Птенцы Виндерхейма 2

Есть такая древняя гальтская пословица: "Сам человек важнее, чем его происхождение". Свальд впервые услышал ее от Хельга, объяснявшего, почему Ардж и подобные ему глупы, цепляясь за свои аристократические корни. "Это и тебя касается, — добавил он. — Ты хочешь свою создать свою собственную, уникальную честь, но это в тебе все еще говорит Дом. Но йотун с ним! Только у Всеотца не было отца. Мы все чьи-то дети, внуки и правнуки, и от этого никуда не деться. Какими мы были, очень часто зависит не от нас, но какими мы будем — решать нам самим"

Первый раз в жизни самостоятельно принятое решение казалось не просто правильным, а единственно правильным. Свальд Вермундссон из тех, кто идет за ведущим, будь то Дом Огня или Хельг Гудиссон, но в этот раз он сам решил, за кем следовать.

За тем, в ком дух и душа равны, даже если он сам этого не знает.

Впервые Свальд не боялся Бездны, потому что шагнул прямо в нее — и она испуганно сбежала, боясь Свальда Вермундссона еще больше, чем он ее когда-либо.

Однако стоило Свальду подумать, что все пришло в норму, стоило миру вокруг приобрести упорядоченные черты, а он стал отчасти постигать причины действий и слов Хельга — пустота снова пожрала осмысленность мироздания.

Свальд Вермундссон стоял возле лежащего на кровати Хельга и совершенно ничего, ну ничегошеньки не понимал.

"Почему? Как? Что делать? Как же теперь?" — вопросы вертелись голове бесполезными попытками хоть что-то уразуметь.

Когда Вальди сообщил, что Хельга можно теперь посещать, Свальд немедленно отпросился с занятий благодушно настроенного ротного и поспешил в больницу. Хотелось поговорить, обсудить, рассказать, узнать — много чего хотелось сделать.

Но на входе в одиночную палату его остановили хмурый врач-бхат с чжаном-соматиком. Сказанное ими заставило упорядоченный мир задрожать и опасно затрещать, не выдерживая смысла сказанного.

"Состояние Хельга Гудиссона уже не вызывает серьезных опасений, однако..."

Всеотец побери это "однако"!

Одно слово, всего одно слово, самое обычное слово перечеркнуло всю новую жизнь Свальда Вермундссона.

"Проблема не в телесных повреждениях. Проблема в душевном расстройстве"

Душевное расстройство, психическая разлаженность, ментальная дезорганизация — взрослые говорили еще много, но Свальд их уже не слушал. Не слушал и не верил.

Треск осмысленного существования становился все громче.

Упорядоченное бытие разлетелось тысячами осколков, тускнеющих в полете, когда Свальд зашел в палату и посмотрел в глаза Хельгу Гудиссону.

Где полная страстей душа, тщательно скрываемая, но то и дело прорывающаяся в словах и поступках?

Где целеустремленный дух, несущийся сквозь препятствия и неурядицы к заветной мечте?

Нет — ни души, ни духа.

Свальду Вермундссону стало страшно. Давно позабытое, изгнанное чувство вернулось, противно хихикая, окутало тонкими, но крепкими нитями. Он смотрел на Хельга Гудиссона и не хотел верить, не хотел признать — боялся верить и признать! — одного простого факта.

Из пустого взгляда его сюзерена довольно скалилась Бездна.

"Нужно разговаривать с ним, рассказывать о происходящем, вспоминать прошлое, — сказал врач. — Тогда есть вероятность изменений"

Надо говорить. Но о чем говорить с Хельгом, когда нет Хельга? Тех, кто говорит с пустотой, зовут безумцами. Свальд Вермундссон не безумец.

Но он заговорил. Рассказал, как у него прошло Второе Испытание. Вспомнил, как на Маркланде они сидели у костра и продумывали план, оказавшийся в итоге бесполезным.

Он отчаянно бросал в Бездну пригоршни слов, маловажных, значимых, разных слов, но бездонная пустота поглощала их без малейшего отклика.

