— Молодец. Да только это не все. Звери ведь тоже болеют и лечатся. И если ты их силы чувствовать научишься, то сможешь многие их способы лечиться понять — какие движения делать, какие корешки и травки есть, и когда. И вообще, запомни — научишься чувствовать внутреннюю суть живых ли, неживых ли вещей — и они тебе сами о многом расскажут. И посоветуют. Только надо уметь их слышать. Ну а теперь выпей — ка вот это, — и Мирослав протянул Дмитрию небольшую бутылочку, которую достал из — за пазухи своей душегрейки.
Дмитрий с трудом открыл обмазанную смолой плотно пригнанную деревянную пробку и понюхал содержимое. Запах был странный. Резко выдохнув, Дмитрий вылил в рот сразу всю находившуюся в бутылочке жидкость. Сглотнул. Сначала ничего не происходило. Потом вдруг резко обострились сразу все чувства. И сразу вслед за этим нахлынула слабость. Охнув, Дмитрий на подгибающихся ногах подошел к ближайшему из дубов и сел, прислонившись к нему спиной. Перед глазами все плыло, и голос Мирослава доносился словно издали:
— Постарайся четко представить себе любого зверя или птицу, которые тебе нравятся. И пожелай им стать. Воплотиться в него.
И когда сознание уже совсем угасало, перед внутренним взором Дмитрий вдруг появился образ парящего в голубом небе сокола. А в следующий миг он осознал, что видит землю с высоты. Видит совсем иначе, чем человек.
Вдруг он ощутил, что летит! Он был соколом! Его память и сознание жили сейчас в теле гордой могучей птицы.
Едва справившись с восхищением, свыкнувшись с восторгом полета, Дмитрий вспомнил, что должен постараться прочувствовать и запомнить, как двигается, что чувствует, и как ощущает мир сокол. Но едва он начал пытаться это все замечать и анализировать, как тотчас же стал падать!
В ужасе он что было сил замахал крыльями, но от этого падение не прекратилось, а тело сокола лишь закрутилось, завертелось в воздухе. И вращение это становилось все быстрее, как ни пытался сокол выправиться, удержаться. Земля стремительно приближалась!
И тут какое — то внутреннее чутье подсказало Дмитрию, что нужно делать. Он отстранил свое сознание от сознания птицы. Теперь Дмитрий был одновременно и самим собой, и соколом. Он словно со стороны смотрел на самого себя в теле сокола, и именно это отстраненное внимание позволило ему восстановить контроль над ситуацией.
Сокола уже не тащила за собой невидимая воронка, не заставляла стремительно вращаться, падая на землю. Он выровнял падение, а потом несколькими уверенными взмахами крыльев перевел тело в полет. И стал набирать высоту. Дмитрий, словно затаившись в разуме и теле птицы, лишь наблюдал за внутренними ощущениями самого сокола, не делая больше попыток вмешиваться.
Он летал и летал, наслаждаясь полетом и своей властью над ощущениями в теле сокола. Так продолжалось довольно долго. С высоты полета прекрасно просматривалась земля. Внизу проплывали деревья, поля, струилась змейкою река... Кажется, он удалился довольно далеко от поляны с дубами, но это его мало беспокоило. Он обрел полный покой и уверенность. Состояние раздвоенности, когда он был одновременно и Дмитрием, и соколом, оказалось очень приятным, и чтобы поддерживать это состояние, теперь не требовалось почти никаких усилий.
Он не успел опомниться, как сокол камнем упал вниз — и тут же взмыл в воздух, держа в цепких лапах едва трепыхающуюся обезумевшую от ужаса полевую мышь. И в этот миг Дмитрий осознал, что уже легко следует всем соколиным повадкам! Приземлившись на большой валун и растерзав добычу клювом, он — сокол вволю полакомился мясом. В человеческом теле один вид такого пиршества вызвал бы у него отвращение. Но сейчас свои аппетиты удовлетворял не он, не Дмитрий — это делал сокол, а человек лишь смотрел на это со стороны, одновременно ощущая все, что испытывал сокол. Это были чувства, для которых в человеческом языке и слова то не всегда найдутся, а в ощущениях сопровождающих действия сокола потоков энергии и вовсе не было ничего общего с тем, что мог бы испытать человек. Поэтому та часть единой сущности человека и сокола, которая продолжала быть Дмитрием, смутно ощутила, что он получает какой — то бесценный опыт, доступный лишь единицам из людей.
