то лучше мне думается на ходу! — Знаешь, у нас говорят, что умереть — никогда не поздно. Я думаю, что раз так получилась, что твоя попытка не удалась, — это некий знак, что у нас еще не все потеряно. Погибнуть сейчас — это значит, признать свое поражение. Но мы еще не проиграли, мы даже толком не начали игру! И мы отнюдь не глупые свиньи, которых тащат на бойню! Ты знаешь об опасности, я знаю об опасности, думаю, многие наши товарищи также настороже. Мы просто будем внимательно смотреть в оба, хорошо? И когда придет время, действовать! Кроме того, я обещаю тебе, — я остановился и внимательно взглянул на Мичиёши, — если возникнет угроза захвата корабля чужими, я сам уничтожу его! Видишь ли, как заместитель капитана я имею для этого возможности и полномочия!

— О!

Мичиёши встал и четко поклонился мне. Я в ответ опустил и снова поднял голову.

— Я прошу прощения, Константин! — сдержанно, но с отчетливыми покаянными нотками произнес он. — Я действовал необдуманно и поставил под угрозу выполнение нашей миссии. Я не буду больше ничего предпринимать без вашего приказа.

— Моего или Коржевского, — уточнил я. — Как только он выйдет из лазарета, он снова станет нашим капитаном.

— Да, капитан! — Мичиёши снова поклонился.

— Вот и хорошо. А сейчас я возвращаюсь в рубку, а ты скоро придешь принимать вахту, — я говорил спокойно и размеренно, проговаривая не только для него, но и для себя. — Да, вот, что еще важно. Наш с тобой разговор никто не записывал и не прослушивал, но я не поручусь, что на корабле много других мест, так же хорошо защищенных. И учти, что есть аппаратура, которая всегда засекает, где ты находишься, и запоминает эту информацию. Поэтому... будь осторожен!

— Я буду!

Дверь закрылась за Мичиёши, а я со стоном опустился на диванчик, стоявший в капитанском кабинете под фальшивым окном, которое сейчас, конечно, представляло собой лишь гладкую темную поверхность. Этот разговор сильно измотал меня. Я верил и одновременно не верил Мише-Митчу. Он не произвел на меня впечатление полностью вменяемого и адекватного человека, чего только стоила его ошибка при проведении "диверсии"! Если, конечно, это было ошибкой... Однако и полностью отмахнуться от его опасений я не мог. С нашей экспедицией что-то нечисто: я знал это и ранее, а теперь получил новое подтверждение. Что же, при приближении к системе Хары надо будет и в самом деле быть начеку!

Немного подумав, я зашел в вирт и своей властью временного капитана взял, и на всякий случай закрыл для Мичиёши доступ в некоторые отсеки и технические коридоры. Все равно, ему там делать совершенно нечего, а мне так спокойнее будет.

На этом я решил временно выкинуть историю с диверсией из головы. Может, когда-нибудь у меня появится возможность развеять тьму, покрывающую своей завесой нашу экспедицию, но в ближайшие дни моими первейшими заботами должны быть отражатель и вызванная его ремонтом тьма физическая.

Следующие семь дней слились для меня в один бесконечный суматошный день. Вахты и подвахты по двенадцать часов в сутки. Доклады Эрика, доклады Хавьера, утренние отчеты Сергея, да Силвы и Кэнджи, сообщения Мартина о физическом и психическом здоровье экипажа. Ежедневные разговоры с Марком, во время которых я порой чувствовал себя как сапер, пробирающийся через минное поле, и беседы с кэпом, который, похоже, все меньше верил моим бодрым реляциям, но пока не задавал неудобных вопросов. И все это в постоянной полутьме, под редкими огоньками аварийных светильников, которых становилось все меньше и меньше. В последние дни у нас стали подходить к концу казавшиеся бесконечными запасы заряженных энергопатронов, и нам снова пришлось экономить на освещении.

Отсутствие света действовало наиболее угнетающе, но было не единственной проблемой. Перейдя на сверхжесткую экономию электроэнергии, мы вынужденно отказались от множества мелких привычных удобств. В первое время это заслоняли более насущные проблемы, но потом жизнь вошла в новую колею, и нам оставалось только пассивно ждать, пока завершится ремонт отражателя. Вот тогда-то эти раздражающие мелочи вышли на первый план, став для многих серьезным испытанием на прочность.

Меня выручали постоянная загруженность, да еще то, что я довольно быстро отучил себя лишний раз беспокоиться об еще не случившихся неприятностях. Однако кое-кто, увы, дал слабину. Мичиёши совершенно замкнулся в себе. Ив стал раздражительным и обидчивым. Неугомонный Цветан снова поцапался, на этот раз с Дэвидом. Я не стал разбираться, кто прав, кто виноват, по-моему, оба, и отправил их сбросить пар в спортзал, на полосу препятствий, еле-еле освещенную парочкой тусклых лампочек. Впоследствии я получил за это опрометчивое решение приватный втык от Мартина. В темноте парни могли запросто получить травму, хотя, слава Космическим Богам, этого не случилось.

Зато большую помощь оказал всем нам Олег — вот уж, кто оказался совершенно неунывающим человеком! Нашу столовую он превратил в настоящий клуб, в котором по вечерам шел легкий веселый треп, а то и звучала музыка. Брату да Силва взял с собой полет гитару — к счастью, традиционную, без всяких электрических штучек, и под настроение радовал нас легкомысленными песенками на нескольких языках. Марк мог быть доволен: сделав все свои дела, мы не расползались по отдельным углам, а много времени проводили вместе, общаясь друг с другом.

Тем не менее, к концу недели мрачное, под стать освещению, настроение стало овладевать многими. Поэтому настоящей манной небесной стал для нас день рождения Джона. Посовещавшись с Хавьером, Эриком и Кэнджи, мы решили, что можем себе позволить небольшое транжирство. Рубку залили яркие электрические огни, и хотя горела только четверть светильников, нам они казались подлинным чудом. Ив, очевидно, растряс свои стратегические запасы и приготовил настоящий бисквитный торт, ароматно пахнущий персиковым повидлом. Сергей принес ящик игристого виноградного сока, и мы все вместе собрались в рубке, чтобы поздравить именинника.

— Друг наш Джон! — Я вышел вперед. — Мы все собрались здесь...

И вдруг в горле у меня пересохло. Позади всех, улыбаясь своей хищной улыбочкой, тихонько стоял Коржевский. Мы действительно собрались здесь все.

— Кэп!... — я не сдержал удивленного возгласа.

— Плохой бы я был капитан, если бы не знал, что творится у меня на корабле, — Коржевский вышел вперед. — Поздравляю тебя, Джонни! А ты продолжай, Константин. Сейчас командуешь ты. Я так понимаю, ты решил сам закончить это дело с отражателем и повторным запуском двигателя. Правильно! Так и надо действовать!

Так что пришлось мне поздравить Джона с днем рождения, а затем вручить ему подарок — роскошный агрегат для фиксации и записи статичных изображений (назвать это фотокамерой у меня просто не поднималась рука). Это было суперсовременное профессиональное устройство, с помощью которого можно было как снимать муравья в фас и профиль, так и делать роскошные панорамы с 360-градусным изображением. Причем, на основании снимков, сделанных этим устройством, можно было создавать голографии и даже фантомы высокой степени достоверности. Джон просто сиял. Он увлекался фотографией (термин остался тем же, хотя и заметно расширил свое значение за два века), но об аппаратуре такого класса только мечтал.

Интересно, а не на тайных ли складах находятся эти залежи подарков? И что в них еще припрятано?!

Мы немного пообщались с кэпом, на этот раз ничего не скрывая. Вернее, почти ничего: я не стал рассказывать ему о диверсии, предпринятой Мишей-Митчем, и попытке излишне тесного общения с Марком. Не то, чтобы я не доверял капитану, просто не хотелось грузить его еще и этими проблемами, пока он официально не вышел из лазарета. Тем временем, народ немного повеселился, а затем лишний свет отключили и начались... нет не танцы, конечно. Музыкальные выступления.

Как выяснилось, наш экипаж представляет собой настоящую кладезь талантов. На "переходящей гитаре" Брату да Силвы сыграли по очереди он сам, Олег, Сергей, Эрик и, что меня несколько удивило, Хавьер. Как позднее он смущенно признался, в детстве его учили музыке.

Я стоял вместе со всеми, молча слушая знакомые мне лишь чужой памятью мелодии, и прислушивался к своим чувствам. Похоже, музыка все-таки разбередила что-то в моей душе. Впервые за много месяцев меня охватила ностальгия — тоска и сожаление по давным-давно ушедшему в прошлое миру. На моем лице застыла приклеенная улыбка, но внутри меня все сильнее сжимала горечь утраты.

Мне было трудно дышать, надо было как-то выплеснуть, выразить эти обуревавшие меня эмоции. Из последних сил я внутренне улыбнулся сквозь боль. Ну, прямо волк из мультика: щас спою! В конце концов, попаданец я или не попаданец?! А попаданцам положено исполнять советские песни! Ну, пусть в моем случае не неизвестные, а основательно забытые, так какая разница?!

В моей прежней жизни я умел играть на гитаре, хотя очень давно не практиковался, а Константина был хороший голос. Дождавшись паузы, я вышел вперед и решительно забрал у Брату музыкальный инструмент.

— Когда-то давно мне случайно попался в руки диск со старинными песнями, — я был вынужден сделать паузу, мое горло душили спазмы. — Может, им было двести лет, может, — все двести пятьдесят. Я прослушал их, забыл и очень долго не вспоминал, но сегодня они почему-то снова всплыли в моей памяти. И я хочу сейчас сыграть их вам всем. Пусть наши предки, благодаря которым мы все сегодня живем в нашем счастливом мире и летаем к звездам, на несколько минут оживут среди нас!

Прикрыв глаза, я, сосредоточившись, сделал несколько проигрышей. Сначала неумело и неуверенно, но затем руки сами все вспомнили, и слегка непривычная слушателям — в этом веке играли немного не так — мелодия заполнила рубку. Несколько секунд я прислушивался к ней, а затем голос сам собой присоединился к аккордам:

"Призрачно все в этом мире бушующем..."

Песни сами выходили из меня без малейшей системы. За "...и снится нам не рокот космодрома..." следовала "Светит незнакомая звезда...", а ее сменяла "...у незнакомого поселка, на безымянной высоте..."... Я и сам не думал, что помню так много. Я пел и играл, чувствуя, как меня отпускает напряжение последних дней и месяцев, а мои товарищи слушали меня, затаив дыхание.

"...Родительский дом, начало начал,

Ты в жизни моей надежный причал..."

Мой родительский дом остался далеко в прошлом, в мире, которого уже давно нет. Я никогда больше не вернусь домой, не увижу никого, кто остался там, в навсегда ушедшем времени...

"Родительский дом, пускай много лет

Горит в твоих окнах до-обрый свет!"

Много, слишком много прошло лет, утекло безвозвратно... И все же, и у меня, и у каждого из нас есть свой родительский дом — Земля. Я не знаю, что нас ждет впереди, что нам предстоит свершить и что мы должны будем сделать, но это и мой дом! И я сделаю все, чтобы защитить его!

Доиграв куплет до конца, я резко оборвал мелодию. В рубке царила тишина. Все смотрели на меня. Я видел слезы в глазах Цветана и Дэвида. И оч-чень внимательный, настороженный взгляд Марка.

Ну что, попал ты, попаданец, или еще не попал?...

— Прости, Джон! — я вручил гитару да Силве. — Как-то расчувствовался я, забыл, кто сегодня у нас главный. Ребята! Кто там на розливе?! Давайте еще раз за Джона, нашего именинника, пусть все ему удается!...

Оставшиеся до завершения ремонта дни и часы пролетели быстро.

В полутемной рубке я рассматривал последнюю развертку отражателя. Сейчас на ней не было ни синего, ни фиолетового, только на месте бывшей кляксы виднелись небольшие красные обрывки на светло-оранжевом фоне, да по-прежнему пестрели оранжевые и темно-оранжевые с красными искорками оспины.

— С ними я уже не успел, — смущенно, словно оправдываясь, сказал Эрик. — Может, через две недели снова остановим ненадолго двигатель, посмотрим, что с ними? И, если понадобится, залатаем, не дожидаясь ежемесячной профилактики.

— Хорошо, Эрик, так и сделаем, — я кивнул. — А теперь все по местам! Приступаем к включению двигателя!

Само собой, я волновался. Ранее он у нас никогда столько не был в отключке — целых двенадцать суток! Сможет ли он теперь благополучно включиться в работу?!

Смог. Индикаторы на компьютерном экране и рабочих шкалах показывали нужные показатели, оживился после долгого перерыва счетчик скорости, возобновивший обратный отсчет километров в секунду. Хавьер отрапортовал о том, что антирадиационная защита перешла на питание от основной сети, а накопители снова приступили к зарядке, и шумно облегченно вздохнул. Цветан, во время чьей вахты произошло это знаменательное событие, весело рассмеялся.

— Ну что же, — я подошел к командирскому пульту. — Да будет свет!

Я щелкнул переключателем, и в рубке зажглись яркие лампы, на мгновение заставив нас зажмуриться. Точно так же, я знал, вспыхивали сейчас светильники по всему кораблю, а электрооборудование повсеместно оживало, возвращаясь к своей привычной работе. "Темные времена" кончились!

— Что, Костя? — ко мне неслышно подошел Коржевский. — Не жалеешь, что все позади?!

— А чего жалеть? — я пожал плечами. — Прошлое — оно на то и прошлое, чтобы оставаться позади. Меня больше интересует будущее. Принимаете, Анатолий Сергеевич, свои полномочия?

— Принимаю, — Коржевский, покряхтывая, уселся за свой пульт. — Ишь ты, теплое кресло. Нагрел местечко! Но ничего, Костя, твое время еще придет. Не знаю, каким оно будет, но, надеюсь, хорошее!

— И я надеюсь...

Нам ведь всем свойственно надеяться на лучшее, верно?

Глава K. Приближение к истине

— Связь?! — на всю рубку раздается нетерпеливый голос Коржевского.

— Сигнал устойчивый, — рапортует Олег, который, помимо электроники, отвечает у нас за все виды космической связи (а вот по внутрикорабельной — это к Стиву).

— До завершения фазы активного торможения шесть минут, — добавляет уже по собственной инициативе Цветан, не отводя глаз от экрана.

— Принято! — недовольно бросает кэп. — Ждем!

Скажу по собственному опыту: вот так ждать несколько минут, по-моему, тяжелее всего. Секунды тянутся медленно, но проходят быстро, а когда период ожидания измеряется часами, а то и днями, можно отвлечься и заняться другими делами. Сейчас же и капитан, и остальные сидят перед пультами в ожидании и боятся даже глянуть в сторону, чтобы не пропустить момент.

Мне в этом отношении легче. Как вахтенный пилот, я выполняю сейчас несколько иные обязанности и поэтому могу (конечно, в определенных пределах, не теряя постоянной бдительности) думать о более отвлеченных вещах.

Итак, по нашему календарю наступил май. Естественно, следующего, 2219 года. "Одиссей" осторожно крадется, если это слово применимо к передвижению со скоростью в двадцать тысяч километров в секунду, по дальней окраине планетной системы Хары. Если верить нашей системе навигации, а поводов для сомнения она пока не давала, нас отделяет от центрального светила порядка пятидесяти миллиардов километров.

С момента окончания "темного времени" прошло уже более шести с половиной месяцев. Для нашего экипажа они выдались на редкость спокойными — до такой степени, что мне в последние недели частенько приходят на ум поговорки о затишье перед бурей и о чертях, что водятся в тихом омуте.

Однако, как бы там ни было, никаких экстримов в нашей жизни не случалось уже больше полугода. Эрик полностью обновил покрытие отражателя в декабре, и с тех пор этот важный элемент нашего двигателя ни разу (тьфу-тьфу-тьфу) не доставлял нам беспокойства. Гравикомпенсаторы работают как хорошие часы, накопители в прыжковом блоке исправно запасают впрок энергию, которая понадобится нам (надеюсь) на обратном пути. Даже капризная климат-система на жилой палубе, после того как Кэнджи вырастил на фабере и поменял там несколько ключевых деталей, перестала капризничать.

Не возникало у нас особых проблем и в психологическом плане. Мичиёши совсем замкнулся в себе, но он и раньше был не очень общительным, так что его нелюдимость не бросалась в глаза. Разговорить его еще раз я и не пытался — в основном, потому что в капитанской каюте нам, в общем, было нечего делать вдвоем без кэпа, а в других местах я не был уверен в отсутствии прослушек. Точно так же не касался я скользких тем и в разговорах с другими членами экипажа, а Марка вообще сторонился, насколько это было возможно в наших условиях.

Новый год мы в этот раз отпраздновали без кинороликов сомнительного качества и свойства, но весело и живо. Мне подарили навороченный музыкальный синтезатор, позволяющий подобрать нужную мелодию даже совершенному непрофессионалу, от чего я, правда, тихо выпал в осадок. Да, такая штука мне была жутко нужна. Старинные песни, как ни странно, очень нравились всему экипажу. Даже кэп время от времени мурлыкал себе под нос: "Там для меня горит очаг..." — вот полюбилась ему эта мелодия, а Дэвид несколько раз пенял мне, что я не записал песни на вирт и не взял с собой. Поэтому на всех праздниках и днях рождения мой сольный концерт был обязательным номером, и моя, скажем так, ограниченность в музыкальных вопросах стала очевидной, в первую очередь, для меня самого.

Все это понятно, но откуда вообще на "Одиссее" взялся этот синтезатор?! То ли кто-то на Земле, формируя подарочные наборы на три Новых года и столько же дней рождения, решил, что мне понадобится эта штука, еще задолго до того как у меня вообще появилась мысль о такой потребности, то ли на каком-то из наших складов (уж не на секретном ли?) собрана большущая коллекция гаджетов на все случаи жизни?! И то, и другое вызывало массу вопросов, но я их не задавал. Сразу же после завершения "темного времени" я решил не отсвечивать, а, фигурально выражаясь, лечь на дно и дышать через трубочку.

Не знаю, выгадал ли я от этого что-либо, или нет, но спокойствию явно приходит конец. Начинается та самая работа, ради которой мы летели сюда полтора года. Три с лишним недели тому назад мы отправили в полет "Матку" — небольшой автоматический корабль, служащий носителем для двух десятков зондов. На скорости в без малого сорок тысяч километров в секунду "Матка" должна насквозь пролететь систему Хары немногим выше плоскости эклиптики и по дороге разбросать зонды для предварительного изучения наиболее интересных объектов. Ее возвращение на "Одиссей" не планируется.

Как и говорил давеча кэп, первым интересным объектом на пути носителя оказалась небольшая ледяная планетка, которую Ив обнаружил еще в начале апреля. Впрочем, по своим размерам — почти тысяча километров в поперечнике — этот объект тянет на вполне полноценную малую планету и даже получил у нас неформальное прозвище "Хара-Дальняя". Она и в самом деле дальняя: ее орбита настолько вытянута (эксцентриситет порядка 0,8), что в своем афелии, который она сравнительно недавно прошла, эта мини-планетка оказывается, по меньшей мере, вдвое дальше от Хары, чем примерная внешняя граница местного рассеянного диска.

В положенный срок "Матка" сбросила один из своих зондов, который как раз в этот момент, резко затормозившись, должен выйти на орбиту "Дальней". Точнее, сейчас мы получим от него сигнал, который добирался до нас почти шестнадцать часов. Поскольку "Матка" летит с постоянной скоростью, в то время как мы продолжаем торможение, она опередила нас на семнадцать миллиардов километров.

Вот, наконец, пошло! Уверен, что весь наш экипаж в эту минуту сидит перед экранами. Какой незначительной и неказистой ни была бы "Дальняя", — это первое небесное тело, принадлежащее чужой звездной системе, увиденное глазами человека. Нашими глазами!

Смотрел и я, конечно. Ведь именно ради этого, а не из-за каких-то там военно-политических интриг я полетел в космос! Узнавать доселе неведомое, видеть иные миры, прокладывать для человечества путь к звездам (извините за пафос) — вот для чего стоило очутиться в двадцать третьем веке!

Меня переполняли восторг и восхищение. Наверное, в последний раз похожие чувства я испытывал в начале 2005 года, когда рассматривал в Интернете первые снимки, которые передал спускаемый аппарат "Гюйгенс" с поверхности Титана. Но сегодня все было намного ярче, сильнее, реалистичнее! Передо мной разворачивалась панорама настоящего иного мира!

Больше всего "Дальняя" походила на Тефию, ледяной спутник Сатурна, — такой же грязно-белый шар, усеянный оспинками кратеров. Некоторые из них выглядели сглаженными и плоскими — за десятки миллионов лет аморфный лед, пусть и приобретший в космическом холоде твердость металла, почти затянул эти раны на поверхности планетоида. Другие отличались большей глубиной, имели выраженные кольцевые валы и конусообразные возвышения в центре, словно застывшие места падения капель на гладкую поверхность воды. Таких молодых кратеров было довольно много: очевидно, новейшая геологическая история "Дальней" была весьма бурной.

Белый шар становился все крупнее и в какой-то момент превратился из шара в поверхность, выходящую далеко за пределы экрана. Зонд продолжал приближаться к ней, выявляя все более мелкие детали рельефа. "Дальняя", выглядевшая из космоса практически гладкой, становилась все более пересеченной. На белой поверхности появлялись и вырастали на глазах новые кратеры, неровности, похожие на торосы, трещины, очевидно, представлявшие собой глубокие и широкие каньоны. Через весь экран протянулась длинная извилистая полоса, делая "Дальнюю" похожей уже не на Тефию, а на другой спутник Сатурна — Энцелад. Правда, без его знаменитых гейзеров. "Дальняя", находящаяся на огромном расстоянии от светила, не должна испытывать никаких приливных возмущений и, по идее, мертва как кусок льда.

— Зонд вышел на расчетную орбиту, — доложил Цветан. — Ориентировочная высота — шестьдесят километров.

Вообще, по большому счету, траектория, которую описывает зонд, — это не совсем орбита. Сам он оснащен гравитационным двигателем, отличающимся от нашего и позволяющим осуществлять очень резкое, но кратковременное торможение, а также собственными гравикомпенсаторами, которые сейчас работают в режиме антигравов, позволяя зонду левитировать над поверхностью "Дальней". Конечно, при этом он не висит на месте, а летит со скоростью порядка тысячи километров в час. Чтобы совершить кругосветное путешествие, ему более чем хватит полутора часов.

— Очень неровная поверхность, — тем временем, недовольно заключил Марк. — Если будем разворачивать здесь водородную фабрику, придется очень тщательно выбирать место.

— А стоит ли это делать? — с сомнением в голосе отозвался Цветан. — Уж больно далеко она от Хары — тридцать с лишним миллиардов километров. — Сейчас-то мы ее закинем, а на обратном пути придется тормозить, снова разгоняться... Не меньше месяца потеряем!

— Так-то оно так, — Марк задумчиво почесал подбородок. — Но уж больно заманчиво — целая планета из водяного льда. Это же точно лед?

— Очевидно, да, — авторитетно отозвался Ив. — Но точнее можно будет сказать после посадки спускаемого аппарата. Хотя похожие на этот планетоид спутники могут обнаружиться и у внешних планет Хары, если мы там найдем газовые гиганты, как в Солнечной системе.

— В принципе, спешить нам некуда, — подал голос я. — До "Дальней" нам добираться еще без малого двенадцать суток, а за это время "Матка" пролетит половину местной системы и успеет сбросить большую часть зондов. Мы еще успеем определиться, куда отправлять фабрику.

Марк с Цветаном еще продолжали обсуждать технические подробности, но я снова повернулся к экрану. Судя по координатной сетке на схематическом изображении в правом нижнем углу, зонд вот-вот должен достичь северного полюса "Дальней", а затем уйти в тень. Несмотря на то, что Хара отсюда выглядела не более чем яркой точкой на черном небе, кое-какое освещение на планетке она все-таки обеспечивала. Интересно будет посмотреть напоследок, что же находится на местной "макушке земли".

Северный полюс "Дальней" занимал большой кратер — довольно старый, судя по относительной сглаженности рельефа. Трещин и мелких кратеров здесь было сравнительно мало, так что, возможно, если мы решим сбрасывать именно на эту планетку нашу водородную фабрику, здесь для нее самое подходящее место...

Внезапно в верхней части экрана появился и быстро пополз вниз тускло блестящий овал — слишком правильной формы, чтобы быть естественным!

— Смотрите! — воскликнул Ив, тоже заметивший необычное образование. — Что это?!

Олег, поколдовав с аппаратурой, отмотал запись обратно и вывел на экран изображение с максимальным увеличением. По рубке прокатился синхронный удивленный вздох. Даже с шестидесятикилометровой высоты и при слабом свете далекой звезды можно было безошибочно различить характерные очертания выпуклого диска — как некогда выразился Олег, перевернутой миски на тарелке. Это был, вне всякого сомнения, космический корабль, очень похожий на наш "Одиссей"!

Заставив себя оторваться от завораживающего зрелища, я быстрым взглядом прошелся по рубке, по старой привычке отмечая реакцию товарищей. Цветан и Хавьер — он сейчас вахтенный инженер — удивлены и ошеломлены, и не скрывают этого. У Олега на лице азартная улыбка: как же, приключения начинаются! Ив смотрит на чужой корабль как кошка на белую мышь, предвкушая редкостную добычу. Капитан... кэп, скорее, недоволен и насторожен. Для него, как, кстати, и для меня неожиданная находка означает, прежде всего, опасность. Наконец, Марк... не выглядит никак. Его лицо настолько бесстрастно, что кажется окаменевшим. Но я готов поспорить, что ощущаю его усталое облегчение: все пока идет по плану, но впереди еще очень много работы...

Хотел бы я знать, какие нынче планы у нашего начальника экспедиции...

— Полагаю, ни у кого не возникло сомнений по поводу того, что мы сейчас видим? — как я и ожидал, Марк сам начал игру. — На маленькой ледяной планете, затерянной в глубоком космосе, мы обнаружили чужой космический корабль!

— Не обязательно корабль, — невозмутимо заметил Коржевский.

— Что?! — кажется, кэпу удалось немного сбить Марка с мысли.

— Это может быть и космическая станция. Например, для слежения за подходами к системе. Тогда ее наличие здесь вполне объяснимо.

— Нет, скорее, это все-таки корабль! — вмешался в разговор Хавьер. — Если они используют примерно те же гравитационные технологии, что и мы, дисковая форма выглядит оптимальной с точки зрения...

— В принципе, не важно, корабль это или станция, — Марк поднял раскрытую ладонь, извиняясь перед Хавьером, которого он без лишних церемоний перебил. — Так или иначе, мы не можем пройти мимо этой находки!

— Скорее, не имеем возможности, — проворчал кэп. — Наш зонд трудно не заметить, а если они уже ознакомились с ним поближе, то должны понять, что он не мог прилететь издалека. А значит, где-то поблизости крутится звездолет-носитель.

— Благодарю вас за исчерпывающий анализ, — Марк слегка поклонился капитану. — В любом случае, мы прибыли сюда незваными гостями, но было бы невежливо не нанести визит вежливости хозяевам.

— Контакт! — восхищенно прошептал Ив.

— Ребята, а не вы не слишком торопитесь?! — подал голос Олег. — Корабль, станция... Мы пока еще толком ничего не разглядели. Если на наш зонд еще не наложили лапу, надо будет посадить спускаемый аппарат как можно ближе к этой штуке. Тогда и посмотрим, что это такое, и кем там надо будет здороваться.