Основатель и первый хейд Дома Огня Ульвар Льетссон говорил: "Люди, у которых нет ни души, ни духа, и не люди совсем. Они мертвы. Они драугры — живые мертвецы. Их на самом деле много. Они похожи на людей, но на самом деле это подобия, существующие, но не живущие. Бездумно следуя приказам, бездумно повторяя пришедшие из старины ритуалы, бездумно веря в то, во что их заставляют верить — мертвые пребывают среди нас, и нет ничего хуже, чем стать одним их них"

Хельг Гудиссон как-то сказал: "Я обманываю и заставляю людей делать то, что хочу я, а не они. Но то же самое с нами делают общество и культура. Заставляют нас следовать традициям, обманывая, что они непоколебимы и нет ничего хуже, чем нарушить их. И если люди настолько глупы, что позволяют собой вертеть как угодно — то в том не моя вина, а их самих"

Свальд Вермундссон никому ничего не говорил. Он читал, слушал и запоминал. Черви сомнения потихоньку грызли честь Дома Огня, ломая созданную Домом личность майнора из семьи риг-ярлов. А когда личность исчезла и осталась только обнаженная мятущуюся душа, доска с замазанными письменами, Свальд Вермундссон стал заново создавать себя.

Даже если Хельг лгал ему — пусть. Даже если Хельг не прав — все равно. Свальд собирался быть до конца верен своему сюзерену, показавшему путь сквозь Бездну.

Хочешь рассмешить Всеотца, расскажи ему о своих планах.

Быть верным — живому мертвецу? Следовать — за пустотой? Верить — в Бездну?

В какие игры Ты играешь со смертными детьми своими, Бог-Солнце?!

Посреди рассказа о тренировках Катайра и Фридмунда в палату заглянула Ульна Рагнарсдоттир, страшно смутилась, увидев Свальда. Он решил ей не мешать и поспешно ушел.

Нет. Не стоит врать хотя бы себе.

Свальд Вермундссон сбежал.

Бездна беззвучно хохотала ему вслед.

Только безумец стал бы разговаривать с пустотой. Только безумец стал бы навещать драугра. Только безумец решил бы бороться с Бездной, которая уже победила.

Свальд Вермундсон не был безумцем.

Но он пришел к Хельгу на следующий день.

И через день — тоже.

* * *

— Старина Вальди окончательно рехнулся! — уверенно заявил Фридмунд Кнультссон.

За стенами додзе безоружного боя рычал ветер, вгрызающийся в стены тренировочного зала с таким упорством, будто вознамерился обрушить их. На стенах ярко пылали солнцегрибы — теплолюбивое Око Всеотца спешило пораньше скрыться за горизонтом, уступая место звездам и ночному страннику-месяцу, и вечерние занятия сержант Вальди Хрульг проводил в закрытых помещениях, а не в излюбленной лесополосе.

Сегодня ротный решил устроить парням тотальную проверку физической кондиции.

Двадцать подтягиваний на перекладине. Поднятие с пола на грудь девяностокилограммовой гири. Приседать тридцать раз со штангой, равной собственному весу и один раз с весом в сто двадцать килограмм. Толкать двумя руками штангу весом в восемьдесят килограмм. Пробежка тридцати метров за пять секунд и трех километров за десять минут. Прыжок в длину на два с половиной метра. Лазание по канату длиной пять метров без отдыха вверх-вниз три раза.

А после всего этого провести три схватки подряд в высоком темпе.

Мало кто мог выполнить все требования Вальди, но стараться их выполнить пытались все. Разочаровать Хрульга — это одно, а рассердить — совсем другое.

— Со дня на день возобновятся занятия, — сообщил расслабленный Хрульг, ходя между хрипящими от усердия парнями и отпуская подзатыльники наиболее нерадивым с его точки зрения. — Маркланд позади, и пора уже вам возвращаться в привычное русло. Или среди вас имеются недовольные таким положением дел, курсанты?

— Никак нет, сержант... — в разнобой и сипя от натуги, пробормотали "птенцы".

— Я вас не слышу, курсанты. — Хрульг остановился и недовольно нахмурился.

— Никак нет, сержант! — дружно заорали парни. Почти у каждого на лице отразился ужас, рожденный предположениями о том, что их может заставить делать недовольный Хрульг.

