— Неправда. Ты сама пока не знаешь, что чувствуешь. Но в твоем сердце нет ненависти ко мне. И никогда не было...
Одной рукой Мечислав продолжал удерживать мои запястья так легко, словно я была двухлетним ребенком, а вторая рука скользнула вниз, к вырезу рубашки.
— Рискни здоровьем — прошипела я. — Богом клянусь, никакая сила меня не выпихнет из дома, если ты это сделаешь.
— Что — это, кудряшка? Займусь с тобой любовью? Да, ты будешь ужасно ненавидеть ме-ня. Минуты три. А потом страсть захватит тебя — и ты не будешь больше ни думать — ни сопротивляться.
Я смотрела в глубокие зеленые глаза — и понимала, что он прав. Еще немного — и я не смогу даже контролировать себя. Тонкие и удивительно сильные золотистые пальцы мед-ленно обводили вырез рубашки, пока не прикасаясь к коже. Буквально миллиметром вы-ше — и я бы узнала, каково это, когда я... и Мечислав... когда он прикасается к моей об-наженной коже....
НИ ЗА ЧТО!!!
Я тряхнула головой, пытаясь разогнать неподходящие мысли. Но — зря я это сделала. Слишком близко находились наши лица. Мечислав только чуть повернул голову — и наши губы встретились.
Боже, я пропала.
В тот самый миг, когда мы только прикоснулись друг к другу. Я знала это раньше, и те-перь — теперь у меня не осталось ни одной связной мысли. Мечислав... о боги...
Его руки были везде — гладили, скользили, нежно сжимали... мои руки,... кажется, меня уже никто не держал — и я воспользовалась этим, чтобы обнять своего вампира за шею. Он никуда не спешил, медленно скользя пальцами по моему телу — и это было мучи-тельно. Мне хотелось — большего.
— Ещё!
— Скажи, что ты меня хочешь! Скажи! Я должен это знать!
— Я хочу тебя! Хочу! Люби меня!
Чей голос спрашивал? Кто отвечает!? Все терялось в золотом тумане. Для меня сейчас существовал только он. Только зеленые глаза, горящие надо мной. Только сильное гиб-кое тело, прижимающее меня к кровати. Не сильно. Так, чтобы я чувствовала его каж-дым сантиметром кожи. Я могла бы вырваться в любой момент — но разве надо это де-лать? Зачем?
— Мечислав.... Люби меня...
Неужели это мой голос? Кажется, я что-то должна помнить? Что-то не делать? Или на-оборот — делать? Неважно! Все неважно!
Зеленые глаза смотрели на меня так пристально — и с неожиданной грустью. Но почему он не целует меня!? Я не хочу ждать!
Я приподнялась на локтях — и потянулась к его губам. Такие красные — и такие неж-ные....
— Прошу тебя....
— Нет, любовь моя. Это минутный порыв. Потом ты действительно возненавидишь меня. И себя тоже.... У нас еще будет время. И другой мир, вовсе не мир сновидений для наших встреч. Я виноват, я знаю. Но мне не хотелось долго оставаться в твоей памяти жесто-ким, злым, потерявшим над собой контроль. Это было непростительно. И я еще исправ-лю это — в реальности. А пока — возвращайся домой, радость моя. И не сопротивляйся не-избежному. Я буду рад видеть тебя сегодня вечером, кудряшка. А сейчас — просыпай-ся!
И я резко вылетела из сна, чтобы очнуться на своей кровати — мокрой, растрепанной, злой как тридцать два черта и с трудом переводящей дыхание.
А ведь могло бы и случиться....
М-да, это действительно был бы случай. Случка!
Мать вашу!
Мне просто стало плохо от слишком сильных эмоций. Голова закружилась, а в ушах по-вис не то звон, не то шелест. В глазах потемнело. Я что — опять собираюсь падать в обмо-рок!? Да фиг вам с кисточкой!
Не дождетесь! И Мечислав не дождется! Будет у нас еще время!? Спасибо! Кто преду-прежден, тот вооружен! Скорее я червяка рожу, чем буду с тобой спать, паразит клыка-стый!
