Птенцы Виндерхейма 2

— Эльдри, а зачем Всеотцу наказывать человечество за Свои грехи? — полюбопытствовал Фридмунд. И тут же получил локтем в бок от Катайра.

— За что?! — возмутился сванд.

— За то, что дурак.

Не сводя с рыжего внимательного взгляда, Селлапан полез в карман за платком. Выскользнувшая из психосферы интенсивная эмоция раздражения показала, что выходки сванда южанин хоть и терпит, но с трудом.

Снисхождению эльдри Катайр втайне завидовал. Понимал — нужно игнорировать, не обращать внимания, вести себя как взрослый с малым дитятком.

Но рыжий мог отправиться на остров Варшути, куда с давних пор любят уходить в отшельничество бхаты, найти там аскета из аскетов и медленно, но верно довести того до белого каления.

— Я разочарован тобой, напарник. — Фридмунд скрестил руки на груди и огорченно помотал головой. — Ведь кому как не тебе теперь знать, как это больно, когда без всяких на то причин кличут дураком.

— Причина есть. Вон она, — мотнул Катайр головой в сторону храмовника, водящего руками над протянутыми от катушек проводами, подключенных к аппарату, похожему на стеклянного ежа на массивной треноге, внутри которого метались десятки серебристых искр. Аппарат гудел и трещал, вихрь искр превращался в седой пожар. Напряженный жрец творил сложные пассы, и серебристым инеем покрывались катушки на плечах "Дварфов" в ответ на его действия.

Соматика.

Магия Храма, одолевшая магию друидов, прозванную победителями псионикой. Дар Всеотца оказался сильнее подарка туатов.

— Тебе повезло, что храмовник тебя не слышал, — проворчал Катайр, зачарованно следя за жрецом. — Иначе бы столько головной боли у меня и эльдри за твою ересь было — не разгребешь.

— Да с чего ты решил? — удивился Фридмунд. — Я ведь только спросил и все, ничего такого крамольного. Верно, эльдри?

— Глупец и невежда, — наставительно начал Селлапан, — имеют пять примет: сердятся без причины, говорят без нужды, изменяются неизвестно для чего, вмешиваются в то, что вовсе их не касается, и не умеют различить, кто желает им добра, а кто зла...

Ни разу не сделав паузы, бхат под конец не удержался и чихнул так, что платок вылетел из его рук. По прихоти судьбы (а может и не совсем судьбы, судя по почти неуловимому хитрому прищуру южанина) тот угодил прямо в лицо Фридмунду.

— Проклятье! — воскликнул бхат и быстро стащил платок с физииономии "птенца". — Извини меня, рыжик, я совсем не хотел!

Промелькнувшая на темных губах "орла" ухмылочка говорила совсем об обратном.

Фридмунд стоял как громом пораженный, с видом рыбака, всю жизнь исправно приносившего дары Мананнану, вернее, в случае сванда — Ньёрду, и внезапно получившего известие от владыки морей, что тот его ненавидит, всегда будет уводить рыбу от его сетей, насылать на дом на берегу моря шторма и вообще постарается утопить, посмей рыбак выйти в море.

Катайр не выдержал и фыркнул.

— Рядовой Капур, я закончил. — Уставший храмовник подошел к бхату. — После окончания занятия пускай инженеры заберут оборудование. Я отбываю на Маркланд, и раньше вечера не освобожусь.

— Благодарю вас, пресветленный. Я сделаю, как вы сказали.

Попрощавшись с жрецом, Селлапан повернулся к "птенцам" и скомандовал:

— Занимайте свои места!

Меня здесь нет...

Вихрь ощущений, сладкое безумие — воспринимать мир настолько объемно, настолько всесторонне, как никогда не увидишь человеческими ограниченными глазами.

Видеть и слышать в нераздельности увиденного и услышанного — звуки показывают вещи, а вещи звучат не слышанными ранее симфониями.

Мозг плавится, сознание разрывается, рассудок вертится вцепившимся в собственный хвост змеем, разум отплясывает жиху, все быстрее и быстрее — чувства рвутся сквозь нейроконтакт, чувства восторга, неудержимого упоения неожиданным подарком богов.