— Молодцы! — похвалил улыбнувшийся Вальди. — Так, мне нужны добровольцы. Ты, ты и ты! Сбегайте к кладовщику и принесите шесть канатов, которые я попросил приготовить. Так и скажите: "Мы за канатами для сержанта Хрульга", ясно? Бегом, живо! Если через пять минут не вернетесь, пробежите вокруг здания десять кругов, ясно?

"Добровольцев" как ветром сдуло.

В этот момент гипнотизирующий взглядом гирю Фридмунд, пытающийся открыть в себе способности к псионическому телекинезу (сын Кнульта не раз говорил Катайру Круанарху, что в его жилах со стороны бабушки есть примесь гальтской крови и что они могут оказаться родственниками; каждый раз Катайра аж передергивало после этих слов), и сказал:

— Старина Вальди окончательно рехнулся! Эти нагрузки для монстров, а не обычных курсантов. Поверьте мне, он всем нам завидует и хочет свести в могилу!

— Чему же это он завидует? — устало поинтересовался Катайр Круанарх, заинтересованно поглядывая то на гирю, то на голову Фридмунда.

— Вот мы станем пилотами, получим чин лейтенанта, а он так и останется сержантом и простым ротным. Вот он и завидует, и тайно лелеет планы каждого из нас отправить в Хельгард!

— Не знаю как нас, напарничек, но тебя уж точно Хрульг не прочь отправить в объятья вашей Хель. И что-то мне подсказывает, что зависть тут не при чем.

— Ты не прав, Фридмунд. — Свальд опустил свою гирю на пол и, тяжело дыша, покачал головой. — Хрульг старается ради нас. Помните, Хельг сказал: "Если с нами будут как младенцами сюсюкаться, то ничего путного не выйдет. Мы говорим "я не могу", а на самом деле это часто "я не хочу", "я устал", "мне лень это делать", "мне это надоело", "это могут сделать другие". А так мы выкладываемся на полную"? И он прав, если хотите знать мое мнение.

— Не хотим, — надулся Фридмунд. И получил подзатыльник от незаметно подошедшего ротного.

— Курсант, почему я до сих пор не вижу, как ты поднимаешь гирю?

— Не могу знать, сержант! — ляпнул в ответ Фридмунд. Хрульг, собиравшийся было идти дальше, замер и внимательно оглядел ученика.

— Курсант Кнультссон, мне послышалось, или ты сказал, что тебе неведомы причины того, что ты до сих пор никоим образом не притронулся к гире?

Все в зале, кто чем был занят, стали медленнее выполнять задание и навострили уши. Началась любимая многими первокурсниками сцена "Хрульг и рыжий осел"

По крайней мере, Свальд от Катайра слышал, что так называют общение между сержантом и Фридмундом остальные "птенцы".

— Велика вероятность подобного, сержант! — подобострастно глядя на Хрульга, рявкнул сын Кнульта. Ротный поморщился.

— Курсант Кнультссон, тебе лучше не орать, как павиан в период случки.

Парни захихикали и стали радостно повторять "павиан", поглядывая на Фридмунда. По всей видимости, к имевшимся прозвищам одногруппник Свальда только что получил еще одно.

— Однако я понимаю, что тебе может быть тяжело. — Вальди Хрульг благодушно похлопал ученика по плечу. — Поэтому я не буду заставлять тебя поднимать гирю.

"Э-э-э-э?" — лица следящих за разговором курсантов вытянулись. "Как же так?" — недоумевали парни.

— Однако по завершению тренировки ты очистишь зал от инвентаря. — Сержант сжал плечо Фридмунда и внимательно посмотрел ему в глаза. — Тебе понятно задание, курсант?

Фридмунд печально посмотрел на многочисленные гири и штанги, находящиеся в зале.

— Я не слышу ответа, курсант.

— Так точно, сержант. Задание понятно.

— Ну вот и молодец. — Вальди Хрульг отпустил ученика и задумчиво огляделся по сторонам. Парни поспешили вернуться к своим делам.

Свальд быстро подошел к ротному.

— Позвольте обратиться, сержант.