Снова взмыв в воздух, сокол почувствовал, что недостаточно насытился. Еще какое — то время он парил кругами над поляной, словно чего — то выжидая. И дождался — на поляну выскочила и опрометчиво побежала через нее довольно крупная лисица! Снова падение камнем вниз — когти впились в теплую бьющуюся плоть... Да, это оказалось гораздо сложнее, чем победить мышь! Лисица сопротивлялась. Она цеплялась за жизнь всеми своими четырьмя лапами и зубастой пастью, пытаясь извернуться, чтобы перегрызть горло соколу. Дмитрий сполна ощутил, как бьется с лисицей сокол, как изо всех сил пытается поразить жизненно важные места лисицы клювом и ударами когтистых лап, как бьет концами крыльев про глазам, отскакивая в воздух всякий раз, когда рыжая хищница пытается контратаковать. Главное было — измотать добычу, лишить ее сил, не дав ей уйти и достичь спасительной кромки леса. Дмитрий ощущал, как напрягаются его (он уже ощущал их именно как свои части тела) крылья и лапы, стремящиеся вырвать из тела лисы кусок за куском...
Сокол победил. Лисица обмякла и затихла. И вот тут хищная птица устроила настоящее пиршество. А, насытившись, снова взмыла в небо, чтобы парить высоко — высоко, наслаждаясь восхитительным чувством полета!
И вдруг все потемнело перед глазами — то ли у сокола, то ли уже у Дмитрия... Мир вокруг поплыл, а потом начал стремительно распадаться на куски...
Дмитрий очнулся там же, где и был — на поляне, возле большого дуба. Открыл глаза. Попытался подвигать руками и ногами, потянулся. Руки, ноги — все было на месте. Он снова оказался в человеческом теле. И тут его вдруг поразила догадка. Неужели на самом деле ничего этого не было — ни полета, ни мыши, ни лисицы, ни угрозы падения, ни торжествующего величественного парения над землей? Неужели все это ему лишь померещилось под воздействием Мирославова напитка? Померещилось, почудилось! А на самом он так и сидел здесь, под дубом...
Вдруг он снова вспомнил ощущение полета, и каждая жилка, каждый нерв в его теле отозвались — его тело помнило этот полет, в теле было знание о том, что это такое — парение высоко в небе. И помнило оно также, как текла жива в теле сокола во время сражения! Нет, не померещилось ему это... Это было, было на самом деле. Он был соколом! Теперь это не вызывало у него никаких сомнений.
Дмитрий встал, еще раз потянулся всем телом, разминая затекшие мышцы. Затем он сделал несколько шагов — как будто заново учился ходить, проверял, как хорошо он умеет это делать. Несколько раз глубоко вдохнув, он вдруг осознал: когда он был соколом, то дышал совсем иначе. Этот переход в ощущениях тела — от соколиных обратно к человеческим — был очень непривычным и необычным состоянием. Его человеческое тело помнило ощущения тела соколиного, и он мог по своей воле как вернуться к ощущениям сокола, так и снова перейти в человеческое восприятие мира.
Оглядевшись, Дмитрий понял, что Мирослава на поляне нет. И судя по положению солнца, пробыл здесь Дмитрий никак не меньше половины дня.
Подходя к избе, он еще издали увидел старого ведуна. Тот выполнял какие — то медленные, плавные движения, непрерывно перетекающие одно в другое так, словно все они были единым движением, только очень длинным и растянутым во времени. Со стороны казалось, что Мирослав словно плавает в воздухе. Дмитрий застыл, завороженный этим зрелищем, в котором было столько красоты и силы. Такого Пелагея ему не показывала!
