Птенцы Виндерхейма 2

Дрона вздохнул:

— Прости мне мою велеричивость, Альдис, дочь Сурта.

Да, лучше о чем угодно, только не о Маркланде.

— Да нет... нормально все... ты странно разговариваешь, очень. И знаешь — только не смейся, это заразно. Я замечала, когда с тобой другие говорят, они подхватывают.

Она и сама с трудом боролась с желанием перейти на высокий штиль Махавидьи, но понимала: величественные фразы Дроны в ее исполнении прозвучат нелепо. А если бхат еще подумает, что она издевается...

— Вот йотунство! Я рядом с тобой чувствую себя неотесанной деревенщиной иногда. Можно спросить?

Он кивнул

— Ты... не умеешь по простому? Или не хочешь?

И тут же быстро выпалила, испугавшись, что опять перешла черту:

— Если не хочешь, не отвечай!

— На родине моей принято изучать высокую форму языка правителей запада, от которых произошел Харальд Великий, — он напрягся. — Но... я... мог бы... попытаться...

— Не надо! Все понятно, просто непривычно.

Вот и разгадка. Его свандский устарел лет на сто.

Для Юлии язык матери был таким же родным, как и ромульский. Кажется, она знала его всегда, словно с рождения переняла эти знания от родителей, как взяла от них иные фамильные черты. Вот иллид — язык иллинов, испокон веку живших бок о бок с ромулянами, пришлось специально заучивать. Слова, речевые обороты. Наверное попробуй она общаться на своем "высоком" иллиде с обитателями городского дна, получилось бы хуже, чем у Дроны со свандами.

Дрону хотя бы все понимают.

— Слушай... — мелькнула слабая надежда, вдруг бхат сможет что-то подсказать. — А ты не знаешь, как можно помочь человеку, который потерял волю к жизни? Может есть какие-нибудь там... бхатские чудесные средства?

— Древние чудеса моей родины... ныне позабыты... — он все-таки решил говорить "по-простому" и сейчас напряженно подбирал слова. — А кто если и знает — это храмовники... Они собирали и хранили тайную мудрость брахманов, что... Прости. Не знаю.

Понятно. Глупо было ждать иного. Душеведы делают все, что в их силах. Только этого недостаточно.

— Но говоря о Хельге... Не знаю, помнишь ли ты... Последними словами его... прежде чем он потерял сознание... они были обращены к тебе. Он сказал что-то вроде "Ты всегда это знала".

Взгляд Хельга, как острие клинка:

— Ты права, Суртсдоттир... ты всегда это знала, да? Я ничем не лучше... этих.

И все. И больше ни слова, ни звука.

Как странно, что Дрона услышал это и запомнил. А она почти забыла.

"Что ты хотел тогда сказать мне, напарник?"

— Спасибо. Ты прав — это важно.

Бхат в очередной раз жутко смутился, непонятно почему. Альдис вздохнула и подумала, что очень устала с ним разговаривать.

Наверное, дело не в Дроне. Дело в ней самой. Или в теме. Нашла с чем приставать к больному (а что бы он не говорил о своем прекрасном самочувствии, сотрясение мозга, два сломанных ребра и отбитые почки — совсем не ерунда!) сокурснику.

Больше по долгу вежливости она предложила:

— Хочешь я расскажу тебе, что было сегодня на лекциях? Или просто... поболтаем. Или мне уйти?

— Я не хотел бы отвлекать тебя от привычного течения дня, Альдис. К тому же конспекты лекций мне обещали принести вечером девушки, и мне не хотелось бы огорчить их, отказавшись от помощи, уже предложенной ими... Ой... прости... я забыл... — он опять заговорил коротко, с мучительными паузами, похожими на спазмы. — К тому же... скоро должен прийти соматик... проверить меня.

— Ладно, я пойду. Не буду мешать. Ты выздоравливай!

— Спасибо, Альдис, дочь Сурта. Верю, твое пожелание ускорит мое выздоровление!

Ощущая себя полностью вымотанной этим разговором, она пошла в свою бывшую палату. Села на кровать, спрятала лицо в ладонях. Несколько минут. Нужно несколько минут, чтобы прийти в себя перед тем, как идти к Сидзуке.

"Неужели ты такой, Дрона? Как можно жить так... почти без кожи? Или блеска Дома Неба достаточно, чтобы ослепить и отпугнуть тех, кто смотрит издалека? Но что делать с теми, кто подбирается ближе?"

