На этом фоне, никто не обратил внимания на то, что в "ночь возмездия‟, именно так её прозвали в прессе, было совершено нападение на десяток иноземных гостей, только что прибывших в столицу, и покинувших вокзал, дабы сесть в экипажи, зафрактованные встречающим их чиновником. И надо же, они оказались геологами, приглашёнными русской академией наук, для проведения исследовательской работы по прокладке дальневосточной ветки железной дороги. Пусть эти господа не были похожи на обвинённых во всех бедах евреев, ну ни капельки, но на них набросилась толпа разъярённых горожан, до этого мирно бродившая неподалёку. И эта, мгновенно "вскипевшая праведным гневом‟ толпа, истошно вопя: "Бей жидов!‟ — Аккуратно, но при этом весьма основательно "намяла бока‟ опешившим закордонным спецам. Что послужило причиной экстренного бегства пострадавших на родину, пока не них снова не напали и на этот раз не покалечили. "Забегая вперёд‟ нужно сказать, что об этом инциденте, Лопухин узнал только из газетных статей прессы. И был наш канцлер сильно взбешён тем, фактом, что про это ЧП вообще имело место быть. И главное, Олег Игоревич не мог взять в толк. Почему он узнал о том, что пострадали столь нужные для государева дела специалисты из газет, а не из доклада чиновников, ответственных за приём и безопасность этих долгожданных и весьма дорогих, во всех смыслах, гостей?
Думается, не стоит убегать вперёд, не описав хотя бы одно событие местной "Варфоломеевской ночи‟, правильнее сказать, её Павловский вариант. Как при любых волнениях, на их волне образовалась своя "пена‟, те, кто пожелал "пошалить‟, под шумок. Заодно, подправить за счёт пострадавших своё благосостояние. Так что, никто не удивился, узнав, что было ограблено несколько домов зажиточных мещан. Впрочем, эти события "украсились‟ стрельбой из новомодных револьверов, правда, происходило это не везде, да и не в этом суть. Например, притчей во языцех, стали события произошедшие в доме одного германского пивовара. Сухопарого баварца, двадцать лет назад переехавшего в Россию и открывшего в столице свой маленький бизнес. Здесь, этому семейству, удалось отбиться от грабителей без серьёзных потерь, но всё это получилось вопреки, а не благодаря действиям немного скуповатого главы семейства.
А получилось это так. Адольф Кох, был разбужен истошным лаем дворового пса и вскриком человека, судя по отборной ругани, укушенного за ногу верным дворовым охранником хозяйского имущества. Так что не было никаких сомнений, в дом лезут грабители. Сон, как рукой сняло. Пивовар ещё сидел на постели, пытаясь осознать происходящее и не видя во тьме спальни ни зги, а его супруга — Марта, уже нащупала спички и зажгла свечу. Вскоре, в коридоре послышался испуганные голоса его детей и их осторожные, и одновременно торопливые шаги. Они, в смысле дети, приближались к его опочивальне. Но события, разворачивающиеся на улице, шли своим чередом, к тому моменту как отворилась дверь, в которую протиснулась испуганная мордашка маленькой Эльзы, старый кобель, которого звали просто — Пёс, неистово и жалобно визжал, убиваемый незваными гостями.
К этому моменту, в спальне было относительно светло, благодаря усилиям хозяйки, помимо свечи, горело несколько масленых светильников. Так что, вид испуганной жены, детей, готовых в любой момент разреветься, визг погибающей собаки, подвигли Адольфа к активным действиям. Тем более Марта, дрожащими от страха руками, подала ему шкатулку с недавно купленным в лавке Каца револьвером и картонную коробочку с патронами. Именно так, крупными буквами, и было написано "ПАТРОНЫ‟. А мелкими буквицами было отпечатано пояснение, что это новшество позволяет ускорить и сильно упростить зарядку данного оружия. А бумага, в которую был собран патрон, пропитана неким веществом, что позволяет ей гореть не хуже пороха. Всё это, глава семьи прочёл и выучил ещё в день покупки пистолета, а сейчас, вспоминая инструкцию, он начал заряжать оружие. Время для этого ещё было. Пусть пёс уже смолк, что могло означать только одно, его убили, но добротные, крепкие двери, ставни на окнах, и мощные засовы на какое-то время способны задержать ночных татей. Вот и снаряжал пивовар револьвер, вставляя "сигарку‟ с пулей в камору барабана, только делал это не очень-то шустро и как-то неуверенно. И это действие совпало с моментом, когда заплакала белокурая Эльза. Девочка долго куксилась, морща своё милое личико и как итог, разревелась. Младшую поддержали и две старшие сестрички, так что из-за их рёва, стало неслышно брани доносившейся со двора. Благо, налётчики, ещё не ломились в дверь.
