— Забавно... — тихо сказал губернатор, хотя не испытывал ничего хотя бы отдаленно схожего с весельем. — Я хотел дать тебе вторую жизнь, хоть какое-то подобие существования вместо небытия... А на самом деле, может быть тебе было лучше умереть, чем жить ... вот так?
Теркильсен опустил руки к самому огню, бледно-желтые язычки пламени почти касались пальцев.
— Может быть, все, что я делал, было таким же бесполезным? — прошептал одними губами Бент. — Сто пятьдесят лет труда... без отдыха... без помощи... И все пошло прахом.
Он оглянулся, словно ждал ответа от слуги, но предсказуемо не дождался. Теркильсен вновь обратился к печке, и глубокие тени пролегли на его лице.
— Все ушло сквозь пальцы, как пригоршня снега у плавильни. А ведь у меня есть сын, и через два месяца он должен был вернуться домой... Что я ему оставлю?
Теперь губернатор горестно спрашивал сам себя, забыв о существовании безмолвного "собеседника". И мало кто узнал бы в несчастном, страдающем старике прежнего правителя Ахерона — дородного, властного, буквально излучающего наивысшую концентрацию самоуверенности.
— Ничего. Ничего больше нет... Полтора века работы... и два месяца гибели.
Теркильсен прошел по маленькой комнате, потирая враз озябшие ладони. Конденсат выступал на серых стенах мелкими бисеринками влаги.
— Боргар предлагает прорываться к Тринадцатой... — пробормотал Бент, размышляя вслух. — Да, помню... Мы надеялись найти там оружие против генокрадов... "Сверх-смерть", как указывалось в старых записях... Кто же знал, что адепт-писец все перепутал? Не оказалось никакого чудо-оружие, никакого технореликта. Только мерзость и запустение, только старые улики забытого дела Инквизиции, до которого давно уже никому нет дела. Еще одна ошибка из многих. Из тех, что погубили нас всех.
Мысли в голове Теркильсена сбились и вернулись к старой теме, словно переведенные незримой железнодорожной стрелкой.
Теркильсен прошелся по дуге, вокруг печки, словно стараясь держаться на границе света и тени.
— Я мог бы попытаться выжить и встретить моего мальчика. Вольный торговец придет по расписанию и наверняка захочет посмотреть, что случилось там, внизу. Посмотреть, наверное, немного пограбить, раз уж планета вымирает. Возможно, те, кто доживет до его появления, смогут спастись. По крайней мере те, кто сможет заплатить за эвакуацию и компенсировать капитану риск расследования Инквизиции — кого это вывезли с планеты, где ныне правит Владыка Тлена... А у меня еще остались деньги в далеких надежных местах, нам есть, чем платить. Да, мы можем встретиться. Вновь, спустя столько лет...
Теркильсен задумался.
— Пятнадцать лет, как давно мы не виделись с сыном... Да... мы могли бы встретиться вновь и покинуть Ахерон. Но что потом? Годы тяжб в попытках доказать, что семья Теркильсенов не предалась Хаосу? Каждодневный риск быть обвиненными в Ереси? Взятки, "подарки", долги... Унижения, обивание порогов банковских домов, которые распишут между собой доходы от Ахерона на тысячи лет вперед. И даже если мы добьемся утверждения в наследстве, что получит мой мальчик? Мертвые ледяные развалины, в которых орки сражаются с мертвецами и тиранидами...
Бесстрастные линзы отметили движение руки владыки. Так стряхивают непрошенную слезу, украдкой, делая вид, что в глаз попала соринка.
— Только тебе я могу сказать это, старый друг, — Бент вновь обратился к слуге. — Только тебе...
Теркильсен молчал долго, очень долго. Молчал, глядя на огонь неподвижным взором темных глаз.
— Я не могу взглянуть в глаза сыну и сказать ему, что нашего дома больше нет. И не могу подвергать его опасности связи со мной. Ведь теперь я — губернатор мертвой, еретической планеты. А это значит...
Теркильсен подошел к креслу, поднял шубу и накинул на плечи. Повернулся к слуге и невесело улыбнулся стеклянному взгляду ветерана.
— Видно, пришло время отпустить тех, кто оказался связан со мной.
Бент вытащил из кармана маленький четырехзарядный револьвер. Безотказное оружие на самый крайний случай. Бьющее не далее пяти-шести метров, но на этом расстоянии убойное, словно гнев Бога-Императора.
