— Да. У нас, в Катонии, особой проблемы бы не случилось. Кесарево сечение и правильный уход — и она поправилась бы. А здесь... у нее кровопотеря не меньше полулитра, а у меня даже простейшего физраствора нет. И капельницы тоже нет. Дурран, почему все так плохо?
— Ты не можешь помочь всем, Карина, — спокойно отозвался тот. — Люди умирают каждый день от тысяч причин. А ты не умеешь творить чудеса, я знаю.
— Нет! Я лгу! Я могу творить чудеса! — внезапно яростно крикнула она ему в лицо. — Умею! Я могла сместить сюда и капельницу, и инструменты, и препараты, я могу перелить ей кровь, не то что физраствор! Я могла спасти ребенка! Я могла спасти ногу тому старику в Царатамбе! Но мне нельзя, мне запрещено! Запрещено, Дурран, чтобы не стало еще хуже...
Слезы потекли по ее щекам, бессильные рыдания сотрясли тело. Дурран прижал ее голову к своей груди и принялся осторожно баюкать, словно ребенка. Она обхватила его руками и зарылась в куртку, словно ища в ней спасения от окружающего мира. Милиционеры растерянно топтались вокруг. Спустя какое-то время ее рыдания стали стихать, потом замолкли совсем. Она осторожно отодвинулась от Дуррана, швыркнула носом и сердито вытерла запястьем щеки.
— Еще и разнюнилась, как ребенок, — тихо сказала она. — Прости, Дурран, я не должна была...
— Все хорошо, Карина, — откликнулся солдат. — Все всегда заканчивается хорошо, ты же сама не раз говорила. Женщина еще жива?
— Да...
— Значит, ты ее спасла. Не грусти, что ребенок умер. Радуйся, что жива мать. Ты! — он ткнул пальцем в грудь стоящего рядом милиционера. — Бегом в Городской зал. Найдешь там кого-нибудь и скажешь, что момбацу сама Карина Мураций требует оказать помощь роженице. Пусть найдут кого-нибудь из врачей...
— Врач здесь, Дурран, — Карина подобрала под себя ноги и поднялась. — Он в хижине, ухаживает за женщиной. Только что он может сделать... Ей нужен покой, питание и лекарства, которых здесь нет.
— Скажешь, что нужна хорошая еда для женщины, — закончил Дурран. — И одеяла. Бегом, быстро!
— Да! — кивнул милиционер. — Понял.
И он канул в ночную темноту.
— Ей дадут еды, — сказал Дурран. — Пусть лежит. Карина, наши женщины куда сильнее ваших, восточных. Она выживет, если только не случится родовой горячки.
— Не случится. Я уничтожила всю инфекцию в родовых путях. Но она измождена долгими родами и кровопотерей... Дурран, как ты меня нашел?
Телохранитель молча запустил руку в карман и продемонстрировал Карине небольшой зеленый шарик, слегка светящийся в темноте. Внутри плавала горящая белым иголка.
— Рис дал, — пояснил он. — Он знает, что за тобой не угнаться. Он сказал, что стрелка всегда показывает в твою сторону, а цвет станет красным, если тебе грозит опасность. Так и есть, видишь?
Игла и в самом деле оставалась нацеленной точно на Карину.
— Его предусмотрительность порой меня пугает, — пробормотала она. — Ну что же, пусть так. Меня давно потеряли?
— Часа три как. Когда я вернулся в зал, там все только что по стенам не бегали. Никто не мог понять, куда ты делась и, главное, как. Потом нашлась какая-то женщина, которая сказала, что ты пошла гулять и просила не беспокоиться. Торгаши чуть в обморок от ужаса не попадали — а ну как тебя ночные грабители зарежут? Шаху насилу их успокоил. Если ты закончила, лучше бы вернуться назад и показаться хозяевам.
— Да, наверное, — Карина высморкалась в подол своей безрукавки. — Прости, что заставила волноваться. Дурран, ты представляешь, здесь врачи-акушеры с завязанными глазами работают! Неприлично, понимаете ли, постороннему мужчине видеть женщину голой! Щупать можно, если для дела, а видеть — ни-ни.