"Марта! Немедленно уйми детей!‟ — сорвался на жену пивовар раздражённый тем, что вопреки ожиданиям, заряжать оружие оказалось не таким уж простым делом.
Пышнотелая женщина, чью полноту не скрывала просторная ночная рубашка, кинулась к детям, что-то им шепча и стараясь обнять сразу всех, одновременно. Только её старший сын, тринадцати летний Фриц, немного от неё отстранился, сделав небольшой шаг в сторону. Пусть его испуганный взгляд и метался по комнате, перемещаясь с отца на закрытые ставни, и обратно. Однако он, старался выглядеть как можно воинственней и в данный момент, худосочный подросток, чурался материнской опеки. Может быть, на это и обратили бы внимание, немного позже, но в спальне прозвучал новый, возмущённый окрик:
— Марта, где банка с ружейным салом?! Живо неси её сюда!
— Адольф, оно, это самое сало жутко воняло, и я, вчера, вынесла его в сарай.
— Что? Да как ты могла? Как и чем прикажешь отстреливаться от бандитов? Ведь в этой чёртовой инструкции ясно прописано: "После снаряжения барабана и прессовки заряда, установить капсюля и замазать каморы ружейным салом‟. — Всё. Нам конец. И всё это благодаря твоей глупости, женщина, из-за твоей дурной прихоти я не могу привести свой пистолет в боевое состояние.
Тут оживился Фриц, со словами: "Папа, прошу вас, дайте мне свой револьвер!‟ — Отрок кинулся к родителю и, попытавшись взять пистолет, залепетал: "Маменька, пожалуйста, принесите с кухни сливочное масло‟. — "Но оно топлёное, — ответила женщина, удивлённо посмотрев на своего сына, — да и успело сильно подтаять, я его забыла отнести на ледник‟. — "Ничего, и такое сгодится. Папенька, ведь и его можно использовать вместо ружейного сала‟. — "Неси его сюда, женщина. Живо!‟ — Поддержал сына Адольф.
Пока испуганная женщина, не обратившая внимание на то, что на ней по-прежнему не одето ничего кроме ночной рубахи, даже не заметила, что белый чепец из-за развязанных завязок остался на кровати, бегала за маслом, револьвер был снаряжён. А во входную дверь уже ломились, стараясь её выбить. Какое-то время ушло на то, чтоб глава семейства смазал каморы барабана, и приказал своим домочадцам оставаться в спальне. Пока он одобрительно кивнул сыну, заметив в его руках топорик для разделки мяса, входная дверь предательски затрещала. Так что Адольф еле успел добежать до коридорной двери, распахнуть её и, зажмурившись, наведя револьвер по принципу: "У ту степь‟ — сделать три выстрела. Послышался чей-то истошный крик, полный боли и отчаяния. Затем были ещё какие-то возмущённые возгласы, вопли, и, если судить по ним, нападавшие отступили. Что там происходило, хозяин не видел. И не потому, что он по-прежнему боялся открыть глаза, даже если бы он это сделал, то пороховое марево, заполнившее коридор, не позволяло что-либо разглядеть.
Спасло нерусских подданных российской империи чудо, иначе не скажешь. Начиная с того, что единственный сын пивовара догадался заменить ружейное сало топлёным маслом, что вывело немца из ступора в который он впал. Ведь Адольф искренне считал, что без безоговорочного исполнения всех параграфов инструкции, пользоваться оружием нельзя. Как и то, что его стрельба в слепую оказалась на удивление результативной. Пусть от резкого нажатия на спусковой крючок ствол пистолета водило из стороны в сторону, но, как это ни странно, все пули нашли свою цель. Двоим нападавшим они угодили в голову, а одному, именно заводиле-атаману, в сочленение лобковых костей. Так что вид двух взорвавшихся затылков и скрючившийся, вопящий главарь, резко остудили наступательный порыв налётчиков. А когда раненый Герасим вскрикнув в последний раз смолк и обмяк в руках его подельника, попытавшегося оттащить того в сторону, страх, и чувство самосохранения, заставили татей обратиться в бегство. Впрочем, в эту ночь, в этом доме, никто так и не сомкнул глаз. А девочки, ещё долго просыпались по ночам, испуганно вскрикивая и дрожа от страха. И это не смотря на то, что, что родители сделали всё, чтоб дети не увидели убитых этой ночью бандитов.