Лис

— Суровое испытание послала нам судьба, отец. Но нет ничего, с чем не смогли бы справиться твое Копье и мой Молот. Тяжелая битва грядет, и не каждому эйнхерию суждено вернуться из нее. Но не померкнет слава дружины Одина, суждено врагам нашим вечно трепетать в страхе от могущества Асгарда! И нет нужды бояться Хеймдаллю, что орды Йотунхейма ринутся по Радужному Мосту, нет причин для страха у обитателей хранимого мной Мидгарда, нет необходимости звать Фрейю и ее воинство для подмоги, ибо нас хватит, дабы помешать коварным планам владыки Утгарда!

— Племянник, ты сейчас еще что-нибудь вроде "метатель змеев метели Мист месяца балки зыби" выдай. А еще лучше, заготовь подобную речь для великанов, как они в бой пойдут, так выйди вперед и срази наповал своими словами. Вот увидишь, они сразу сдадутся, лишь бы ты заткнулся.

— Речи твои, впрочем, как и всегда, полны издевки, дядя, но не смеешь даже ты сомневаться в отваге моей и бесстрашии воинов отца.

— Да не сомневаюсь я, племянник. Ни капельки не сомневаюсь. Нисколечко — что будете вы стоять насмерть, до последней дарованной эйнхериям жизни. Но не сомневаюсь я так же и в том, что прозванный в честь мою "Локи из Утгарда" задумал небывалую хитрость, с помощью который думает одолеть нас и пройти к Биврёсту. И не стоит недооценивать Утгарда-Локи. Вспомни наше путешествие в его владения, братец, вспомни старуху Элли, кошку-змея и неосушимый рог. Признаться, я до сих пор в восторге от его шутки с огнем-обжорой... в смысле, осуждаю и порицаю его выдумку.

— Хитрости не помогут исполинам в честной битве мечей и копий!

— Ага, ну да, именно поэтому ты Плута всяким уловкам боевым обучаешь — для честной битвы.

— Довольно вам пререкаться. Я принял решение.

Трое стояли вокруг черно-бурого лиса. Одноглазый старик в синем плаще. Рыжеволосый бородатый воин в серебристой кольчуге поверх синей рубашки, опоясанный железным поясом с выбитыми на нем гальдрастафами — переплетениями нескольких рун в знаки-заклинания, в серых, подбитых мехом штанах и в сапогах с металлическими подошвами. Невысокий худощавый парень с волосами цвета меди, похожий скорее на гальта, чем на сванда, в длинной красной рубахе без рукавов, с татуировками на плечах и предплечье, в коротких, до колен, черных штанах и в сандалиях, похожих на высокие закрытые котурны из мягкой кожи. В Ойкумене такие носили актеры на сцене, поскольку высокая подошва котурнов зрительно увеличивала рост и делала поступь величавой, соответствующей персонажам древних трагедий.

Старик — Высокий. Воин — Рыжебородый. Худощавый — Лукавый. Или, иначе, Один, Тор и Локи.

Когда-то давным-давно, в прошлой, наверное, жизни, лис был бы невероятно почтен таким сообществом, постарался показать себя в лучшем свете перед божествами, попытался получить выгоду из общения с ними.

Сейчас же он только и думал, что еще об одном куске вареного мяса от Андхримнира.

— Ведомо вам, что Окраинные Земли стали неспокойны с его появлением здесь. — Один кивнул на лежащего перед асами лиса. — Утгарда-Локи речами о богатствах Асгарда вскружил головы исполинам Йотунхейма, и сам Трим готовит войско в поход. Ледяные великаны жаждут отомстить за Имира и собираются на границах Нифльхейма. Огненные гиганты просто желают разрушений и хаоса, и хватает им столь низкого желания, чтобы выступить под стягами безумного Сурта. Столь опасного нарушения равновесия давно не знал наш мир.

— Ага, Рагнарек, не иначе, — пробормотал Локи, смотря на лежащее перед ним животное так, будто хотел как следует наподдать ему ногой.

— Нет, брат мой, не столь ужасны зримые мной предзнаменования, но если начнется сражение с силами Тьмы, и он погибнет в нем то вот тогда наступит кое-что поужаснее Рагнарека.

— Да ладно! — беззаботно махнул рукой Лукавый. — Что может быть ужаснее Рагнарека? Ничего! Вон, каждого ребенка им пугают: не помоешь руки — наступит Рагнарек, поперек родительского слова пойдешь — наступит Рагнарек, будешь лапать соседскую дочку — наступит Рагнарек.

— Ты ошибаешься, но в то же время прав, брат мой, — усмехнулся Высокий. — Ты ошибаешься, говоря, что нет ничего страшнее Последней Битвы, но ты прав, говоря, что страшнее нее — лишь ничего.

— Нет, висение на Иггдрасиле явно не идет на пользу ясности выражения мысли, — вздохнул Локи. — Мудр ты, брат, но вот говорил бы попроще. Ведь не депешу для ванов Браги диктуешь, здесь все свои.