— Во многих местах постороннего мужчину, коснувшегося женщины, просто убивают на месте, — пожал плечами Дурран. — А слова "акушер" не слышали никогда. Повитухи попадаются, а вот врачей практически нет. Шуштана — большой богатый город, здесь врачи есть, а нравы те же, что и везде. Но ты — Кисаки, ты можешь приказать, чтобы все изменилось.
— Приказать... — горько усмехнулась Карина. — Чтобы в деревне появился нормальный врач, его нужно обучить. А обучение хотя бы до уровня парамедика — три года как минимум. И где его учить, если на весь Сураграш нет ни одного медицинского вуза? А еще врачу следует платить за визит, либо же его должны содержать община или государство — и как это делать, если многие люди вообще никогда денег в руках не держали, да и у правительства денег почти нет? Десять лет как минимум потребуется, чтобы хоть какую-то систему здравоохранения построить, а скорее двадцать или тридцать. И сколько еще вот таких женщин умрут до того? Не трави душу, Дурран. Касим! — она обернулась.
Из темноты вынырнул мальчуган и с любопытством уставился на Дуррана. Тот направил луч фонаря ему в лицо, хмыкнул и опустил к земле.
— Касим, нижайше благодарю тебя за помощь, — сказала ему Карина. — Беги домой, поздно уже. Почти полночь. Передай отцу, что сан Шаттах заглянет к нему в лавку завтра, как позволит время.
— Да, момбацу сама Карина! — с готовностью кивнул мальчишка. — Приятного отдыха, момбацу сама Карина!
И он исчез в темноте.
— Пойдем, — тихо сказала Карина. — Да, и напомни мне завтра, чтобы я не забыла заплатить врачу за вызов.
13.07.858/2. Четыре Княжества, город Каменный Остров
— Я понравилась тебе, господин? — тихо промурлыкала шлюха ему в ухо, прижимаясь грудью. — Хочешь еще?
Блистательный господин Аккан Варумона пребывал в нирване. Он не помнил, когда в последний раз секс доставлял ему такое удовольствие. Новая девка изначально показалась ему какой-то неказистой — толстовата и старовата на его вкус, и при первом взгляде на ее фотографию он даже подумал, что вербовщик в Крестоцине теряет хватку. Он вообще предпочитал хрупких нежных девушек не старше шестнадцати-семнадцати лет. Сказать по правде, он предпочитал девушек даже более нежного возраста, но по варварскому уголовному кодексу ЧК такие забавы проходили как совращение несовершеннолетних и грозили в случае чего добавить к тюремному сроку полновесных десять лет и очень неприятные отношения в тюрьме. Не то чтобы он боялся загреметь за решетку при покровителях, о которых имел достаточно смутное представление, но которых полагал полубогами, но все-таки предпочитал перестраховываться. Все-таки он иностранец в чужой стране, и если его нынешним хозяевам по какой-то причине захочется его сдать... Сейчас же несмотря на не самый лучший внешний вид девки сутенер лениво раздумывал, как бы похитрее обставить ее работу. С такими способностями, разумеется, на улицу ее выталкивать не стоит. Штучная работа по хорошим клиентам, по цене, в пять раз выше обычной, да. И, разумеется, его она станет обслуживать каждый день.
— Так я понравилась тебе, господин Аккан? — снова шепнула проститутка, слегка укусив его за ухо. — Может, пора обсудить мое жалование? Или ты намерен платить мне сдельно за каждого клиента?
Блаженство блаженством, а работа своим чередом. Пора объяснить пустоголовой дуре, куда она попала и где ее место.
Сутенер поерзал, отодвигаясь от проститутки, и отпихнул ее в сторону. Он спустил ноги с кровати, широко и со вкусом потянулся и принялся одеваться. Молча — пусть она слегка помучается от недоумения.
— Ну так что? — в конце концов не выдержала девка. — Господин Аккан, ты все еще думаешь? — В ее голосе явно звучали тревожные нотки.
— На будущее запомни, — лениво проговорил сутенер, застегивая рубашку. — Вопросов ты мне не задаешь. Все, что тебе нужно знать, я скажу, а больше тебе беспокоиться не о чем. Ясно?