Море по колено, горы по колено. Да что там! Асгард свандов, Небесные поля ниронцев, Нефритовый дворец чжанов, Сварга бхатов — если и не колено, то уж вровень точно!

Неужели так ощущали мир древние друиды, получив знания туатов? Серая, едва сочащаяся красками реальность — и буйство спектра, радужные колесницы, несущиеся по глянцевому тракту.

Легко отдаться потоку небывалых ощущений, нетрудно забыть о положенных смертным телом пределах и возомнить себя равным божественным покровителям Мидгарда.

Стоит приказать — и "Дварф" Фридмунда в пыль растопчет драгоценное оборудование соматиков.

Стоит повелеть — и "Курьер" Селлапана будет бегать вокруг Виндерхейма, пока не кончится двигающая машину энергия.

Это — не я...

Приоритетный канал.

Краткое мгновение, короче скачка секундной стрелки с деления на деления на часах — и ярящееся разнообразие реальности закручивается воронкой, суживаясь до привычных измерений восприятия.

Над головой бескрайнее небо с лентами туч, позади плотно прижавшиеся друг к другу ангары, справа инженеры оттаскивают технические приспособления, слева разминается "Дварф" напарника, спереди эльдри забирается в турса — а через миг в обзоре только кабина "Курьера" и скрывающийся в недрах "эйнхерия" Селлапан.

Однако картинка дрожит, норовит то прыгнуть к небу, то к ангарам, то к инженерам.

Стабилизация.

Боевая машина вздрагивает, подчиняясь воле водителя. Обычный обзор, привычная перспектива — визуализация мультисенсорики предоставляет лишь полученные спереди сигналы. Словно находишься в сфере, задняя половина которой угольно черна, а на передней части кляксой расползается мир по ту сторону брони.

Локус-контроль.

Теперь в любой миг можно поменять точку видения, позволить появиться в кляксе тому, что находится сзади, сверху, по бокам турса. Самая сложная часть — но как только привыкнешь, даже не понимаешь, что здесь сложного.

Драйв-контроль.

Мысль вырывается из сознания чутким сенсо-шлемом, стремительным импульсом мчится по проводам нейроконтакта, и повинуясь таинственной механике — несомненно механике чуда! — заставляет турса двигаться.

Вот уже где бытие и мышление едины!

Ложе расположено таким образом, что прямо под руками водителя находятся рычаги корректировки движения. Необходимые костыли для еще не умеющих летать "птенцов". Одиночкам удается без проблем вести турса лишь силой воли и мысленной концентрацией, такие вообще редки даже среди опытнейших водителей наземных боевых машин.

Дублирующая панель чуть дальше, она понадобится, если что-то нарушит нейроконтакт, и придется тогда управлять "эйнхерием" вручную, позабыв о связки "мысль-действие".

— Итак, сегодня заучим цветовую гамму повреждений! — неожиданно четко и ясно звучит голос Селлапана. Эльдри будут стоит рядом. Но нет — это работает передатчик сигналов "Курьера", удивительное устройство, позволяющее общаться турсам на расстояние.

К сожалению, только турсам. А ведь такой коммуникатор был бы весьма полезен в общественной жизни, например, своевременно предупреждая о появлении тварей из Обрыва.

— Станьте напротив друг друга... Апчхи!

Сказано — сделано. "Дварфы" замерли "лицом" к "лицу" на расстояние удара.

— Теперь по очереди... нанесите удар в середину корпуса.

Фридмунд поспешил врезать первым. Бил от души, отведя лезвие назад. Во время войны с Ойкуменой соматики заколдовывали клинки "эйнхериев", делая их крепкими, как алмаз, и острыми, словно копье Лугуса. "Церберы" — неторопливые паровые самоходы ойкуменян — представляли собой настоящие бронированные крепости, и пробить их обычными лезвиями не получалось, а уж когда они тянули за собой королевскую паропушку, то даже и приблизиться. Лишь прикрываемые "валькириями", наземные турсы могли подобраться к самоходам, и тут-то в дело вступала соматика.