Один нахмурился.

— Прости, отец, но дядя прав, — осмелился вступить в разговор Тор. — Не понятна и мне речь твоя. Что же хочешь сказать ты, говоря об ужасе большем, чем ужас Рагнарека?

— Если погибнет он в битве богов и великанов, — Высокий указал на лиса, — Девять Миров погибнут и не переродятся. Не будет ни-че-го. Пустота. Небытие. Так понятно вам?

— Да, отец.

— М-да уж, понятней некуда. — Локи задумчиво почесал затылок. — А может, чтобы он не погиб в битве богов и великанов, его прям здесь... того? В смысле, к доченьке моей ненаглядной отправить. Пророчества — они точность любят, верно? Вот мы и не позволим твоим предвиденьям сбыться... Ну что ты на меня смотришь, как альв на цверга, братец? Я пошутил, пошутил... Или нет? Да пошутил, не тянись за Копьем! Ладно, и что ты там решил? Что нам с ним делать?

— Не нам, брат мой. Ты и Тор отправитесь в Хельгард, к Гнипахеллиру. Именно там ему суждено встретить свою судьбу, и именно там он может уберечь Девять Миров от пустоты. Я же встречу здесь идущие из Окраинной Земли рати, постараюсь задержать их и выиграть для вас как можно больше времени. И не беспокойся, брат мой, валькирии Фрейи присоединятся к вам на подходах к Земле Мертвых и помогут достичь Гнипахеллира.

— Не стоит, отец! Пускай девы битвы поспешат на Равнины Молчания и поддержат тебя в грядущей битве! В странствии к Хельгарду будет достаточно меня и моего Молота!

— Хотел бы и я так думать, сын мой. Но Дыхание Утгарда проникло за разделяющую миры Грань, и с черным колдовством не сладить твоему воинскому мастерству. Брат мой известный знаток магии, но и ему, и тебе потребуется время, которое как раз и смогут предоставить воительницы Фрейи. Не от сомнений в твоей храбрости или силе я поступаю так, Тор, но лишь по надобности, требующей защитить Мировое Древо любой ценой. И будь в нашем распоряжении больше дней, я бы принял иное решение. Но у нас нет этих дней.

— Я прошу прощения, отец, что посмел усомниться в твоей мудрости. Я выполню твою волю, и, клянусь Билширниром, доставлю его к Гнипахеллиру!

— Конечно, с Тором и его Молотом за спиной, а, еще лучше, спереди, а так же с десятком валькирий на подхвате, я чувствую себя увереннее, но меня мучает вот такой вопрос, братец: что нам с ним делать, когда мы достигнем пещеры Гарма?

— Все станет ясно, когда он пребудет на место, брат мой.

— Потрясающая определенность...

— Когда нам отправляться, отец?

— Не стоит медлить, сын мой. Твоя повозка готова к суровому путешествию?

— Всегда, отец!

— Тогда отправляетесь немедленно. Локи знает кратчайший путь и укажет дорогу.

Тор кивнул, посмотрел вверх и оглушительно свистнул. Небосвод вздрогнул и разошелся на две части, словно разорванный напополам неведомым гигантом, способным потягаться размерами с Иггдрасилем. Из небесного разлома к земле помчалась запряженная двумя козлами повозка, сопровождаемая раскатами грома. Копыта животных, больше походивших на диких козерогов, чем на одомашненных родичей, высекали из воздуха искры, а колеса повозки чадили грозовыми тучами. Сделав круг над асами, Тангниостр и Тангриснир приземлились рядом с богами.

Потревоженный появлением повозки Тора лис вскочил и оскалил клыки, встревоженно поглядывая на окружающих. Локи помотал головой и сделал несколько пассов руками. Одна из татуировок на плече задвигалась, сорвалась пульсирующей голубым светом знаком, размотавшимся в десяток нитей, который в один миг спеленали лиса и перенесли его в повозку, уложив в противоположном углу от раскаленного до красна оружия, которое выглядело то как обычная секира свандов, то как боевой топор гальтов, то как кузнечный молот, то как ойкуменовский лабрис, то вообще как нечто невообразимое, с множеством острых граней.

— Не вздумай трогать Мьёллнир, — предупредил Локи, запрыгнув в повозку и усевшись рядом с зарычавшим на него лисом. — И моргнуть глазом не успеешь, как в золу обратишься.

Тор уже занял место спереди и взялся за вожжи. Быстро глянув на спутников и Молот, Рыжебородый присвистнул и направил козлов в небо.

Проводив исчезающую в сиреневых звездах повозку взглядом, Один повернулся в сторону видневшихся на горизонте гор, которые стали ближе и больше. Прищурившись, Отец Дружин усмехнулся.

Предстояла тяжелая битва.