— Действительно! — поддержал его Хавьер. — Может, это даже не хозяева, а такие же космические путешественники, как мы?! Цивилизация на планете Хары, судя по интенсивности радиосигнала, должна соответствовать, максимум, середине двадцатого века! Если бы они умели строить такие космические корабли, то это они явились бы к нам в гости, а не мы к ним!

— Хорошо, — Марк не стал спорить. — Тогда, действительно, начнем с посадки исследовательского модуля. Олег, отправьте зонду соответствующую команду!

— Готово! — отрапортовал Олег, завершив все необходимые операции. — Ждите ответа через тридцать два часа!

— Так долго?! — не выдержал Ив.

— А что ты хотел?! Сигнал будет идти шестнадцать часов туда, около пятнадцати обратно, плюс не менее часа подготовки к отправке спускаемого аппарата. Меньше не получится.

— А наша находка за это время не уйдет на ночную сторону? — забеспокоился вдруг Цветан.

— Не-ет! — Ив прерывисто рассмеялся. — На северном полюсе "Дальней" сейчас полярный день, который, исходя из параметров ее орбиты, продлится еще лет четыреста. Так что, время у нас есть.

— Да, как это тяжело — ждать! — вздохнул Марк. — Но теперь у меня приказ для вас, капитан! Рассчитайте курс, который выведет нас на максимальное сближение с "Дальней". Я понимаю, что затормозиться для посадки мы не успеем, но, по крайней мере, пошлем туда шаттл.

— Сделаем, — кивнул Коржевский. — Мы и так тормозимся, просто не будем делать в ближайшие двое суток никаких пауз. А к тому времени видно будет — надо ли нам спешить на рандеву или, наоборот, смываться куда подальше. Правда, Константин?

— Правда, — покорно подтвердил я.

Ненавижу ждать, но с этими космическими расстояниями нет иного выхода, кроме как набраться терпения.

Терпения хватило у меня ненадолго. Сразу же после завершения вахты я помчался к Коржевскому, благо, он был у себя в каюте, и его не требовалось искать по всему кораблю.

— Вы знали о корабле?! — спросил я, едва дождавшись, пока капитан проделает все необходимые операции, устанавливая защиту от прослушивания.

— Нет, не знал, — спокойно качнул головой кэп.

— Марк знал! Готов в этом поручиться!

— Ты, Костя, сядь и не мельтеши! — Коржевский с видом радушного хозяина показал мне на стул напротив себя. — Я уже переговорил с Марком о нашей находке. Конечно, он знал. По его словам, ее углядели еще наши предшественники — разведчики. Изучить они ее, понятное дело, не смогли, но отметили, что никаких признаков жизни она не подавала. И наш зонд пока летает? Никто на него не посягал?

— Десять минут тому назад летал, — согласился я.

— Так что, успокойся: никто нас обстреливать или захватывать в плен, вроде бы, не собирается. Скорее всего, на этом корабле... или станции... действительно никого нет.

— Хм-м... — я обдумывал новую порцию информации. — Все равно, как-то странно получается. С чего это разведчики вдруг решили, что на "Дальней" вообще есть что-то интересное, кроме льда? И, между прочим, площадь ее поверхности — два с половиной миллиона квадратных километров. Это, на минуточку, на двадцать с лишним процентов больше, чем у Гренландии — тоже такой ледяной островок. Интересно, долго искали?!

— Вообще-то, эта штука находится практически на самом северном полюсе, — поразмыслив, ответил кэп. — Если они, как и мы, вывели свой зонд на полярную орбиту, могли сразу же ее обнаружить... Но мне кажется, я понимаю твою логику. Ты не веришь и не доверяешь Марку. Верно?

— Совершенно верно. Не верю и не доверяю.

— А почему, собственно? В чем, как ты считаешь, заключаются его коварные замыслы?

— Пока не знаю, — был вынужден признаться я. — Но он ведет себя очень подозрительно! Мичиёши вообще считает, что он — чужак. Инопланетянин!

— Ну, это он загнул! — Коржевский криво улыбнулся. — Я знаю Марка уже лет десять, если не больше. Пусть не так уж и близко, но у него же есть на Земле родственники, люди, с которыми он вместе учился, которые с ним знакомы с детства. Да и сам посуди, что инопланетянину делать в нашей экспедиции?! Если бы нас обнаружила та самая космическая империя, стала бы она крутить такие сложные комбинации? Это в книгах или в фильмах любят замутить покрасивше. А в жизни самые простые объяснения чаще всего и оказываются верными.

— Все равно, не нравится мне эта находка! — я упрямо покачал головой. — Будто ее кто-то нам подбросил! Словно приманку!

— Костя, если на нас будут охотиться с ловушками, то, скорее всего, не здесь, а на планете этих... харитов, — скептически хмыкнул кэп. — Хотя не исключаю, что на "Дальней" запланировано некое рандеву. И тогда возникают другие вопросы. Вот я давно размышляю: сколько раз наши разведчики побывали в здешней системе? Уж больно много они тут всего увидели и узнали. И только ли одни мы сюда летали? Может, случалось и наоборот, что и они — к нам?!

— Анатолий Сергеевич! — вдруг решился я. — Вам не снились в последнее время странные сны? Будто вы сражаетесь с пришельцами или видите гибель Земли?

— Нет, — покачал головой Коржевский. — Не припоминаю. А тебе они снились?

— Не только мне.

— Мичиёши?

— Да!... А откуда...

— Мне он тоже на них как-то пожаловался, — скривил рот кэп. — Но, говорю тебе как заместителю капитана, Мартин обнаруживает в нем признаки шизофрении. Мы за Мишей приглядываем, но и ты будь настороже, хорошо?

— Хорошо, — кивнул я.

Да, если так, то многие странности объяснялись сами собой. Но, как говорят, если ты параноик, то это не означает, что за тобой не следят...

— У тебя тоже были сны? — между тем, задал вопрос капитан.

— Что-то такое привиделось во время прыжка. И сон, да, был. Еще на Земле, перед самым отлетом. С совершенно небывалым ощущением реальности! Словно настоящая жизнь, честное слово! Я там был пилотом воздушно-космического истребителя. А на прошлый Новый год, когда Стив ролики делал, я там оказался в таком же аппарате! Прямо кусок из этого сна!

— Какие ролики?! — Коржевский развернул экран своего вирта. — Ах, это! Костя, это же взято из сериала "Защитники"! У нас его не слишком хорошо знают, а вот в Штатах он очень популярен! И на "Магеллане" в фильмотеке был! Наверное, ты где-то мельком увидел, и в подсознании у тебя отложилось.

— Умеете вы, Анатолий Сергеевич, успокаивать! — вздохнул я, на самом деле ни в чем не убежденный.

— Костя! — Коржевский строго посмотрел на меня. — Я тоже считаю, что Марк, а вместе с ним и американское правительство знают что-то такое, чего не знаем мы. И хотя мы с ними союзники, я не могу быть полностью уверенным в том, что эти знания они используют во благо нас... Евразийского Союза. Но у нас с тобой пока слишком мало информации. Поэтому предлагаю не пытаться гадать, а спокойно и терпеливо разбираться, что происходит. Прежде всего, давай подождем эти тридцать часов и посмотрим, что нам передаст спускаемый аппарат зонда. Так, по крайней мере, мы получим ответы хотя бы на некоторые вопросы. Понял?

— Да, капитан! — я вскочил со стула и вытянулся в струнку. — Буду запасаться терпением!

— Ага, только терпения тебе и не хватает... Комик ты Костя, а не заместитель капитана! Ну ладно, иди уж, конспиратор...

Самой посадки спускаемого аппарата на "Дальнюю" я не увидел. Как и обещал Олег, сигнал дошел до нас где-то около часа ночи по корабельному времени, когда я по распоряжению злобного тирана Мартина должен был спать. Впрочем, исходя из того, что меня не разбудили, ничего особенно важного тогда не произошло.

Кэп, когда я пришел в четыре часа менять его на вахте, сказал лишь, что поводов для беспокойства нет, и предложил подождать общий просмотр, назначенный на девять. Что же, ждать так ждать. Я ненавидел это занятие, но понимал его неизбежность.

Под просмотровую у нас был отведен специальный отсек, в котором целую стену занимал огромный экран с исключительно высокой разрешающей способностью, позволяющей рассмотреть на нем мельчайшие детали. В девять часов утра там собрались все члены экипажа, кроме вахтенных.

— Значительную часть записи занимают посадка и приближение к объекту, мы их опустили, — начал докладывать Стив, как всегда исполняющий у нас обязанности "киномеханика". — Кроме того, мы прогнали изображение через фильтр, поскольку изначально оно было... м-м-м... весьма темным. Так что, смотрите!

Свет в просмотровой погас, одновременно загорелся экран. Полностью осветлить изображение Стиву так и не удалось, все выглядело снятым в сумерках, но основное разглядеть было можно.

Да, теперь сомнений никаких не могло быть. Это был корабль. Похожий на "Одиссей", но, в отличие от нашей компоновки типа "перевернутая миска на тарелке", напоминавший, скорее, широкий и толстый волчок с аккуратно усеченным верхом. Он ровно стоял на бугристой ледяной поверхности, по крайней мере, на глаз не было заметно никакого крена, но нижняя часть "волчка" ушла в лед, а три опоры, на которые он опирался (четвертая, очевидно, была скрыта корпусом), изогнулись под его тяжестью.

Уже само по себе это давало ответ на многие вопросы. Корабль нашего типа, находясь на поверхности планеты, должен обязательно включать антигравы, чтобы снизить давление на грунт. Иначе его тушу весом в несколько миллионов тонн не выдержат никакие опоры, будь они хоть из суперпуперсплава, и корабль под своим весом глубоко уйдет в землю, из-за чего возникнет риск повреждения кольца, окружающего рабочую камеру двигателя. То, что чужак погрузился в лед, означало, что его гравитационные установки бездействуют.

— Мы пришли к выводу, что корабль потерпел на "Дальней" крушение или оставлен экипажем и заброшен, — подтвердил мою догадку Стив. — По крайней мере, инфракрасная съемка не обнаружила внутри него никаких источников энергии.

Изображение на экране изменилось на тонированное, составленное из различных оттенков голубого, синего и лилового. Корабль выделялся на общем фоне, но не сильно. Судя по маркировке, он был всего на пару десятков градусов теплее, чем ледяная равнина, на которой он стоял.

— После того как ровер обогнул корабль, мы обнаружили следующее, — продолжил Стив.

Кто-то у меня над ухом громко выдохнул. С корабля спускался на лед широкий пологий пандус, а вверху, немного ниже перегиба, виднелся открытый люк в форме прямоугольника с закругленными углами.

— Кажется, нас приглашают в гости, — громко предположил Олег.

— Не может ли это быть западней? — с сомнением спросил да Силва. — Они могли пожертвовать опорами и просто отключить энергию, дабы притвориться, что корабль покинут.

— Цитируя популярную беллетристику, могу только сказать, что так хорошо может притворяться лишь труп! — веско заметил Марк, выходя вперед. — Этот корабль находится здесь уже, как минимум, несколько лет. По крайней мере, именно тогда его обнаружили.

— Кто обнаружил?! — подался вперед Цветан.

— Внимание, экипаж! — подняв руку, Марк погасил грозивший начаться галдеж. — Вероятно, и до начала экспедиции, и во время нее у многих из вас возникали определенные вопросы. Как мне думается, настал час дать на них ответ!

Вначале Марк не сказал ничего, что было бы новым для меня. О том, как полвека назад в руки к американцам попал чужой космический корабль, об инопланетной империи, об истории создания гравитационных двигателей и особенностях их эксплуатации мне уже рассказывал кэп. Однако вскоре Марк перешел на более интересные темы.

— Наш разведывательный корабль дважды побывал в системе Хары...

Вот как? Я обернулся в сторону кэпа, но и для него это, похоже, было новостью. Все ребята слушали Марка, не отрываясь. Особенно сосредоточенным выглядел Стив, его лоб даже покрылся испариной.

— ...Благодаря этим полетам мы, так сказать, смогли осовременить полученные нами сведения. Прежде всего, мы удостоверились в обитаемости третьей планеты системы Хары. Хотя она является владением империи, на ней живет и аборигенное население. Они называют свою планету Филлиной, самоназвание — филиты.

Хм, не хариты, но все равно похоже!

— ...Филитов можно назвать двойниками людей, — продолжал Марк. — Вот, взгляните.

Он развернул свой планшет и, слегка повозившись, вывел на большой экран фотографию. На ней был изображен стоящий на фоне каких-то кустов молодой парень с коротко остриженными русыми волосами и гладким лицом. Его запросто можно было принять за североевропейца — например, немца или голландца. Для скандинава он был, пожалуй, недостаточно светлый. На парне был мешковатый темно-серый комбинезон, выглядящий как рабочая одежда, и грубая черная рубаха или хэ-бэ.

— А вот, для сравнения, как выглядит житель империи...

Картинка на экране сменилась следующей. Имперец оказался худым и, наверняка, долговязым, хотя фотография не давала никакого представления о его росте: фоном на ней служила однотонная светло-серая стена, похоже, из бетона. Впрочем, на его телосложение я обратил внимание не сразу. Взгляд притягивало лицо — необычно длинное и тонкое, насыщенного сиреневого с голубизной цвета, с большими темными глазами, которых буквально расталкивал в стороны худой, вытянутый вниз нос. Под носом выступал вперед острый подбородок, а между ними просматривалась узкогубая щель рта. Волосы у чужака были темно-фиолетового цвета и торчали во все стороны ёжиком. Носил он усеянный нашивками и значками китель (почему-то его одежда сразу воспринималась как военная форма) серо-зеленого цвета, и по оттенку, и по покрою неприятно напоминавший немецкое фельдграу.

— Ну и красавéц! — громко сказал Олег.

Да уж, не миляги из "Аватара"...

— Красавчик, — согласился Марк. — Но эти ребята считают себя высшей расой в космосе и, насколько известно, завоевали не только Филлину, но и другие обитаемые планеты.

— И как это они только до Земли не добрались? — спросил Дэвид. В его словах я уловил еле заметный оттенок иронии.

— Почему же? Может, и добрались, — невозмутимо произнес Марк. — Но здесь есть один очень важный для нас аспект. В последние десятилетия империя находилась в тяжелом кризисе, который выражался, помимо всего прочего, в отпадении окраин. Филлина представляет собой границу владений империи в этой области пространства. Несколько лет назад ее контакты с метрополией имели эпизодический характер. Более того, филиты, аборигены планеты, готовили восстание против своих владык. Наши разведчики смогли вступить с ними в контакт...

Внезапно меня охватило какое-то странное, немного раздражающее чувство. Будто футболку задом наперед надел или камешек в ботинок попал...

А ведь Марк врет! — вдруг понял я. Точнее, не врет, а мешает ложь с правдой, причем, сам прекрасно понимает, что есть что! Вот понять бы мне...

— ...Нет нужды говорить о том, настолько это важно, — тем временем говорил Марк. — Безусловно, Земля заинтересована в том, чтобы ее соседом была не империя, а мирная планета, потенциальный союзник...

А вот сейчас в его словах нет лжи. Хотя это он не сообщает новую информацию, а только дает ей оценку.

— ...Впрочем, во время последнего прилета разведчика были получены сведения и иного рода. О том, что империя преодолела кризис, и ее власти начали новое собирание земель, используя для этого военную силу...

Хм, здесь, между прочим, кажется, нет ни слова правды! Ай да Марк! Кто бы подумал?!

— ...Поэтому перед нашей экспедицией стоят задачи огромной важности. Первое: нужно узнать как можно больше об империи, потому что имеющаяся в распоряжении Земли информация имеет отрывочный и во многом случайный характер. К тому же, она может оказаться просто неточной или недостоверной. В связи с этим я возлагаю очень большие надежды на исследование корабля на "Дальней"...

Тут-то он не врет! Действительно, возлагает. И очень большие.

— ...Второе: нам необходимо понять, с кем мы имеем дело. То ли это обломки прежней державы, то ли, наоборот, обновленная империя, молодой и агрессивный хищник. Как вы должны понимать, от этого зависит будущее всей Земли!

И здесь ни к чему не подкопаешься. И в самом деле, зависит.

— ...Третье! Нам нужен контакт с жителями Филлины. Возможно даже, на официальном уровне. Ведь мы с вами не просто разведчики и соглядатаи. За нами Земля!

— Как же научные исследования?! — раздался голос одиноко вопиющего в пустыне Ива.

— Естественно, намеченная программа будет реализовываться. Постольку, поскольку она не будет противоречить нашим основным задачам, — авторитетно разъяснил Марк. — Есть еще вопросы?!

Ребята молчали, видно, переваривая информацию. Тогда поднял руку я. Не то, чтобы мне что-то было непонятно, просто хотелось еще раз проверить свои внезапно проклюнувшиеся способности.

— Как назывался тот корабль-разведчик, что прилетел в систему Хары перед нами? — задал я первый же пришедший в голову вопрос.

— Как назывался? — переспросил Марк. Кажется, я ухитрился поставить его в тупик. — "Полюс".

— Спасибо, — ошеломленно поблагодарил я.

Как ни удивительно, но одним этим коротким словечком Марк ухитрился одновременно и соврать, и сказать правду, причем, было решительно непонятно, где и в чем.

— Кто был пилотом "Полюса"? — спросил Коржевский.

— К сожалению, не могу сказать. Мне это не известно, — извиняясь, развел руками Марк и на этот раз не солгал.

С ума сойти! Я с изумлением покачал головой. Уж ни стал ли я этим... видящим правду? Или, как там в "Дюне" звали Пола Атридеса — квизатц хедерах, кажется? А между прочим, у меня уже были видения будущего...

Я сосредоточился, однако на этот раз мой провидческий дар не сработал. Я не знал и не мог предугадать, что нас ждало, ни на "Дальней", ни на Филлине.

Собрание, между тем, закончилось. Марк ушел вместе с кэпом, за ними потянулись и остальные.

— Правильно они сделали! — вдруг услышал я над ухом голос Цветана.

— Что?

— Правильно они все сделали, говорю! — повторил Цветан. — Зря я на кэпа обижался, что они там секретность развели...

— Ты из-за этого год назад голосовал за прекращение экспедиции?

— Как ты сказал?! — Цветан, слегка нахмурившись, искоса взглянул на меня. — Может быть. Уже не помню. Просто, если бы они тогда все рассказали, я бы, наверное, не выдержал. Сгорел от нетерпения!

— И то правда, — я улыбнулся. — Но одного я все-таки не понимаю. Зачем мы везем на Филлину шампанское?!

— Какое еще шампанское?

— Как какое?! — я даже остановился. — Помнишь, ты нашел секретный склад, еще мне тогда показал? Мы с тобой как раз и видели на нем шампанское.

— Я нашел?! Нет, не помню! — Цветан с изумлением посмотрел на меня. — Когда это было?!

— Да еще в 17-том году, 31 декабря. На прошлый Новый год!

— Странно, — Цветан развел руками. — Прошлый Новый год помню, а вот этого не помню. Не знаю, Костя. С тех пор почти полтора года прошло. Ты что-то мог перепутать или забыть. Или я...

— Ну да, — прошептал я.

Цветан нигде не соврал, я ощущал это своим обострившимся чутьем. Он действительно все забыл. На какое-то мгновение мне стало страшно.

— Кэп, — тронул я за рукав Коржевского, едва дождавшись, пока он завершит обстоятельную беседу с Сергеем. — Можно тебя на небольшой конфиденциальный разговор?

— Да, я слушаю! — закончив выстраивать "полог тишины", кэп недовольно глянул на меня.

— Я о Марке. Когда он рассказывал о Филлине, об империи, он лгал!...

— Костя! — капитан легко хлопнул ладонью по столу. — Ты идешь по неправильному пути! Мичиёши тоже начинал с того, что обвинял во лжи Марка, Дэвида, Стива! Не повторяй его одержимость! Иначе я могу пожалеть, что наделил тебя капитанскими полномочиями! Ты ради этого ко мне пришел?!

"Все не так просто, кэп! — хотел ответить я. — Просто каким-то образом вышло, что я научился различать ложь и правду, и я...". Но эти слова буквально застряли у меня в горле. Ведь кэп только что говорил мне о Мише, о своем отношении к моему капитанству, а я не почувствовал ничего! Я снова разучился отличать ложь от правды.

Да, похоже, мои чудесным образом обретенные сверхъестественные способности появляются и исчезают исключительно по собственному желанию, без малейшего участия с моей стороны. А жаль...

— Нет, не ради этого, — сказал я вслух, прежде чем пауза успела затянуться. — Я вот о чем думаю. Раз мы уж решили исследовать этот чужой корабль на "Дальней" и, очевидно, будем разворачивать там водородную фабрику, надо как следует помиркувать, как нам все это организовать самым оптимальным образом...

На этом расстоянии "Дальняя" еще должна была полностью теряться на фоне звезд, но на экране она уже виднелась — маленький белый серпик на фоне черноты космоса.

— Яркая какая, — заметил Цветан, стоящий у меня за плечом.

— Ледяная поверхность. Очень высокое альбедо, — объяснил академическим тоном Дэвид. — До нее доходит очень мало света, но она отражает его почти полностью.

— Интересно, а на Филлине знают об ее существовании?

— Вряд ли, — чуть приподнял голову от виртуального экрана вирта Стив. — Она, может, и яркая, но слишком велико расстояние — без малого, тридцать три миллиарда километров от Хары, почти двести двадцать астрономических единиц. И сомнительно, чтобы имперцы так уж тщательно исследовали окраины местной системы. Вот через несколько сотен лет, когда она приблизится к периастрию, ее, возможно, заметят.

— Если к тому времени будет, кому наблюдать, — пробурчал да Силва, пятый и последний член нашей маленькой экспедиции.

В последнее время настроение у бразильца было мрачноватое. Возможно, он беспокоился за свои плантации на "Одиссее". Пусть присматривать за ними обещали Кэнжди, Сергей и сам Марк, поговорку о семи няньках и дите без глаза никто не отменял. А может, да Силву раздражала задержка на пути к тому моменту, когда, наконец-то, станут востребованы его знания биолога.

Действительно, все на корабле уже заняты своим прямым делом. "Матка" добралась до системы Хары и начала запуск зондов, которые передают информацию о планетах и спутниках Иву и Сергею. Джон продолжает свои астрофизические исследования и одновременно несет вахту в рубке. А да Силва, очевидно, мечтающий дорваться до филлинской флоры и фауны, отправился вместе с нами на холодную ледяную планетку, где нет и не может быть никакой жизни, в роли фельдшера, кока, инженера по системам жизнеобеспечения, радиста и прочая, и прочая, и прочая.

Причем, на то, чтобы пробыть на "Дальней" всего пять дней, сто двадцать часов, мы тратим почти четыре недели. Наш посадочный шаттл — по сути, небольшой космический корабль, которых на "Одиссее" два, пустился в путь шесть с половиной суток назад. Через четыре с небольшим часа мы сядем, еще пять дней спустя взлетим, а потом две недели будем догонять "Одиссей", который за это время затормозится почти до нуля, а потом снова начнет ускоряться. Там еще нам предстоят взаимные маневры по уравниванию скоростей, а под конец — веселая задачка по стыковке, которую можно сравнить, разве что, с любовным актом двух обезьян, каждая из которых раскачивается на вершине своего дерева. И все это — для того чтобы поглядеть на чужой корабль, в который мы, во-первых, можем и не проникнуть, а, во-вторых, он может оказаться пустым.

Что и говорить, тяжела ты, космическая археология! Или правильнее назвать наше занятие кладоискательством? Да лишь бы не гробокопательством!...

Негромкий сигнал, прокатившийся по тесной рубке, вернул меня в реальный мир.

— Внимание, начинаем подготовку к посадке! — скомандовал я. — Всем занять места согласно штатному расписанию! И приготовились, ребята! В ближайшие четыре часа здесь будет жарко...

Причем, жарко — это в самом прямом смысле слова. Всего за четыре часа мы должны погасить нашу скорость, превышающую сейчас пятнадцать тысяч километров в секунду, чтобы нормально сесть на "Дальнюю". Причем, на последнем этапе, когда тормозной блок будет использовать гравитационное поле планетки, перегрузка превысит восемьсот "же"!

Если не выдержат гравикомпенсаторы, нас за долю секунды сотрет в порошок вместе с шаттлом. Но они выдержат. Так говорит Дэвид, а он привык отвечать за свои слова.

Ну, держитесь! Начинаем!

Поверхность "Дальней" напоминала замерзшее море или облачный покров, каким его видишь сверху, с самолета. Под нами простиралась равнина, состоящая из бугорков и впадинок, однообразие которой время от времени нарушали оплывшие круглые ямки — давние следы падения мелких метеоритов. Какое-то время вдали можно было наблюдать неровную линию кольцевого вала, окружавшую этот старый кратер, но она вскоре ушла за близкий горизонт.

Светло-серая бугристая поверхность становилась все ближе и, наконец, застыла. Мы ощутили легкий толчок.

— Поздравляю с успешной посадкой, — произнес я, украдкой вытирая пот со лба.

Как бы ни помогали мне чужие навыки и занятия на тренажерах, но это была моя первая посадка на поверхность другой планеты! И пусть основную часть работы сделала автоматика, я все равно гордился собой. Теперь я действительно стал настоящим космическим пилотом!

Что же, а сейчас пришло время узнать, какой из меня руководитель экспедиции.

— Парни, время пошло! — я первым начал выбираться из кресла-ложемента. — Делаем все, как распланировали! У нас только сто двадцать часов, так что не будем терять ни минуты!

Однако на самом деле торопились мы не спеша. Торопыги в космосе долго не живут. Цветан занялся приемом посадочного модуля водородной фабрики, которая должна была опуститься на "Дальнюю" через полчаса после нас. Дэвид приступил к послепосадочной проверке всех систем шаттла, а мы со Стивом с помощью да Силвы начали облачаться в скафандры для выхода наружу.

Любой скафандр — это фактически маленький космический корабль на одного человека, который должен защитить своего хозяина от вакуума и холода, обеспечивать его передвижение, безопасное и достаточно комфортное существование. И хотя за нынешними моделями стояли два с половиной века прогресса, принципиально они не слишком отличались от тех "Орланов", которых использовали космонавты в моем прежнем времени.

На "Одиссее" для каждого из нас было приготовлено по несколько типов скафандров — как говорится, на все случаи жизни. На "Дальнюю" мы взяли полужесткие модели, специально приспособленные для перемещения по поверхности лун и астероидов с тонкой атмосферой либо вообще без нее и со слабым тяготением. Как правило, в таких скафандрах поддерживается относительно низкое давление, чтобы они не раздувались и не мешали двигаться. Поэтому и дышат в них не воздухом, а специальной смесью с высоким содержанием кислорода. Кстати, для этого перед надеванием скафандра надо, как минимум, два часа провести в специальной кислородной камере, чтобы выгнать из крови азот.

Как правило, для иных условий такие скафандры уже не годятся. Однако у нас, к счастью, можно было регулировать внутреннее давление и содержание дыхательной смеси, иначе мы не смогли бы попасть внутрь чужого корабля, если там сохранилась атмосфера.

Просто иногда удивляешься, кто же там на Земле такой прозорливый. А потом вспоминаешь о полетах разведчика, и удивление проходит...

Пока наша кровь очищается от азота, мы начинаем одеваться. Сначала нагрудник — в нем расположены датчики, которые будут постоянно слать информацию о нашем здоровье. Затем — что-то вроде памперса, если можно так назвать это высокотехнологическое устройство, подключенное к системе регенерации. Кстати, во время пребывания на "Дальней" мы будем питаться только специальной витаминной смесью, которая, как выражаются врачи, не создает каловых масс. Кишечник мы прочистили еще в полете, так что теперь нам нет необходимости использовать блок для переработки твердых отходов жизнедеятельности организма, что повысит нашу автономность. Если необходимо, мы сможем провести внутри скафандров все пять суток, что отведены нам на "Дальней".