— Не поняла, — нахмурилась шлюха, приподнимаясь на локте. — Что значит "беспокоиться не о чем"?
Сутенер неторопливо размахнулся и отвесил ей размашистую оплеуху, не столько болезненную, сколько обидную. Начиналась часть, которая нравилась ему едва ли не больше, чем все остальное, вместе взятое.
— Слушай меня, великолепная госпожа Аяма Гайсё, и слушай внимательно, — процедил он сквозь зубы, с удовольствием наблюдая шок и недоумение, проявляющиеся на лице проститутки. — Ты никто и звать тебя никак. Теперь и навсегда твой хозяин — я, а ты просто сука, обслуживающая кобелей по моему приказу. Ты делаешь то, что я тебе говорю, и так, как я тебе говорю. Попробуешь рыпаться — пеняй на себя. Калечить я тебя не стану, ты ценный товар, но есть масса способов наказать тебя, не повреждая снаружи. Например, так...
Он рухнул на кровать, подмял под себя проститутку, придавив телом, и рукой зажал ей нос и рот. Девка слабо забилась под ним, пытаясь его сбросить, но безуспешно. Когда-то в молодости Аккан профессионально занимался борьбой и навыки, равно как и тренированность тела, не утратил до сих пор. Пусть барахтается — быстрее начнет задыхаться. Глаза проститутки медленно вылезали на лоб, она тихо мычала сквозь зажимающую ей лицо руку, и ее движения становились все более и более слабыми.
Выждав с полминуты, Аккан отпустил ее и поднялся с кровати, отряхиваясь. Девка лежала, хватая ртом воздух и поскуливая. Теперь на ее лице непонимание отчетливо мешалось с паническим ужасом. Аккан почувствовал, что возбуждается снова. Хорошо бы трахнуть ее, задушив в процессе, как тогда, в Оканаке... Жаль, что товар не следует портить, а то он бы не раз с удовольствием повторял такое и с приезжими шлюхами.
— Дошло? — с холодным удовлетворением в голосе спросил он. — Или повторить?
— Ты не имеешь права... — прошептала проститутка. — Я в полицию пойду...
Аккан захохотал. Смеялся он долго, со вкусом, почти до слез, хлопая себя кулаком по бедру и повизгивая от удовольствия.
— Дура, — сказал он, отсмеявшись. — Идиотка пустоголовая. В полицию, ты? Ты хоть понимаешь, куда ты попала? Ты знаешь, что в Княжествах проституция — уголовное преступление, и что одним только заявлением, что ты проститутка, ты себя на три года подписываешь с последующим пожизненным надзором? А если еще докажут, что ты сосала у клиентов больше периода подряд, то на все шесть лет? Ты знаешь, что такое тюрьма в Княжествах? Это тебе не одиночные больничные палаты с телевизором и трехразовым питанием, как в Катонии, а камеры на двадцать человек с двухярусными нарами. Надзирательницы-женолюбки, которых ты станешь обслуживать чаще, чем клиентов у меня здесь. Мужские секции, куда те же надзирательницы тебя будут сдавать для коллективного траха на несколько часов подряд. Это еда, которую в Катонии не всякая свинья жрать станет. А кроме того...
Он присел на край кровати, сдавил проститутке горло рукой (несильно, чтобы не оставлять синяков от пальцев) и склонился к самому ее лицу.
— А кроме того, — прошептал он, наблюдая за ее бегающими, расширившимися от страха зрачками, — в полиции работает масса людей, недовольных своим жалованием. Людей, которые с пониманием относятся к моим нуждам. И если ты туда сунешься, тебе так поплохеет... Я тебе, сучка, сейчас один фильм покажу. Ты его посмотришь внимательно. Очень внимательно. Чтобы понимать, ЧТО тебя ожидает, когда полицейские вернут тебя назад, ко мне.
Он дотянулся до пульта дистанционного управления и нажал кнопку включения. Фильм он зарядил в телевизор и установил на нужное место заранее. Он ухватил проститутку за волосы и вздернул ее голову, заставив смотреть.
