Полудемон. Король. Алекс.

Но на следующий день все разыгралось, как по нотам.

Пятьдесят человек отделились от основного состава. Два десятка вояк, легких на ногу, три десятка стрелков, из тех, кого лучше было не пускать в переднюю линию. Двадцать пять пошли под мое командование, еще столько же взял сержант Труф — и мы рванули напрямик через горы. Да, именно туда, где нас ждали засады. Основной полк втягивался в ущелье, из которого был выход к мосту, а мы уже были там. Мы уже видели, откуда скинут камни, чтобы отрезать нам проход назад, видели — кто. И готовились.

И подгадали.

У наваленных куч камней было всего два разбойника — смешно! Но чего было опасаться этим тварям? В их-то горах?

А вот нас и было!

Мы размазали их по камню, даже не заметив — и принялись обстреливать остальных мразей. Почти в упор.

Они-то готовились нападать, они были чуть в низине, а камни грудились поверху. И мы стояли рядом с камнями для обвала. И стреляли, стреляли, стреляли...

Главарь не успел отдать приказ — с пробитой стрелой шеей это сделать сложно. А потом вся эта шваль и гнусь кинулась вперёд. Кто на нас, кто спасаться — и мы поделились на два части. Половина стреляла, выцеливая самых опасных, а вторая резалась, как сумасшедшая, не подпуская противника к стрелкам.

Стоит ли говорить, что я не стрелял. Я дрался — и когда к нам пробился Фарн, идя в буквальном смысле слова по трупам, моя одежда зияла разрезами и кое-где пятнами крови. Зацепили. И даже достаточно серьезно.

Только вот шкурка у полудемонов потолще, чем у обычных людей. А боль мы переносим намного лучше. Подумаешь — пару раз мечом ткнули?

Ничего важного ж не отрезали!

Вот после этого боя меня и зауважали по-настоящему. Потому что стрелки уцелели почти все. А я не прятался под телегой, как тот же Оческа.

Кстати, его это не спасло, наоборот. Не был бы в обозе — жив бы остался. Разбойничья дружба известная — до первой опасности. Вот шайка в два десятка голов и задержалась на подходах. А когда увидели, что творится — шумели-то мы сильно, так и вовсе подходов искать не стала. Развернулись — да шуганулись. И налетели на обоз.

Ну, там у нас мужики крепкие стояли, отбились... да вот не все.

В разграбление попала карета господина графа — вместе с графом, которому не поленился какой-то человечек ножичком по горлу чиркнуть, ну и несколько телег с графским барахлом, которое мы все ж таскали с собой. Палатка, там, посуда... особо эти две телеги не защищались, а вот блестеть — блестели и выглядели заманчиво, тюками круглились... потому и Оческа туда влез руки погреть, и шайка на них сосредоточилась...

Я на обозников не ругался, хоть Фарн и обещал выпороть каждого и всех. К чему?

Из-за них я лишнего греха на душу не взял, даже двух.

Оческу не убил — а хотелось, очень. И я бы точно этому желанию поддался, но до него раньше добрались. И графа тоже...

Прямо хоть премию разбойникам выписывай... что-то подобное я и сделал, объявив, что этих — преследовать не будем, ни к чему.

Фарн подумал — и согласился.

К концу лета, резко обезлюдив горы, мы вернулись обратно в Тайрем. Градоправитель принял нас, как родных. Не в смысле — радостно, а в смысле — свалились тут на голову, вроде как и мину делаешь вежливую, но мысль одна, куда б тебя, заразу сплавить?

Я тут же сообщил, что у нас горе и беда. Граф померши. А еще... вот тут у меня списочек, господин градоправитель.

Сколько, от кого, с чего... одним словом — ваша доля от награбленного. Не желаете объясниться?

Градоправитель не желал, отчего попытался выпрыгнуть в окно и убежать. Это ему не удалось, попутно он слегка ушибся о мой сапог — и принялся активно каяться. И я не стал его разочаровывать.