Следующим номером идет у нас белье. Когда-то его делали из чистого хлопка, но теперь на выручку космонавтам пришел научно-технический прогресс. Наши одеяния изготовлены из специальной ткани, которую и тканью-то назвать трудно. Она очень мягкая и приятная на теле, создает освежающий эффект и поглощает пот. Носить ее можно до десяти дней, не снимая, а затем она регенерирует в особых установках и может быть использована заново. Во время полета у нас было белье именно из такой ткани, причем, двух попеременно заменяемых комплектов хватило на все полтора года.

Поверх белья следует охлаждающий костюм, который будет отбирать у нас излишнее тепло. Вообще, в вакууме, являющемся идеальным теплоизолятором, сброс тепла представляет собой немалую проблему. Для этого у нас применяется остроумное устройство, которое преобразует тепловую энергию в электрическую. Можно сказать, наши скафандры частично работают на мускульном приводе.

Теперь на голову надевается эластичная повязка, работающая как усилитель биотоков, и можно забираться внутрь. Массивный ранец, укрепленный на спине, откидывается в сторону, и мы со Стивом залезаем в скафандры, словно внутрь шкафов. Да Силва помогает мне (я выше и массивнее Стива, поэтому мне приходится труднее), а затем проверяет герметичность. Все в норме.

Остается только подключиться и провести проверку всех систем, которых в скафандре не меньше, чем в ином космическом корабле. Все управляется с помощью биотоков, но для меня это уже вполне привычно. Первым делом смотрю, как дела с питанием. Напротив подбородка закреплена маска, которая по мысленной команде придвигается ко рту. Нащупываю губами мягкую трубочку и делаю несколько глотков густой, приятной на вкус смеси, немного напоминающей крепкий мясной бульон. Я ничего не ел уже больше шести часов и, понятное дело, немного проголодался.

Перед выходом надо немного походить и поприседать в скафандре, чтобы привыкнуть к нему. И обязательно почесать нос! Между прочим, у первых космонавтов это, без шуток, было серьезной проблемой! И наши, и американцы только в 70-е годы додумались вставлять внутрь шлема специальную подушечку, о которую можно было бы почесаться. И то, не всеми местами. Нам в этом смысле значительно проще. У нас есть специальная чесалка, управляемая биотоками, которой можно не только почесать нос или лоб, но и протереть глаза. После десятков часов тренингов (включая виртуальные в цаке) я научился орудовать ею, словно третьей рукой.

Ну всё, наконец-то, все процедуры завершены! Наши места в камере подготовки занимают Цветан и Дэвид, которые тоже готовятся надевать скафандры. Они проверят, как развернулась и приступила ли к работе фабрика, а затем присоединятся к нам у корабля чужаков. Передо мной же и Стивом открывается внешний люк, а поток улетучивающегося наружу воздуха мягко выталкивает нас наружу.

Константин немало налетал в космосе, но вот на планеты ни разу не высаживался, даже на Луне не бывал. Поэтому мои нынешние впечатления — новинка как для меня, так и для него.

Что я могу сказать? Вокруг довольно темно. Если не ночь, то, по крайней мере, поздние сумерки. Причем, если у нас они окрашены синевой, то в здешней палитре только два цвета — серый и черный. Светло-серая бугристая равнина, а над ней — черное небо, на котором глаз сразу же находит яркую, намного ярче, чем Венера на закате или восходе солнца, жирную белую точку.

Здесь не только темновато, но и холодно. Средняя температура поверхности на дневной стороне составляет лишь немногим более двадцати градусов Кельвина или двести пятьдесят ниже нуля. Но скафандр надежно защищает нас не только от вакуума, но и от мороза. Пока мне в нем приятно и комфортно. Впрочем, посмотрим еще, что будет черед несколько часов или через сутки.

Сила тяжести на "Дальней" совсем слабая, примерно, в сорок раз меньше, чем на Земле. Поэтому вне действия корабельных гравикомпенсаторов ощущаешь некую странную и довольно неприятную легковесность. Несмотря на то, что моя масса вместе со скафандром достигает двухсот килограммов, тело все время ведет в сторону, из-за этого чувствуешь себя так, будто под ногами очень скользкий лед.

Конечно, нам совершенно незачем так ковылять. Можно активировать ножные сервоприводы и задать автоматике прыжковый режим. Тогда мы со Стивом, словно кузнечики, за несколько минут доскачем до корабля чужаков, до которого отсюда меньше пяти километров. Но... зачем утруждать ноги, если есть транспорт? Пока мы одевались, Дэвид успел протестировать, подготовить, снарядить и подогнать с помощью дистанционного управления к выходу один из трех наших антигравитационных катеров. Вот он, собственно, ожидает нас буквально в двух шагах от шлюза.

Сам катер напоминает ската или очень широкую резиновую лодку, только с навесом сверху. Кстати, эта крыша, какой бы несерьезной она ни выглядела, дает нам дополнительную защиту от космического излучения. "Дальняя" сейчас находится примерно на границе гелиосферы Хары, поэтому сюда могут проникать высокоскоростные заряженные частицы из межзвездного пространства. Здесь, в непосредственной близости от шаттла, нас укрывает его электромагнитно-плазменная защита, а вот на открытом месте надо беречься.

Мы размещаемся в катере. Проверка связи — остающийся на шаттле да Силва желает нам доброго пути, и я трогаю. И уже через пару минут вижу, как над близким — рукой подать — горизонтом появляются очертания чужого корабля.

Что нам принесет эта находка? Сейчас увидим... Мы приближаемся!

Глава L. Полюс мрачности

Чужой корабль нависал над нами огромной темной массой. По сравнению с ним наш катер казался крошечным.

А ведь он не так уж велик, вдруг пришла мне в голову отрезвляющая мысль. Наш "Одиссей", пожалуй, побольше будет. Очевидно, у них разгон и торможение происходят значительно быстрее, поэтому нет нужды тащить с собой шесть миллионов тонн водорода. Кроме того, у нас на борту два шаттла, "Матка" — носитель зондов и куча прочей техники, которая тоже занимает уйму места.

Я опустил катер прямо на пандус, перед самым проемом открытого люка, где длинный подъем заканчивался широкой горизонтальной площадкой. Конечно, это было немного рискованно, но я держал все под контролем и полностью отключил антигравы, лишь когда убедился, что опора не собирается разваливаться на части у нас под ногами.

Вообще, пандус производил впечатление монументальности. Он был собран, как понтонный мост, из больших квадратных плит размером примерно шесть на шесть метров из непонятного темно-серого материала. Его поверхность была покрыта крупными насечками, напоминающими шинный протектор.

Выбравшись из катера, мы со Стивом закрепили друг другу на ранцах скафандров большие пластиковые пакеты, от которых тянулись гибкие шланги. Они, конечно, назывались как-то по-своему, но для меня это были рейд-вешки — точно такие же, как те, с которыми ходил по Меркурию Нортон из "Лунной радуги". По крайней мере, функции они выполняли аналогичные. Это были сигналки, маячки и ретрансляторы. Оказавшись внутри чужого корабля, мы могли связываться с шаттлом именно через цепочки вешек, которые должны были находиться в зоне прямой видимости друг от друга.

Уронив на темно-серую ребристую поверхность вешку, которая немедленно зажглась мягким красным огоньком, я сделал шаг через порог. Внутри было темно, и я включил фонарь на шлеме, максимально расфокусировав луч.

— Брату, как связь, прием, — спросил я, спуская вниз еще одну вешку.

— Связь устойчивая, принимаю сигнал с твоей камеры хорошо, — отозвался из шаттла да Силва. — Где это ты? Прием.

Я переключил связь на многоканальный режим, дающий возможность всем одновременно слышать меня и принимать изображение с камеры, установленной у меня на шлеме, и медленно повернулся вокруг своей оси. Я оказался в небольшом, размером с обычную комнату, помещении с металлическими стенами, полом и потолком. На противоположной стене луч фонаря высветил широкую запертую дверь.

— Похоже, это шлюзовая камера, — заметил Стив.

Он тоже вошел внутрь, проверяя связь с остальными через вешки.

— Скорее всего, — согласился я. — И если внутри сохранилась атмосфера, внутрь не попадешь, пока открыта дверь наружу. Возвращаемся к катеру, Стив. Будем готовить переходник, а затем, наверное, взрывать внутренний люк!

— Подожди, Константин, — остановил меня Стив. — Давай сначала попробуем менее разрушающие методы.

Только сейчас я обратил внимание, что чемоданчик, который Стив взял из грузового отсека катера, — это на самом деле портативный компьютер в вакуум-защищенном исполнении, который обычно используют космонавты. Стив закрепил его в раскрытом положении на груди, выдвинул электронный щуп и начал колдовать с небольшой клавишной панелью, закрепленной на стене у выхода.

— Ты думаешь, с этим можно что-то сделать? — с сомнением спросил я. — Там же наверняка давным-давно все отключилось!

— Энергия в системе есть, — невнятно отозвался Стив. — Она не отключена, а в режиме долговременной консервации. Нужно только подобрать код для активации.

На всякий случай я укрепил по вешке прямо на обшивке чужого корабля на внешней и внутренней поверхности. Если Стиву удастся закрыть люк, мы сможем подавать наружу сигнал только через корпус... если он, конечно, не покрыт какой-нибудь хитрой изоляцией.

Честно говоря, в успех затеи Стива я не слишком верил. Даже супернавороченный компьютер образца начала двадцать третьего века может возиться со взломом абсолютно незнакомого кода очень и очень долго. И даже если американцы чем-то таким разжились на попавшем в их руки корабле, за пятьдесят лет все может не один раз поменяться.

Впрочем... Я ощущал исходящее от Стива чувство уверенности. Видимо, у него в загашнике было что-то поэффективнее кодов полувековой давности. Все же интересно, что же в действительности обнаружил "Полюс" в этой системе, и с кем именно встречались разведчики?...

Однако прошли две, три, четыре минуты, а усилия Стива продолжали оставаться тщетными.

"Еще две минуты, — решил я. — Если Стив не справился сразу, значит, что-то у него не срабатывает, придется использовать грубые приемы".

Внезапно люк, ведущий наружу, резко захлопнулся. Один миг — и вместо проема, через который пробивался слабый сумеречный свет, возникла глухая стена.

— Брату, как связь? — немедленно озаботился я.

— Связь нормальная, слышу и вижу вас хорошо, — немедленно откликнулся да Силва. — Вы смогли закрыть внешний люк?!

— Да, — коротко бросил Стив. — Сейчас попробую его снова открыть... Так... Хорошо... Открывается... И закрывается... И снова открывается...

"Входит... и выходит...", — вспомнилась мне цитата из "Вини-Пуха". Титаническими усилиями я удержался от того, чтобы не прыснуть в прямом эфире.

Стив, тем временем, в очередной раз закрыл внешний люк и деловито направился к внутреннему, возле которого виднелась на стене точно такая же панелька.

— Стой! — я удержал его. — Здесь сейчас вакуум, и наши скафандры предназначены для вакуума. А ты представь, что будет, если внутри шлюзовой камеры внезапно появится атмосфера! Без переходника нам все равно не обойтись.

— Верно! А я выпустил из виду! — обескуражено признался Стив.

Он опять открыл дверь наружу, и мы вернулись к катеру, где в грузовом отсеке лежали заблаговременно подготовленные части переходной камеры.

Работать в скафандре, в космическом вакууме, при тяготении в сорок раз меньше земного и при слабом сумеречном свете — удовольствие, скажу я вам, еще то! Во время полета к "Дальней" я прошел несколько виртуальных тренингов и только поэтому полностью не опозорился. Но все равно нам потребовалось больше часа, чтобы собрать внутри шлюза из блоков, напоминавших исполинский конструктор, переходную камеру и обеспечить ее герметичное соединение с обшивкой корабля.

Закончив, мы передохнули пару минут. Даже учитывая то, что в нашу витаминную смесь добавлялся мощный стимулятор (ох, тяжело нам придется после отлета с "Дальней", когда придет откат!), сложная и непривычная работа умотала и изтомила... ой... измотала и утомила нас.

А потом Стив в очередной раз закрыл наружный люк и, не выходя из камеры, приступил к открытию внутреннего. Справился он с ним меньше, чем за две минуты.

Прозрачная поверхность переходника сразу же затвердела и слегка помутнела, сделавшись похожей на бронестекло. А за открывшейся внутрь корабля дверью мы увидели тусклый лиловый свет, обозначивший длинное помещение с большим люком в дальней стене.

— Ты был прав, Константин! — Стив неуклюже повернулся ко мне. — Внутри действительно была атмосфера.

— Угу, — пробормотал я, наблюдая за показаниями индикаторов. — Давление — 946 миллибар, чуть меньше, чем на Земле, температура — семьдесят четыре градуса ниже нуля. Состав по объему: 76% азота, 19% — кислорода, почти 4% углекислого газа плюс аргон, метан и еще много всего по мелочи.

— Почти земной воздух, — отозвался с шаттла да Силва.

— Да. Только очень холодный. И углекислого газа много. Как в затхлом подвале. Дышать этой смесью было бы весьма некомфортно. Впрочем, не будем терять времени. Начинаю выравнивать давление!

Нам понадобилось около двадцати минут, чтобы постепенно наполнить переходную камеру местным воздухом. Скафандры за это время перестроили свой режим. Они стали более плотными, жесткими и больше не производили впечатление надутых шариков. Между тем, внутри шлюза стало заметно холоднее, на полу и стенах начал оседать иней из замерзшей углекислоты.

Переступив порог, Стив аккуратно закрыл за собой дверь, а я укрепил на стене очередную вешку.

— Я перебросил всем коды для открытия дверей, — сообщил Стив. — Теперь достаточно, как дома, поднести руку к панели.

— Спасибо, — немного рассеянно поблагодарил я, оглядываясь по сторонам.

Мы находились или в длинной комнате, или в очень широком коридоре, скудно освещенном двумя прерывистыми рядами светильников в потолке. Величиной с обычные светодиодные, все они были выполнены в виде восьмиконечных звездочек и излучали слабый лиловый свет.

— Очевидно, корабль был оставлен не так давно, — заметил я. — Все лампочки светят, ни одной перегоревшей, тебе двери удалось открыть...

— Да, возможно, — Стив деловито возился с чем-то у стены. — Константин, помоги, пожалуйста!

Только сейчас я заметил, что боковые стены в этом коридоре составлены из множества высоких — под самый потолок — стенных шкафов с обычными круглыми ручками. Ухватить такую ручку в перчатке скафандра оказалось не таким уж и простым делом, но в конце концов Стив с моей помощью смог справиться с ней и открыть дверцу. За ней обнаружился высокий и глубокий шкаф с какими-то непонятными штангами и креплениями внутри, которые, впрочем, ничего не держали и не поддерживали.

Немного повозившись, мы открыли еще три шкафа, но все они оказались пустыми. Однако в четвертом обнаружился космический скафандр, который медленно выплыл нам навстречу на длинной штанге, как только Стив распахнул дверцу.

— Вот это да! — не удержался я от реплики. — Они что там, в империи, великаны?!

В новом теле у меня был рост метр восемьдесят три плюс толстые подошвы скафандра, но, тем не менее, мой взгляд упирался лишь в самый низ чужого шлема, покрытого блестящим напылением. Из-за этого создавалась неприятная иллюзия, будто внутри кто-то есть.

— Да, этот скафандр предназначен для существа ростом порядка двух метров десяти сантиметров, — заметил Стив, уже проведший измерения. — Но телосложение, скорее, эктоморфное, астеническое.

— Что?! — раздался в наушниках голос Цветана.

— Тощий и долговязый, — спокойно пояснил Стив. — Вероятно, на родной планете имперцев относительно невысокий уровень тяготения.

Осмотрев скафандр, мы пришли к выводу, что он, как и наши, предназначен для выхода в открытый космос. Допускает ли он возможность изменения режима, было не понятно, но мы и не собирались это выяснять. Если надо, захватим трофей с собой и уже на "Одиссее", а то и на Земле спокойно изучим.

Оставив скафандр лежащим прямо на полу, мы открыли еще несколько стенных шкафов, в двух из них обнаружив космические одежки — одну такую же по размеру, как ту, что мы нашли первой, вторую — немного меньшего роста. Помимо размеров, других отличий внешний осмотр не обнаружил. Все три скафандра были одинакового серебристого цвета с яркими оранжевыми полосами и вставками, очевидно, чтобы их можно было увидеть издалека.

Пройдя через еще одну дверь с кодовым замком, мы очутились в огромном ангаре. Там тоже горели лиловые лампочки, но их свет был слишком слабым, чтобы развеять темноту. Включив фонари, мы обнаружили, что находимся внутри настоящей выставки — или кладбища — разнообразной техники.

Здесь были воздушные машины, похожие на небольшие самолеты со сложенными крыльями, и большие угловатые вездеходы на гусеничном ходу с вагончиками-прицепами, грузовые антигравитационные платформы с установленными на них кранами и лебедками, землеройные машины с ковшами и бульдозерными отвалами и еще какие-то неизвестные транспортные средства невыясненного назначения.

При этом, на борта всех машин были нанесены светло-зеленой, светящейся в темноте краской короткие надписи, напоминавшие одновременно древнескандинавские руны и корейский алфавит. Первые шесть знаков всегда были одни и те же и, очевидно, означали название корабля, за ними шел горизонтально вытянутый длинный ромбик, а после него еще четыре или пять других значков, похоже, цифры. Среди них выделялся маленький кружок, похожий на знак градуса, но стоящий всегда внизу строки. Судя по всему, это был местный ноль.

— Похоже, имперцы совсем не пользуются колесами, — заметил Стив. — Все машины либо на антигравитации, либо на гусеницах.

— Это может означать, что вся эта техника предназначена для неосвоенных планет, — пожал плечами я. — Таких, где нет хороших дорог. Слишком эффективная вещь — колесо, чтобы отказываться от него в пользу антигравов.

— Причем, садились они на планеты с атмосферами, — добавил Стив. — Вот у этой пассажирская кабина явно не герметична. И у этой тоже.

— Не скажи, — покачал головой я. — Вот этот вездеход — один к одному наш "Moon Raider". Скорее, здесь у них вся высадочная техника. Кстати, заметь, машины стоят не прямо на палубе, а на платформах, возможно, даже антигравитационных. Интересно, куда же их везут?...

Пол под ногами по-прежнему оставался металлическим, что было очень удобно, так как позволяло задействовать магнитные захваты в стопах. Теперь каждый шаг давался немного с трудом, но зато можно было не бояться поскользнуться.

Так, беседуя и обсуждая находки, мы, не торопясь, дошли до края ангара. Путь нам преградила переборка, в которой обнаружилась очередная дверь. А во внешней стене, очевидно, выходящей наружу, появились громадные ворота, сейчас герметически закрытые. Сбоку от них смутно виднелась при свете фонарей пристройка, которая, по-видимому, играла роль шлюзовой камеры для техники при выходах в открытый космос.

— Константин, Стив, где вы? — послышался в наушниках голос Дэвида, а в глубине ангара появились отблески света.

— Мы здесь! — отозвался я. — Мы идем!

Мы встретились с Дэвидом возле какого-то агрегата, напоминавшего, на мой взгляд, помесь канавокопателя с трубоукладчиком, но на антигравитационной платформе.

— А где Цветан? — поинтересовался я.

— Ваши трофеи пакую! — откликнулся Цветан. — Мы тут на грузовом катере, вот и решили взять для изучения два скафандра — большой и поменьше.

— Отставить! — скомандовал я. — Трофеями потом будем заниматься! Это что, каждую находку через переходную камеру перетаскивать и в катер нести?! Так нам не то, что пяти дней, месяца не хватит!

— Понял, босс! — после короткой паузы прозвучал немного смущенный голос Цветана. — Сейчас присоединюсь к вам!

Но сразу присоединиться к нам Цветану не удалось.

— Ух ты! — услышали мы в наушниках его восхищенный голос. — Каква красавица!

Своим зорким глазом Цветан даже в полутьме разглядел, наверное, самый красивый экземпляр на этой выставке. Это была небольшая воздушная машина с блестящим черным корпусом, похожая на автомобиль "Ауди ТТ", только раза в полтора больше.

— Вы как хотите, но я заберу ее с собой! — заявил Цветан. — И вообще, надо здесь хорошенько поковыряться!

— Ребята! — строго сказал я. — У нас с вами не так уж и много времени. Техника чужаков — это интересно, но нам, в первую очередь, нужны документы. Или какие-либо другие источники информации. Поэтому сейчас давайте сядем, передохнем и перекусим — в конце концов, после посадки прошло уже пять часов, а затем поищем путь в жилую зону корабля!

Искомую дверь мы нашли, даже две, но они не пожелали открываться.

— Нет энергии в системе, — объяснил Стив. — Нечему реагировать на сигнал.

Это меня обеспокоило. А что, если двери, через которые мы уже прошли, откажутся выпускать нас обратно? Стив воспринял мои опасения с некоторым скепсисом, но я решил подстраховаться, отправив Дэвида и Цветана на катер за взрывчаткой.

— Берите все, — сказал я им. — Может, здесь нам придется не одну дверь подрывать. Перетащите все через переходную камеру и грузите на тележку. Где вы ее, кстати, забыли?

— В коридоре со скафандрами, — ответил Цветан. — Извини, Костя, так к вам торопился, что оставил ее там.

— Ну и хорошо, что оставил, — я мысленно махнул рукой. — Зато теперь она будет у вас под рукой.

— Раньше чем за час они не управятся, — негромко напомнил о себе Стив, когда отблески от фонарей Дэвида и Цветана пропали в проходе между двумя шеренгами машин. — Может, пока поищем дорогу в обход? А дорогу будем отмечать вешками.

— Отличная идея!

Я связался с ребятами, и мы со Стивом отправились к той переборке, где мы раньше углядели дверь. Она послушно открылась перед нами.

На всякий случай зафиксировав ее в открытом положении, мы прошли внутрь и оказались в новом ангаре, поменьше первого и почти пустом. Только в дальнем конце смутно виднелись очертания каких-то машин, да у стен выстроились какие-то агрегаты, почему-то напомнившие мне авторемонтную мастерскую. Впрочем, возможно, это и было оборудование местных ремонтников.

Но, честно говоря, мне было не до того, чтобы разглядывать очередную техническую выставку. За большущей бандурой — то ли компрессором, то ли электрогенератором — мы увидели широкий проем, освещенный все теми же лиловыми светильниками. Короткий коридор привел нас на лифтовую площадку. Прямо перед нами стоял огромный — не меньше чем пять на пять метров — грузовой лифт с распахнутыми дверцами. Рядом была видна еще одна лифтовая шахта, поменьше, но двери ее были не только закрыты, но и заставлены опустившейся на пол антигравитационной тележкой, доверху груженной какими-то баллонами.

— Хоть что-то, — без особого энтузиазма заметил Стив.

— Погоди.

Я посветил вокруг фонарем и быстро обнаружил то, что искал, — запасной выход. Он тоже был заперт, но не на кодовый замок, а на обычную защелку. Не тратя зря времени, я попросту срезал ее, активировав плазменный резак на тыльной стороне перчатки скафандра.

Внутри обнаружилась темная вертикальная шахта — к счастью, достаточно широкая, чтобы я мог пролезть в нее и не застрять внутри. С помощью страхующего меня Стива я засунул голову и плечи внутрь и осмотрелся. Вверху шахта, к сожалению, была перекрыта решеткой, до которой я не мог бы дотянуться, отсюда до нее было метра два. Зато вниз проход был свободный, а, посветив, я заметил в противоположной стенке возле дна приоткрытую дверцу.

— Так, туда мы пройдем, — я вылез обратно на лифтовую площадку. — А обратно-то как?

В принципе, на стенках шахты были укреплены скобы, но мне показалось, что лазить по ним в скафандре, причем, может быть, с грузом за плечами будет слишком сложной акробатикой. Да и ранец так можно было повредить об стенку. Поэтому, подождав, пока к нам присоединятся Дэвид и Цветан, причем, не только со взрывчаткой, но и с набором инструментов, мы соорудили простой подъемный механизм, который закрепили в шахте.

Придерживаясь за страховочный шнур, я встал на самый край шахты и просто шагнул вниз. При сорокакратно меньшем тяготении это было вполне безопасно. На какой-то момент мне показалось, что я вообще завис в воздухе, а потом я медленно и торжественно опустился.

Толкнув приоткрытую дверцу, я шагнул вперед, чтобы освободить место Дэвиду, и очутился в длинном темном коридоре, загибающемся по дуге. Здесь не было привычных лиловых светильников или же они не работали, поэтому нам приходилось подсвечивать себе фонарями, выхватывая только небольшие куски впереди и по бокам.

По обе стороны через каждые пятнадцать-двадцать шагов начали попадаться большие двери. Все они открывались по нашей команде, но внутри мы обнаруживали пустые стеллажи или большие помещения, заполненные какими-то деталями, консервными банками величиной с хорошее ведро и с тусклыми этикетками, состоящими из одних только надписей, картонными ящиками и тому подобным барахлом.

Вероятно, было бы весьма интересно покопаться в этих развалах, но я продолжал упрямо идти вперед. Меня беспокоило то, что мы до сих пор не нашли не то что компьютеров, но даже ничего бумажного, кроме упаковки.

Проклятый коридор тянулся по кругу все дальше и дальше, и я уже начал опасаться, что мы просто обойдем корабль по этой палубе и вернемся на то же самое место, откуда начали. Внезапно луч фонаря уперся в переборку с очередной дверью, а сборку появился проход, в котором виднелась лестница — обычная человеческая лестница, ведущая наверх.

Проходя мимо двери, я по привычке махнул рукой возле панели. Дверь, чуть помедлив, внезапно открылась перед моим носом, и я не удержался от короткого ругательства.

Прямо на меня изнутри вывалился труп.

В той, прежней, жизни мне приходилось видеть мертвецов. Но я никогда не встречал ничего более страшного, чем эта находка на чужом космическом корабле, брошенном на холодной и темной ледяной планете.

Большое помещение, вернее, два больших помещения анфиладой было заполнено трупами. Вначале нам показалось, что мы видим целые горы мертвецов, хотя их и на самом деле было много — больше ста человек. Мужчины и женщины — к счастью, среди них не было детей, иначе я бы, наверное, сошел с ума. Они лежали прямо на полу или внутри странной конструкции, выглядящей то ли как камера хранения на вокзале, то ли как ультраминималистский японский отель с индивидуальными капсулами вместо номеров. Несколько тел мы нашли в санузлах, причем, вид одного из мертвецов вызвал у меня настоящий мороз по коже. Он лежал на боку, а его высунутый язык примерз к трубе, покрытой зеленоватой наледью.

— А ведь это не имперцы, — вдруг задумчиво сказал Стив.

Это были первые слова, произнесенные здесь. Страшную находку мы осматривали молча.

Я осторожно повернул голову, чтобы скрестить луч своего фонаря с фонарем Дэвида. Семидесятиградусный холод превратил мертвецов в скрюченные мумии, покрытые потемневшей пергаментной кожей, но он не смог скрыть ни роста, ни телосложения, ни обриса лиц. Это были филиты. Или земляне...

— Их бросили здесь, — хрипло сказал Цветан.