— Нравится? — свистяще спросил он несколько минут спустя. — Лучше бы понравилось. Это не просто фильм, не игровая постановка. Все на самом деле, и кровь самая натуральная, и нож настоящий. У нас хватает клиентов, готовых платить за такие вот веселые картинки, но они требуют, чтобы никаких подделок, никаких наигранных воплей и нарисованных на компьютере ран. Все самое натуральное. Да ты не напрягайся так, соска, ей недолго осталось мучиться. Еще немного, и ее кончат. Как, хочешь оказаться в таком вот фильме в главной роли? А еще можно продать тебя в Граш, если попробуешь упрямиться. Там мужики очень любят нежных катониек вроде тебя. Вот там ты действительно пожалеешь, что не сдохла еще в младенчестве.
Он выпустил волосы проститутки, отошел к двери и на мгновение заколебался. Девка вела себя как-то странно. Обычно сейчас шлюхи уже захлебывались слезами и соплями от ужаса и даже не помышляли о сопротивлении. Но Аяма Гайсё лежала на кровати и наблюдала за сценами, от которых иногда становилось тошно и самому Аккану, с совершенно бесстрастным выражением лица. Лишь изредка под кожей играли желваки. Она что, от страха в ступор впала?
Ладно, пора заканчивать воспитание.
— Так что, сука, слушай меня внимательно. Если будешь паинькой, поработаешь на меня года три-четыре, а потом я выпну тебя домой. Даже денег заплачу. Попробуешь трепыхаться — накажу. Попробуешь пойти в полицию — станешь такой вот артисткой или отправишься в Граш. Эй, Махай! — крикнул он в приоткрытую дверь. — Зайди.
Створка скрипнула, и в комнату протиснулся охранник. Могучий и высокий, больше сажени ростом и в треть сажени в плечах, с лысым черепом, низким лбом и физиономией обезьяны, он действовал на людей устрашающе. Воплощение грубой нерассуждающей животной силы, умеющей только рвать, крошить и разрушать.
— Махай — мой заместитель. Слушаешься его так же, как и меня. Сейчас ты как следует поприветствуешь его, а когда ему надоест, он отвезет тебя к остальным. И работай хорошо, сучка, не то...
— С меня достаточно.
Аккана поперхнулся словом. Проститутка медленно села на кровати, протянула руку к пульту и выключила телевизор. Затем она поднялась с кровати и выпрямилась во весь рост.
— Господин Аккана, ты мерзавец. Мразь, которую неведомо как земля носит, — скрежещущим голосом проговорила она. — С меня хватит.
— Ты что говоришь, потаскуха? — прошипел Аккана. — Ты что, не поняла? Махай, ну-ка, поучи ее жизни, раз меня не слушает. Только аккуратно.
— Ага, хозяин, — кивнул охранник. Он шагнул вперед — и внезапно резко согнулся пополам, только чтобы мгновением позже совершить в воздухе замысловатый пируэт и всей немаленькой тушей врезаться в стену. Складывалось полное впечатление, что он получил страшный удар в живот, а потом — пинок ногой в челюсть. Он медленно сполз на пол и затих без движения. Дверь рядом с Акканой хлопнула, закрывшись сама по себе.
Невозможно. Она не может быть девиантом, он же сам проверял ее ручным детектором! Максимум четвертая категория, максимум! Но другого объяснения нет. Он вжался в стену рядом с косяком, лихорадочно соображая. Пистолет спрятан в тумбочке под телевизором, но туда ему не успеть дотянуться...
Невидимые змеи оплели и стиснули его тело, вздергивая в воздух. Он отчаянно забарахтался — и затих, когда девка шагнула в его сторону. Скользкое щупальце обернулось вокруг его шеи и сдавило ее, перекрывая воздух и пережимая артерии. Сутенер снова задергался, бессмысленно царапая горло. В ушах зашумело, взгляд начал мутиться.
— Как ты заметил, господин Аккана, — холодно произнесла девка, — существует масса способов наказать, не оставляя следов на теле. У меня не так много опыта с наказаниями, но я быстро учусь. Тебе нравится твой собственный метод воспитания? Разреши представиться еще раз. Аяма Гайсё — просто псевдоним. На самом деле меня зовут Яна Мураций. Я сестра Карины Мураций. Вероятно, ты о нас с ней слышал, но если нет, то прими к сведению, что я девиант первой категории.