Ах да! Черт возьми! Мы же перешли 'на ты'. И во сне и наяву. И теперь держать дис-танцию будет еще сложнее. Если я буду выкать, он будет напоминать мне об этих обстоя-тельствах. Об этом... рррррррррррр... сне, будь он трижды неладен!
Ну и пускай. Попробуем перейти 'на ты'. Все равно Мечислав сделал бы это, как только Рамирес окажется в городе. Я ведь не просто фамилиар, я еще и близкий человек — по сценарию. А кто поверит, что можно быть близким Мечиславу человеком — и не быть его любовницей? И потом, если Рамирес будет расспрашивать о наших отношениях, я смогу вполне убедительно мямлить, стесняться и краснеть. А
большего и не понадобится.
А вот интересно — Мечислав импровизировал — или спланировал все это заранее? Он мог и то и другое. Что он говорил? Что не хочет оставаться в моей памяти... насильником? Как-то так? Сложно размышлять, когда тебя только что не ... так, не будем о грустном. Вернемся к началу разговора. Чего я собственно не знала? Что мне сказал вампир?
После того, как мы сорвались друг на друга и не успели обсудить и половину заплани-рованного, ему нужно было предупредить меня еще раз про ИПФ. Ладно. Бывает. Нужно было сказать, что приедут стилисты.
Это мне не нравилось намного больше. Но сложно отрицать вампирскую правоту. Что-то наши президенты американских не встречают в драных джинсах и старых майках. На-оборот, если продать их костюмчики, можно год пенсию всем участникам ВОВ выплачи-вать. И я должна выглядеть не хуже.
Хоть и не хочется.
Но придется согласиться с вампиром. И сделать все, как он хочет. И быть жутко осто-рожной и с ИПФовцем и с Рамиресом. Интересно, что за история была у Рокина в про-шлом? Но Мечислав рассказывать явно не собирается. А если я очень попрошу — оплата мне точно не понравится. То есть... понравится. Но не устроит. А просто рассказать — это я не дождусь. Точно. Ну не сволочь, а?
Я потерла виски и уставилась на большие часы на тумбочке рядом с кроватью.
М-да, почти полдень. Мало я поспала. Очень мало. Но выбора нет. Скоро приедут эти садисты. То есть стилисты, визажисты и прочие гады.
Я просто не хочу ничего делать! Не хочу одеваться, не хочу краситься, а уж как я не хо-чу общаться с вампирами...
Славка, сволочь, ты со мной за это просто не расплатишься!
А с другой стороны — я бы сделала то же самое еще раз?
Сделала.
И я отлично это понимаю.
Сволочь. Мразь. Подонок. Но он мой родной брат. А за предательство он заплатит спол-на. У Валентина очень четкие понятия о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Бро-сить свою семью и не давать знать о себе девять — почти десять — лет — это плохо. При-мчаться за помощью, только когда тебе припекло задницу — это тоже плохо. Использо-вать тело и разум родной (младшей, заметим, то есть потенциально нуждающейся в по-мощи и защите!) сестры, чтобы расплатиться за свои грехи — еще хуже. И вообще. Я-то помню, как мать ревела, когда Славка пропал. Хоть ей бы написал. Хоть два слова. 'Жив. Здоров. Идите на...'. Даже этого не сделал. А что такое переживать за своего ре-бенка? И хоронить его — пусть мысленно, но от этого ж не легче! За такие выходки по отношению к матери надо наказывать. Я вздохнула и перевернулась на живот. Кто ска-зал, что Славке будет хорошо? Да, он будет вместе со своей пади, но защищать их Вален-тин особо не будет. Кстати, надо поговорить с Надюшкой о церемонии и о Кларе. Что-то она мне скажет по этому поводу?
Я фыркнула — и поднялась с кровати. Душ. Завтрак — или ужин, кому как нравится. И — вперед, к телефону.
Программу удалось выполнить только на треть. Не успела я принять душ и переодеться в нормальную одежду вместо пижамы, как в дверь затрезвонили. Пришлось тащиться и открывать. Блиннн!
Утро начиналось несахарно.
* * *
— Кто там?
— Юля? Это Рокин. Константин Сергеевич.
Я моментально распахнула дверь.