Меня передернуло. Я вдруг представил себе, как они умирали, — в кромешной темноте, без воды и пищи, в стынущей духоте (концентрация углекислого газа здесь достигала восьми процентов), без надежды на спасение. И все же, они не сдавались. Большинство тел лежали не по одиночке, а группами: видимо, люди до последнего пытались согревать друг друга. В нескольких ячейках мы находили мужские и женские тела, окоченевшие в последних объятиях.

В конце анфилады нашлась еще одна дверь — запертая. Нам надо было возвращаться обратно, идя мимо мертвецов. Сейчас мы ничего не могли для них сделать, даже похоронить.

Выйдя последним, я закрыл за собой дверь. Мы провели на "Дальней" уже восемь с половиной часов. Нам надо было думать не о мертвых, а о живых. Вслед за товарищами я начал медленно и осторожно подниматься вверх по узкой лестнице.

Первая площадка встретила нас тремя дверями, из которых ни одна не отреагировала на наши команды. Но, поднявшись еще на одну палубу, мы были вознаграждены. Одна из двух здешних дверей лениво отползла в сторону, открыв дорогу в неширокий коридор, освещенный лиловатыми лампочками. По обе стороны виднелись многочисленные дверные проемы. В системе сохранилась энергия, и все двери охотно открывались перед нами, пропуская нас внутрь кают, точнее, небольших блоков из двух жилых помещений и санузла между ними.

Все здесь хранило следы поспешного бегства. Многие постели были незаправлены, дверцы стенных шкафов распахнуты, на полу валялись предметы одежды и различные мелкие безделушки. Дэвид нашел красочный глянцевый журнал с изображением воздушной машины на обложке, но он, к сожалению, рассыпался прахом у него в руках. Зато две книги, которые он отыскал в следующей каюте, были бережно уложены в термоконтейнеры и тщательно запакованы. Под руки нам попались и несколько мелких электроприборов, парочка цилиндрических предметов, в которых Цветан опознал энергопатроны, но, к моему сожалению, ничего похожего на компьютер или какой-либо другой хранитель информации.

Самую важную находку сделал Стив. Он просто споткнулся о стоящий прямо перед дверью пластиковый чемодан с наполовину оторванной ручкой, так что тот распахнулся, вывалив на пол все свое содержимое. Среди небрежно скомканной одежды Стив своим зорким глазом заметил небольшой черный предмет, блеснувший в свете фонаря.

— Смотрите! — Стив вынес свою добычу в коридор, где было хоть какое-то освещение.

— Да это же фотоаппарат! — воскликнул я. — Выглядит точь-в-точь как цифровая... старинная цифровая камера!

— Возможно...

Стив осторожно тронул предмет, лежащий у него на ладони, перчаткой скафандра, и вдруг на нем зажглись оранжевые и белые огоньки. Еще одно осторожное прикосновение, и на крохотном экранчике появилась цветная картинка.

— Отойдите все, я ничего не вижу! — скомандовал Стив. — Я постараюсь переснять эти изображения на свой компьютер!

Мы отошли в сторону. Заниматься сейчас обыском темных кают, когда Стив извлекает из фотоаппарата первую достоверную информацию об имперцах, было выше наших сил.

— Интересно, сколько же времени корабль покинут? — спросил я. — Освещение осталось, двери открываются, камера работает — и все это при семидесятиградусном морозе! Такое впечатление, что его бросили всего пару месяцев тому назад!

— Нет, если его видели наши разведчики, то не меньше, чем несколько лет, — рассудительно заметил Дэвид. — Учти, что кроме холода здесь не было никаких иных внешних воздействий. Кроме того, я не слышал, чтобы энергопатроны или топливные элементы боялись мороза. Если нормальное качество, они могут хранить заряд многие годы.

— А мне все-таки кажется, что его оставили недавно, — сказал Цветан. — Ведь если экипаж покинул корабль, кто-то должен был потом вернуться — хотя бы за техникой!

— Во-первых, мы точно не знаем, покинул ли, — хмуро произнес Дэвид. — Может, где-то внизу там и экипаж... лежит. И я могу назвать сто причин, по которым никто сюда так и не вернулся. Или вернулся, но не за техникой. Или...

— Так мы можем спорить долго, — вмешался я. — Все равно у нас не хватает информации, чтобы делать какие-либо выводы. Мы даже не знаем, почему этот корабль вообще очутился здесь в таком виде!

— Действительно, хватит спорить, — подал голос из своего угла Стив. — Идите сюда, я все переснял. Могу вам показать.

Первый снимок, увы, не сильно расширял наши познания об имперцах. На нем был изображен худой и, похоже, довольно молодой парень с длинным голубовато-сиреневым лицом, одетый в знакомую серо-зеленую униформу, на которой ярко выделялись три красных треугольника на груди и на верхней части рукава. В красных петлицах виднелись еще какие-то эмблемы, но на виртуальном экране компьютера их было сложно разглядеть. Длиннолицый чужак сидел, развалившись, за столиком в каком-то небольшом кафе с весьма скудным интерьером в техно-стиле. Перед ним стояла высокая кружка, в которую было налито что-то светло-коричневое с шапкой пены.

Следующие несколько изображений не добавили нам полезной информации. То же кафе, тот же тип плюс еще трое других военных с двумя или тремя треугольниками на рукавах. На столике появились еще кружки, какие-то бутылки вполне земного вида, некая закуска. В общем, обычная офицерская пьянка.

Стив быстро пролистнул еще несколько снимков, но тут Дэвид остановил его.

— Погоди! А ну-ка, верни предыдущий!

Да, Дэв не ошибся. На этом изображении появился новый фигурант. На заднем плане виднелась, слегка не в фокусе, маленькая согбенная фигура с половой щеткой в руках. Уборщик оказался зеленокожим, совершенно лысым и обладал огромными лопушистыми ушами, слегка заостренными, как у эльфа.

— Это кронт, — спокойно пояснил Стив. — Так называют жителей еще одной планеты, которую тоже завоевали имперцы.

— Кстати, а как сами имперцы себя называют? — поинтересовался я.

— Тебе это надо?! Какое-то длинное название, на букву "К". Я не запомнил. Показывать дальше?

— Показывай, — вздохнул я.

Конечно, и из простого застолья можно извлечь полезную информацию, но как мало ее там будет!...

Впрочем, информацию мы скоро получили. Вдосталь.

Еще пара кадров с пьянки, и вдруг перед нами предстало изображение какой-то деревушки. На площади спиной к снимающему стоят на коленях в два ряда лысые и ушастые кронты. Среди взрослых видны маленькие детские фигурки. Перед ними, лицом к аппарату, высокий помост, на нем имперцы и шестеро связанных кронтов.

Следующий снимок. Все шестеро мертвы. Лежат, залитые темно-синей кровью. Тип с первого снимка рядом: стоит с еще несколькими имперскими солдатами и картинно дует в ствол какого-то оружия, отдаленно напоминающего "Узи".

Еще один снимок. Горящая деревня. Тип на фоне пожара с закатанными рукавами, в руке факел. На голове кепи, лихо заломленное набекрень.

Позвольте же мне дальше не описывать те отвратительные сцены, которые затем предстали перед нашими глазами. Такие фото могли бы оказаться в архиве любого фашистского карателя, прошедшего черным шлейфом смертей и пожаров по белорусским или украинским деревням и селам. Изуверскими способами казнимые или просто убитые кронты. Пылающие или разрушенные огнем артиллерии дома. Снова убитые... Омерзительные развлечения палачей...

На некоторых снимках у мертвых кронтов было видно оружие, значит, они все-таки сопротивлялись карателям. Возможно, мы видели репортаж с какого-нибудь подавленного бунта или даже восстания.

Окончательно добил меня снимок, на котором давнишний тип насиловал маленькую зеленокожую женщину, привязанную за руки и ноги к широкой доске. За его спиной стояли два приятеля и, похоже, гоготали, дожидаясь своей очереди.

— Хватит! — резко сказал я, обращаясь ко Стиву. — Выключай эту мерзость! Все, что нам было нужно, мы увидели!

Стив послушно погасил экран.

— Только не надо делать поспешных выводов! — сдержанно заметил он. — Имперское общество...

— Пожалуй, мы уже достаточно узнали об имперском обществе! — я оборвал его. — Да, возможно, на следующих снимках мы увидим умильно улыбающихся фрау и киндеров, милых фройляйн и клумбы с цветочками! Но ни одно общество не может быть нормальным по определению, если в нем есть подобные типы, которые не только совершают немыслимые жестокости, но и фиксируют это на камеру, да еще и позируют! Мы, русские, еще не забыли Великую Отечественную, когда на нашу землю пришли точно такие же представители высшей расы!

— Константин прав, — добавил Дэвид. — Имперцы, действительно, воспринимают другие народы, как дикарей из колоний, по отношению к которым все позволено! Мы все только что видели трупы...

— О, да! — меня буквально перекосило. — И давайте больше не тратить времени. Посмотрим, что здесь еще есть!

Осмотр кают дал нам еще несколько небезынтересных находок, хотя, конечно, ни одна из них не могла сравниться с фотоаппаратом с архивом снимков. Однако вскоре мы уперлись в тяжелую герметичную дверь, перегораживающую коридор. Открываться перед нами она, естественно, не стала.

Надо было возвращаться на лестницу и попытаться подняться вверх еще на одну палубу, но на это у меня просто не было сил — если не физических, то душевных. Я уже ненавидел этот проклятый корабль с его темнотой, лабиринтами коридоров, закрытыми дверями, замороженными трупами и экипажем из отборных мерзацев! Я буквально ощущал его тяжелую, давящую ауру. И, наверное, не только я. Мои товарищи тоже действовали все более медленно и неуверенно, и явно не только низкое тяготение и неудобные скафандры были тому виной.

Мы провели на "Дальней" почти одиннадцать часов, а не спали уже часов семнадцать-восемнадцать. Конечно, стимуляторы позволяли нам продержаться еще, но лучше было отдохнуть.

Ребята со мной не спорили. Мы сообщили да Силве на шаттл, выбрали для сна две смежные каюты, установили на всякий случай тревожную сигнализацию с датчиками движения и осторожно опустились прямо на кровати. При здешней гравитации можно было не бояться их сломать.

Кстати, спать в скафандре — это целое дело. Надо лечь обязательно набок, чтобы не мешать работе систем вентиляции, регенерации воздуха, регулирования теплообмена и, до кучи, всех остальных, и включить специальную сигналку, которая будет во время сна поддерживать тело в таком положении, а заодно заботиться о воздухе, температуре и прочих вещах.

Снизив интенсивность света от фонаря до минимума, я мысленным усилием подтянул ко рту питательную трубочку. Сейчас в смесь было добавлено снотворное. Без него в этом корабле я бы точно не заснул!

Шестичасовой сон немного освежил меня, а встроенный в скафандр электромассажер — взбодрил, однако настроение это не улучшило. Уж очень это тяжелый и вредный труд — космическое кладоискательство! Да и находим мы всё такие вещи, что лучше никогда их не видеть!

Сложив все наши здешние находки в аккуратную кучу перед заклиненной в открытом положении дверью, мы поднялись вверх по лестнице еще на одну палубу. Там обнаружился еще один проход, приведший нас в очередной коридор.

Здесь, очевидно, находились научные лаборатории с массой незнакомых приборов, шкафами с образцами горных пород и банками с биологическими препаратами, содержимое которых оставалось жидким даже при семидесятиградусном морозе. К этому прилагались целые стеллажи с пластиковыми и картонными папками и этажерки с дисками, похожими на старые добрые CD, только немного меньшего диаметра. Повсюду стояли мониторы с большими плоскими экранами.

Это была настоящая сокровищница, вот только самого ценного в ней не оказались. Местная сеть, как определил Стив, была сделана по принципу терминальной архитектуры, где все пользователи являются тонкими клиентами, а обработка информации происходит на сервере. Мы находили десятки небольших аппаратных устройств, напоминающих айпэды, с прилагающимися к ним электронными карандашами, но они могли и не содержать нужной нам информации.

Серверов же мы не нашли ни одного. Они, конечно, тут были: мы видели отведенные под них места, стойки, порой с оборванными проводами и пустыми разъемами, рассыпанные по полу диски, какие-то приборы, в которых угадывались коммутаторы или роутеры. Но проклятые чужаки, покидая корабль, аккуратно изъяли и утащили с собой все нормальные компьютеры.

— Ублюдки! — после бесплодного обыска пятой по счету лаборатории высказался от души Дэвид, которого это коварство имперцев задело больше всех.

— Сволочи! — согласился я.

Это было особенно обидно, потому что каждая лаборатория заняла у нас кучу времени. Они были большие по площади, причем еще и разбитые на мелкие закутки всякими стеллажами, стойками и перегородками, из-за чего передвижение в скафандрах превращалось там в какую-то извращенную разновидность очень медленного танца. Кроме того, там не было освещения, а фонари, даже расфокусированные, порой больше мешали, чем помогали.

Однако самую пакостную находку для нас приберегли напоследок. Перед массивной дверью, преградившей нам проход, мы обнаружили еще одну лабораторию, где, очевидно, занимались какими-то медицинскими исследованиями. Посреди нее стоял большой операционный стол, на котором лежало замороженное тело филита или человека-землянина с распластанной грудной клеткой, опутанное капельницами и проводами, так и оставшимися подключенными к каким-то аппаратам. А в углу этого помещения был огорожен пластиковый или стеклянный бокс размером с большую душевую кабину, внутри которого скорчилось еще одно мертвое тело, одетое во что-то типа балахона.

При этом, все серверы, как и во всех остальных лабораториях, были отсоединены от проводов и демонтированы.

Наверное, больше минуты мы просто стояли и смотрели на эти страшные находки.

— Кур-р-ва! — вдруг яростно выругался Цветан и с размаху ударил тяжелой перчаткой скафандра по приборам, стоящим возле операционного стола.

Раздался лязг, звон, во все стороны полетели стеклянные осколки, мучительно медленно, как при замедленной съемке, оседая на пол.

— Кр-руши! — Цветан ногой ударил по стойке с капельницей, та отлетела в сторону, в лучах фонарей закружились в воздухе кусочки темного льда.

— Хватит! — я обнял его за плечи, насколько это было возможно в скафандрах. — Успокойся!

— Убийцы! — выдохнул Цветан и произнес еще несколько слов по-болгарски, понятные мне и без перевода. — Всех их убивать надо! Подонки!

Наверное, в этих лабораториях было много важного и ценного для нас, но я не стал давать команду задержаться здесь, чтобы собрать находки. Меня, как и Цветана, просто выворачивало наизнанку от этой ледяной, рациональной, выставляемой напоказ жестокости имперцев.

В мрачном молчании мы поднялись вверх еще на одну палубу. Здесь подъем заканчивался. А из двух дверей, расположенных на площадке, одна по традиции открылась перед нами.

Этот коридор был совсем короткий: метров через семь-восемь его наглухо закрывал металлический щит. И всего две двери: одна справа, другая — слева.

— Выбор невелик, — Стив двинулся в правую сторону.

Лучи фонарей выхватили из тьмы контуры большого помещения, заполненного какими-то странными грибовидными сооружениями.

— Да это же столовка! — первым догадался Цветан.

И верно: большие грибы — это столики, стоящие на одной ножке, а маленькие — окружающие их круглые табуретки, словно вырастающие из пола. Здесь тоже были заметны следы торопливой эвакуации. На некоторых столиках виднелись пластиковые подносы с тарелками и высокими картонными стаканами. Один такой стакан валялся под ближайшим столиком, а от него растекалась в сторону небольшая замерзшая лужица.

— Стоит ли сюда заходить? — я подпустил в голос сомнения. — Что может быть интересного в простой кафешке?

— Нет, обязательно стоит! — возразил Стив. — Здесь могли забыть что-нибудь важное! Смотрите!

Луч фонаря, дойдя до дальней стены, высветил на ней какие-то цветные изображения.

— Вижу! — откликнулся Дэвид.

Он первым шагнул вперед, а за ним гуськом потянулись и остальные. Проход между столиками был узким, но посреди зала обнаружился свободный пятачок, достаточно большой, чтобы мы смогли там встать плечом к плечу и в четыре фонаря осветить это место.

Одну из стен столовой занимала невысокая стеклянная стойка, внутри которой смутно виднелись тарелки и миски. Три остальных занимали картины или, скорее, большие цветные фото изумительного качества. Здесь были изображения планет и лун, снятые из космоса, незнакомые пейзажи, панорамы городов. Особенно прекрасен был настоящий мегаполис, расположившийся по обоим берегам широкой реки, над которым господствовали пять ослепительно красивых белых круглых башен, заканчивающихся высокими шпилями.

Но, кроме этой красоты, здесь были и другие картины. Разрушенный и разбомбленный город, напоминающий военные фотографии Сталинграда или Дрездена. Девятка хищных боевых воздушных машин, пойманных объективом в момент запуска ракет. Огромный танк, буквально подминающий под себя маленький домик. И в довершение всего — снятый с большого расстояния воздушный ядерный взрыв.

Совместимы ли гений и злодейство? Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Но то, что зло может быть талантливым, в этом у меня нет сомнений. Все эти фото делали настоящие мастера, каждое из них было по-своему эстетически совершенным и даже прекрасным. Но созданная ими красота была жестокой, злой красотой.

— Глядите, что там?! — Цветан внезапно протянул руку, показывая куда-то в дальний угол.

Луч фонаря уткнулся в тусклый компьютерный экран. Перед ним на столике лежали два небольших черных предмета один на другом. От меньшего к большему тянулся узкий шнур.

— Неужели нам, наконец, местный компьютер попался? — скептически, словно не веря в успех, протянул Дэвид.

Он не зря сомневался. Подойдя поближе, я тут же узнал нашу находку. Всего за два месяца до попадания в двадцать третий век, то есть, меньше, чем два года тому назад, я покупал своему племяннику на день рождения Xbox. Здесь я видел нечто очень похожее, хоть и отличающееся по дизайну. Но маленький игровой пульт, подсоединенный к приставке, трудно было с чем-то спутать.

Что же, в конце концов, компьютерные игры — это тоже важный срез культуры...

— Хм, а он работает не от сети, а от энергопатронов, — Стив осторожно взял в руку приставку.

Мне показалось, что он хочет включить ее, как внизу включил фотоаппарат, но я остановил его.

— Подожди. Вернемся на "Одиссей", тогда и поиграешь. Давайте пока это упакуем, а затем посмотрим — может, тут все-таки найдется еще что-нибудь?

Естественно, больше ничего мы не нашли, если не считать большого количества замороженных порций какого-то рагу с зеленым салатом и чем-то типа жареной во фритюре картошки, а также прямоугольных картонных пакетов, разорванных замерзшим внутри напитком. Даже на кухню мы не смогли пройти — путь нам преградили все те же не открывающиеся двери.

Засняв все картины и забрав с собой приставку, мы покинули столовую и подошли к двери напротив. Я почти не сомневался, что и там мы найдем много чего интересного.

Первое впечатление: то ли большой кабинет, то ли маленький конференц-зал. Длинный овальный стол посреди, вокруг него стулья. Они кажутся великоватыми по размерам, но ведь и имперцы выше людей. Несколько стульев отодвинуты, словно в спешке, один и вовсе опрокинут.

Вдоль стен — низкие шкафы со стеклянными дверцами. Некоторые из них раскрыты нараспашку, внутри пусто. В других за стеклами смутно видны какие-то чаши, замерзшие бутылки, корешки роскошно изданных томов.

Самое главное — над шкафами. По одной стене развешано оружие. Прямые мечи и изогнутые сабли. Два кинжала в богатых ножнах. Несколько ружей — от некой старинной либо под старину фузеи или пищали до длинноствольной винтовки крупного калибра. Две картины. На одной несколько имперцев стреляют в высунувшегося из чащи леса натурального динозавра, на второй удачливый охотник позирует, поставив ногу на труп страшилища, напоминающего помесь крысы и крокодила, но размером со льва.

Это помещение можно принять за некий охотничий клуб, по странному капризу оказавшийся на борту звездолета. Если бы не стена напротив. С трофеями.

Наверное, так могли бы выглядеть препарированные останки домашних эльфов в доме старинного и благородного семейства Блэков. Со стены на нас смотрели почти не тронутые морозом головы. Не меньше десятка зеленокожих лопоухих кронтов. Двое людей — мужчина средних лет и женщина с длинными светлыми волосами. И трое не пойми кто — огромные головы больше наших шлемов и довольно страхолюдные на вид. Безволосые, с плоскими широкими носами и огромными ртами, одновременно похожие и на сказочных великанов, и на древних людей и даже на пирата Глота из мультфильма "Тайна третьей планеты".

— Кто это?! — шепнул Цветан.

— Не знаю, — Стив отрицательно качнул головой. — Очевидно, еще какая-то раса, завоеванная имперцами.

Во главе овального стола находилось рабочее место босса. Немного приподнятое над остальными, со столешницей, обтянутой тисненой кожей, и высоким креслом вместо стула. В тумбочке стола мы нашли сейф — к сожалению, открытый настежь и пустой.

Может, что-то интересное отыщется в шкафу, стоявшем у босса за спиной? За узорчатым стеклом фонарь высвечивает что-то круглое, зеленоватое с коричневыми пятнами. Осторожно тяну за ручку, она не поддается, и тогда я просто разбиваю стекло и вытягиваю из шкафчика... большой глобус! В первую очередь в глаза бросается белое пятно вокруг Южного полюса, затем глаз подмечает и другие знакомые очертания. Немного сбивают зеленые океаны и материки, выкрашенные коричневым и охристым, но сомнений уже никаких нет.

Это — Земля.

Не знаю, сколько мы стояли и смотрели на зелено-коричневый шар, укрепленный на изящной круглой подставке.

"Вот, кто нападал на Землю в моих снах! — крутилось все это время у меня в голове. — Это же не люди, это настоящие пираты с Белых субмарин. Они не должны пройти!".

Наверное, в головах моих товарищей творилось что-то сходное, потому что я ощущал исходящие от них тревогу, отчаяние и даже растерянность. Чужие эмоции помогли мне придти в себя.

— Парни, ну что вы носы повесили?! — спросил я строгим голосом, подбавив в него легкой насмешки. — Ну, знают они о нас, ну и что?! Мы теперь тоже об этом знаем, а как говорят, кто предупрежден, тот и вооружен! Здесь мы все, что надо, увидели, а теперь давайте вернемся к тому месту, где мы оставили взрывчатку, и устроим им хороший бадабум! А то достали меня эти закрытые двери! Туда не ходи, сюда не ходи, только туда ходи! Я хочу тут везде ходить, все видеть, а не только этот... парад уродов!

За шлемами скафандров почти не разглядеть лиц, но мне почувствовалось, что ребята повеселели. И в самом деле, что может быть более духоподъемным, чем хороший фейерверк?! К тому же, у меня появилась одна сумасшедшая гипотеза, и мне не терпелось ее проверить.

Тележка с зарядами нашлась на том же месте, где должна была быть, — перед входом в шахту. Все оставленные мною закладки остались нетронутыми: то ли на корабле чужаков, действительно, никого не было, то ли они слишком хорошо шифровались, чтобы мы могли их обнаружить.

— Дэвид, — я осторожно взял перчаткой скафандра мягкий как пластилин брикет в герметической упаковке. — Что бы ты больше всего хотел здесь увидеть?

— Безусловно, самое важное место — это главная рубка, — серьезным профессорским тоном заявил Дэв. — Но меня лично больше всего интересует двигательный отсек. Очень хочется посмотреть на их двигатель, а заодно на гравикомпенсаторы.

— И демонтировать штуки три, если подойдут к нашим?

Дэвид понимающе кивнул.

— Очень хорошо, — продолжил я. — Осталось только решить, как нам быстрее и проще всего туда попасть.

— Хм, — Дэвид задумался. — Исходя из общих принципов построения корабельной архитектуры, двигательный отсек должен находиться в центральной части корабля и палубы на две ниже той, где мы сейчас находимся...

— Значит, либо грузовой лифт, либо дверь из ангара с техникой, которую мы не смогли открыть! — Цветан, как всегда, подошел к вопросу с практической точки зрения.

— Спасибо, Цветан! Я думаю, ты совершенно прав.

Я подошел к распахнутым дверям грузового лифта, снял со шлема фонарь и посветил в узкую щель между направляющими. Луч рассеялся где-то далеко внизу.

— Тогда попробуем начать с лифта. По крайней мере, он ближе. Как вы думаете, если расположить заряды по периметру кабины и подорвать, пол провалится вниз?

— Интересно! — Цветан, наш главный подрывник, попробовал почесать затылок, но наткнулся на шлем скафандра. — Надо попробовать!

Не теряя времени, он приступил к делу, но тут обнаружилась неожиданная проблема: у нас не оказалось детонаторов. Вернее, они были, но всего три штуки, и это был тот минимальный резерв, к которому я не имел права прикоснуться. Ведь от выхода наружу нас отделяло как раз три двери, и никто не мог поручиться, что они послушно откроются, когда нам понадобится выйти.

— И как это получилось?! — вкрадчиво спросил я.

Признаться, я ожидал чего-то такого, но мне было интересно, кто и как будет за это оправдываться.

— Я погрузил все в катер согласно описи! — обиженно воскликнул Дэвид. — Если хотите, могу вернуться на шаттл и проверить!

— Не надо, — мягко сказал Стив, активизировавший свой компьютер. — Боюсь, это была моя ошибка. Я составлял списки и, кажется, вместо тридцати детонаторов указал только три...

— Все бывает, — миролюбиво заметил я. — Хорошо еще, что ты забыл один нолик, а не приписал лишний. Представляете, что бы было, если бы мы взяли триста детонаторов?!

— К счастью, мы и так многое смогли увидеть и много чего нашли! — с энтузиазмом попытался загладить свой промах Стив. — Я думаю, нам следует вернуться и приступить к систематическому сбору и упаковке находок. Нам нужно взять все, что только возможно!

Стив был прав, что и говорить. Как аналитик, я знал цену мелочам. Все предметы домашнего обихода, технические устройства, не говоря уже о книгах, — это на самом деле очень "разговорчивые" вещи, которые могут очень много рассказать и о себе, и о тех, кто ими пользовался. Кроме того, некоторые предметы мне просто хотелось забрать отсюда. Например, коллекцию минералов, которой, наверное, весьма обрадуется Сергей.

— Хорошо, — согласился я. — Тогда, Стив, вы с Дэвидом возвращайтесь и пакуйте всё, начиная с верха! Мы с Цветаном скоро к вам присоединимся.

— А что вы будете делать? — полюбопытствовал Дэвид, хотя я ждал этого вопроса от Стива.

— О, ничего особенного! — я широко ухмыльнулся, жалея лишь о том, что мое лицо плохо видно за стеклом шлема. — Как все нормальные герои, мы пойдем в обход!

Решетка в шахте, преграждавшая путь наверх, была закреплена явно наспех. Мы с Цветаном легко срезали ее. Затем без особого труда вскрыли люк и выбрались на темную лифтовую площадку.

Оттуда вело два коридора. Один привел нас в просторное, но совершенно пустое помещение непонятного назначения. Раньше там что-то было — об этом говорили вдавленности на покрытии, похожем на ковролин, и заметные даже при свете фонарей более светлые области на стенах. Но никакой полезной информации эти следы дать не могли.

Второй же коридор меньше чем через двадцать шагов уткнулся в тяжелую герметическую дверь. Дальше нам хода, увы, не было.

Облом-с. Мы вернулись в шахту и поднялись по ней еще на одну палубу. На этот раз мы попали в отрезок кольцевого коридора наподобие того, что были у нас на "Одиссее". Однако и здесь нас встретили темнота и запертые двери, не реагировавшие на наши сигналы.