Будь лезвие на правом манипуляторе Фридмундового турса зачаровано подобным образом, оно бы пробило стоящего напротив "Дварфа" насквозь. Но удар и так был достаточно силен, вполне мог пробить первый защитный слой. Однако в момент прикосновения на клинке вспыхнули зеленые руны, и, подражая им, полыхнул смарагдовыми знаками корпус принявшего удар "эйнхерия". Клинок нежно скользнул по броне и отскочил в сторону.

Клякса на сфере видения подмигнула фиолетовым, расцвела беспокойными фиалками. Ненадолго, на секунду, но сложно было не заметить.

В следующий миг лезвие полоснуло грудину "Дварфа" Фридмунда, и снова вспыхнули руны, сдерживая удар.

В кабине опять зазвучал голос эльдри:

— Цвет обозначает зону поражения... Частота его появления — серьезность повреждения. Выделяются зоны туловища... ног и рук. Всего восемь зон. У каждой из них свой цвет... Это не трудно запомнить?

Не трудно.

Красный — повреждение "грудины". Фиолетовый — "живота". Желтый — "таза". Серый — "спины". Поломка "рук" отображается пурпурным, дефект "ног" — синим.

Долго заучивать не нужно.

Заставив "птенцов" еще по несколько раз обменяться ударами, Селлапан устроил им допрос, описывая повреждения и выясняя, насколько хорошо закреплен предмет.

Удивительно, но Фридмунд ответил правильно на все вопросы, и тему не пришлось повторять дважды.

— Отлично! А теперь... А... А... Апчхи!.. Где же Дханвантари, когда он так нужен?.. Так, теперь перейдем к изучению маневров!

Из дневника Торвальда

Не знаю что писать. "Все козлы"? Избито. Повторяешься, Тор.

А если и повторяюсь?!

Пишу эти строки с горечью. А Тор ведь говорил! Тор предупреждал! Его хоть кто-нибудь послушал, когда надо было?!

Нет, малышня у нас самая умная, все знает и об Академии, и об испытаниях.

Эх, как бы я хотел оказаться неправым в своем предсказании. Ошибиться в этот единственный раз.

Видел сегодня Альдис. Впервые после Второго Издевательства. Специально пришел к учебному корпусу, когда у "птенцов" обеденный перерыв. С занятий по механике сбежал, между прочим, чтобы пообщаться с девчонкой. Четвертый день как ее выписали, хоть бы навестила своего эльдри! Как же, жди от нее.

Может обижается, что я в больницу к ней не приходил? Могла бы уже догадаться: если я не пришел, значит не мог. А почему не мог? Это уже не ко мне вопрос. К наставничкам нашим, обожаемым, которые отправили меня и еще десяток "ястребов" на трехдневные маневры вокруг Маркланда.

Вот и думай — это совпадение или раскрасавица-Альга постаралась? Для чего? А Хель ее знает, зачем понадобилось изолировать меня от моих подопечных. У меня до сих пор мороз по коже, когда вспоминаю тот разговор.

последняя фраза замазана

Короче, выбрался я навестить Альдис. И пожалел об этом.

Все, пропала девчонка. Сломалась.

Внешне все нормально, но я-то вижу — сдалась. На учебу ей плевать, на турсов плевать, на себя плевать.

На Хельга? Да, на Хельга не плевать. Почему? А я доктор? В отношениях этой парочки сам Локи ногу сломит.

Так или иначе, но она оживилась только когда я спросил ее про Хельга. Умоляла меня (это Альдис-то умоляла?! С ее-то характером!) прийти навестить мальчишку, помочь с ним "работать".

Я добрый. Слишком добрый. Сказал, что приду завтра. И ведь придется идти.

Как будто не знаю чего там застану. Как будто не видел три дня назад.

дальше все перечеркнуто, заляпано кляксами. Приписка на полях: "К йотунам все! Не хочу писать про это!"

Козлы! Кто? Не знаю. Наставники, эти уроды-"соколы". Все!