Все эти события последних дней, прозванные "ресторанною войной‟, как и "ночью возмездия‟, отвлекли общественное внимание от других, не таких шумных событий, которым можно назвать обыкновенным рейдерским захватом и не как иначе. Здесь не бушевали громкие скандалы и "добры молодцы‟, с пудовыми кулаками, не избавляли своих жертв от "лишних, или жмущих‟ зубов, однако, для последних, от этого было не легче. Так что, смена владельцев нескольких предприятий прошла как-то тихо, буднично и не заметно. Вот, например, можно упомянуть об " отжатии‟ семейного дела купца первой гильдии Артёма Аричкова, а именно, "Вагоностроительной артели Аричков и сыновья‟. В общем-то, успешное, бурно развивающееся производство, которое давно переросло в завод и с недавних пор, приносящее своим владельцам стабильный доход, неожиданно сменило владельцев.
Однако, обо всём по порядку. Вот уж прошло полгода, как основателя производства, Ивана Семёновича, свела в могилу какая-то неизлечимая хворь. Пышущий здоровьем купец весьма быстро исхудал, стал жаловаться на быструю утомляемость, а последние месяцы своей жизни, страдал частыми приступами падучей. Оба его сына, Иннокентий и Фёдор, не посрамили родителя, не разорвали производство на две части, а весьма успешно продолжили его дело. За это их зауважали все кто знали и помнили их покойного отца.
Так выглядело внешне — для посторонних. А в семье, всё равно шла тихая война. Нет, оба брата были работящими и неглупыми людьми, сызмальства познавшими тонкости отцовой профессии. Фот только младший, Фёдор, имел одну "маленькую‟ слабость, был охоч до прелестей противоположного пола, да и чрезмерно азартным человеком. Благодаря чему, часто спускал на баб, или проигрывал большие суммы. Так что, с недавних пор, Иннокентий собирался отделить младшенького родича от семейного дела, выплатив братику его долю. Желал, да не успел. За месяц до означенных выше скандалов, Федьки не стало. Было неизвестно, что послужило тому причиной, но, все решили, что непутёвый купец напился дешёвого самогона и скоропостижно скончался. И казалось, что на этом, все семейные беды окончились. Да не тут-то было. На следующее утро после погромов, в сопровождении околоточных и ещё каких-то господ, в доме появились жадные до чужого кредиторы, предъявившие долговые расписки и векселя, оформленные на Федькино имя. Претензия была одна, прошли все означенные сроки выплат, но они так и небыли произведены. Как не упрашивал Кеша процентщиков, чтоб те, хоть ненадолго отсрочили расчёт, ничего не получилось. Купчина даже пытался судиться с ними, да только и из этого ничего не вышло, вот так семейство Аричковых и лишилось своего основного дохода. Впрочем, развязка этой трагедии произойдёт намного позже, но началось семейная трагедия в эти "мутные дни‟.
Глава 39
Все эти дни, когда вовсю "разгорались‟ и "бушевали ресторанные войны‟, Александр провёл в родительском доме и ему, было не до этой искусственно раздутой шумихи. Здесь, в родовом гнезде, не наблюдалось бурного кипения страстей, бушующих в стольном граде, но это, всё равно не приносило Сашке никакого облегчения. Чего только стоило ежедневно видеть немного похудевшую, измученную переживаниями мать и резко постаревшего отца. Пусть они старались держаться как обычно, уверенно и бодро, но это у них не очень-то получалось. Даже личный отцов холоп Проша, этот молодой, шустрый хитрован, в эти дни напоминал побитого пса, желающего поскорее убраться в свою конуру, подальше от любых неприятностей. Резанула сознание ещё одна деталь, обе сестры были "сосланы‟ в столичный дом, где и проживали под присмотром своих нянек и воспитателей. Что, само по себе, было нонсенсом, потому что мать, просто так, не могла оставить своих дочерей без своего пригляда. Для этого должно было произойти что-то ужасное или как минимум необычное.