— Эй, открывай, сова, медведь пришел! — я от души пнул ногой одну из дверей, и она вдруг, к моему удивлению распахнулась.

— Оказывается, надо было просто постучать, — иронично хмыкнул Цветан.

За дверью располагался жилой блок из двух кают — точно такой же, какие мы уже видели. Но эти каюты выглядели абсолютно, совершенно, стерильно пустыми. Голые стены, никакой мебели, кроме девственно чистых стенных шкафов и кроватей, вернее, рам, не покрытых даже матрасами. Может, когда-то здесь кто-то и жил, но нам они не оставили решительно никаких следов своего пребывания.

Эта пустота помогла мне заметить в дальнем углу небольшую дверцу. От молодецкого удара ноги она тоже отворилась, выпустив нас в узкий технический коридор. Увы, но и там мы не нашли ничего интересного. Кабеля, трубы, иней на стенах, впечатление заброшенности и затхлости. В одной из стенных ниш мы, правда, обнаружили распределительный щит, но оживить его нам не удалось: система была полностью обесточена.

С одной стороны технический коридор заканчивался глухой переборкой, с другой его перекрывала тяжелая дверь — слишком капитальная, чтобы ее можно было вынести с полпинка. Конечно, я догадывался, что у чужаков есть какие-то способы открытия таких дверей даже без электричества в сети, но для нас с Цветаном они были недоступны.

Мы сумели проникнуть еще в несколько кают, но не увидели там ничего нового. Все они производили впечатление нежилых.

По шахте мы взобрались вверх еще на три палубы, но нигде не достигли каких бы то ни было результатов. Везде нас встречали лишь закрытые двери и перегороженные коридоры. В запасе у нас еще оставался малый лифт, но он, к сожалению, стоял на том же этаже, что и грузовой, перекрывая нам путь вниз. Чужой корабль не собирался допускать нас к своим тайнам. Пришлось возвращаться не солоно хлебавши.

— Ты разочарован, Костя? — спросил меня Цветан.

— М-м-м... — я слегка задумался. — Да, наверное, но только немного. Чуть-чуть. Это был самый вероятный результат, но я все-таки надеялся: а вдруг...

— Ты искал что-то конкретное?

— Понимаешь, Цветан, — я потихоньку переключил связь на двустороннюю. — На основании того, что мы здесь увидели, у меня возникли кое-какие предположения. Пока я не нашел ничего, что им бы противоречило.

— Интересно! — Цветан неуклюже повернулся ко мне всем телом. — И что это за предположения?!

— Давай договоримся так. Если тебе будет интересно, я расскажу. Но не сейчас и не здесь. Пока мы на корабле чужаков и вообще на "Дальней", лучше помалкивать. И ты, если о чем-то догадаешься, тоже пока молчи. Хорошо?

— Хорошо, — растерянно кивнул Цветан. Кажется, он был изрядно сбит с толку.

— Ничего! — я хлопнул его по плечу и восстановил многостороннюю связь. — А сейчас пошли, поможем ребятам! У нас есть еще четверо суток на разграбление, и я хочу забрать отсюда все ценное — без разницы, прибито оно или не прибито гвоздями!

Конечно, все забрать мы не смогли, хотя и честно пытались. Грузовой катер сделал четыре рейса к шаттлу, причем, в последний раз он был нагружен как вьетнамский велосипедист, голова пилота едва виднелась среди гор барахла.

Мы ухитрились утащить и увезти с собой даже маленькую воздушную машину, похожую на спортивный автомобиль, которая так понравилась Цветану. А что? Здесь она весила килограммов тридцать, не больше, а по габаритам была достаточно компактна, чтобы протащить ее через двери и переходную камеру. Мы с Цветаном ее просто весело подняли, перевернули набок и понесли.

Что еще рассказать? В последнюю ночь, когда я был настолько измотан, что уснул в скафандре даже без снотворного, мне приснился странный сон.

Я словно ощущал себя этим самым космическим кораблем, которого звали "Лнаэриэнн", то есть, "Полюс", как нашего разведчика. Кораблю было здесь плохо и скучно. Он был полностью здоров, он хотел летать, совершать дальние космические путешествия и открывать новые миры, а его бросили на крохотной далекой ледяной планетке, обобрали, заточили в нем, словно в камере для приговоренных к голодной смерти, невинных существ.

В эти минуты или часы я воспринимал чужой звездолет как живое существо, не обремененное высоким интеллектом, но доброе и верное, вроде собаки. Кораблю было одиноко, он чувствовал себя преданным своими прежними хозяевами, которым он так долго и славно служил.

Эти чувства были настолько натуральными, что мне захотелось как-то пожалеть, приободрить корабль. Мне даже приснилось, что я сделал это и получил от него ответ — что-то вроде радостного скуления пса, бросающегося на грудь хозяину.

Я попросил его, и он с радостной готовностью показал мне, как штурман привел его на эту маленькую планету, затем экипаж покинул его, а в каюты и коридоры пришли другие, чужие люди, что-то принесли с собой, что-то делали, а потом тоже ушли, оставив его одного. Корабль не мог рассказать мне, когда это случилось, здесь и время-то измерять было нечем. Но по его субъективному восприятию это произошло не так давно.

Помнится, я еще утешал его, уверяя, что за ним обязательно вернутся, ведь никто не бросит такой замечательный корабль. Он передал мне в ответ благодарность и теплоту, а потом, извинившись, сказал мне, что устал и должен снова спать, чтобы сберечь оставшиеся у него крохи энергии.

После этого я как бы заснул и сам, но, проснувшись, вспомнил этот странный разговор. Я не знал, откуда у меня взялись эти видения, и видения ли это вообще, просто прибавил еще одну загадку к и без того немалому перечню.

Мы покинули "Дальнюю" точно по графику, после ста двадцати часов пребывания в этом мрачном и холодном мире. Нас провожали только перемигивающиеся огоньки водородной фабрики, исправно накапливающей для нас горючее на обратный путь.

Впереди нас ждали две недели возвращения на "Одиссей", встреча с товарищами и, без сомнения, новые проблемы и тайны.

Зато теперь никто бы не сказал, что долгие межзвездные перелеты — это скучно.

Глава M. Маски

Растения на экране были одновременно похожи и на кукурузу, и на бананы. Высокие, выше человеческого роста, мясистые зеленые стебли, отходящие от них пучки длинных острых жестких листьев, а наверху — тяжелые гроздья тесно прижавшихся друг к другу продолговатых желто-зеленых плодов или стручков. Компьютерная графика была весьма качественной. Листья натурально лезли в объектив камеры, создавая эффект быстрого бега по междурядью. Внизу, на темно-серой разрыхленной земле, проглядывались небольшие растеньица, робко выглядывавшие из-за мощных стеблей.

Внезапно поле кончилось. Сквозь лиственную завесу впереди проступили очертания небольшой деревушки. Одинаковые одноэтажные домики грязноватого серо-желтого цвета были окружены огородами. В некоторых из них возились большие и маленькие фигурки, одетые в мешковатые серые балахоны. Безволосые зеленоватые головы и большие оттопыренные уши безошибочно выдавали в них кронтов.

С десяток секунд игрок словно поводил взглядом из стороны в сторону, изучая обстановку, а затем камера начала стремительно перемещаться по направлению к небольшой группе работающих кронтов. Те испуганно заметались, но оружие, от которого был виден только конец ствола, напоминавший штуцер шланга, выпустило прямо в них длинную огненную струю, накрывшую сразу всех.

Еще один плевок из огнемета, и запылал расположенный рядом дом, выбрасывая из окон языки пламени. Новая струя — и загорелась соседняя хата. Запалив еще один дом, поджигатель стремглав понесся бежать, обходя деревушку по периметру. По экрану проскакивают какие-то сараи, сложенные в кучи мешки, ряды плодовых деревьев. Из-под ног заполошно разбегаются в стороны птицы, похожие на крупных упитанных кур, но с длинными пышными хвостами.

Камера поворачивается на бегу, показывая новые цели. Через луг к кромке то ли рощи, то ли леса удирают десятка три кронтов, больших и маленьких. Они в страхе оглядываются, пытаются рассыпаться в стороны, но преследователь быстрее и ловчее. Огненные струи настигают бегущих, сбивая их с ног или превращая в живые факелы. Уйти не удается никому...

Покончив с беглецами, огнеметчик поворачивается к деревне. Там среди домов видны фигурки кронтов, некоторые из них сжимают в руках оружие, похожее на винтовки. Начинается дуэль. Огнемет стреляет комками пламени, при попадании превращающимися в огненные шары-файерболы. Они разят без промаха. Серо-зеленые фигурки одна за другой исчезают. Снова выстрел — и в деревне вспыхивает еще один дом...

— Достаточно! — с отвращением произнес Марк, и Стив остановил движущееся изображение, превратив его в статичную картинку. — Думаю, смотреть это дальше нет необходимости. Хочу отметить, что и все остальные игры на этой приставке тоже, мягко говоря, не отличаются особым гуманизмом и человеколюбием. Конечно, игра — это всего лишь игра, но, на мой взгляд, эти примеры красноречиво показывают, что считают развлечением представители данного общества!

— Или, точнее, данные представители общества, — не удержался я, чтобы не внести небольшую поправку.

— Что ты сказал, Константин? — Марк вежливо повернулся ко мне.

— То, что мы ознакомились со вкусами и предпочтениями — в высшей степени людоедскими — только одного представителя данного общества. Мне думается, еще рановато делать далеко идущие выводы на основании такой узкой выборки.

— Константин, ты же сам себе противоречишь! — укоризненно напомнил Дэвид. — Помнишь, ты сам говорил, еще на имперском корабле, что ни одно общество не может быть здоровым, если не только терпит подобные вещи, но и считает их в некотором роде нормой.

— Да и кто бы говорил об узости выборки?! — поддержал Дэвида Хавьер. — Ведь все, что вы обнаружили на корабле, абсолютно все, только подтверждает первоначальное впечатление. Перед нами глубоко больное общество, пораженное агрессией и насилием, особенно, по отношению к представителям иных рас.

— Картина совершенно однозначная, — добавил Сергей. — Возможно, вы наткнулись на военный корабль с весьма специфическим контингентом, но меня очень тревожит, что им известно о нас. Не означает ли это, что они готовят нападение на Землю?!

— Я считаю это вполне возможным, — кивнул Марк. — Более того, если империя находится в кризисе, это для нас, скорее, негативный фактор. Тоталитарные режимы, как известно, склонны решать внутренние проблемы за счет внешней агрессии. Ты согласен, Константин?

Я молча пожал плечами. Конечно, я согласен. "Маленькая победоносная война" — это, наверняка, не только земное изобретение. Только вот такая война может на проверку внезапно оказаться франко-прусской или русско-японской...

Да, у нас, если кто еще не понял, разбор полетов. Вернее, одного нашего полета на "Дальнюю" и знакомства с инопланетным кораблем. Прошло двое суток, как мы благополучно воссоединились с нашими товарищами на "Одиссее". Первый день мы отсыпались и помогали разбирать экспонаты, а сегодня пришло время для серьезного совместного обсуждения.

Впрочем, разговор не слишком выходит. Получается больше монолог. Картина, нарисованная нашими находками, однозначна и не допускает двояких толкований. По крайней мере, с точки зрения подавляющего большинства экипажа. Но я-то к этому большинству не отношусь!

Поэтому сразу же после завершения обсуждения я попросил кэпа о новой конфиденциальной беседе.

— Костя, ты хочешь рассказать мне что-то новое? — Коржевский смотрел на меня без раздражения, но и без особой приязни.

— Да, — я спокойно выдержал его взгляд. — Есть кое-что, не вошедшее в отчеты.

— Хорошо, — кэп вытянул вперед скрещенные в "замок" руки. — И что же вы утаили?

— Строго говоря, ничего. Все приведенные нами факты точны. Вопрос только в их интерпретации.

— Любопытно, — кэп слегка откинулся назад. — То есть, ты хочешь сказать, что заметил что-то такое, чего не увидели остальные?

— Все это напоминает инсценировку! — бухнул я напрямую.

— И на каком основании ты сделал такой смелый вывод?! — с сомнением в голосе спросил Коржевский. — Разве трупы, которые вы нашли, были муляжами? Или фотографии сфабрикованы? А компьютерная игрушка, предлагающая побыть в роли карателя, сжигающего деревню вместе с жителями, написана специально для нас?

— Нет, все это, безусловно, настоящее, — я покачал головой. — Просто эта картина слишком очевидна. Такое впечатление, что ее намеренно нарисовали.

— Объясни, как.

— На корабле чужаков мы смогли попасть только в те места, куда нас, грубо говоря, пустили. Там было много дверей, некоторые открылись перед нами, но большинство — нет. У нас фактически был всегда только один путь, один выбор. Мы последовательно нашли сначала трупы, потом фотоаппарат, как-то очень своевременно забытый в чемодане без ручки. На следующем этаже мы наткнулись на лабораторию медиков-изуверов, еще выше — на игровую приставку, которую кто-то словно специально оставил на столике в столовой, и, в довершение всего, — охотничий кабинет с трофеями на стенах и глобусом Земли. Во всех, абсолютно во всех местах нам попадались находки, которые работали на создание определенного имиджа.

— Ты считаешь, что он не соответствует действительности? — кэп немного нахмурился, но, судя по его голосу, пока продолжал сомневаться.

— Он слишком нарочитый! "Обезьяна толпу потешает в маске обезьяны", вот что это такое! Да любой одной из этих находок хватило бы, чтобы представить империю достаточно малосимпатичным местом, которым она, скорее всего, действительно является! А тут нам буквально разжевывают и в рот кладут: ах, она ужасная, да-да-да, ах, она опасная, да-да-да! Вот и задаешься вопросом: что хотели сказать устроители этого представления?!

— Ты считаешь, что это было представление?

— Да! — я уже начал заводиться. — Мы с Цветаном смогли проникнуть в те части корабля, куда нас не хотели пускать. И там мы ничего не нашли! Пустота, запертые двери и стерильность! К тому же, мы так и не смогли выяснить, почему корабль вообще оставили, и почему его оставили именно на "Дальней". Мы видели следы поспешной эвакуации, вплоть до недоеденного обеда в столовой и пациента, забытого на операционном столе. И при этом тщательно сняты все серверы в лабораториях, а их там было, по меньшей мере, штук пятнадцать, а в "охотничьем кабинете" не оставлено ни единого документа, ни единого информационного накопителя! Да тут сплошные противоречия, на каждом шагу, и все шито белыми нитками!

— Шито чем?! — не понял Коржевский. — А, в смысле торчит провод? Понимаешь, Костя, твои аргументы, может, что-то и значили бы, если бы они давали ответ на вопрос: зачем?!

— Что — зачем?!

— Зачем накручивать все эти ужасы? — спокойно объяснил Коржевский. — По-твоему получается, что этот корабль специально оставили на "Дальней" несколько лет тому назад, чтобы на него натолкнулись сначала наши разведчики, а потом обследовали мы. Тебе не кажется, что это чересчур смелое допущение? Ну, хорошо, будем считать, что им известно о нас, и они даже каким-то чудом узнали, что мы готовим разведку на Хару. "Дальняя" действительно находится по дороге. Можно было предположить, что наши разведчики ею заинтересуются и найдут брошенный корабль. Допустим, имперцы догадались, что будет новая экспедиция, и этот корабль захотят обследовать — ну, есть там у них некие ясновидцы. Но зачем устраивать именно такую инсценировку?! Я мог бы согласиться, если бы ваши находки убедительно рисовали нам мирную и мудрую империю. Или, наоборот, находящуюся в крайней степени упадка. Однако к чему показывать себя жестоким и агрессивным?! Если им известно о нас, то они должны понимать, что Земля империи ничем не угрожает. Вынудить нас на гонку вооружений? Но... зачем?! Я решительно отказываюсь понимать эту версию.

— У таких извращенцев может быть сколь угодно извращенная логика, — пробурчал я.

— Хорошо. Но если им зачем-то понадобилось создать о себе определенное представление, почему они сделали это настолько топорно?! Как ты выражаешься, торчит белая нитка! А накручивать обман, за которым кроется неизвестно что, — это, на мой взгляд, чересчур сложно и вообще излишне.

— Как вы тогда объясняете все несообразности? — мрачно поинтересовался я.

— Да никак! Нет тут никаких несообразностей?! Костя, тебе не приходило в голову самое простое объяснение?! Экипаж корабля, на котором вы побывали, выглядит таким именно потому, что он такой и есть! А все эти заморочки с эвакуацией... Не видел ты, каким бывает настоящее бегство! Там иногда такие получаются сочетания порядка и бардака, что ни один писатель ничего подобного не сфантазирует!

— Причем тут экипаж? — проворчал я. — Экипаж покинул тот корабль еще до начала представления, а готовили его совсем другие люди...

— А это ты еще откуда взял?! — хмыкнул Коржевский. — Небось, приснилось?

Я промолчал. Не говорить же, что мне это действительно приснилось! Капитан у нас мужик трезвый, упертый и ни в какую мистику не верит категорически. Да и я сам, признаться, так и не решил, как воспринимать тот сон, что я увидел на чужом корабле. Была ли в нем хоть часть правды, или это просто плод моей болезненной фантазии?...

— Ничего, Костя! — Коржевский понял мое молчание по-своему. — Это правильно, что ты сомневаешься и задаешь вопросы. Многие очевидные вещи на самом деле являются совершенно не такими, как выглядят. Я подумаю над твоими словами. Может быть, что-то там и в самом деле нечисто. Но твоя версия, извини, совершенно неправдоподобна!

Вот так мы с кэпом и расстались. А я, прикинув время и почесав в затылке, бесстрашно отправился прямо в логово зверя — к Марку. Я был полон решимости получить ответ хотя бы на один вопрос.

— Привет, Константин! — встретил меня Марк самой открытой и дружелюбной из всех своих улыбок. — У тебя ко мне какое-то дело?

— Да, небольшой вопрос, — я старательно смотрел куда-то в область подбородка Марка. — Вы знаете язык имперцев?

— Кхм! — Марк даже немного поперхнулся. — Н-ну... немного знаю.

— Меня очень интересует одна вещь! — я попытался воспроизвести чистый научный энтузиазм Ива. — Когда мы были на имперском звездолете, я обратил внимание, что на всю технику в ангарах нанесена одна и та же надпись — очевидно, название самого корабля. Вы не подскажете, как оно звучит?

Я активировал вирт и прямо на виртуальном экране начертил пальцем шесть значков-букв.

— А, так? Это читается как "лнаэриэнн". С ударением на последний слог.

Интересно. Звучит как-то по-эльфийски. Хотя когда-то я уже читал книгу о злых эльфах в космических кораблях. Точно такие же были милые ребята, как наши имперцы...

— На письме оно выглядит как-то короче, — сказал я вслух.

— О, да! — Марк посмотрел на меня чуть покровительственно. — Дело в том, что вот эти буквы, третья и пятая, на самом деле не буквы, а дифтонги. Они состоят из двух частей, каждая из которых означает соответствующую гласную. А последняя — это двойное "н". Видишь, она очень похожа на простую "н", только с двумя вертикальными чертами вместо одной.

— Понятно, — кивнул я. — А что означает это слово?

— М-м-м... — Марк немного задумался. — Высшая точка чего-нибудь, средоточие, вершина. Только не вершина горы — это будет просто "риэнн", а чего-то другого. Причем, скорее, в прямом, чем в переносном смысле...

— Можно ли перевести это как "полюс"? — спросил я небрежно.

— Пожалуй, да, — голос Марка был совершенно спокойным.

Тут, конечно, можно было сказать что-нибудь типа: "Какое интересное совпадение! Инопланетный корабль называется точно так же, как земной разведчик!". Но я, разумеется, ничего подобного не сказал.

Я вообще ничего не сказал. Вежливо поблагодарив Марка, я удалился, стараясь, чтобы это не выглядело как поспешное бегство. Меня выручило, пожалуй, только то, что в глубине души я действительно ожидал чего-то подобного. Смею надеяться, что на моем лице ничего не отразилось.

А отражаться было чему. Если сон, который я увидел на чужом корабле, был не совсем сном, тогда приходится предположить, что и все остальные мои видения имеют непосредственное отношение к реальности. Из всего этого вытекали весьма серьезные выводы, которыми мне очень хотелось с кем-то поделиться.

Вот только с кем? С кэпом я уже поговорил, спасибо. Цветану с его избирательной забывчивостью я просто не мог полностью довериться. Хавьер — такой же неисправимый скептик, как и капитан, да еще, к тому же, до безумия законопослушен.

Впрочем, зачем же еще на свете есть друзья?! Глянув на часы, я убедился, что время у меня еще есть, и отправился разыскивать Олега.

Нашел я его в фантомариуме. Олег стоял на коленях на бортике нашего маленького — с детский лягушатник, но довольно глубокого бассейна, наполненного белой пузырящейся водой, и сосредоточенно настраивал что-то на переносном фантоматоре.

— Привет! Ты сильно занят? — спросил я немного смущенно.

— Ты хотел поговорить? Я сейчас закончу. Смотри!

Олег поставил фантоматор под бортик, а в дальнем конце бассейна из непрозрачной из-за огромного множества воздушных пузырьков воды вынырнула черноволосая женская головка. Завораживающе медленно она начала подниматься над водой. Вот появился бюст — весьма выдающийся, но без излишеств, красиво поднялись в воздух тонкие изящные руки, обнажился плоский животик... Девушка, немного напоминающая юную Кэтрин Зета-Джонс, призывно глянула на нас яркими голубыми глазами, потянулась к нам всем своим стройным телом... и вдруг нырнула обратно в бассейн. Темно-зеленый чешуйчатый русалочий хвост с шумом ударил по воде, подняв тучу брызг, разлетевшихся разноцветными блестками.

— Ну как?! — Олег с довольной улыбкой на лице повернулся ко мне.

— Сильно! — я покачал головой. — Но ты, однако, жестокий! Такая симпатичная девушка, и такой облом! И как тебя только никто не прибил за подобные художества?!

— А я верткий! — рассмеялся Олег. — Не поймаешь!... Да, Костя, ты хотел со мной что-то обсудить?

— Угу, — кивнул я. — Только, если можно, конфиденциально.

— Почему же, всегда можно.

Олег повел меня в свое хозяйство, где находилась его мастерская по ремонту и профилактике нашей электроники. Покопавшись в ящиках стола, он осторожно достал из коробки... черный аппарат, похожий на старинный мобильный телефон, — точно такой же, каким пользовался кэп.

— Что, уже знаком с блокиратором? — Олег широко ухмыльнулся. — Садись, теперь можем и поговорить.

Я сел напротив Олега и поведал ему все то, о чем я успел и не успел рассказать кэпу. Об избирательно открывающихся дверях, находках, словно выложенных кем-то в определенном порядке, и различных мелочах, выбивающихся из общей картины.

— ...Мы там ни одной корзины для бумаг не нашли. Ни одной! А я специально искал, потому что знаю, что в мусоре порой можно найти много чего интересного! И чемодан, в котором фотоаппарат нашелся, был каким-то странным. Там, кроме него, оказалась лишь одежда, причем, самая бросовая — всякие трусы, майки, сорочки. И вся однотонная, ни одной с рисунком или надписью. Так же не бывает!

— В общем, ты думаешь, это приготовили специально для нас? — подытожил Олег.

— Я уверен! И... есть еще кое-что. Только ты, пожалуйста, не перебивай меня, выслушай до конца...

И я рассказал Олегу то, чего ранее не говорил никому. О снах, которые я видел на Земле перед отлетом и на чужом корабле, который, оказывается, назывался "Полюс". О видениях, посетивших меня во время прыжка. И даже о том, что Марк лгал, рассказывая о Филлине и империи.

— ...Хочешь верь, хочешь — не верь, но все было именно так! — закончил я, вопросительно посмотрев на Олега.

— Самое интересное, что я-то тебе как раз верю, — произнес Олег с грустной улыбкой. — Вот только какие выводы ты из этого сделал?

— Имперцы ждали нас! — сказал я убежденно. — Они не только знали о нашей экспедиции, но, быть может, сами принимали участие в ее подготовке. Их агенты действуют на Земле! А американские власти с ними в сговоре!

— Почему вдруг американские? — с некоторым удивлением спросил Олег.

— А какие еще? Я не верю в эту историю с разбитым инопланетным кораблем. Вернее, корабль, может, и был, но сначала к нам на Землю наведались инопланетяне. Они передали американцам гравитационные технологии, а возможно, и помогли построить "Одиссей"! Что-то планировка этого чужого корабля показалась мне чем-то знакомой! И к тому же, все сведения об империи и Филлине мы узнали от Марка. А он их откуда получил?! Наверняка ведь не было никакого земного разведчика под названием "Полюс", который посещал систему Хары. Был имперский корабль под названием "Полюс", который прилетал в Солнечную систему. И, разумеется, не один раз!

— Не могу не задать вопрос, которым поставил тебя в тупик кэп, — хмыкнул Олег. — Зачем?!

— Не знаю, в чем заключается истинная цель этих, якобы, имперцев, но в первом приближении их действия направлены на то, чтобы превратить Землю в военный лагерь! — отчеканил я.

— Ты думаешь?! — нахмурился Олег.

— Конечно! На "Дальней" нам показали жестокую и агрессивную империю с нацистской идеологией, которая, к тому же, еще и знает о Земле! А на Филлине, я уверен, мы встретим страждущих братьев по разуму, которые будут молить нас о помощи! Да от такого вся наша планета содрогнется! Все силы, все средства будут брошены на создание космического флота, которым заправлять будут Штаты!

— Костя, чего это ты вдруг ко Штатам привязался?! — в сердцах произнес Олег. — Мы же, в конце концов, живем не в двадцатом веке!

— Вот именно! — с нажимом сказал я. — А нужно бы не забывать о прошлом! Опять говорю, я не знаю, в чем цель имперцев, и имперцы ли это вообще! У меня есть даже версия о некой третьей силе, которая либо пытается столкнуть нас с империей, то ли предупредить нас об опасности. Но посуди сам: гравитационные технологии первыми освоили кто?! Американцы! Опыт строительства межзвездных космических кораблей есть у кого?! У американцев! Кому же, как не им, быть адмиралами земного космического флота?! Не зря же у них возникло это движение — "Resurrection"?! Они просто хотят вернуть себе мировое лидерство, какое у них было в конце двадцатого — начале двадцать первого века. А кто кого больше использует — они инопланетян или инопланетяне их, это не суть важно!

— Костя, мне кажется, ты не совсем понимаешь... — начал Олег.

— Разве? — перебил я его. — Смотри сам! Кто нам вкручивает мозги?! Наш начальник экспедиции, американский гражданин Марк Брайтон! А его сообщник Стив Старобин занимает у нас важнейший пост главы информационной службы! Ты же понимаешь, что на Земле увидят не то, что происходило с нами на самом деле, а то, что преподнесут им Марк со Стивом!

— Ты и Стива подозреваешь?! — Олег невесело засмеялся.

— Еще и Дэвида. Он тоже ведет себя подозрительно. Но то, что Стив с Марком заодно, я уверен. С нами на "Дальнюю" должен был обязательно полететь кто-то, кто бы проследил, чтобы мы, во-первых, нашли все и ничего не пропустили, и, во-вторых, чтобы не лезли туда, куда не надо. Между прочим, именно Стив занимался у нас открыванием дверей — небось, именно тех, что нужно! И маршрут выбирал чаще всего он, и с чужим фотоаппаратом как-то сразу разобрался. Думаю, он бы и игровую приставку там же, на месте, включил, если бы я не помешал! И то, что мы не взяли детонаторы, — это стопроцентно его вина!