Мирослав никак не отреагировал на возвращение Дмитрия, и тот присел на своем любимом месте — колоде для рубки дров, чтобы с интересом и восторгом продолжить наблюдать за занятиями старика. Ведун еще некоторое время занимался, а затем вскинул обе руки вверх и произнес трижды: "Слава Творцу!" После еще некоторое время постоял неподвижно с закрытыми глазами, словно всматриваясь и вслушиваясь к чему — то внутри себя. И, наконец, шумно выдохнув, посмотрел на Дмитрия и спросил:
— Ну что, кем ты был сегодня?
Дмитрию очень хотелось расспросить Мирослава, что это такое он делал. Но вопрос прозвучал так неожиданно, что он непроизвольно сразу ответил:
— Соколом.
— И как оно? — продолжал расспросы старик.
— Сначала чуть не разбился.
— Сам захотел крыльями помахать, небось?
— Ну да.
— Ладно. Потом расскажешь, если захочешь. Ощущения — то запомнил?
— Кажется, да.
— Ну и славно. Пошли, поедим. А вечерком будешь отрабатывать известные тебе движения "соколиного боя", только на этот раз постараешься во время их выполнения ощутить себя соколом. Вспомнишь все, что осознал сегодня и постараешься достичь того, чтобы ощущения во время движения стали как можно ближе к тем, которые у тебя были в теле сокола. Ну ладно, пошли в дом.
Прошло уже четыре месяца, как Дмитрий пришел к Мирославу. Осень все больше вступала в свои права — дни стали короткими, а ветра холодными. Дмитрий за это время в совершенстве освоил соколиный, медвежий, волчий, заячий и лосиный бой. Мирослав был доволен учеником. А тот уже и забыл, что мог думать о воинском искусстве как о чем — то лишнем и не интересном. Впрочем, то, чему его учил ведун, и не было собственно воинским искусством.
Сегодня Дмитрий с радостью ждал следующего урока. Но Мирослав повел его не к заповедным дубам, а в сени своей же избы. И, подведя к углу, спросил:
— Что видишь?
Уже приученный внимательно наблюдать за всем, что его окружает, Дмитрий и сейчас со всем тщанием осмотрел угол. И стал перечислять:
— Мох кое — где вылез, топорище старое лежит, посохи наши боевые стоят, паутина под потолком, а на полу стрекоза дохлая лежит.
— Хватит. Потому что для тебя сегодня важен именно паук. В него воплотишься. А это посложнее будет, чем все, чем ты до этого занимался.
— Почему? Разве летать проще, чем паутину плести?
— Ох, учу я тебя, учу, а ты как был дурнем, так и остался! Сколько у паука ног?
— Шесть.
— Балда. Это у стрекозы и кузнечика шесть, а у паука восемь.
— Ну и что? Шесть, восемь — какая разница.
— Не понял еще. Ладно. А сколько у птицы ног и у зайца?
— У птицы две, у зайца четыре.
— Ну?! Нет, зря я на тебя время трачу! Сам посуди — до сих пор ты воплощался в тех животных, у которых четыре конечности. У человека их тоже четыре. И не столь уж важно, что у птицы две из них крылья, что заяц или волк бегают сразу на всех четырех лапах, а человек ходит только на двух ногах. А у паука — то этих конечностей — восемь! Да еще и глаза у насекомых по — другому устроены. К тому же, заметь, для насекомых, как существ маленьких, время течет гораздо быстрее. Поэтому все ощущения во время воплощения в них для твоего восприятия и разума будут гораздо более непривычными. Так что на этот раз я за тобой присмотрю, а то, упаси тебя Изначальные Предки, еще умом повредишься. Хотя и не велик он у тебя, а все ж неприятность. А еще может в теле течение силы нарушиться. Ладно, давай минут пять посмотри на паука и обратно в горницу приходи.
Понаблюдав за восьминогим охотником, за тем, как шевелит он мохнатыми лапками, и даже потыкав в паутину щепочкой, чтобы посмотреть, как тот движется, Дмитрий вернулся в горницу и, выпив очередное снадобье Мирослава, погрузился в мир совершенно иного, чуждого человеку существа.