Но, обо всём по прядку. На сей раз, Александра, как обычно встретили мать и отец. В этом не было ничего удивительного, если только не обращать внимания на одну странность. Мать, стоявшая рядом с мужем, выглядела обыкновенной, растерянной женщиной, а не всевластной графиней. И это непонятное перевоплощение подчёркивали её нервные руки, неконтролируемо теребящие оборку на её домашнем платье. Не смотря на тёплые слова приветствия, во взглядах родителей, в ритуале встречи доминировала накопленная усталость и тревога. Поэтому, как только граф Мосальский-Вельяминов старший, выпустил сына из своих объятий, тот, наперекор всем светским условностям, поинтересовался:
— Мама, папа, что случилось? Скажите, я о чём-то не знаю? Что с вами? С кем-то стряслась беда?
— С чего ты так решил, что у нас произошло то, о чём мы тебя не соизволили оповестить? — встрепенувшись, поинтересовалась Ольга Олеговна, стараясь одеть флегматичную маску безразличия: однако её взгляд говорил о том, что женщина находится на грани нервного срыва.
— Милая мама, поймите, я давно не тот наивный мальчик, которого можно обмануть, напряжённо растянув губы в вымученной улыбке.
— Юноша, — сдержанно, но строго, проговорил отец, слегка сместившись так, будто желал стать между сыном и женой, — не забывайте, что вы разговариваете с матерью. И не обвиняйте её во лжи, тем более вам для этого не дали не единого повода.
— Простите папа и мама, я повёл себя неподобающе сыну. Может быть, вы пригласите меня пройти в дом, где я смогу с вами побеседовать? Ведь я, в поездке под Царьград, сильно по вам скучал.
— Почему бы и нет? И запомните, Александр, двери родительского дома, для вас, открыты всегда, в любое время. Так что сын, добро пожаловать. ...
Говоря это, граф, немного посторонившись, скупым, и одновременно неуверенным жестом пригласил сына войти. Тот, в свою очередь, соблюдая правила этикета, посторонился и пропустил вперёд свою мать. А она, восприняла всё как должное. И уже через минуту, оказавшись в коридоре, прямо с порога, начала раздавать челяди необходимые приказания. И всё равно, в атмосфере дома, чуть ли не на физическом уровне, витало давящее напряжение. Силясь понять причину этого ощущения, Саша, следуя за обогнавшим его родителем, прошёл в отцов кабинет, так и не добившись в этом неблагодарном деле гадалки никаких успехов. Впрочем, если можно так выразиться, "подсказка этой загадки‟, появилась сама. Не успел гость усесться в кресло, как что-то прогрохотало по коридору и в только что прикрытую дверь постучались. После прозвучавшего разрешения войти, обе створки распахнулись, и пожилой но по-прежнему крепкий слуга, вкатил добротный дубовый стул, на ножках которого были установлены колёсики. Ну а на этом необычном, самодельном средстве передвижения, криво улыбаясь и держась обеими руками за подлокотники, восседал Виктор одетый в свой военный мундир, правда без знаков различия. Судя по внешнему виду, старший сын Юрия Владимировича, в последнее время, усиленно придавался дегустации содержимого винных погребов. А увидев удивлённое выражение лица Александра, с показным ехидством поинтересовался: "Значит, отныне так наша молодёжь встречает героев войны? Или вам, молодой человек нечего мне сказать?‟ — Чем ввёл младшего брата в ещё большее замешательство. Видимо, не удовлетворившись молчанием, инвалид войны продолжил своё монолог: "Что же ты Сашенька, не говоришь мне, одну забитую аксиомку: "Главное, что ты остался живой?‟ — Давай, говори как мне, несказанно повезло. И ещё это: "У тебя вся жизнь впереди!‟ — И прочую чушь пролепечи!‟ — Последние слова Витя выкрикнул, и в этом крике, прозвучало столько боли, и отчаяния что Сашка воспринял его как личную пощёчину.