— Ну посмотри на это с другой стороны, — "утешил" меня прыщавый Торвар. — Если они вылетят в конце года, тебе могут вернуть старую команду и у "Брунхильды" появится шанс выиграть турнир.

Если бы дело не происходило на лекции наставника Виджуаня, я бы убил его. Но старикашка Виджуань терпеть не может беспорядка во время занятий.

Пока я искал слова, чтобы морально уничтожить этот плод внебрачной связи между крысой и медузой, вмешалась Рангфрид

имя "Рангфрид" обведено сердечком

— Это шутка, глупость или подлость, Торвар?

— А что такого? Во всем надо видеть свои плюсы.

— Ну да. — Знаю ведь, что сарказм до прыщавенького доходит плохо, но как можно было удержаться? — Точно. Расскажи-ка мне, Тори, какие плюсы в том, что я после лекции выбью тебе все зубы?!

Он мне не поверил. Но все равно отодвинулся.

— Да ну тебя! Ты как бешеный последнюю неделю!

Старый козел Виджуань все тряс седой бороденкой и нудел что-то про методы шифрования и дешифрования срочных сообщений. Я посмотрел в окно, там шел дождь.

Терпеть не могу зимние дожди на Виндерхейме.

Подумал — надо вспоминть что-то хорошее, чтобы поднять настроение и стал вспоминать, как недавно высказал куратору первого курса все, что я думаю о его педагогических способностях. Стоит признать — я был великолепен. Вот когда пригодились нецензурные обороты, которые я старательно запоминал, а иногда и записывал. Вот теперь я мог воздать должное великим сквернословцам: Езугенусу, сержанту Хенреку и...

И моим ребятишкам.

Ну вот — опять все настроение в задницу.

Не хочу ничего писать.

Достало.

Все!

Свальд Вермундссон

Основатель и первый хейд Дома Огня Ульвар Льетссон говорил: "Три типа людей бывает в мире: люди души, которые укрепляют мир, люди духа, которые изменяют мир, и люди с равновесием души и духа, изменяющие мир так, что он становится еще крепче"

К последней категории Ульвар Льетсон относил Харальда Великого, чьим Отцом Небесным был Бог-Солнце, наполнивший душу сына негасимым пламенем воли, а земным отцом был Скаллагрим Ульвбьернссон, воспитавший в сыне неукротимый дух викинга.

И, скромно, себя.

Хельг Гудиссон как-то сказал, что люди делятся на тех, кто ведет народ за собой, тех, кто идет за ведущим, и тех, кто противится общему движению.

Харальда Великого он относил к первому типу. Что касается его самого, то, хоть Хельг и не говорил, но, как и Ульвар, несомненно считал себя равным Сыну Солнца — по крайней мере по типу людей.

Свальд Вермундссон ничего никому не говорил. Для него привычным делом было различать людей по принадлежности к Дому Огня и другим Домам. Риг-ярлы, ярлы, вассалы и карлы Дома — и иные. Мир, наполненный смыслом и честью — и Бездна.

Хельг и следа не оставил от сковавшего сознания Свальда разделения. Бездна жадно набросилась на треснувший мир, но в недоумении замерла, наткнувшись на наглого самоуверенного майнора Дома Выжженной Земли. Это была не честь Дома Огня, противоположность страшной пустоты, единственный фундамент существования Свальда Вермундссона, а что-то странное и непонятное.

"Не думай, что Хрульг сволочь, — сказал однажды после тренировки Хельг. — Нет, он сволочь, конечно, но не потому, что хочет быть сволочью. Он пытается нам вбить в голову, что ситуация меняется каждую минуту, что мы должны быть готовы к чему угодно. Враг будет стараться ввести нас в заблуждение, враг будет нас обманывать, и мы должны не только не дать себя одурачить, но и сами облапошить его"

Академия перевернула все с ног на голову. Из худшего врага Хельг Гудиссон неожиданно для самого Свальда стал сюзереном и другом. Честь и бесчестье — слова, имевшие наиболее высшую ценность в жизни майнора Дома Огня, — стали малозначительными. Происхождение и родовитость, такие важные в родном Ожерелье Бранта, отодвинули в сторону личные заслуги и достижения.