— Позволяю, курсант.

— Я хотел бы спросить о нашем одногруппнике, сержант. О Хельге Гудиссоне.

Вальди Хрульг моментально изменился. Расслабленность исчезла без следа, словно словно рвущийся в додзе ветер сумел найти лазейку, ураганным порывом ворвался в зал и унес с собой предыдущее состояние сержанта. Ротный застыл, его лицо окаменело, взгляд потяжелел. Ледяным бураном повеяло от Хрульга, и будь на месте Свальда Вермундссона другой курсант, он сто раз подумал бы, прежде чем продолжать разговор.

— Курсант, мне нечего тебе сказать о Хельге Гудиссоне. Мне ничего не известно о событиях на Маркланде. И я предупреждаю тебя в первый и последний раз: больше не поднимай эту тему со мной, тебе ясно? — Сержант собрался идти дальше, но Свальд продолжил стоять на месте.

Вальди Хрульг помрачнел.

Когда Вальди Хрульг мрачнел, это не ничем хорошим для курсантов не заканчивалось. Многие парни, как рассказывал Фридмунд, вообще начинали свой день с просьбы к Всеотцу послать ротному доброе расположение духа.

Однако Свальд Вермундссон не боялся.

Вальди Хрульг лишь человек. И наказание от него будет такое же — человеческое. Обычное. Не страшное.

Куда больший ужас вселяет Бездна, безбрежная пустота, превращающая еще живого человека в драугра.

Чего больше бояться, Вальди Хрульга — или Бездну? Человека, которому покалечить Свальду так же легко, как завести часы, или инородную силу, уничтожающую дух и душу человека?

Кто-то может засмеяться и покрутить пальцем у виска. Нашел чего бояться — какую-то там метафизическую пустоту, абстрактное небытие, которого может и нет вообще, лишь для одного тебя и существует.

Но для Свальда Вермундссона выбор был очевиден.

— Простите мою настойчивость, сержант, но я хотел спросить не о Маркланде. Хельг Гудиссон в тяжелом состоянии находиться в больнице, и я хочу узнать, что с ним будет, если ничего не изменится.

Каменная маска Хрульга дала трещину. Буран стих, осталась лишь тихая поземка.

— А ты как думаешь, курсант Вермундссон? — Слова ротного полнятся горечью. — Это тебе не ниронскую судоку решать, тут все предельно ясно. Если курсант Гудиссон не поправится или не пойдет на поправку в ближайшее время, его отправят домой. Если тебя волнует общий рейтинг вашей группы, то не беспокойся — набранные курсантом Гудиссоном баллы останутся, в том числе и полученные им за Маркланд...

— Прошу прощения, сержант, но меньше всего меня волнует рейтинг, — перебил Хрульга "птенец", сам не понимая, что на него нашло. Раньше Свальд Вермундссон ни за что бы не посмел прервать собеседника, особенно выше его статусу. Честь Дома Огня требовала безоговорочного следования социальным уложениям.

— Хельг мой друг, и хоть нам доводилось быть соперниками, я не желаю, чтобы по независящим от него причинам он покинул Академию. Он не заслуживает подобной участи...

— Ты считаешь себя умнее наставников, опытнее врачей и грамотнее душеведов, курсант? — Не слова — осколки нифльхеймовского льда. — Чего заслуживает курсант Гудиссон, решать не тебе. Если ты не согласен, тебя никто не держит в Академии. Нам не нужны слабаки, превращающиеся в сопливых младенцев из-за своих переживаний. А теперь отойди в сторону, курсант.

Злить ротного без надобности не стоило. Свальд Вермундссон не Фридмунд Кнультссон. Он понимал, когда стоит остановиться и отступить.

Как, например, во время первого испытания, когда ему захотелось остановиться и отступить — навсегда.

Потом, конечно, Хельг объяснил, что Свальд не разбился бы насмерть, а скорее всего сломал бы руку или ногу при падении — но в тот момент ему казалось, что под мостом дожидается не обычный провал, а приготовившаяся принять его в свое нутро Бездна, и он не разобьется насмерть об скалы, а умрет, проглоченный и размельченный бесконечной пустотой.