Всем известно, что покаяние должно заканчиваться смертью. Так что градоправителя я распорядился повесить на фонаре аккурат напротив ворот городской управы. И сообщил, что знаю о каждом то же, что и о нем. А потому — половину незаконно нажитого советую сдать до завтра в казну. Или...

Фонари, конечно, по городу явление редкостное, но деревьев на всех хватит. А чтобы вы не забыли чего доложить или куда отвезти — вас сопроводят эти замечательные люди из полка господина Фарна.

Да-да, господина градоправителя Фарна.

Или вы хотите, чтобы я тут лично остался наместником провинции! Я могу попросить дядюшку...

Не хотели.

Шестерых, особо не желающих делиться, также пришлось повесить. Один, помню, все орал, что его родственники при дворе не позволят, что вступятся... интересно — как? Телепатической связью на меня надавят вот прямо сейчас?

Не надавили. Повис как миленький, для верности — кверху ногами и через полчаса отправился в преисподнюю, а остальные шакалы счетов и чернильниц убедились, что миндальничать с ними никто не станет, прониклись и зашевелились. Да так, что Фарн опись составлять не успевал...

Так что через десять дней я направился в обратную дорогу. С хорошей охраной, в дорогой карете и впервые — с полностью собранными налогами!

Фарн меня провожал чуть ли не со слезами на глазах... чиновники тоже, только эти больше рыдали от счастья. Ну, я напоследок осчастливил их еще больше, сообщив, что все отчеты Фарн будет направлять мне. Да и так я в гости буду заезжать. Вы рады? До позеленения!

Я знаю, вы меня любите!

Меня нельзя не любить, я обаятельный...

* * *

Столица встретила дождями, непролазной грязью на дорогах и кислой улыбкой Рудольфа. Дядюшка явно надеялся осиротеть за мой счет. Но я не собирался доставлять ему такого удовольствия.

— Дорогой дядюшка! Я так рад вас видеть! И вас, тетушка!

— Алекс, сынок, ты вернулся! Подойди, дай тебя обнять! — дядюшка то ли талантливо изобразил родственную любовь, то ли и правда расчувствовался. Абигейл выглядела так, словно перед ней ползло что-то крайне неприятное. Ну... а чего она ожидала? Я с дороги. Весь растрепанный, грязный, потный, усталый, пылью покрыт в три слоя. Специально не переодевался.

Рудольф облапил меня — и половина пыли повисла уже на нем. Я усмехнулся, подхватил ручку тетушки и запечатлел на ней поцелуй, попутно вытерев вторую половину грязи с лица.

— дядюшка, это было ужасно! Эти разбойники! Эти горы! Крестьяне! Просто фи!

— а где граф Торн?

— О... он погиб как герой! Письмо разве еще не пришло?

— как — погиб? — взвизгнула Абигейл. — Почему погиб?!

Я посмотрел голубыми невинными глазами.

— Граф героически преградил путь отряду разбойников, когда негодяи пытались сбежать. И погиб в сражении! Я обещаю, я все расскажу. Дядюшка, вот отчет...

Отчет был небрежно засунут в руки ближайшего лакея. Ну да, к чему золотому рыцарю королевства — бумаги? Это так... неинтересно!

— Алекс, я желаю видеть тебя за ужином. Расскажешь нам, как прошла поездка.

— Как прикажете, дядюшка.

На прощание я еще раз облобызал и его — и Абигейл. А что, забавно же! Не каждый день удается поцеловать... такое.

* * *

Томми в моих покоях не было. Видимо, помогал Анриетте. Вещи его лежали, тут явно кто-то жил, но не серьезно. Нет. Так, легкий налет обжитости. До вечера я Томми не дождался и направился на ужин.

Вечер прошел тихо. Я хлопал ресницами и упирал на руководящую роль графа.

Это все он и только он! Сам полез в горы, сам гонял разбойников, сам загнул... геройски погиб! И еще назначил полковника Фарна градоправителем.

Когда?

Да еще во время похода. Сказал, что полковник — человек истинно преданный законному королю!

Рудольф важно кивал, Абигейл бесилась, Андрэ не удостаивал меня взгляда, а вот Руфина...

И чего эта моль бледная на меня вылупилась?

Чего — я узнал спустя два часа, когда в дверь моих покоев поскреблись. Я решил, что это Томми, распахнул дверь, как был, в одних штанах — и оказался нос к носу с Руфиной.

— Алекс... ты позволишь мне войти?

Очень хотелось сказать — нет, тем более я понял уже, к чему дело идет. Я просто не успел. Руфина шагнула вперед, притиснулась почти вплотную.

— А-алекс... ты ста-ал тако-ой кра-асивый за это ле-ето...

И всеми мослами об меня, да так, что я почувствовал себя бельем на стирке. Это, типа, соблазнительное движение и тон?

Очень захотелось взять ее за шкирку и вытолкать пинком под костлявый зад, наверное, я так и поступил бы, но не успел.

— А-алекс! Ык! Вир-н-лся!!!

Томми был пьян в накат! До той стадии, когда на ногах еще стоишь, но собутыльника уже искать не надо — посуда разговаривает. И даже вином от него на полкоридора разило.

— Том! Ты пьян! — я тоже не счел нужным понижать голос. Руфина пискнула — и метнулась по коридору. Апартаменты принцессы Мишель были расположены в достаточно людном крыле — и на пьяный скандал мигом подтянутся люди.

— Ык! Верн-лся! Жыв-вой! Брат!!! Дай я т-тебя аб-ныму!

Том упал практически мне на шею — и я принялся втаскивать его внутрь. На шум высунулась пара придворных, я захлопнул дверь — и едва не отвесил приятелю затрещину.

— ты чего тут изображаешь?

— пьяного. Что, плохо вышло?

— Вышло очень хорошо. А вино...

— Анриетта дала с собой пару бутылок. Мы как узнали, что ты возвращаешься... коллекционное, из погреба барона!

— и ты все вылил на одежду?

Конечно, Том был трезвее всех трезвых. Но как еще прогнать Руфину — не представлял. А потому, увидев ее, быстро раскупорил за углом бутылку, чтобы пахло, плеснул на себя — и принялся орать.

— Никогда! У меня еще полторы бутылки! И колбаса копченая. И сыр... будешь?

— спрашиваешь!

— А чего этой грымзе здесь надо?

— Не знаю. Кажется — меня. Странно.

— Странно? Алекс, ты себя в зеркале видел?

Действительно, за лето в горах я сильно загорел, волосы стали абсолютно белыми, глаза светились темной голубизной... красавчик, влюбиться можно. Только уж очень изящный.

— Ничего, Руфина уже оценила, подожди, пока остальные оценят.

Нужны они мне были, как рыбе — карандаш. Но — никуда не денешься.

Племянник короля, хоть и не особо любимый, и незаконный — добыча все равно богатая. Так что дамы открыли сезон охоты.

Тут еще дядюшка поспособствовал... зар-раза!

Началось с того, что дядя решил устроить турнир. В честь моего возвращения и почтить память графа Торна.

Я бы предложил пару бочек самогонки, но меня почему-то никто не спрашивал. Вместо этого дядя сообщил нам радостную новость таким тоном....

— Андрэ, Алекс, турнир состоится через десять дней. Я надеюсь, вы не опозорите чести нашей фамилии?

— разумеется, батюшка, — на людях Андрэ изображал послушного сына.

— Если вы приказываете, дядюшка.

— Ну же, мальчики. Неужели вам это не доставит никакого удовольствия?

— Мы будем счастливы, — с чувством сказал я.

Что Томми, что Рене, узнав про турнир, отреагировали одинаково — выругались. А то! Нужны доспехи, оружие, конь...

Достать это за десять дней до турнира, когда половина столицы занята тем же самым?

Нереально.

А участвовать без всего этого?

Можно, еще как можно. Но меня и так попытаются убить, судя по ласковой улыбочке Абигейли. К чему облегчать людям задачу?

А с другой стороны...

Я ухмыльнулся. Конь?

Есть у меня конь, и мы с ним друг друга уже чувствуем. Сойдет.

Доспехи?

О, нет! Это людям нужны доспехи, а мне хватит одной простой кольчуги, у меня ж чешуя под одеждой.

Оружие?

Есть! Я задумчиво осмотрел когти. А если ими?

Они у меня хорошие, кольчугу может, и не продерут, но панцирь вскрыть могут.

И на турнире на меня все смотрели в полном шоке. Выехал тут!

Как устроены турниры?

Два рыцаря, разогнавшись, тычут друг в друга копьями. Потом, если один слетел — то либо ему засчитывают поражение, либо он поднимается и требует бой на мечах. Дальше его соперник рубится с ним до первой крови — и ура! Победил тот, кто первый противника поцарапал.

Соответственно, все храбрые рыцари на турнирах напоминают раков. Или омаров.

Панцири, шлемы, латные рукавицы, кони — и те в железе. А тут выехал — растрепа даже без шлема! А что делать, если мне эта кастрюля смотреть мешает.

Даже Рудольф забеспокоился, уточнил, в своем ли я уме... может, не поздно переодеться? Конечно, я отказался. Зато тетушка обрадовалась до изжоги... с-стерва.

А вот не дождешься.

У моего седла висело замечательное изобретение степняков, с помощью которого они лошадей ловят.

Аркан.

Качественный, плотный, аккуратный, тщательно сбалансированный. Таким быка поймать можно... а дальше?

А дальше все было просто.

— Барон Тарамар!

Барон был укомплектован по полной. Конечно, он разогнался и поскакал на меня.

Я направил коня чуть в сторону, ровным шагом, барон скорректировал направление движения... видеть эту груду мяса в металле, движущуюся на меня, было не слишком приятно. Ровно за секунду до столкновения, я тронул коня в сторону, барон пролетел мимо, но сразу остановиться не смог, а над моей головой взвилась петля аркана.

Ш-шись!

Барарарах!

Легкий свист веревки полностью перекрылся грохотом от упавшего барона. Шлепнулся он душевно, весело, звонко... и не встал. А что?

Кто-то другой и не выдернул бы его из седла, но я ж полудемон! Я его могу и на руках поднять, и вокруг арены пронести, но не стану. Это не девушка, так что перебьется.

Трибуны вопили, но общая волна эмоций скорее была восторгом.

— Алекс! — Рудольф воздвигся в ложе. — Ко мне!

Нашел собачку...

— Что случилось, дядюшка?

— Алекс, так нельзя!

Я захлопал глазами.

— Как?

— Твоя победа... — на языке у дядюшки явно вертелось что-то вроде 'подлой' или 'бесчестной', но поди, вякни. Тут же сплетники такие кренделя дорисуют... — Это просто против правил!

— Дядюшка, но почему? Нигде нет о запрете моего оружия, если бы барон остался на ногах, я не поленился бы с ним сразиться саблей... он ведь не встал!

Рудольф поморщился.

— И все равно это не слишком рыцарственно...

— Дядюшка, так ведь и барон не возмутился, увидев, что ему достался противник без доспехов и боевого коня! Разве это по-рыцарски — сражаться с заведомо неравным противником?

У дяди лицо вытянулось. Явно понял, что я могу сказать дальше, он ведь судья... это он должен был меня остановить...

— К тому же, с моей болезнью, я просто не выдержу прямого столкновения, — я ухмыльнулся в тридцать зубов и дядя смирился.

— Бой засчитывается! Победил его высочество Александр Леонард Раденор!

И вот тут на трибунах заорали 'УРРРААА!!!'. Да так дружно, что у Абигейли мигом зубы заболели. А чего она иначе так кривилась?

Я посла ей нежную улыбку. Но вот гадюка...

— Алекс, я обратила внимание, что у тебя до сих пор нет ленты твоей дамы...

Ага. И не будет. Сначала лента, потом кольцо, а потом и помолвка? Нет уж... крыска получила мгновенно и на все поле.

— Ваше величество, единственная дама, в честь которой я сражаюсь — это моя мать, ее высочество Мишель Кларисса Раденор. А потому...

Я вытянул руку. На запястье была повязана единственная траурная черная ленточка.