— Н-да, Костя, — Олег удрученно покачал головой. — И что же мне с тобой, таким догадливым делать?!

— В смысле?!

Стены тесного отсека так и закружились у меня перед глазами. На какое-то мгновение меня посетила жуткая мысль: что, если я ошибся, и Олег сам является вражеским агентом?! Нет, не может быть!...

— В смысле, что ты ведешь себя очень неосторожно, — неодобрительно заметил Олег. — Споришь с Марком, задаешь при всех неудобные вопросы, ведешь тайные беседы с кэпом...

— То есть, я был прав в своих рассуждениях? — я физически чувствовал, как огромный камень сваливается у меня с души. Нет, все-таки, я не ошибся в Олеге!

— Кое в чем, да, — уклончиво сказал Олег. — Но тебе известно, что подобные рассуждения и даже мысли у нас на корабле могут быть небезопасны?

— Марк?! Да?! Меня кэп уже предупреждал, что он может влиять на людей! Но я, кажется, могу ему противостоять!

И я рассказал Олегу о нашей странной дуэли с Марком несколько месяцев тому назад, когда он будто бы пытался залезть мне в мозг, а я его не пустил.

— Даже не знаю, хорошо это или не очень, — вздохнув, Олег покачал головой. — Но в любом случае постарайся эту тему ни с кем больше не обсуждать, а, по возможности, даже о ней не думать.

— Ни с кем не обсуждать?! Даже с тобой?

— Со мной — особенно, — хмыкнул Олег. — Потому что этот разговор я забуду.

— Что?!

— Не навсегда, конечно! — Олег широко улыбнулся. — Просто если обитаешь рядом с любителем покопаться в чужих мозгах, по-другому нельзя. Каждый день делаю себе бэк-апы, а потом забываю. Вот так и живем... Это же ты у нас один такой уникум!

— Один?! — огорчился я. — А кэп?!

— Что — кэп?! Кэпа по-хорошему, нельзя было допускать к полету, по медицинским показаниям. А его, видишь, допустили... Кроме тебя, повышенная сопротивляемость есть у Миши, но он у нас, блин, одинокий воин света, борцун с посланцами темных сил! Доиграется ведь до того, что мозги совсем набекрень съедут! Даже Мартин обратно не вернет!

— Он пытался?! — поинтересовался я.

— Конечно, пытался! Наш Мартин — парень добросовестный и упорный. Просто это немного не по его части. А принимать какую-либо иную помощь Миша отказывается. Не доверяет никому, что ли?

— Может, я попробую с ним поговорить? — предложил я. — С блокиратором.

— Ну, попробуй, — Олег без особого энтузиазма махнул рукой. — Знаешь, как с ним обращаться?

— Кэп показал. И как ставить фальшивые маячки — тоже.

— Хорошо. После своей вечерней вахты приходи сюда, я его оставлю здесь, под столом. Меня не будет, но для тебя будет открыто. Как закончишь, положишь на то же место, я найду. Лады?

— Лады, — вздохнул я.

— Да не огорчайся ты так! Самое главное знаешь что? Все хитрые комбинации, что ты описал, могут сработать только при условии, что мы не только побываем на Филлине, но и с новостями вернемся домой. Так что, ни с "Одиссеем", ни с большинством из нас точно ничего плохого не случится!

Как бы ни старался Олег приободрить меня напоследок, но все равно беседа оставила после себя крайне тяжелое впечатление. Ведь одно дело — подозревать что-то неладное, и совсем другое — точно знать, что вся наша экспедиция затевалась лишь для того, чтобы доставить на Землю определенным образом подобранную информацию, а затем втянуть ее в какую-то авантюру.

Но больше всего настораживал и, откровенно говоря, пугал тайный надзор, под которым мы все здесь находимся. Конечно, я уже знал об этом от кэпа, но Олег, как говорится, расставил все точки над "i". Сейчас я испытывал к нему некое сочувственно-опасливое уважение. Жить больше полутора лет под постоянным давлением, контролировать не только свои слова, но и мысли, и при этом оставаться главным шутником и затейником экипажа — нет, я так бы не смог!

И так новые знания тяжелым бременем легли на мои плечи. Я по-всякому анализировал ситуацию и пока не находил в позиции наших противников слабых мест. Они, очевидно, имели контакты с представителями империи и готовились выйти с ними на связь на Филлине, в то время как у нас в системе Хары не было ни союзников, ни партнеров. Они знали местные языки, а мы — нет. У них были определенные планы, которые они, наверняка, намеревались провести в жизнь, а мы могли только реагировать на них и надеяться на какие-то сбои и счастливые для нас случайности. Наконец, у наших противников был контроль над информацией. Они могли сформировать нужную картинку как для большей части экипажа, так и для Земли, в то время как мы могли только обороняться, а оборона, как известно, — это худший вид защиты.

Впрочем, я недолго предавался отчаянию. То, что мне не известно о наличии каких-либо планов у Олега, еще не значит, что их у него нет. Скорее, наоборот. И нечего обижаться, что меня, заместителя капитана, в них не посвящают. Времени у нас еще вполне достаточно. Из-за нашей экспедиции на "Дальнюю" "Одиссею" пришлось затормозиться. Теперь мы снова наращиваем скорость, чтобы преодолеть оставшиеся до Хары без малого тридцать миллиардов километров, затем начнется новое торможение... Одним словом, нам понадобится еще больше сорока суток, чтобы достигнуть Филлины, и где-то в этом промежутке я, скорее всего, и узнаю свой маневр.

Или, возможно, я уже слишком засветился перед Марком, и моя задача будет заключаться в том, чтобы находиться на виду и отвлекать его от ребят. Я был готов и к этому. Мне довелось прожить на Земле двадцать третьего века всего полтора месяца, но я все равно ощущал ее как дом, который нужно беречь и защищать, не жалея себя. А если перед тем, как схлестнуться с инопланетянами, нам, землянам, придется немного разобраться между собой, значит, такая у нас судьба...

Так или иначе, мне хотелось быть максимально полезным. Даже не зная общего замысла, я предполагал, что наличие Мичиёши на "нашей" стороне способно в немалой степени ее усилить. К тому же, я хорошо помнил, как он едва не взорвал нас прошлой осенью, и просто боялся оставить его без присмотра.

Поначалу я разрабатывал некие сложные схемы нашей встречи с ним с использованием всех возможностей блокиратора и созданием фальшивых маячков, но, обдумав все еще раз, решительно от них отказался. В нашем маленьком мирке, где каждый был на виду, подобные ухищрения могли только привлечь к нам нежелательное внимание.

Поэтому я просто-напросто попросил Мишу помочь мне с приготовлением "настоящего японского блюда". Ив в последний месяц был целиком и полностью загружен обработкой информации, которую нам непрерывным потоком передавали заброшенные в систему Хары зонды, и поэтому готовкой, естественно, не занимался, так что завтраки, обеды и ужины стали уделом других членов экипажа.

Даже не знаю, что бы я делал в случае отказа, поскольку не разработал резервного Плана "Б", однако, к счастью, Мичиёши согласился. И в начале первого, вскоре после его вахты, мы уединились на нашей кухоньке, где я собирался приготовить на всю команду некие "эрзац-суши" из имеющихся в нашем распоряжении ингредиентов.

— Константин, что ты хочешь сделать? — Мичиёши с интересом следил за моими приготовлениями.

— Суши! — с гордостью ответил я, осторожно поднимая крышку.

Все-таки, не зря я вчера потратил два с лишним часа, экспериментируя с режимами варки, благодаря чему экипаж получил плов с морепродуктами в шести различных вариантах. Зато сегодня мне удалось сварить правильный рис — клейкий и хорошо набухший. Теперь я был уверен, что сделаю все правильно.

Да и, в конце концов, вряд ли кто-то станет пенять мне за отступление от рецепта. К началу двадцать третьего века псевдояпонский фаст-фуд, как, впрочем, и любой другой бесследно исчез из употребления. Японских же ресторанов было не так уж и много Популярностью сейчас пользовались, в основном, средиземноморская, латиноамериканская и классическая русская кухня с пирогами и кашами, а для любителей экзотики — корейская.

Я высыпал готовый рис в большое глубокое блюдо — самую крупную посудину на нашей кухне — и начал осторожно вливать в него заранее подготовленную заправку из уксуса, соли и сахара.

— Извини, Константин, но я, наверное, не смогу тебе помочь, — осторожно сказал Мичиёши. — К сожалению, я сам ел суши только несколько раз в жизни, в ресторане, и не знаю, как их правильно готовить.

— Ничего страшного, — я широко улыбнулся. — Сам в этом не силен. Кроме того, для настоящих суши нужны всякие экзотические ингредиенты, которых у нас нет. Мне просто хочется приготовить для ребят что-нибудь оригинальное, чего они раньше не пробовали. И ты, безусловно, сможешь мне в этом помочь. А заодно, я бы хотел с тобой поговорить.

— О чем? — Мичиёши замкнулся буквально на глазах.

— Ты знаешь, что это такое?! — я вытащил из ящика стола черный предмет с антенной и начал устанавливать защиту от прослушки. — Это блокиратор. Теперь наш разговор никто не услышит и не подслушает.

— Что ты от меня хочешь? — взгляд Мичиёши ничего не выражал, но я чувствовал исходящее от него недоверие.

— Помочь! — резко сказал я, доставая два широких подноса.

— Я не нуждаюсь в помощи!

— Нуждаешься! — отрезал я, аккуратно расстилая пищевую пленку. — Тебе до сих пор снятся сны?

— Да, — Мичиёши чуть опустил голову.

— Ты не справишься в одиночку, — убедительно сказал я. — Тебе не хватает силы. Нет, даже не силы. Опыта. Ты не знаешь, как противостоять давлению.

— А ты знаешь?! — Мичиёши по-прежнему не доверял мне.

— Нет, мне это не нужно. Я ему просто не подвержен в принципе. Такое уж у меня счастливое свойство организма. Знают другие. Мы с тобой не одни на корабле. Если ты не хочешь оказаться бесполезным, когда придет время для борьбы, тебе надо срочно приводить себя в порядок.

Мичиёши напряженно молчал.

— Ладно, пока оставим эту тему. Миша, ты мне поможешь?

Я начал раскладывать на подносах листы водорослей. Конечно, это не "фирменная" японская нори, а обычная морская капуста, просто не нарезанная, как обычно, в лапшу, но после обработки в пароварке она, по-моему, стала вполне ничего. Затем, вооружившись деревянной лопаточкой, я стал осторожно покрывать водорослевые листы равномерным тонким слоем риса.

— Миша, видишь, что я делаю? Попробуй точно так же размазывать рис!

Некоторое время в кухне царило сосредоточенное молчание. Наш экипаж отнюдь не страдал отсутствием аппетита, так что нам надо было сделать штук шестьдесят роллов. В качестве начинки я решил использовать хрен, естественно, не японский, а обычный русский, только в тюбиках, вареные креветки, соленую рыбу, авокадо, огурцы (нормальные — это да Силва все-таки нашел в своем хозяйстве нужные семена и заложил специально для меня небольшую делянку) и еще с десяток прочих ингредиентов и чередовал их по мере собственной фантазии.

Первые несколько роллов в нашем исполнении получились кривоватые, но затем дело пошло. Кучка неразрезанных полуфабрикатов росла на глазах.

— Константин, — вдруг нарушил молчание Мичиёши. — Почему ты считаешь, что я должен последовать твоему совету?

— Не должен! — я остановился, отложив наполовину скрученный ролл. — Я не хочу на тебя давить и не имею права что-либо тебе приказывать. Но я считаю тебя своим товарищем и единомышленником и поэтому хочу тебе помочь. Кроме того, если ты помнишь, ты кое-что мне обещал.

— Время пришло?! — Мичиёши испытующе взглянул на меня.

— Оно скоро придет. Нам остался всего месяц с небольшим. Я могу рассказать тебе, как я воспринимаю нынешнюю ситуацию, но, пожалуйста, дай обещание, что обратишься к Олегу, чтобы он после этого немного подправил твою память.

— Моя память принадлежит только мне! — Мичиёши снова замкнулся. Теперь я чувствовал в нем не только недоверие, но и враждебность.

— Твоя память принадлежит тому, кто сможет ее прочитать! Тебе Марк не пробовал залезать в голову?! Или ты об этом просто не помнишь?!

— Марк?! — в эмоциях Мичиёши смешались удивление и недоверие. — Я не говорил...

— Естественно, нет! — я покачал головой, берясь за очередной ролл. — Просто трудно было не догадаться!...

Так, за работой, занимающей больше руки, чем голову, я изложил Мичиёши все свои соображения и подозрения. После разговора с Олегом это было очень легко: все факты и доводы укладывались в одну стройную систему...

— ...Поэтому ты, скорее всего, был не прав, — закончил я. — Скорее всего, нам не угрожают ни плен, ни смерть. Нам придется бороться, прежде всего, за правду!

— Ты говоришь очень логично, — согласился Мичиёши. — Но... мне кажется, твои рассуждения все-таки не совсем полны. Если Марк — имперец или, как ты считаешь, представитель некой третьей силы...

— Подожди, — остановил его я. — Почему ты вообще считаешь Марка чужаком? Ты в этом уверен?

— Да! — в эмоциях Мичиёши ощущались уверенность и убежденность.

— Это из-за того, что заметил нечто необычное перед отлетом?

— Да!

— Я рассказал тебе все, — я старался говорить как можно убедительнее. — Расскажи и ты мне. Что ты видел?!

— Хорошо, — чуть поколебавшись, Мичиёши, наконец решился. — Это было... — начал он и вдруг остановился, прижав руку ко лбу. Внезапно его лицо исказилось страхом. — Константин, я больше не помню! Я... я забыл, все забыл!...

О черт! Только нервного срыва мне тут не хватало!

— Миша! — я поспешно схватил его за руку, изо всех сил стараясь передать ему спокойствие и уверенность. — Ты не один! Мы — экипаж! Мы должны помогать друг другу! Послушай меня, обязательно обратись к Олегу. Если кто-то сможет защитить твою память, то это он!

— Хорошо, Константин, — кажется, к Мичиёши вернулось его обычное самообладание. — Я пойду к нему.

— Иди прямо сейчас! — я буквально выпихивал японца из кухни. — Вот, я сейчас отключу блокиратор, возьмешь его с собой.

— А обед...

— Миша, ты разве не обратил внимания? — я махнул в сторону подносов, на которых несколькими горками были сложены роллы. — Мы уже практически все сделали, а разрезать я смогу и сам.

Мичиёши ушел, а я принялся за работу, стараясь попутно успокоить самого себя. Новый пример манипуляции с чужим сознанием здорово выбил меня из колеи. А вдруг и я поддаюсь такой обработке? Ведь если Марк с сообщниками тайно рулят мной, я сам не смогу ни заметить это, ни почувствовать. Я даже не могу сказать, принадлежат ли мне мои нынешние мысли, или нет!

Ф-фух! Я вытер рукавом проступивший пот со лба. Если Миша тоже думает о чем-то подобном, совсем не удивительно, что он сходит с катушек! Будет просто чудо, если Олег сумеет вправить Мише мозги.

А может, хватит бояться и скрываться?! Нанести удар первыми, вывести на чистую воду инопланетных агентов, заставить их выдать свои коварные планы!... Хотя если Марк, а то и Стив с Дэвидом способны на чтение мыслей и стирание воспоминаний, то любой бунт будет задавлен в зародыше...

К тому же, положа руку на сердце, что бы я ни говорил и ни думал, я не мог заставить себя относиться к Дэвиду, Стиву, даже Марку как к недругам — слишком многое нас связывало. И намечающееся противостояние, в котором одни члены нашего экипажа, вместе прошедшие долгий путь от Земли до системы Хары, будут вынуждены встать против других, меня откровенно беспокоило и даже пугало. Мы были командой, настоящей командой — разными, но едиными в своей цели.

Интересно, а это тоже моя мысль?! Или мне ее вложили в голову?! И все-таки, кто такой Марк — землянин с необычными способностями или инопланетный агент? Пожалуй, было бы, наверное, легче воспринимать его как чужака, но здесь я был согласен с кэпом — эта версия представлялась мне совершенно невероятной.

Очевидно, я слишком глубоко задумался, забыв, что продолжаю нарезать роллы, и немедленно за это поплатился. Острый нож разрезал мне ноготь и глубоко пробороздил палец. Кровь так и хлынула. К этому у нас относились серьезно, поэтому пришлось бросать готовку и бежать к Мартину за квалифицированной медицинской помощью.

— А, Костя! Бытовая травма?! — Мартин встретил меня и мой палец с неподдельной радостью. Кажется, он просто истосковался по настоящей работе. — А ну, подавай сюда свой pollex!

— Что?!

— Большой палец, говорю, — Мартин деловито потащил меня в лазарет, подхватив по дороге очки-инфор. — Присаживайся! Руку сюда, на столик!

— Доктор, доктор, это очень опасно?! — спросил я трагическим голосом. — Удастся ли избежать ампутации?!

— А это обследование покажет! — с энтузиазмом произнес Мартин, энергично беря мой палец в оборот.

Боли и каких-либо иных неприятных ощущений я при этом не чувствовал. Как и было принято в двадцать третьем веке, Мартин начал с того, что заблокировал в пострадавшем месте нервные окончания.

— Ты, главное, не беспокойся, Костя! — Мартин разворачивал с моим бедным пальцем такие манипуляции, словно действительно собирался ампутировать его, а затем пришивать обратно. — У меня уже все здесь с травмами побывали.

— И Марк тоже? — внезапно заскочила мне в голову параноидальная мыслишка.

— Нет, — с видимым огорчением признал Мартин. — Его-то в моей коллекции пока и нет. Ничего серьезного с ним не случалось, а мелкие проблемы он предпочитает решать самостоятельно.

— А он к тебе на осмотр вообще ходит? — небрежно поинтересовался я.

— Он даже в туалет ходит, если ты понимаешь, о чем я, — хохотнул в ответ Мартин. — Бывает он здесь, конечно. Как и все вы, каждую неделю. Просто это время приходится на твою вахту.

— И ты его сам осматриваешь? — продолжал допытываться я. — Кровь его на анализ брал?

— Костя, ты бы еще спросил, брал ли я у него анализ мочи! — засмеялся Мартин. — Ты сам как медосмотр проходишь? На диагностере! И, уверяю тебя, в этом плане начальник экспедиции ничем не отличается от вас, простых смертных! Кстати, хочу сказать, что у него отменное здоровье, не то, что у некоторых оболтусов! Получай назад свой палец и соблюдай впредь технику безопасности при работе с режущими предметами.

Я осторожно взглянул на руку. Кончик большого пальца был аккуратно упакован в желтоватый пластиковый кокон.

— Завтра в то же время приходи сюда снова, снимать буду, — удовлетворенно заявил Мартин.

— Завтра?!

— А как же! Подушечка у тебя через три часа затянется, но ты еще и по ногтю хорошенько резанул. Он дольше восстанавливается. Ну, иди и впредь... э-э-э... будь осторожней! Кстати, то, что ты готовишь, оно таких жертв стоит?

— Надеюсь, что да! — я посмотрел на часы.

До начала обеда оставалось всего семь минут, но и нарезать мне надо было не больше десятка роллов. Палец по-прежнему не причинял мне никакой боли, так что я благополучно успевал.

Суши, между прочим, всем очень понравились. Меня и Мишу хвалили, хотя и слегка пожурили за то, что мало сготовили, а Ив даже подкатил ко мне с просьбой поделиться рецептиком, чтобы самому сбацать нечто подобное на обратном пути. Затем началась дневная вахта, в общем, день оказался весьма длинным.

В оранжерее стояла полутьма, через которую с трудом пробивался тусклый свет немногочисленных светильников. Но не потому, что нам приходилось снова экономить электроэнергию, — к счастью, нет! Просто трудами Брату да Силвы наши зеленые насаждения так разрослись, что стали напоминать тропический лес, режим же освещения здесь имитировал обычный световой день. А после половины девятого вечера положено уже смеркаться.

Обычно в оранжерее я медитирую на полянке с зеленой травкой, но сегодня я был настолько изможден, что мне было просто лень туда идти. Я присел на скамейку, скрывающуюся в зарослях одной из боковых дорожек, и, кажется, даже задремал.

Пробудили меня голоса. Поблизости кто-то разговаривал по-английски.

— Тяжелый был день, — послышался чей-то усталый голос, кажется, Стива. — Уже четыре дня, как вернулись, а никак не могу разобрать все завалы. И по основной работе, и... по другим делам. Словно отсутствовал не четыре недели, а год!

— Зато ты сегодня сделал очень важное дело, — заметил Дэвид. — И Константин, как бы там ни было, хорошо поработал.

Что?! А я тут при чем?! Я весь обратился в слух.

Стив тем временем выдал какую-то неразборчивую фразу, то ли современную американскую идиому, то ли цитату из незнакомого мне фильма. Что-то на тему "self-made truth", самостоятельно созданной правды или истины.

— Не суди его так строго, — снова услышал я голос Дэвида. — Он имеет право так думать.

Стив тихо пробурчал что-то совершенно непонятное.

— Такова жизнь, — Дэвид невесело рассмеялся. — Некоторые дела не выносят солнечного света.

Я с удовольствием слушал бы этот разговор и дальше, но, увы, сам выдал себя. Я задремал в очень неудобной позе и, пытаясь ее поменять, очевидно, слишком громко пошевелился.

— Кто здесь? — прозвучал из-за кустов напряженный голос Дэвида.

— Дэв, это я, Константин, — смущенно признался я. — Зашел сюда после вахты и, похоже, заснул прямо на скамейке. Вы меня разбудили.

— Действительно, Константин, — кусты зашевелились, и над моим убежищем появилась голова Дэвида. — Ты слышал наш разговор?

— Частично, — не стал скрывать я.

— Я надеюсь на твою тактичность, — сухо сказал Дэвид. — И... э-э-э... Костя...

— Что?

Дэвид дождался, пока я встану, и внимательно посмотрел на меня — глаза в глаза.

— Ты можешь думать так, как тебе удобнее, — произнес он по-русски. — Ты можешь быть прав, ты можешь ошибаться. Но я очень прошу тебя: воздержись от активных действий! Помни, пожалуйста: все мы здесь земляне, все мы на одной стороне.

— Хорошо, — я медленно кивнул. — Надеюсь, я это не забуду.

Распрощавшись, мы разошлись — каждый в сторону своей каюты. Я получил новую порцию для размышлений — и новый фактор неопределенности. Многие мои товарищи, да и я сам, носили маски, и время их снимать еще не пришло.

Глава N. Тайны третьей планеты

"Луна в иллюминаторе,

Луна в иллюминаторе,

Луна в иллюминаторе видна-а..."

Ну, не совсем Луна и не совсем в иллюминаторе, но видимость, и в самом деле, отменная. По экрану медленно проплывают, постепенно увеличиваясь в размерах, серые с отчетливым желтовато-коричневым оттенком скалы, кольцевые валы кратеров, более темные равнины, покрытые лунной пылью — реголитом.

В главной рубке нынче многолюдно. Я сижу на месте первого пилота перед пультом управления. Справа от меня Мичиёши, слева — Эрик, дальше по обе стороны — рабочие места Хавьера и Дэвида. За нашими спинами, на возвышении, сидит капитан, рядом с ним застыл, не сводя глаз с большого обзорного экрана, Марк. Где-то в дальнем углу рубки должен находиться возле своей станции космической связи Олег.

В предыдущий раз мы собирались здесь такой большой компанией двадцать месяцев тому назад, когда взлетали с Земли. А сейчас у нас, понятное дело, обратная процедура. И пусть мы опускаемся не на саму планету, а только на ее спутник, но это первая посадка земного звездолета в чужой планетной системе, если не считать нашего рейда на "Дальнюю".

— Расстояние до поверхности — тринадцать и пять, скорость — ноль пятьсот один, — докладывает Мичиёши.

Все посторонние мысли немедленно вылетают у меня из головы. В моем распоряжении — меньше минуты, чтобы выбрать место для посадки. И хотя мне не надо считать секунды, как Нейлу Армстронгу двести пятьдесят лет тому назад, ответственность сейчас лежит на мне ничуть не меньшая.

Опытный глаз быстро вычленяет из лунного пейзажа широкую ровную площадку в распадке между пологими склонами двух невысоких холмов. Фокусировка... максимальное увеличение... Все верно, здесь нет ни крупных камней, ни трещин, ни ям. Принимается.

Мне не надо даже отдавать команды. На мне шлем, поэтому я — это и есть корабль. Включение вспомогательных двигателей так же естественно, как небольшой прыжок... в сторону. Не прекращая опускаться, корабль чуть смещается, чтобы зависнуть точно над облюбованной площадкой.

— Высота — ноль семьдесят восемь, скорость — ноль ноль один пять.

— Отключаю основной двигатель, — Эрик вжимает тугую клавишу в пульт.

— Принимаю на антигравы, — откликается Дэвид.

Корабль вздрагивает и чуть-чуть кренится на бок, но тут же выправляется.

— Высота — ноль сто! — в голосе Мичиёши звучит легкое напряжение. — Есть выход опор!

— Принято! — цежу я сквозь зубы.

Сейчас начинается самое сложное. Я держу в руках большой тяжелый ящик, набитый хрупкой стеклянной посудой. Его надо осторожно опустить на землю, не повредив содержимого... Сосредотачиваюсь...

— Есть касание опор! Есть касание кольца! — частит Мичиёши.

А теперь, когда ящик лежит на земле, надо отпустить его и медленно выпрямиться...

— Лежим на "подушке", — будничным тоном сообщает Дэвид. — Давление на поверхность — ноль ноль один два.

Учитывая, что сила тяжести здесь примерно в девять раз меньше земной, это означает, что мы давим на грунт и опоры, как будто весим всего лишь около двух с половиной тысяч тонн. Достаточно мало, чтобы ничего не покорежить и не провалиться под землю, но и достаточно много, чтобы корабль не ходил ходуном, если в пятистах километрах отсюда изволит шлепнуться метеорит.

Вслед за Дэвидом докладывают Хавьер и Олег. Защита в норме, связь с разбросанными по системе Хары зондами поддерживается.

— Поздравляю всех с успешной посадкой! — торжественным, немного взволнованным голосом говорит Марк. — Полет по маршруту "Солнечная система — система Хары" объявляю законченным! Мы прибыли на место, которое станет нашей базой на ближайшие шесть месяцев!

Всеобщие аплодисменты. Мы и в самом деле дошли! Долетели! Добрались! Правда, чувства облегчения, которое обычно возникает после завершения большой трудной работы, пока не ощущается. Какое тут завершение! Все двадцать месяцев нашего полета — это всего лишь прелюдия. Настоящие дела начнутся только сейчас.

— Полетный режим отменяю, объявляю посадочный номер три, — добавляет официальности кэп. — Степень готовности — повышенная. Члены экипажа, за исключением вахтенных, могут покинуть главную рубку.

Это означает, что моя работа как пилота завершена, и начинаются заботы вахтенного начальника. Ответственного за безопасность, находящиеся вне корабля исследовательские аппараты и прочую технику, жизнеобеспечение, снабжение и кучу всего прочего. Причем, многое в ближайшие дни надо будет постигать самостоятельно.

— Костя, — кэп подходит ко мне со спины. — После вахты загляни ко мне. Есть одно дело.

— Хорошо, — оборачиваюсь, ловлю его чуть настороженный взгляд. — Обязательно буду.

Однако в назначенное время капитана на месте не оказалось.

— Извини, Костя, — звучит его голос с легкими нотками смущения в наушнике коммуникатора. — Я немного задерживаюсь. Посиди пока у меня, подожди. Я скоро буду.