Паучье зрение и впрямь было совсем иным. Сначала Дмитрию показалось, что весь мир разбился на кусочки. А уже потом его из этих кусочков склеили заново. А главное — сам мир был совсем другим. И дело не только в том, что все, казавшееся мелким для человеческих глаз, стало просто — таки гигантским для паука. Самым удивительным оказалось, что все, что двигалось вокруг, стало двигаться очень медленно. Какое — то полотно перед глазами бесконечно долго и очень медленно надвигалось на Дмитрия, а потом так же медленно начало отодвигаться. И далеко не сразу он понял, что это колыхнулась на окне занавеска.
Но занавеска не долго занимала его внимание, потому что он столкнулся с невыносимо сложной, казалось, невыполнимой задачей: чтобы двигаться, надо было шевелить сразу восемью лапками! Причем не лишь бы как шевелить, а в определенном порядке! А иначе было какое — то бессмысленное хаотичное двиганье конечностями, и он лишь барахтался на месте, но никак не мог сдвинуться. Осознать и запомнить ощущение движения сразу восьми лапок, которое приводило бы не к барахтанью, а к осмысленному перемещению, оказалось крайне тяжело. Разум сначала бунтовал, никак не желая впитывать эти странные чувства, а потом, видимо, не в силах так долго выдерживать подобного напряжения, просто отключился...
В себя Дмитрий пришел от того, что к его губам прикоснулся край деревянной чаши. Открыв глаза, он увидел, что лежит на кровати, а рядом сидит Мирослав и, придерживая его голову, поит его каким — то отваром. Наконец в голове у Дмитрия начало потихоньку проясняться. Он сделал несколько глотков горьковато — мятного отвара, и Мирослав убрал чашу. Дмитрий сначала с трудом сел, а, посидев немного, и вспомнив, где у него руки, а где ноги, попробовал встать. И — едва не упал, запутавшись в собственных ногах! Каким — то чудом ему, однако, удалось устоять. Мирослав только посмеивался, наблюдая его "пляску", когда он на заплетающихся ногах пытался изо всех сил удержать равновесие, а его кидало то в одну сторону, то в другую. Но уже спустя минуту Дмитрий был полностью в норме.
— Ну что, понял теперь, каково оно пауком — то быть? — спросил Мирослав, вытирая слезящиеся от смеха глаза.
— Да уж... Заблудиться можно во всех этих ногах, глазах. Действительно, чуть умом не тронулся.
— Ладно, лиха беда начало, — успокоил его Мирослав. — Научишься и этому. Просто на это времени уйдет поболе. Зато когда освоишься, да научишься при помощи своего разума управлять сразу восемью паучьими ногами, то своими собственными человеческими руками и ногами сможешь такое делать, о чем раньше и подумать не мог. А то, что уже умеешь, сможешь делать почти в два раза быстрее! Да и само время станешь чувствовать иначе.
Дмитрий вспомнил, как медленно и долго двигалась занавеска в паучьем мире. Мгновение там тянется значительно дольше, чем в мире человечьем! А значит, и успеть за это мгновение можно несравнимо больше. Совершить массу действий, движений, на которые другой человек не успеет не то что отреагировать — он их попросту не заметит! Вот в чем секрет того неуловимого движения Мирослава, когда он ни с того ни с сего опрокинул Дмитрия в воду. Так вот для чего он это сделал... Чтобы Дмитрий понял, какие преимущества дает такое обучение. А он тогда обиделся на "безумного" старика...
— А вообще ты молодец, быстро в себя пришел, — продолжал Мирослав. — Многих после такого перевоплощения дня по два корежит. Ну что ж... Значит, и следующий урок выдюжишь.
Следующий урок? Дмитрий был, конечно, воодушевлен открывшимися перед ним возможностями. Но все же он и от этого урока еще не отошел... Но с Мирославом не поспоришь. А потому Дмитрий перечить не стал, спросил только:
