Полудемон. Король. Алекс.

Сказать принцу?! Или герцогу Ратаверу?

Да что вы!

Это ж сплетни слуг! А если все будет не так? Мы потом от позора не отмоемся!

Когда Том хотел — он бывал неотразимо убедителен. Так что еще за час до фейерверка все трое пропали с глаз долой.

Я потанцевал со всеми подряд, включая и 'свою' баронессу, посмотрел на фейерверк — и тоже ушел с праздника.

Ненадолго.

Только вот...

Лавиния не собиралась никуда уходить. Увидев, что я исчез, она довольно ухмыльнулась — и продолжила танцевать. И только-то.

Она не собирается идти на свидание?

Или...

Я уже начал догадываться, что там будет. Только вот предотвращать я это не стану. Ни разу, ни два раза. Пусть случится, чему суждено.

Я сидел на окне за тяжелой портьерой, лопал вкусный виноград, прихваченный целым подносом у услужливого лакея, попивал водичку — и смотрел на небо.

Скоро, уже скоро...

Из парка донесся дикий крик. Я насторожился и выскользнул из-за занавеси. И, по закону подлости, сразу же наткнулся на Лавинию, которая застыла неподалеку в фигуре танца.

— Ты!?

Столько было в ее глазах изумления и ненависти.

— Я. А что?

А вот мои глаза были невинны. Я-то тут не при чем.

— Госпожа, а я должен был быть в другом месте?

Лавиния ответила бы, обязательно ответила, но было поздно. В зал с воплем вбежал один из придворных, которых увел Томми.

— Убийство!!!

Томми влетел вслед за ним. Я перевел дух. Друг жив, остальное все поправимо.

— Убили принца Андрэ!!!

У Тома это получилось с такой экспрессией, что я едва не зааплодировал.

Герцог схватился за сердце.

Лавиния свалилась в обморок.

Я подумал — и тоже взялся за сердце. Двумя руками.

— Как это могло случиться!?

Томми принял самый страдальческий вид.

— мне сегодня в комнату подбросили записку, из которой следовало, что госпожа Лавиния встречается сегодня ночью в беседке с любовником! Естественно, я обязан был сходить сам и посмотреть, дабы не опорочить честь и достоинство невинной девушки.

Обморочная, но непорочная невинность от таких слов мигом пришла в себя.

— Я ни с кем не встречалась! Я все время была в зале!!!

— да, молодой человек, — поддакнул герцог.

Томми развел руками.

-Ваша светлость. Так я и уверен, что это был навет! Потому и пришел заранее! И схоронился у беседки!

— Так... и что было дальше?

— Потом туда пришел человек во всем черном. Он закрывал лицо, но я не обеспокоился.

— и почему же?

Томми посмотрел на герцога, как на болвана.

— Ваша светлость, так ежели это был чей-то тайный возлюбленный...

— Понятно. А почему вы не сказали мне?

Том развел руками.

— А кто бы мне поверил? Я даже своему сюзерену не сказал, чтобы он не волновался. Записка подметная... так только подлецы поступают.

Крыть было нечем.

— А потом?

— Туда направился его высочество Андрэ. Мы его даже остановить не успели. Не ожидали.

— И?

— Человек в плаще чем-то ударил его. А когда Тайпс выскочил из кустов на помощь его величеству, затеял с ним драку. А мы бросились звать на помощь.

— Вы бросили его высочество?

Тут я решаю перебить герцога.

— Скажите, а у вас в каждой беседке по убийце — или моему брату просто не повезло?

В саду уже везде факелы, шумно, людно — и рядом с беседкой лежат четыре тела. Два без движения, а одно как раз сейчас увязывают, словно колбасу. Я приглядываюсь уже к ауре.

Андрэ безнадежно мертв. Придворный... как его там бишь — Тайпс? — умирает. Еще один в форме стражника хрипит, хватаясь за перебитую гортань. Тоже не жилец, я лечить не умею. Убийца жив-здоров и весьма агрессивен. Он-то собирался тихо сделать свое дело и так же тихо уйти, а вместо этого поднялся шум, набежала стража...

Обидно.

— В пыточную его!!! — скомандовал герцог.

Я усмехнулся. Да теперь-то уж что? Но...

Я схватился за виски, изображая отчаяние.

— Мой брат! Мой бедный брат!!!

Едва сам себе не поверил. Герцог-то уж точно проникся, поглядел сочувственно...

— Ваше высочество, может быть вам прилечь?

— Нет! Я должен быть рядом с телом! Обязательно!

— пропустите!!! Мой принц!!!

Лавиния протолкалась через толпу, взглянула на всю картину — и упала в обморок во второй раз на чьи-то услужливо подставленные руки.

То-то же. Раньше надо было думать, а не на несчастного меня покушаться.

Я делаю самое благородное лицо.

— Бедная девочка! Она так переживает!

Получается настолько прочувствованно, что герцог сам тяжко вздыхает. И только потом до него доходит. А ведь принц-то... того! И мужчина на глазах белеет, просчитывая последствия.

Хорошо, если это происки врагов. А если нет?

Если кто-то из своих? Например, приревновав Лавинию?

А если война?

Надо оно Ратаверу?

Я читаю эти мысли так легко, словно герцог орет во всю глотку. И когда он поворачивается ко мне, помогаю ему.

— Ваша светлость, я должен бдить у тела брата. Но вы же проведете дознание...?

Ей-ей, еще бы минута — и он бы мне на шею кинулся.

— разумеется, ваше высочество! Честью клянусь!!!

Клялся бы ты, чем-то, что имеешь — я бы поверил. А человек, у которого жена выносила ребенка от вампира, причем, наверняка сам подкладывал... Сударь, ваша фамильная честь давно оленем по лесам бегает.

Почему оленем?

Ну, пусть лосем. Рогатым.

* * *

У тела Андрэ я провожу примерно четыре часа. Томми крутится рядом, тоже изображая подобающую скорбь. Но...

— Алекс, ведь это — она.

— И что?

— А мы не будем мстить?

— Томми, а мы выдержим сейчас войну с Теварром?

— Не знаю...

— К тому же мы на чужой территории. Думаешь, нас выпустят?

— Мы и спрашивать не будем.

— Том, за нами весь Ратавер будет охотиться. И пусть мы даже уйдем — но куда?

— Домой...

— А там — Рудольф. Лишившийся сегодня сыночка. Он нас примет с распростертыми объятиями и прижмет к сердцу, правда?

— Кривда, — огрызнулся друг, до которого начало доходить. Да, Тома я люблю, но политика — это решительно не его дело. Он вояка, он надежный друг, крепкий тыл, верная рука, но крутить и распутывать сложные комбинации скорее к Рене.

Увы, Моринар, высочайшим указанием, остался дома. Рудольф не особо потворствовал нашей дружбе, как знал, чего бояться надо.

— Но мы можем уйти в Торрин.

— И подставить тех, кто там живет? Марту, Рене, отца с матерью...? Том, ты серьезно? Рудольф ведь обвинит во всем нас, как единственных уцелевших. И начнет охотиться не на истинных виновников. Те — отговорятся, придумают сотню и одну причину, подставят нас — и долго ждать не придется.

— Ну и что же тогда делать?

— Оставаться здесь и собирать компромат.

— Алекс... это цинично.

— А я добрым и не прикидывался.

— тебе Андрэ не жалко?

Я посмотрел на гроб, в котором лежало тело моего двоюродного брата. Мы так и не стали родными, не стали близкими, мы вообще никем не стали. Даже врагами.

Рене мне был намного ближе, чем Андрэ.

Сочувствую ли я ему?

Не больше, чем любому другому парню. Что и было озвучено.

— Он ведь перед Мишель не виноват...

— Никто не виноват. Но ведь никто ничего и не делал для нее, так?

Том кивает.

— Значит, я тоже не обязан разбираться в мере наказания. Андрэ не виноват. А вы? Если бы что-то случилось с Риком, вам бы худо пришлось. В чем виноваты вы?

Том опустил голову.

— Алекс,я все понимаю. Но это как-то... Абигейл — да, она виновна, мсти! Рудольф, хотя он попросту глуп. Родня королевы — спору нет! А этот сопливый мальчишка?

— Абигейл. Только в штанах. Вспомни, на турнире он не собирался меня щадить или хотя бы проявлять благородство. Он привык быть лучшим, первым, привык, что ему все в попу дуют... я не мстил лично ему, Том. Я просто толкнул колесо мести — и жернова сдвинулись, перемолов и его судьбу. Я не ненавидел его — и я не считаю себя виновным. Он просто съел то, что приготовили для меня. Так бывает.

— Ты подсунул ему записку и ты его подставил.

— Да. И что?

— Ты же понимаешь, что я хочу сказать.

Я вздохнул. Ей-ей, если Томми и дальше будет так морализаторствовать — сделаю его главой над всеми святошами страны. Пусть проповедует.

— Я все равно не чувствую себя виноватым. Как хочешь, Томми, но это судьба. Чем он лучше или хуже другого парня? Я мог бы подсунуть записку кому угодно. Я выбрал его — да. И не без задней мысли.

— Какой же?

— Том, я наследник второй очереди. За Рудольфом наследовал Андрэ. Потом — дети Андрэ, если он их оставил. Если нет — то Руфина и ее дети. К счастью, у нее детей не было. У него пока тоже. Детей... не знаю. Наверное,, у меня рука бы не поднялась их убивать. А вот Андрэ... Томми, а он уступил бы мне трон?

— Н-нет...

— Мне пришлось бы воевать за то, что мое по праву. Ты хочешь для нашей страны междусобиц?

— Нет. Но ведь обычно трон переходит от отца к сыну...

— Так, да не совсем. Мы же вместе изучали законы. Дед мог оставить трон матери, и он сделал бы это. Просто потому, что Рудольф со своей недальновидностью и сворой лизоблюдов рано или поздно угробит страну. Но Абигейл помешала деду поступить так, как лучше для Раденора.

Это — хорошо?

— Н-нет...

— Вот и я так думаю. Я просто восстанавливаю справедливость и возвращаю себе то, что мое по праву. Это — мой трон. Моя страна. И я за них в ответе. Понадобится — я и сотню таких ничтожеств, как Андрэ на фарш переработаю. Лишь бы в Раденоре все было хорошо и спокойно. Не было голода, войны, раздоров, распрей...

— Ты идешь к хорошей цели кривыми тропами. А не боишься ее замарать?

Я задумался. И решительно покачал головой.

— Нет. Я верю, что смогу. Справлюсь. И я готов все отдать своей стране. А Андрэ и Рудольф искренне готовы были все у нее взять. Это ведь вещи разные?

— Очень.

— Тогда закончим душеспасительную беседу? Учти, на небо я не рвусь, а в аду я как бы и свой...

— Чего б удивляться.

Я усмехнулся — и мы продолжили бдение у гроба. Я даже глаза потер и волосы взлохматил, так что герцог поверил в мои душевные страдания. Или просто — хотел поверить?

— Ваше высочество! Мерзавец во всем признался!!!

— Ваша светлость? Так кто же покушался на моего несчастного брата?!

— Это подлые риолонцы!

О как! Ну, фантазия!

— Он во всем признался. Ему заплатил посол Риолона, чтобы негодяй убил вашего брата и сорвал помолвку, которая означала мир между двумя великими державами!

Я аж прослезился. Ну, герцог, ну, хват! Я в восхищении, иначе и не скажешь! У него в доме убили наследного принца, но виноваты соседи! И враги!

Уметь надо!

Но издеваться я не стал. Схватился за сердце.

— Риолонские шпионы!? Какой кошмар!

— Да, это ужасно! Ваше высочество,, возможно, я провожу вас отдохнуть?

— Нет, что вы! Как можно! Три ночи я обязан бдить над телом брата...

— Тогда, возможно, вы соблаговолите перекусить?

— Да, герцог, если вас не затруднит. И можете обращаться ко мне по имени — не на людях, конечно...

Разумеется, герцог заглатывает наживку так, что она у него сзади высовывается.

— Ваше... Алекс, это такая честь для меня!

Я вздыхаю.

— Ах, Андрэ... как же я скажу это дяде...?

Намек отлично доходит до адресата.

— Ва... Алекс, полагаю, в таком деле не лишним будет мой совет.

— Ваша светлость?

Ну и что вы мне посоветуете?

— Конечно, это ужасно, но ведь если мы предоставим вашему дядюшке голову истинного виновника...

— Да. Непременно!

— Я сегодня же напишу его величеству. И разумеется, решу вопрос с послом Риолона.

Я делаю недоумевающее лицо и мне растолковывают.

— Его величество, Микаэль Теваррский, разумеется, поможет нам и предоставит своему царственному собрату Рудольфу голову виновника...

Я задумчиво киваю.

Конечно! И поможет, и предоставит! Только вот пострадает от этого мой родной Раденор. Мы сцепимся — и всерьез — с Риолоном, а Теварр подберет остаточки. От обоих королевств.

Это надо обдумать и тщательно просчитать.

А пока я страдаю. Я утираю слезинку с лица и вздыхаю.

— Я полагаюсь на вас, герцог.

— Сделаю все возможное и невозможное, Алекс!

Пафоса в наших речах...

Ничего. Сойдет! Дядюшку весь континент считал придурком, которого на турнире булавой огрели. Вот и меня пусть туда же запишут.

Враги должны считать тебя слабее. Тогда их легче убить.

* * *

Наконец герцог уходит — и Томми приносит мне поднос с едой, который мы и делим на двоих. Ни яда, ни снотворного — отлично!

— Что делать будем?

Я глубоко вздыхаю.

— Молиться, Томми. Молиться.

Молитвы я знал в совершенстве. Врага надо знать в лицо и бить его же оружием, а потому — от и до! До последнего слова, до последней запятой — я ведь и в храм ходить могу!

И я молюсь почти до полуночи. А потом приказываю Томми принести мне теплый плащ.

Точнее, зову слугу, а уж он зовет Тома,, который приходит сонный, также в теплом плаще — мы мерзнем. И он, и я... Слугу я отпускаю, а Том через пять минут выходит обратно. Как и вошел, в темном плаще и шляпе, из-под которой виднеются темные волосы. Откуда?

Парик! Чего уж проще!

А другой человек, в плаще принца, продолжает молиться перед алтарем.

Надеюсь, соглядатаев мне удалось обмануть. Вряд ли герцог ждет от меня серьезной подлости. Он слишком расслабился, поверил в мою глупость.... а мне того и надо!

А еще мне надо в темницы.

Где-то там сейчас подыхает человек, который освободил мне путь к трону. Надо сказать ему большое полудемонское спасибо!

* * *

Он не просто подыхает, он висит на дыбе — и его даже не думают пытать. Ожоги, раны — полный набор присутствует, но палача рядом нет. Оно и правильно — к чему?

Я, недолго думая, снимаю убийцу с дыбы и взваливаю на спину. От боли тот стонет и вроде как приходит в себя, но я опять нажимаю точку у него на шее.

Поспи пока. А то начнешь дергаться не вовремя — всю картину мне испортишь! Легко ли вынести человека из темницы?

Ну, полудемону несложно. К тому же я, без всякого гуманизма, убиваю всех, кто встретился на пути. Просто иду — и убиваю. Опять-таки, не угрызаясь совестью. А должен?

Самая паскудная порода людей — это палачи. Чего их жалеть? Даже тип у меня на плече вызывает больше уважения, он все-таки, не издевается над беззащитными. Кого попало на принца не натравят, это должен быть мастер убийства.

Сгружаю я убийцу там, где никто искать не будет — в покоях Андрэ. На скорую руку вправляю выбитые суставы и от души поливаю водой из кувшина с цветами. Тот кашляет, заходится в спазмах, но все-таки приходит в себя.

— Аххх.... Ублюдки! Чтоб вы сдохли!!!

— Уже сдохли, — замечаю я. Его взгляд фокусируется на мне — и глаза у мужчины буквально лезут из орбит.

— Ваше высочество?!

А сколько изумления... Я разглядываю свою несостоявшуюся смерть. Ничего так, кстати. Высок, черноволос, черноглаз, явно из Мирола. Опасный хищник. Женщины от таких бьются в восторге, а мужчины в корчах зависти.