Это действительно был ИПФовец. Такой же бодрый и подтянутый, как и в прошлую нашу встречу. Впечатление нарушали только синие круги под глазами и ввалившиеся щеки с двухдневной щетиной.
Сколько же он не спал!? И не ел?
— Проходите. Вы получили мое сообщение?
— Да. И решил сам заехать к вам с утра пораньше.
— Или с вечера попозже? — заметила я синие круги у него под глазами. Хотя они были такого размера, что имело смысл говорить уже о глазах над кругами.
— Неважно.
Но во мне уже проснулся вечный женский инстинкт бабы-яги. Накормить, напоить, ис-купать — и сожрать.
— Константин Сергеевич, я еще на завтракала, так что вы присоединяетесь ко мне. Воз-ражений нет?
Все было объявлено настолько категоричным тоном, что ИПФовец не удержался от фырканья.
— Юля, у меня ночная работа, вы знаете.
— Значит, ужинать. У вас очень нервная работа, сплошные сволочи. — при этих словах полковник Расплылся в улыбке. Надеется, что я осознала свои заблуждения и рванусь под крылышко ИПФ? Рано радуешься. Не дождетесь, паразиты! Что-то подсказывало мне, что в ИПФ тоже полно паразитов и сволочей. Профессия такая. Вступаю я в это ИПФ. И что? Вампиры-то из моей жизни никуда не денутся — вот и получится, что число своло-чей удвоится. А я что — камикадзе — добровольно голову в петлю совать!? — Проходите, полковник. Вы знаете, где ванная? Мойте руки.
— Знаю. Сейчас, минуту...
— Не разувайтесь. Проходите в обуви, Константин Сергеевич. Чем вас кормить?
— Да ладно вам, Юлия Евгеньевна. Обойдусь.
— Значит, бульон, бутерброды, котлеты. Настоящий кофе не обещаю, но растворимый я вам разболтаю. Не спорьте.
— Юля, вы...
Я вздохнула, а потом просто потянула полковника за руку.
— Шнеллер, шнеллер.... Все равно я с вами ни слова не скажу, пока обедом не накормлю. Или для вас это будет ужин?
— Будет. Кормите, если по-другому не отстанете.
— Можно подумать, я вам первая позвонила! Это вы меня нашли, вам и начинать.
— Ой ли? Юля, что происходит в городе? Какую силовую акцию задумал князь и против кого?
Я быстро сервировала стол и подвинула к Константину Сергеевичу здоровенную буль-онницу.
— Начните с бульона, а потом закусите бутербродами. Это сложно объяснить.
Я уже решила, что буду говорить Рокину. Только часть. Про моего брата. Того не жал-ко.
— А все-таки?
— Вы знаете, что у меня есть брат?
— Да, я в курсе. Но он ушел из дома.
— И пошел бы он к черту на рога. Не жалко. Но недавно это уродище объявилось у меня дома.
— И что?
— Вместе с пади, в которую оно (уродище) по уши влюбилось. То есть до полной потери и без того хилых мозгов.
Что такое 'пади' Рокин знал не хуже меня. Он покачал головой, а потом поднял бро-ви.
— Это ведь только часть истории?
— Остальную вы услышите, когда выключите все диктофоны.
— Юля, ну какие диктофоны?
Я фыркнула и вытащила из ящика Вадимов подарок на восьмое марта. Красная лампоч-ка ярко мигала на хитром приборчике.
— А это видели?
— Юля, вы знаете, сколько стоит эта игрушка?
— Не разорится. Так мы говорим за жизнь или за бульон? Правда, он очень удался. И не слишком жирный?
Рокин понял, что я не шучу, и вытащил из карманов два диктофончика. Потом демонст-ративно нажал на кнопки. И красная лампочка погасла. Я кивнула.
— Так вот. Славка по уши влюбился в эту пади. А у той ума отроду не было. Вы сами знаете, что такое пади.
— Знаю. Несчастные.
— Дела это не меняет. Этот баран не мог видеть, как об его любимую вытирают ноги — и два идиота просто решили бежать!
Рокин покачал головой. Он не хуже меня знал, как обставляются такие дела — с перехо-дом из стаи в стаю.