Что же, можно и подождать. Я поудобнее усаживаюсь в гостевом кресле и активирую вирт. Разворачиваю голографический экран и вывожу на него каталог файлов с информацией о системе Хары, ежедневно пополняемый и обновляемый благодаря нашим зондам и самоотверженному труду Сергея и Ива.

Сегодня, в начале двадцать третьего века, каталог экзопланет, обращающихся вокруг иных звезд, насчитывает десятки тысяч позиций. Известно строение сотен планетных систем, порой, весьма экзотических. Однако здесь, у Хары, мы нашли почти полный аналог Солнечной.

Девять планет. Пять — земной группы, поближе к звезде, и четыре газовых гиганта на внешних орбитах. Правило Тициуса-Боде, приблизительно описывающее расстояния между планетами и объясняемое сейчас с помощью гравитационных резонансов и прочей продвинутой науки, вполне выполняется.

Первая планета здешней системы, проходящая у нас под индексом Ch-1 (мы решили не давать свои названия, понимая, что рано или поздно придется перейти на местные), очень похожа на Меркурий. Правда, она даже еще меньше, чем Меркурий, лишь немногим превышая по размерам Ио, третий по величине спутник Юпитера, и всегда повернута к своему солнцу одной стороной. Поэтому один ее бок раскален до более 500 градусов Цельсия, а на другом царит космический холод. Наш зонд обнаружил там не только лед, но и замерзшую углекислоту.

Дальше должна была бы быть местная Венера, но ее в системе Хары словно поменяли местами с Марсом. Здешняя "Утренняя Звезда" представляла собой сравнительно небольшую, прокаленную солнцем планету с тонкой атмосферой, состоящей, в основном, из углекислого газа. Быстрое вращение (день на ней продолжался менее пятнадцати часов) и значительный наклон оси к плоскости орбиты (более 45 градусов) обеспечивали весьма контрастный климат и создавали благоприятные условия для ветровой и температурной эрозии. Тектонические процессы на Ch-2 давно прекратились, так что сейчас это была планета пустынь с невысокими, сильно разрушенными временем древними горами, вечно курящими пылью дюнами и полузасыпанными песком кратерами. Тем не менее, скучной она не была. Изображения, которые мы получали от зондов, передавали своеобразную суровую мрачную красоту тамошних ландшафтов.

Что касается местной "Венеры", Ch-4, то это была настоящая "суперземля" с массой, более чем в два с половиной раза превышающей земную, и диаметром почти в двадцать тысяч километров. Но, в отличие от нашей, изнывающей от зноя под своей тяжелой атмосферной шубой, Венеры, это была подлинная "Планета Бурь" из старой фантастики. В плотной атмосфере планеты, содержащей, по большей части, азот, углекислый газ и водяной пар, бушевали невиданные грозы и ураганы, а на земле непрерывно извергались вулканы. Ее мощное магнитное поле озаряло высокие и даже средние широты сполохами полярных сияний.

У Ch-4 насчитывалось сразу шесть спутников, самый крупный из которых превосходил по размерам здешний "Меркурий", Ch-1, а второй, не уступающий по габаритам Луне, находился на расстоянии всего в 120 тысяч километров от планеты. Так что, можете себе представить, какие там были приливы!

Да, именно приливы! Ch-4 отстояла дальше от своего солнца, чем Марс — от нашего, но благодаря парниковому эффекту температура ее поверхности достигала 100 градусов. Однако из-за высокого атмосферного давления вода оставалась там в жидком состоянии. Горячие и страшно соленые океаны Ch-4 занимали более 70% поверхности планеты, и там буквально кишела жизнь — странная, совершенно не похожая на земную и лишь отдаленно напоминавшая термофильных хемобактерий, обитателей горячих источников.

На Ch-4 так не возникло многоклеточных существ и вообще эукариот, но прокариотные сообщества, имеющие за спиной, очевидно, не один миллиард лет эволюции, просто поражали своим разнообразием. Здесь у нас работало больше зондов, чем на всех остальных планетах, вместе взятых, и буквально каждый день приносил новые сенсации. Во всяком случае, Брату да Силва находился в состоянии, близком к эйфории.

В других обстоятельствах это было бы, безусловно, открытие века, но сейчас все уходило на задний план под влиянием нашей главной цели — Ch-3 или Филлины. Эта планета оказалась неким мистическим двойником нашей Земли. Отклонение по размерам и массе не превышало нескольких процентов (в "нашу" пользу), наклон планетной оси к плоскости орбиты практически точно соответствовал земному и даже очертания континентов отдаленно напоминали Америки и Евразию с Африкой.

Наше прибытие совпало с зимой в Северном полушарии Филлины. На планете не было больших ледников, но высокие широты были покрыты снежным покровом, а в полярном океане плавали льды. Учитывая, что Филлина получала несколько больше тепла от Хары, превышавшей по размерам и светимости наше светило, чем Земля от Солнца, такой холодный климат стал в определенной степени сюрпризом. По мнению Ива, причина заключалась в том, что атмосфера Филлины была немного тоньше земной, и в ней содержалось больше кислорода, обладающего "антипарниковым" эффектом. Кроме того, свою роль, очевидно, играло и наличие большого, вытянутого почти от одного полюса до другого, континента, который препятствовал экваториальной циркуляции вод и течений.

У Филлины наличествовало целых два спутника, на один из которых мы только что "прилунились". После некоторых дискуссий мы решили выбрать тот, что был больше по размерам (примерно в полтора раза меньше земной Луны) и находился ближе к поверхности планеты (около 260 тысяч километров). Осторожная разведка, проведенная с помощью зондов, не выявила на нем наличия каких-либо баз или станций, в то время, как на внешней луне нечто подобное мы обнаружили, хотя и в заброшенном состоянии.

Так или иначе, мы удачно выбрали момент, когда большая и малая луны находились в "противофазе", и сели на обратной, т.е. не повернутой к Филлине, стороне спутника, недалеко от края диска. Заглядывая за этот край, до которого от места посадки насчитывалось не более пятидесяти километров, мы могли следить за Филлиной и окружающим ее пространством, оставаясь не обнаруженными или, по крайней мере, надеясь остаться таковыми.

На фоне Филлины и Ch-4 все остальное в системе Хары выглядело достаточно тривиальным. Планета Ch-5, представляющая здесь аналог не образовавшегося в Солнечной системе Фаэтона, выглядела подмороженным двойником Ch-2 и отличалась от него только более выраженным рельефом и красновато-бурым цветом поверхности. Среди четверки газово-ледяных гигантов самым крупным оказался Ch-7, неофициально получивший у нас прозвище "Рыжий, рыжий, полосатый", но по своим размерам он немного уступал Сатурну. Три другие внешние планеты были почти одинаковы — процентов на десять-двадцать больше Урана, хотя отличались друг от друга и по цвету, и по внутреннему строению. Кстати, кольца были у всех четверых, но ни в одном случае это и близко не напоминало великолепия нашей "окольцованной" планеты.

Наконец, на внешних границах системы Хары находилось неустановленное количество сравнительно мелких тел, одной из которых, очевидно, была и "Дальняя". Помимо нее, зонды обнаружили три малых планеты с диаметром порядка тысячи километров, но, надо сказать, специально мы их не искали.

Звук открывающейся двери заставил меня прервать изучение местной космографии. На пороге появился немного запыхавшийся кэп.

— Извини, я немного задержался, пошли, — выпалил он одним духом.

— Куда? — поинтересовался я, вставая с места.

— К Марку! Есть разговор!

— Итак, мы прибыли на место, — Коржевский смерил Марка тяжелым взглядом. — Надеюсь, вы больше не станете отделываться отговорками, что, мол, еще время не пришло?

— Не стану, — покорно вздохнул Марк. — Задавайте вопросы, капитан.

— Хорошо, — Коржевский едва заметно кивнул. — Мой первый вопрос звучит так: что дальше?!

— Дальше? — спокойно переспросил Марк. — Дальше все очень просто. Мы подаем сигнал и после получения ответа с Филлины начинаем выполнять свою основную миссию.

— И все?!

Взглядом капитана, наверное, можно было бы ломать деревья или балансировать башенные краны. От него становилось неуютно даже мне, хотя я сидел сбоку и ловил только общее настроение кэпа — мрачное и раздраженное.

— А что вы еще хотите?! — даже Марку трудно было переносить неудовольствие Коржевского. — Я не делаю секрета из того, что на Филлине у меня есть определенные контакты. И прежде чем совершать какие-либо действия, необходимо убедиться, что с ними всё в порядке.

— А если не всё?! Если мы вообще не получим ответа?! Или если он окажется ловушкой?!

— Капитан! — открыто вспылил Марк. — Давайте решать проблемы по мере их поступления! Скажите, что вам не нравится?!

— Мне вообще здесь всё не нравится! — повысил голос Коржевский.

Несмотря на весь драматизм момента, я с трудом удержался от смешка. Кэп произнес эти слова даже с почти такой же интонацией, как у капитана Смоллетта из мультика.

— Пожалуйста, конкретнее, мистер Коржевский! — Марк явно не смотрел этого фильма, и для него было все всерьез.

— Извольте, мистер Брайтон! — не преминул отплатить той же монетой кэп. — Вы ведете себя недопустимо беспечно!

— Вы считаете, нам нельзя выходить на связь?!

— Я считаю, что ваше упорное нежелание расставлять приоритеты ставит под угрозу всю экспедицию! Вы пытаетесь совместить научную экспедицию с тайной разведывательно-дипломатической миссией, но одно никак не может сочетаться с другим! Я принял ваши аргументы, когда мы спорили о масштабах применения исследовательских зондов в системе, где обитает потенциальный противник. Но ваши распоряжения об отправке разведывательных аппаратов к Филлине не выдерживают никакой критики! Если там есть своя спутниковая группировка, а она, по моему разумению, обязана там быть, их обнаружат в считанные дни, а то и часы!

— Капитан, но вам же известны их характеристики! — с немного скучающим видом произнес Марк. — И, к тому же, чтобы найти нечто, нужно его искать.

— А почему вы думаете, что нас не ищут, если уже не нашли?! Судя по находкам на чужом корабле, имперцам известно о существовании Земли. Константин, вон, вообще считает, что они заранее знали о прилете нашей экспедиции. И какой бы маловероятной ни выглядела эта версия, я обязан принимать ее во внимание. Вы — начальник экспедиции, но я — капитан! Поэтому я несу ответственность за корабль и жизни членов экипажа и пассажиров, включая вашу!

— Капитан! — голос Марка был совершенно спокоен, но я ощущал исходящее от него раздражение. — Я ценю вашу заботу о нашей безопасности, но она не должна быть чрезмерной! Мы пока не встретили в системе Хары ничего опасного! Ни космических крепостей, ни чужих звездных кораблей, ни даже планетолетов! Единственная база, которую мы обнаружили на внешнем спутнике Филлины, оказалась покинутой. И то, что мы можем чувствовать себя здесь достаточно уверенно, а не шарахаться от каждой тени, базируется на определенной информации!

— Насколько свежая эта информация? — включился в разговор я. — Когда вы ее получили?

— Перед отлетом с Земли, естественно, — Марк повернулся ко мне.

— То есть, с тех пор прошло почти два года! — тут же сориентировался кэп. — Это очень большой срок, за время которого многое может измениться.

— Или вы откуда-то получили более свежие сведения? — снова встрял я.

— Нет, не получал, — покачал головой Марк.

Каким-то образом я осознал, что он не лжет, и неподдельно этому обрадовался. Способность видеть правду и чувствовать ложь вернулась ко мне, причем, как нельзя вовремя.

— Так почему же вы, имея только информацию двухлетней давности, считаете, что нам ничего не угрожает сейчас?! — взорвался капитан. — Вы опять что-то скрываете! Марк, вы не считаете, что здесь, на пороге Филлины, ваши секреты выглядят смешными!? Или же подозрительными!

— Это не мои секреты, — устало вздохнул Марк. — Поверьте, здесь мы в безопасности.

— Вам что, кто-то дал гарантию, что нас не тронут? — осведомился я.

Пока я не видел вранья в словах Марка, и мне было очень интересно, что он ответит на открыто провокационный вопрос.

— Нет, но...

А вот здесь он солгал! Ох, как интересно! И кто же это обещал безопасность для нашей экспедиции?!

— ...Что вы от меня хотите? — Марк уже не скрывал раздражения.

— Я хочу быть уверенным, что предпринимаемые вами действия не поставят под угрозу сохранность корабля и жизнь экипажа! — отчеканил кэп. — А еще я хочу знать, не нарушают ли ваши тайны интересы Земли в целом и Евразийского Союза, который я представляю, в частности!

Марк пожал плечами.

— Поверьте, у меня нет никаких национальных предрассудков. Я служу своей планете, всей планете, а не Соединенным Штатам Америки, Британской Империи или Евразийскому Союзу! Мне, признаться, вообще нет дела до межгосударственных конфликтов и противоречий! У меня здесь есть своя миссия, всех подробностей которой я не имею право раскрывать! И вообще, капитан, подождите еще сутки, когда придет информация от зондов, а я передам сигнал и получу ответ! Уверяю, часть ваших вопросов отпадет тогда сама собой!

Я ошеломленно взглянул на Марка. Он редко давал волю эмоциям, да еще к тому же только что сказал чистую, стопроцентную правду! От этого вообще заходил ум за разум.

Вообще-то, я был бы не против продолжить этот разговор. Пользуясь умением распознавать ложь и правду, я мог бы задать Марку еще несколько небезынтересных вопросов. Однако капитан, сухо поблагодарив его, встал, давая сигнал, что считает беседу законченной. Вместе с ним пришлось распрощаться с начальником экспедиции и мне.

Следующие сутки прошли для нас в трудах и заботах. Сергей и да Силва составили план изучения Ch-4 и ее спутников, предложив отправить туда шаттл. Один из зондов, исследовавших Ch-5, внезапно вышел из строя, и связь с ним так и не удалось восстановить. Инженеры протянули цепочку ретрансляторов на "ту сторону" лунного диска и установили на вершине небольшой горы телескопы для наблюдения за Филлиной и антенны для приема информации с разведывательных аппаратов.

Эти "космические стелсы" к тому времени как раз вышли на низкие орбиты, и данные пошли от них потоком. Первая же порция информации погрузила всех в состояние ступора. В верхних слоях атмосферы планеты обнаружилась радиоактивная пыль, недвусмысленно свидетельствовавшая о том, что совсем недавно, год или два тому назад, на Филлине кто-то взрывал ядерные боезаряды. Это давало логичное, но, увы, очень печальное объяснение отсутствия видимых признаков активности имперцев в системе Хары.

Вскоре пришло и новое подтверждение того, что, спустившись на Филлину, мы, скорее всего, попадем в мир "фоллаута". Яркие огни городов на ночной стороне были заметны только в одном районе планеты — на северо-восточном побережье местной "Америки" и примерно на тысячу километров вглубь континента. Южнее их становилось все меньше и меньше, а световая полоска вдоль морского берега — все уже и уже.

Еще один небольшой очаг цивилизации обнаружился на крайнем юге здешней "Африки", отдельные световые пятна виднелись в западной части этого континента, да кое-где проглядывали огоньки в умеренном поясе большого материка, напоминавшего обрезанную Евразию. Все остальные пространства были покрыты первобытной или, возможно, постъядерной тьмой.

Марк, знавший больше всех, сообщил, что жители Филлины собирались поднять восстание против своих имперских господ, но состоялось ли оно вообще, и видим ли мы перед собой его неутешительные итоги, он сказать не смог. Впрочем, какую-то информацию "оттуда" он, очевидно, получил, потому что на следующий день приказал готовить к вылету небольшой малозаметный спускаемый аппарат, рассчитанный на трех человек. А вскоре после обеда, когда Коржевский находился в главной рубке на вахте, Марк неожиданно пригласил меня к себе... в гости.

— Константин, отключи, пожалуйста, свой вирт, — первым делом обратился ко мне Марк. — Извини, но я бы хотел, чтобы наша беседа имела конфиденциальный характер.

Не больно-то и хотелось. Я послушно дезактивировал вирт, попутно пожалев, что не взял с собой в полет что-то типа компактного и не привлекающего внимания диктофона. Как бы мне ни хотелось сохранить наш дальнейший разговор для вдумчивого прослушивания и изучения, от этой идеи пришлось отказаться.

— Спасибо, Константин, — Марк сел за небольшой столик, усадив меня в глубокое мягкое кресло напротив. — А теперь скажи-ка мне, пожалуйста, кто ты такой на самом деле?!

— Не понял! — всё-то я понял, но не признаваться же мне сходу в своем иновременном происхождении? — Я Константин Пашкевич, первый пилот космического корабля "Одиссей", заместитель капитана. Мою личность может здесь подтвердить... да все, что угодно, вплоть до теста ДНК!

Я начал подниматься из чересчур мягкого кресла, чтобы сесть поудобнее, но тут же застыл. Прямо в лицо мне глядело дуло пистолета, мгновенно, как по волшебству, появившегося в руке Марка.

— Не двигаться! — прошипел Марк. Его лицо выглядело жестким и напряженным. — И даже не думай манипулировать! Твои мозги окажутся вон на той стенке раньше, чем ты заморочишь мне мои!

— Э-э-э... Марк, — я оказался в очень неудобной позе и поэтому был вынужден очень медленно и плавно опуститься обратно в кресло. — Извини, но что ты будешь делать потом, после выстрела? Ребята не поверят, что я пытался на тебя напасть!

— Это уже будет не твоя проблема! — по лицу Марка пролегли жесткие складки. — И не думай, что болтовня тебя спасет! Даю тебе последний шанс! Кто ты?!

— Эй! Но чем вызвана такая... неадекватная реакция? Я — это я, Константин! И ничего...

— Ты — не Константин! — Марк по-прежнему держал меня под прицелом. — У тебя отличная от него... э-э-э... вы называете это аурой. Ты хорошо замаскировался, но в последние месяцы твоя маскировка стала сползать. Настоящий Константин не имел тех блоков, которые имеешь ты! Еще раз повторяю: кто ты такой, подменыш!? Твои хозяева создали качественного двойника, но они все-таки были недостаточно хороши!

— Специальный комитет, — пробормотал я ошеломленно.

Сказать, что я просто офонарел, было бы сильным преуменьшением. Что там говорить, я находился в полной прострации. Я допускал, что Марк раскрыл мое попаданчество, но никогда не предполагал, что он сделает из этого такие выводы. И кстати, за кого он меня принимает?!

— То есть, ты хочешь уверить меня, что ты — землянин?!

В другой руке Марка появился новый предмет, отдаленно напомнивший мне блокиратор. Продолжая целиться мне в лоб из пистолета и контролируя все мои движения, Марк привстал из-за стола и спокойно нажал на кнопку в верхней части прибора.

И ничего не произошло. Я почувствовал, как что-то словно мягкой лапкой коснулось моего обнаженного мозга, но это ощущение мгновенно ушло.

— Очень странно, — Марк положил свой прибор на стол, но по-прежнему держал ствол направленным в мою сторону. — Значит, ты работаешь на правительство Евразийского Союза?! Какое твое задание?!

— Откровенность за откровенность, — мой голос, к счастью, не дрогнул. Наверное, я просто не успел как следует испугаться. — Какого цвета твоя кровь?!

— Синего, безусловно, — произнес Марк с некоторой брюзгливостью. — К чему эта проверка?

Неимоверным усилием я удержался от восклицания. Зря я не верил Мичиёши... Ну что же, теперь все становилось на свои места.

— Тогда вы и сами должны все понимать, — сказал я вслух.

Выдавать себя за спецслужбовца было, конечно, очень стрёмно, но говорить правду я просто побоялся. В мою настоящую историю Марк мог и не поверить, а пистолет все еще смотрел мне в лицо.

— Глупцы! — поморщился Марк, опуская, к моему величайшему облегчению, руку с оружием. — Неужели ваши политики (это слово он произнес с нескрываемым отвращением) не способны понять, что с ними играют честно?! Империя не угрожает вашей планете!

— Все политики одинаковы, — я осторожно пожал плечами. — Наивные и легковерные в этой среде долго не живут.

— Тогда почему вы ведете себя неадекватно?! — Марк раздраженно посмотрел на меня. — Из-за вашего идиотизма я уже был готов вас убить! Если вы владеете информацией, для чего вы ведете эту дурацкую игру в расследования?!

— Э-э-э... Дело в том, что я не совсем владею информацией, — сказал я с еще большей осторожностью. — Вы сами понимаете, мы получаем ее не из первых рук...

— Чего же вы не знаете? — Марк с подозрением взглянул на меня. — Или ваш Специальный комитет отправил в экспедицию своего человека вообще без подготовки?!

— Послушайте! — произнес я с максимальной убедительностью. — Конечно, многое мне... нам... известно. Но еще никто не отменял... э-э-э... перекрестную проверку информации.

Не знаю, что именно помогло мне убедить Марка, но он все-таки смилостивился и выдал мне официальную версию.

По его словам, имперские разведчики впервые наткнулись на Землю двести семьдесят четыре года тому назад по земному счету. Произведя простое арифметическое действие, я без труда определил, что произошло это в 1945 году. Судя по всему, имперцы лично наблюдали атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки и благодаря этому прониклись к Земле определенным уважением и не стали ее захватывать. Вместо этого они вступили в негласный контакт с землянами, каковыми оказались, что не сложно было предположить, американские власти.

На этом я снова немного выпал в осадок. Получалось, что на рубеже 40-х и 50-х годов двадцатого века Землю, действительно, посещали инопланетяне! И возможно, вся эта история с Розуэллом и летающими тарелками была информационным прикрытием настоящих контактов, позволяющим спрятать реальные события под массой всякой околонаучной ерунды!

Впрочем, это я слегка отвлекся. Как дальше поведал мне Марк, общение имперцев с американцами продолжалось недолго и было свернуто из-за некоего кризиса, поразившего империю. Что это было конкретно, Марк не рассказал, а я не спрашивал.

Затем в его повествовании наступила лакуна протяженностью более чем в двести лет. Империя пережила кризис, но дальние космические полеты по какой-то причине были запрещены. О Земле забыли.

Вспомнить о ней пришлось при весьма драматических обстоятельствах. Несколько десятилетий тому назад империя встретилась где-то в просторах галактики с другой высокоразвитой цивилизацией. Марк сам не знал деталей этого события, но, по его словам, "иные" оказались совершенно чужими и бесконечно чуждыми. Между ними и империей не могло возникнуть никакого взаимопонимания.

В тот раз двум космическим державам удалось избежать открытого конфликта, но вместо него вспыхнула тайная малая война. Обе цивилизации официально поддерживали мир между собой, но потихоньку пакостили друг другу, как могли. Как определили имперские аналитики, рано или поздно это должно было привести к полномасштабному столкновению, в котором шансы империи на успех представлялись не слишком высокими. Чужаков (я назвал их про себя "третьей силой") было банально больше, а кроме того, они владели многими продвинутыми технологиями, не известными их потенциальным соперникам.

Информацию о "третьей силе" моментально засекретили от широких масс населения, а военное и политическое руководство империи стало думать тяжелую думу. Тут кто-то и вспомнил о Земле. Там, где надо, подняли архивы, разведывательный корабль сгонял в Солнечную систему и вернулся оттуда с не лучшими вестями. Разрозненная, разделенная на множество государств, бессильно топчущаяся на пороге большого космоса, наша планета не могла стать серьезным союзником в борьбе против чужих.

Тогда кому-то в империи пришла в голову нетривиальная мысль: потенциального партнера нужно немного накачать силой. В путь к Солнечной системе отправились новые корабли. Были восстановлены старые контакты с американцами. Инсценированная катастрофа с кораблем-разведчиком дала им доступ к передовому оборудованию и помогла освоить гравитационные технологии.

— ...Конечно, все это делалось втайне от жителей Земли, но вы должны сами понимать причины, — говорил Марк.

Я только молча кивнул. Понятно, что, появись имперцы в открытую, они тут же увязли бы в наших земных конфликтах и интригах. Кроме того, получив от их щедрот технологии и чертежи космических кораблей, мы бы почувствовали себя второсортными. А так, вроде бы, до всего дошли сами.

— Да, так это и было, — охотно подтвердил Марк. — Безусловно, так процесс затянулся на долгие годы, но зато вы получили самостоятельный опыт и обрели уверенность в своих силах. Даже "Одиссей" представляет собой практически полностью земную разработку. Его сходство с имперским "Полюсом" означает только то, что у наших и ваших конструкторов были близкие подходы к проектированию.

Естественно, я спросил Марка, почему представление, организованное на "Дальней", оказалось таким грубым и топорным. Тот только вздохнул в ответ.

— Переусердствовали, бывает. Зато после таких находок вряд ли кто-то на Земле будет сомневаться в необходимости скорейшего создания космического флота.

Как сказал Марк, общая идея была элементарно простой. Земляне должны были получить от нашей экспедиции информацию о том, что совсем близко от них (по космическим масштабам) находится агрессивная и опасная космическая империя, от которой нужно срочно защититься. А визит на Филлину, самую отдаленную и сепаратистски настроенную колонию, должен был дать надежду на то, что в пределах империи у Земли могут оказаться братья-союзники.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Допустим, Земля построит свой космический флот. Но какая вам от этого польза? Ведь он-то будет направлен против вас!

— Нет ничего проще, — Марк покровительственно улыбнулся. — В империи происходит смена власти. Вместо прежнего правительства приходит новое, выступающее за мир и союз с Землей. А дальше все элементарно. "Третья сила", как вы ее назвали, существует. И она угрожает вам так же, как и нам. Возможно, ее агенты уже сейчас действуют на Земле!

— И вы приняли меня за одного из них?

— Да, — без улыбки произнес Марк. — Чужаки — очень искусные шпионы. Они умеют создавать двойников, совершенно не отличимых от оригинала. Моя маскировка хороша, но физиологию не спрячешь. Из-за этого я, например, вынужден проходить медосмотры только на тех диагностических аппаратах, где установлена специальная программа, позволяющая скрывать мое инопланетное происхождение. Чужаков же, насколько мне известно, можно определить только по этой... как у вас ее называют... ауре. Ее они, кажется, не умеют полностью копировать. Кроме того, иные — мастера работы с человеческим мозгом. Многим ментальным техникам, в том числе, боевым мы научились от них... Нам пришлось очень быстро и хорошо учиться...

— У меня вы тоже нашли что-то сходное? — спросил я, стараясь, чтобы этот вопрос прозвучал максимально просто и буднично.

— У вас? — Марк остро и внимательно глянул на меня. — Ваша пассивная защита великолепна. Я работаю на вашей планете больше пятнадцати земных лет, но не видел ничего подобного! Когда я попытался... м-м-м... просканировать вас, это было очень неприятное ощущение. Такое впечатление, словно у вас... э-э-э... мозги не той системы!

Я вспомнил сравнение с файлами различных форматов и не удержался от того, чтобы привести его вслух.

— Да, вы совершенно правы, — согласился Марк. — При этом, вы не являетесь активным менталистом и поэтому не можете быть чужаком.

— Я выдержал проверку? — я кивнул в сторону прибора, все еще лежащего на столе рядом с пистолетом.

— Выдержали, — Марк хищно усмехнулся. — Если бы вы были чужаком, вам бы не поздоровилось...

— Катался бы по полу, обхватив голову, забитую пси-шумом? — бросил я навскидку.

— Вам и это известно?! — Марк через силу улыбнулся.

— Только в общих чертах.

Я не стал ему говорить о том, что подобное оружие против менталистов придумал Айзек Азимов в своем "Фаундейшене". Марк мог бы это не понять. Я и так жалел, что сказал лишнее.

— Хорошо, — Марк миролюбиво поднял руки, показав открытые ладони. — Думаю, я в достаточной мере удовлетворил ваше любопытство?

— Более чем, — я поклонился, насколько это было возможно, оставаясь сидящим в кресле.

— Тогда в свой черед я тоже хочу попросить у вас услугу.

— Я весь внимание, — вежливо произнес я, стараясь не выдать охватившей меня настороженности.

— О, не беспокойтесь, я не потребую от вас ничего сложного или противоречащего вашей миссии! — Марк благодушно улыбнулся. — Фактически все, что мне от вас нужно, это ваше бездействие.

— То есть, вы хотите, чтобы я вам не мешал?

— Совершенно верно! — Марк продолжал улыбаться. — Как вы, очевидно, догадались, то, что мы увидим на Филлине, будет включать элемент спектакля, шоу. Однако, к сожалению, кризис, который сейчас испытывает империя, это, увы, не выдумка, а объективная реальность. А два года, как совершенно правильно заметил мистер Коржевский, это большой срок. Обстановка на планете изменилась, причем, не в лучшую сторону. В ходе нашего визита на Филлину могут возникнуть некие... противоречия, несообразности, нелогичности. Я хочу попросить вас просто... не обращать на них ваше критическое внимание. Или, по крайней мере, не задавать вслух вопросы... при всех. Все, что вызовет ваш повышенный интерес, я готов разъяснить вам лично, один на один.

— Ну, допустим, хорошо, я не замечу. А остальные? — поинтересовался я.

— А остальные будут уже моей заботой, — в улыбке Марка появилось что-то хищное. — Так как, вы согласны?

— Думаю, это возможно, — сказал я с осторожностью. — Конечно, если это не будет нарушать интересы Земли и того государства, которое я представляю.

— Уверяю вас, наши интересы сейчас полностью совпадают! — Марк даже всплеснул руками. — Империя хочет получить в лице Земли союзника, который не был бы беззащитным против "третьей силы", а вы, очевидно, понимаете, что без толчка извне ваша цивилизация еще долго не нашла бы свой путь к звездам. Вы ведь, наверняка, знаете, какие общественные настроения преобладали на Земле перед отлетом "Одиссея"?!

— Слышал, — коротко кивнул я.

— Поэтому, Константин, вы ведь не против, если я и дальше буду вас так называть, давайте сотрудничать! Завтра мы с вами и еще, наверное, да Силва летим на Филлину, и я очень рассчитываю на вашу помощь!

Боюсь, во время следующей вахты я был невнимательным. Я раз за разом мысленно прокручивал только что состоявшийся разговор и делал выводы.

Версия, предложенная мне Марком, была стройной, логичной и объясняла абсолютно все факты. Я не нашел пока ничего, что ей бы противоречило. Но это отнюдь не означало, что я должен был воспринимать ее как истину в последней инстанции.

Во-первых, Марк, по своему обыкновению, постарался навешать мне на уши немало разнообразной лапши, особенно, в том, что касалось отношений между империей и "третьей силой". А во-вторых, даже то, в чем он не наврал, не обязательно было правдой. Мой многолетний опыт журналиста и аналитика говорил о том, что источники могут не только беспардонно лгать, но и добросовестно ошибаться или же менять акценты, выпячивая одни факты и замалчивая либо затушевывая другие. Поэтому информацию, полученную от Марка, следовало принять к сведению, но не более.

В той, прежней, жизни я не был напрямую связан с СБУ или другими подобными конторами, но их внутреннюю кухню немного знал. Такой матерый разведчик, как Марк, просто по определению не мог пуститься в откровения перед представителем "коллег". Очевидно, он сразу же раскусил, что я никакой не профессионал плаща и кинжала, а, в лучшем случае, доброволец, привлеченный спецслужбой для разового задания. С его стороны это была достаточно откровенная попытка вербовки, приправленная небольшим психологическим этюдом в начале.

Думаю, Марк и в мыслях не держал, что я мог бы иметь отношение к "третьей силе", иначе разговор со мной был бы совершенно другим. Подозреваю, что в этом случае я, скорее всего, вообще не долетел бы до Филлины. В то же время, мое бездействие, хотя бы на какой-то срок, похоже, было для него достаточно важным. Наверное, потому что я был единственным человеком на корабле, которому он не мог бы задурить голову, — Марк высказался на этот счет достаточно однозначно.

Кстати, в этом отношении очень настораживают комплименты, которые он отвесил моей "защите". Не значат ли они, что это уже и не защита вообще?!

Нет, скорее всего, все-таки нет. Не обязательно, что Марк поверил в мою заяву о Спецкомитете, но если бы он действительно мог сканировать меня (так это, кажется, называется), он бы точно знал, кто я такой и откуда взялся. А это снова выводило разговор в совсем иную плоскость. Не исключено, что мое появление здесь не обошлось без той самой "третьей силы" — это если воспользоваться бритвой Оккама и не предполагать наличие какой-нибудь четвертой. И тогда возникает интересный вопрос: а что собой в действительности представляет эта пресловутая "третья сила"?

Если слова Марка о том, что империя так и не смогла найти с ней точки соприкосновения, были правдой (по крайней мере, он сам так считал), варианты могут быть самыми различными. От каких-нибудь отмороженных агрессивных негуманоидов до коммунаров по Ефремову. Для последних империя, какой я ее себе представлял, наверняка выглядела бы не менее чуждой и бредовой, чем для экипажа "Темного пламени" — цивилизация Торманса.

Впрочем, ладно, не будем гадать. Завтра мы летим на Филлину, а там многое должно решиться. Во всяком случае, спасибо ребятам, я отправляюсь туда не безоружным и не беззащитным.

Это произошло на прошлой неделе, когда мы с кэпом все еще просчитывали траекторию до обратной стороны большей из филлинских лун, а сама Филлина смотрелась на обзорных экранах неяркой точкой.

— Ну что, Костя, готов к подвигам во имя Земли?!

Олег, как всегда хохмил, но я ощущал его тревогу и беспокойство. Когда посылаешь в бой друзей, это всегда тяжелее, чем идти самому.

— Всегда готовый, — ответил я с улыбкой. — Можешь пробовать.

— Не-а. Не буду, — Олег помотал головой. — Вдруг ты пересоленный. Я лучше сразу сделаю. В общем, сегодня ночью включишь дримстер...

— Эту штуку?! — непроизвольно вырвалось у меня.

— Другой штуки у меня для вас нет, — Олег мастерски скопировал мою обычную интонацию. — Но если дримстер вызывает у тебя какие-то проблемы, ты еще можешь спрыгнуть.

— Олег! — я всерьез обиделся. — Мы тут не в игрушки играем! И оба знаем, что у меня самые высокие шансы!

— Ага, — согласился Олег. — Меня вообще вряд ли из корабля выпустят, а Серега у нас больше спец по лунам и астероидам. Ты, главное, не бойся, Костя. Дримстер — он не страшный. В некоторой степени даже полезный. Ты думаешь, как мы между собой связываемся? Снимся друг другу, вот и все!

— Так что, ты мне тоже приснишься и во сне дашь инструкции?

— Зачем? — Олег пожал плечами. — Просто сброшу тебе программу изучения имперского языка. Слабенькую, конечно, но другой, к сожалению, нет. По крайней мере, понимать сможешь и говорить немножко. Наверное. Для закрепления материала повторишь сеансы завтра и послезавтра.

— Понятно, — кивнул я. — Да, Олег, а почему вы Мише не могли помочь, если этот дримстер — такая замечательная штука?

— Потому! — проворчал Олег. — Чтобы помочь кому-то, надо сначала, чтобы тебе доверяли. И чтобы этой помощи хотели. А Миша не желал. Пока ты его не сагитировал.

— Все, вопросов нет, извини, — я поспешно дал задний ход. — Что-то еще?

— У меня все, — ухмыльнулся Олег. — Остальное тебе Мартин поставит. Завтра, на плановом медосмотре.

— В смысле — поставит?!

— Ну, доставит, — Олег ухмыльнулся еще шире. — Я же не отпущу тебя гулять по чужой планете голым и босым! Был ты просто человек, а станешь экспериментальный боевой киборг модели "Костя-1"!

— Хорошо, хоть не "К-3", — пробурчал я, вспомнив о популярном здешнем комедийно-фантастическом сериале о роботах, один из героев которого, обладавший данным именем или индексом, отличался некоторой тормознутостью.

Мы тогда, конечно, посмеялись, но, отправляясь на следующее утро в медчасть, я чувствовал себя немного неуютно. О практически беспредельных возможностях медицины двадцать третьего века я был уже наслышан и поэтому слегка нервничал. А вдруг Мартин поставит мне, например, вместо живой руки механическую, и буду я ходить как Анакин Скайуокер aka Дарт Вейдер?!

Кстати, Мартин как раз и начал с того, что захватил в плен мою левую руку и, не дав мне и слова сказать, засунул ее в какой-то жутко навороченный медицинский аппарат.

— Слушай и запоминай, — деловито произнес он, одновременно что-то делая с моей бедной конечностью. — На тыльную сторону ладони я тебе ставлю маячок. По его сигналам мы тебя сможем найти... даже под трехметровым слоем земли. Так что, в случае чего, твое тело будет гарантированно доставлено на Землю.

— Спасибо, — пробормотал я, немного сбитый с толку таким напором.

— Погоди еще благодарить! — отмахнулся Мартин. — В указательный палец левой руки я вмонтирую лазер. Маломощный, разумеется, но хватит, чтобы ослепить противника или следящую камеру на расстоянии до трех метров. Энергию он берет прямо из твоего организма, поэтому больше пяти выстрелов подряд не делай, иначе свалишься без сил. Оптимальное время между сериями — не меньше двух часов.

— Э-э-э... Хорошо...

— В среднем пальце у тебя будут микропроцессор и сканер. С его помощью ты, например, сможешь взламывать коды и открывать электронные замки. На ноготь большого я помещу мономолекулярную накладку. После того как выдвинешь ее и снимешь защитное покрытие, сможешь ей резать хоть пластик, хоть металл. Только осторожно, чтобы не сломать. Как закончишь, обязательно вернешь покрытие на место, чтобы нечаянно себе ничего не отрезать.

— Я буду очень осторожен, — заверил я.

Блин, да я лучше теперь на левую руку какую-нибудь перчатку надену. Бронированную, ага... Изнутри...

— На ноготь мизинца я наношу слой снотворного. Достаточно чуть-чуть поцарапать кожу, чтобы пациент крепко заснул не меньше чем на три часа. Можешь смело царапаться, дозы там хватит на сотню человек. Но не забывай о защитном покрытии, а то ненароком сам себя усыпишь.

— А что будет на безымянном пальце? — поинтересовался я, понемногу приходя в себя.

— Ничего. Можешь смело ковырять им в носу. Или в ухе!... Шучу, конечно. Если прокусить подушечку безымянного пальца левой руки — я поставлю маленький шрамик, чтобы ты знал, где, — получишь мощнейший стимулятор. В течение пяти часов будешь голыми руками крушить камни, бежать марафон со скоростью спринтера, прыгать на восемь метров в длину и два с половиной в высоту, взлетать на отвесные стенки и все такое прочее. Потом, правда, будешь лежать, как минимум, трое суток... если в процессе какие-нибудь мышцы себе не порвешь. Если порвешь, то больше. Так что, без крайней необходимости использовать это средство не советую.

— Спасибо, Мартин, я учту.

— И береги свою левую руку. Будут отрубать, лучше подставь правую. Если что, пришью обратно. В крайнем случае, поставлю электромеханический протез.

— Хорошо, — я очень живо представил себе соответствующую сцену из "Звездных войн".

— Наноботы в крови у тебя есть, но я еще добавлю, новейшей модели. Это усилит твой иммунитет, сможешь там везде ходить без скафандра. Кроме того, повысится твоя сопротивляемость к органическим и минеральным ядам. Хотя жрать всякую дрянь не советую — на желудок это не распространяется. Регенерировать будешь быстрее. Правда, от этого температура подскачет до тридцати девяти, так что не пугайся... Да, еще устойчивость к холоду у тебя повысится. Сможешь на снегу спать и в ледяной воде плавать. Только, пожалуйста, не переусердствуй! Ресурсы организма не бесконечны!

— Э-э-э... Мартин, а какую-нибудь инструкцию по всему этому можно?! — взмолился я. — Боюсь, все это я не запомню!

— Все получишь сегодня ночью, через дримстер. Заодно и поучишься во сне управлять своим новым хозяйством, с помощью усилителя биотоков. А сейчас, пациент, откройте рот!

— Ы-ы-ы... — промычал я, вспомнив об одной важной вещи.

— Да знаю я, что у тебя там еще одна программа. Друг другу они не помешают. Там активную часть ты уже прошел, а пассивная — пусть крутится... Я ставлю тебе приемник и передатчик. Включаются, когда щелкаешь языком по нёбу, — в общем, ночью все сам узнаешь. Приемник работает по принципу считывателя биотоков, так что слова надо будет просто проговаривать про себя, только отчетливо. Сигнал от передатчика пойдет напрямую на среднее ухо. Связь через микроспутник-ретранслятор, с луны мы тебя не услышим. Поэтому какое-то время ты будешь находиться вне досягаемости, аварийные сигналы тогда будешь подавать двоичным кодом с помощью маячка, он более мощный.

— Ы-ы-гы, — подтвердил я.

— Ну вот, — завершив измывательства надо мной, Мартин встал с места и обошел вокруг меня, удовлетворенно рассматривая свою работу. — Сегодня от физической нагрузки я тебя освобождаю. И вообще, в ближайшие три-четыре дня, пока не освоишься, будь поосторожнее. И, главное, не светись перед...

— Я понял, Мартин! — поспешно кивнул я. — Все будет сделано!

И вот сейчас, вооруженный буквально до зубов (в верхнюю челюсть Мартин вмонтировал приемо-передающее устройство), я сидел в маленькой тесной кабинке спускаемого аппарата и смотрел, как подо мной медленно проплывает чужая планета.

Наверное, мне положено было волноваться. Как-никак, первая посадка на Филлину, где нас, возможно, уже ждут, причем, не обязательно с распростертыми объятиями. Но я не волновался и вообще не чувствовал никаких эмоций. Голова была холодной, ясной и совершенно свободной от посторонних мыслей. Я просто делал свое дело.

Наш маленький кораблик, повинуясь моим командам, тихо и осторожно вошел в атмосферу на ночной стороне, над океаном. Двигаясь навстречу рассвету, мы проскользнули над темным побережьем и начали постепенно снижаться. Высунувшееся из-за горизонта солнце мы уже встретили над самыми облаками и немедленно нырнули в их плотный покров, ориентируясь исключительно по приборам и навигационным сигналам пролетавшего в этот момент над нами микроспутника.

Марк выбрал для посадки малонаселенную местность на границе зоны широколиственных лесов и тайги на пятьдесят шестом, примерно, градусе северной широты более чем в пятистах километрах к востоку от побережья большого континента, напоминающего Евразию. Согласно картам, полученным со спутника, это был край дремучих лесов и многочисленных озер, среди которых время от времени попадались небольшие села. Примерно в ста километрах к западу проходила с севера на юг цепь невысоких древних гор с поросшими лесом ущельями и голыми каменистыми плато.

Я опустил корабль на краю небольшого поля или луга, с трех сторон окруженного лесом. С четвертой стороны тянулись поля, за которыми километрах в двадцати отсюда находилась небольшая деревенька. От нескромных взглядов оттуда нас защищала речка с топкими берегами, поросшими густой растительностью типа ивняка. По другую сторону, за болотистым лесом, лежало большое озеро с многочисленными заливами и островами.

Небо было затянуто тучами, из которых время от времени сыпал мелкий снег. По местному календарю, было уже недалеко до весеннего равноденствия, то есть, наступил март, но зима здесь все еще прочно удерживала бразды правления в своих руках.

— Поздравляю всех с успешной посадкой на планету Филлину, — произнес я голосом вокзального диктора. — Температура на поверхности — двенадцать градусов ниже нуля, ветер северо-западный, порывистый, пять-десять метров в секунду.

— Минус двенадцать! — ахнул теплолюбивый Брату да Силва.

— Все претензии к Марку, — поспешно перевел я стрелки. — Куда заказывали, туда и привез. Так что, давайте утепляться!

Собирались мы, и в самом деле, как на Северный полюс. "Памперсы", термобелье из спецткани, которое можно носить, не снимая, две недели, эластичные кальсоны, фуфайка, свитер... Сверху — штаны из гладкой ткани, похожие на лыжные, заправляющиеся в высокие ботинки на толстой рубчатой подошве с выдвижными шипами. Затем — длинная куртка с терморегулированием. Все на "молниях" и клапанах, чтобы внутрь не попадал снег. На руки — тонкие, но теплые перчатки, пристегивающиеся к рукавам. На голову — легкий шлем, который служит одновременно приемо-передатчиком и усилителем биотоков, очки-инфор и маска, не только защищающая от ветра и мороза, но и фильтрующая воздух чужой планеты. Благодаря наноботам в крови мы можем не бояться заражения филлинскими микробами, но, как говорится, береженого бог бережет.

Теперь рюкзак с рационами, аварийным набором, инструментами. Цепляем к поясу аптечку и оружие... Все мы вооружены нашими штатными пистолетами, правда, заряжены они специальными нелетальными патронами, способными только остановить, отбросить, оглушить противника, но убить — только при очень неудачном для него попадании. Впрочем, на всякий случай, у каждого — по запасной обойме боевых.

Ни на одежде, ни на снаряжении нет ни ярлычков, ни надписей. Куртка и штаны — однотонного серо-стального цвета. Похоже, мы здесь старательно конспирируемся.

В тесных помещениях кораблика троим не так легко упаковаться в эти сто одежек, чтобы не мешать друг другу. Но мы как-то решили эту задачу и по сброшенной лесенке спустились вниз. Первым на почву чужой планеты ступил я и тут же провалился в снег больше, чем по колено. Брату и вовсе оступился и чуть не утонул в сугробе, не ухвати я его вовремя за руку.

Конечно, здесь неважное место для прогулок, поэтому приходится сразу же использовать личный транспорт — лыжероллеры. Выглядят они как две широкие лыжины, соединенные друг с другом. Впереди торчит стойка, за которую нужно держаться руками. Там же укреплен пульт с большими, специально для рук в перчатках, тугими кнопками. Впрочем, управлять лыжероллерами можно и с помощью биотоков.

Свои роли в этой миссии мы давно расписали заранее. Брату остается в окрестностях корабля и занимается сбором биологических образцов. Мы с Марком отправляемся на встречу. При этом, Марк будет говорить, а я — следить за обстановкой с помощью планшета, принимающего сигнал со спутника, и хитрой штуки под названием биоискатель, сигнализирующей о наличии поблизости живых существ.

На опушке леса я оглянулся. Хотя мы отдалились от корабля меньше, чем на тридцать метров, он был практически не виден. И дело здесь было не в усилившемся снегопаде, а в особом режиме маскировки, действующей по принципу миража. Наблюдатель, даже присмотревшись, увидит только дрожащий воздух. Чтобы разглядеть корабль, надо подобраться к нему почти вплотную. Сверху же он вообще почти не виден, а благодаря поглощающему покрытию практически не дает засветки на экране радара. Единственный связанный с этим недостаток заключается в том, что входить в атмосферу приходится медленно и осторожно, словно купальщику — в прохладную воду, чтобы не спалить случайно это суперпокрытие.

Лес был не очень густым, а, может, большую часть подлеска просто привалило снегом, но мы с Марком промчались через него всего за четверть часа, не включая лыжероллеры даже на половину мощности. Перед нами появилась замерзшая гладь озера, а из зарослей высокого кустарника, росшего на самом берегу, вышла и медленно двинулась навстречу нам темная фигура.

Мы встретились на открытом месте, где ветер почти полностью сдул снег, оставив неширокую песчаную полоску, ставшую для нас разделительной чертой. Марк встал прямо напротив своего визави, я — в паре шагов сбоку и позади него, чтобы одновременно контролировать обстановку и следить за экраном планшета.

Правда, не меньше полминуты я, наверное, просто тупо пялился на инопланетянина, точнее, на инопланетянку. Я ожидал, что на встречу с Марком придет филит, почти не отличимый от землянина, а это оказалась молодая голубокожая девушка с длинным и тонким, но очень миловидным лицом с большими выразительными глазами и изящным слегка вздернутым носиком. По росту она почти не уступала Марку, превосходя меня на полголовы, а ее приталенная куртка в бело-серо-черной зимней маскировочной раскраске намекала на наличие весьма симпатичной фигурки. Из-под легкомысленной светло-серой шапочки, похожей на вязаную, ниспадали на плечи густые черные волосы, чуть загибающиеся на кончиках.

Что и говорить, инопланетянка была настоящей красавицей, даже без скидки на то, что я уже больше полутора лет не видел живой женщины, виртуал не в счет. Я уловил волну восхищения, смешанного с легким вожделением, идущую от Марка, да и сам, наверное, испытывал схожие чувства. Очевидно, это почувствовала и девушка. На ее тонких губах заиграла легкая улыбка, придавшая ее лицу немного озорной вид.

Выждав небольшую паузу и позволив нам насладиться ее красотой, она поклонилась Марку и выдала длинное и певучее официальное приветствие на имперском языке. Марк ответил ей тем же, хотя его поклон, как мне показалось, был не таким глубоким. На пару секунд после Марка поклонился и я — молча, потому что мне пока не следовало выдавать свое знание имперского языка. Девушка, чуть задержавшись, поклонилась мне в ответ, заодно, стрельнув глазами в мою сторону. Я почувствовал мимолетное касание своего мозга и поспешно отвел взгляд. Похоже, эта девица была весьма не простой.

Закончив с официальной частью, девушка и Марк сделали по шагу навстречу друг другу и начали беседу. К моему величайшему сожалению, они то ли разговаривали слишком тихо, то ли использовали какую-то аппаратуру для глушения — в общем, мне не удалось ничего не услышать, ни подслушать.

Можно было и дальше разглядывать симпатичную инопланетянку, тем более, что несколько раз она бросала заинтересованные взгляды в мою сторону, но это было совершенно бесперспективно. Вместо этого я полностью сосредоточился на слежении за окружающей обстановкой и поддержании связи с Брату. Так продолжалось чуть больше получаса, а затем события понеслись кувырком.

— Константин, Марк, внимание! — услышал я взволнованный голос Брату. — Засечены пять... нет, шесть воздушных целей, движутся в нашем направлении! Скорость — порядка семисот километров в час! Расстояние — двести девяносто!

— Вижу! — отозвался я. — Марк, заканчивайте разговор! Кажется, нас засекли! — передал я по двусторонней связи. — Ох, черт!

На экране биоискателя, где ранее было заметно только легкое мерцание, показывающее наличие поблизости всякой мелкой живности, появились крупные, жирные метки. Их становилось все больше и больше. Нас, по-видимому, старательно охватывали полукольцом, прижимая к озеру, но немного ошибались в точном определении нашего положения.

В этой ошибке был наш шанс!

— Марк, тревога! — крикнул я. — Сажай девушку на свои лыжи и немедленно возвращайся на корабль! Брату, на старт! Дождешься Марка и рви когти, не жди меня! Я их отвлеку!

Все эти команды я отдал уже в движении. Лыжероллер, поставленный на полную мощность, уже уносил меня вдоль берега озера, прямо к тому самому месту, где должна была схлопнуться ловчая сеть. Судя по данным биоискателя, который теперь передавал мне информацию сразу на очки-инфор, "загонщики" двигались довольно медленно, так что я вполне мог рассчитывать на прорыв...

Чер-р-рт! Коварно высунувшаяся из-под снега коряга едва не стряхнула меня с лыжероллера. Мотор, рассчитанный и не на такие испытания, похоже, не пострадал, но скорость пришлось снизить и тщательнее объезжать различные препятствия. Больше всего я боялся столкнуться с буреломом, тогда мне придется либо перелазить через него, волоча лыжероллер на себе, либо поворачивать обратно, но здесь, на берегу озера, местность все еще оставалась проходимой.

Объезжая очередное поваленное дерево, я повернул голову и увидел его! Между стволами скользила на каком-то плоском предмете, напоминающем доску от скейта, массивная фигура, одетая в бело-серо-черный камуфляж — такой же, как у девушки. В руках у "загонщика" был короткий автомат с толстым кожухом ствола. Нас разделяло не больше пятнадцати метров.

Проклятие! Я хотел показаться погоне, но не так же близко! Ну, теперь, не подведите, залетные!

Пригнувшись и вцепившись в стойку, я дал лыжероллеру полный ход. Над моей головой что-то хлопнуло, с веток посыпался снег, но это только придало мне прыти. Когда-то очень давно, в детстве, Константин занимался лыжным слаломом, и, наверное, только эти навыки, внезапно пробудившиеся в моей памяти, спасли мне жизнь. Мой мозг в эти минуты превратился в настоящий сверхмощный компьютер, с ювелирной точностью просчитывавший траекторию, отводящую меня от торчащих и поваленных стволов, бурелома и густых зарослей, в которых я мог бы завязнуть.

Лес вокруг меня звенел азартными голосами. Они увидели меня, они пустились за мной в погоню! Но я был отчаяннее и быстрее, я уходил от них!

— Мы взлетаем, Костя! Держись, мы обязательно вернемся за тобой! — прозвучало где-то за гранью моего сознания.

Брату, Марк, они ушли! Девушка?! Ну, если Марк ее оставил, значит, она взрослая и умеет сама за себя постоять. И хватит о них. Нет времени! Дальше! Дальше!

Я вылетел из леса и понесся по полю в вихрях снежной пыли, оставляя за собой широкий след. С шумом врезался в камыши, проскочил через замерзшую речушку и снова вырвался на простор по другую сторону. А впереди уже вставала стена нового леса.

Надо как можно больше отрываться от преследователей, надо прорываться на юго-восток! Там люди, там проще затеряться одинокому беглецу! До темноты погонять их по лесам, а дальше выйти на укатанную дорогу, затерять там свой след, и фиг, кто меня найдет! На минимальной скорости лыжероллер оставляет точно такую же колею, как обыкновенные лыжи, которые здесь наверняка известны. А если даже нет, я разберу его и пойду пешком!...

Возможно, я рассчитал все правильно, только забыл, что за мной могут охотиться не только на земле, но и с воздуха. Из низких облаков внезапно вырвалась стремительная тень, и сверху рухнула сеть, опутывая меня своими нитями и притягивая к земле нашитыми на кромку грузиками. Стойка лыжероллера вырвалась у меня из рук, крепления автоматически отстегнулись, и я полетел кубарем в снег. До спасительной опушки оставалось менее полусотни метров...

Теоретически, я мог бы попробовать разрезать сеть и продолжить бегство, но стоило ли?... Я глубоко дышал, приходя в себя после безумной гонки. Внезапно сильные грубые руки рывком перевернули меня на спину и сорвали маску с лица. На меня удивленно уставились большие темные глаза на бледно-голубом лице.

Безусловно, отправляясь в самостоятельную разведку, я не планировал сразу же оказаться в плену у имперцев. Но, положа руку на сердце, этот рискованный вариант был, все-таки, не самым худшим...

Интерлюдия

— ...Ты хоть поняла, кто он такой?! Или... что он такое?!

— Извините, господин агент! Никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Он даже не сканируется!

— Проклятье! А теперь ищи его!

— Прошу прощения, господин агент! Я успела поставить на него манок. Теперь сам сюда явится... если сможет!...

Конец книги без номера (ориентировочно 5 ½)

Киев

2012-2013