— Их, конечно, настигли, пытались вернуть назад — и два дурака стали отстреливаться. И победили — на свою и мою головы.
— И явились к вам за помощью?
— За билетом до Австралии. Каково?
— Лучше бы брали билет до луны.
— Лучше бы их сразу туда и отправили. Или — за ушко да на солнышко! А сейчас у меня проблем выше крыши. Надо же как-то улаживать разборки с владельцем пади, платить за оскорбление — или не
платить, а хамить.... Догадайтесь, кого в нашем городе может послушать вся эта не-чисть?
— И что он с вас запросил?
— Много. Еженедельную кормежку кровью и силой.
— Всего лишь?
— Для меня — не всего, а очень даже. Вы сами знаете, как я жила эти полгода.
— Знаю. Юля, а почему вы не обратились ко мне?
— Потому что она — пади. А я, как ни крути, кое-чем обязана Мечиславу. Если бы стали разбираться с ними, втянули бы и меня. Раньше, позже, все пришло бы к тому же знаме-нателю. Так какой смысл втягивать еще и ИПФ?
— Мы рады были бы вам помочь.
— И запросили бы не меньше Мечислава.
— Юля!
— Не надо, Константин Сергеевич. Я знаю вас, но и вашу работу я тоже знаю. Я недаром выписываю ваш журнал.
Рокин методично уничтожал котлету. Уже шестую по счету. Люблю, когда люди хоро-шо едят, у них потом кровь лучше по вкусовым качествам.
— Вы правы, Юля. Но мы, как ни крути, люди, а они — нечисть.
— И что?
— Они опасны для людей.
— Больше всего для людей опасны глупость, невежество, религиозность и фанатизм. А в вашей организации людям прививают все эти качества.
— Юля!
— Не надо, Константин Сергеевич. Я видела вашу экстрасенсоршу.
— Тогда вы понимаете, что мы обращаемся с ней так, как этого требует ее психологиче-ский тип.
— И мне были бы обеспечены самые цивильные условия — в строгих рамках и на поводке. Я так не могу. Понимаете, Мечислав тоже требует от меня мою свободу, но возможно, только возможно, я смогу либо найти другой выход, либо сохранить свою душу. А если я приду в ИПФ — это будет невозможно. В принципе. И плата у вас, как и у вампиров. За вход — душу, за выход — жизнь. А мне и то и другое пока самой пригодится.
— Вы совершаете огромную ошибку, Юля.
— Возможно. Но это моя ошибка и моя печаль. И это мой любимый был вампиром. Я ни-когда, никогда уже не смогу охотиться на них, как на диких животных. Я любила Дани-эля. Слишком любила.
— Вы знаете, он предал бы вас, рано или поздно.
Я меланхолично взвесила на руке разделочную доску. Говорят, такими и головы прола-мывали...
Рокин намек понял.
— Простите, Юля, но вы и сами понимаете — это — не люди. Это нечисть. Нежить. Ночные твари.
— Может, поэтому они не устроили перестройку, демократию и гласность.
— Вы передергиваете.
— И что?
— Юля, я еще раз предлагаю вам помощь и защиту ИПФ.
— Я еще раз отказываюсь. В суть дела я вам посвятила, подробностей и сама толком не знаю — что еще?
— Да много чего. Вот, например, тот паренек, который забегал к вам вчера днем.
— а что — с ним что-то случилось?
— Пока нет. Но вообще-то вы подвергаете мальчишку серьезной опасности.
— Если б я раньше это знала.
Рокин ехидно фыркнул.
— Юля, а вы уверены в том, что говорите?
— В том, что я действительно не подумала о последствиях своего поступка? Да.
— А в том, что вашему любовнику ничего не грозит?
Грозит, конечно, но разве можно в этом признаваться? Вы же мне голову оторвете! Я попробовала уйти в сторону.
— Он мне не любовник, а спарринг-партнер на одну ночь.
— А ваш... друг, который работает по ночам, об этом знает?
— Предполагаю, что уже знает.
И я даже уже за это получила. Но опять-таки, не признаваться же? Тем более ИПФов-цам!
— И вы думаете, что это легко сойдет вам с рук?