— Я отпускаю тебя, — сказал Теркильсен и выстрелил точно меж линз. Слуга умер мгновенно, точнее прекратил существование, в котором причудливо сплелись бытие машины и человека. Звук выстрела щелкнул громко, будто треск сломанной ветки, но погас, не вырвавшись за пределы комнаты.
— Перед тобой откроется долгий, тяжелый путь, страшный путь, — тихо вымолвил Бент, обращаясь к безмолвной пустоте. — Но я верю, ты пройдешь его до конца. Ты сможешь то, что оказалось не по силам мне. Жаль, что я этого не увижу... Но так лучше. Наследник погибшего губернатора сможет чего-то добиться. Сын бежавшего еретика — никогда.
Тихо треснул топливный брикет, развалившийся на несколько тлеющих углей. Металл печки покраснел, раскаленный жарким пламенем горючего сланца, но Теркильсена все равно морозило.
— Я отпущу тебя, сын мой. Скоро я освобожу тебя от себя. Скоро...
Глава 28
День пятидесятый
— Не к добру это все, — Иркумов ощутимо нервничал, и было от чего.
— Посмотрим, — неопределенно произнес Хаукон. — Насколько я знаю орков...
Он не договорил, однако в словах комиссара не чувствовалось обреченности и ожидания бури, так что Иркумов немного воспрянул духом.
Фаций Лино сотворил подлинное чудо, в коем сплавились воедино истовая вера и личное мужество. Сил священника не хватило на экзорцизм всего ангара, но пять Химер и три Леман Расса оказались пригодными для использования. Относительно, конечно, поскольку хотя теперь можно было прикасаться к броне без риска сжечь руку, мрачная аура, окружавшая оскверненные некогда машины, полностью не исчезла.
Помолившись Богу-Императору, прочитав сто раз Литанию Очищения и Защиты, Иркумов приступил к натурным испытаниям. Кое-как заведя один из Леманов, танкист использовал его в качестве тягача и с помощью комиссара начал вытаскивать очищенные машины из ангара, одну за другой, на прочных цепях.
Семь бронированных монстров выстроились в линию у крайнего северного угла базы, на заброшенной взлетной полосе, ныне пересеченной ледяным валом и рядами колючей проволоки. Теперь у Волта появилась своя броня. Впрочем, оставалось неясным — кого же сажать за рычаги. Управлять достаточно сложной техникой могли многие солдаты — все-таки Ахерон был хоть и малым, но достаточно высокотехнологичным миром. Однако между "управлять" и хотя бы "грамотно маневрировать" имелась некоторая, весьма существенная разница.
Впрочем, как выразился комиссар, это были уже "тактические, решаемые проблемы". С машин было давным-давно демонтировано все вооружение, но самодельные огнеметы и огнестрельное оружие обещали решить проблему хотя бы частично. В целом можно сказать, что Волт впал в сложную смесь боязливого ожидания и осторожного энтузиазма. В иные времена сам по себе факт экзорцизма хаотической техники мог бы взорвать гарнизон изнутри волной фанатичного неприятия. Но после всего происшедшего люди ко многому стали относиться несколько иначе.
Пришло время выполнить свою часть договора с орочьим мехбоссом. Из "спасенных" Леманов два были более-менее комплектны. А вот третий оказался мало того, что безоружен, но еще и с громадной пробоиной в лобовой броне. Через дыру можно было свободно протащить мясного сквига или большого орка-ноба. Понятное дело, с точки зрения людей это несколько снижало боевые качества машины. Именно ее Тамас решил презентовать Готалу. В данный момент принимающая сторона придирчиво осматривала образец.
— Ох, не к добру это, — Иркумов опять впал в скептицизм. Тамас только дернул серой, ввалившейся от хронического недосыпа щекой, на которой снова проступила щетина.
"Подарочный" Леман выкатили через восточные ворота, на трассу, что вела к Танбранду. Четыре башенных лазканона крестили стальную громадину зелеными лучами прицелов. Даже без оружия, с пустыми спонсонами Леман производил впечатление тревожно спящего чудовища, близкого скорее к миру насекомых. Тому способствовала раскраска культистов, которую не стали выводить, рассудив, что пусть орки сами разбираются со своим добром. Потеки красной краски и старых кровавых следов на сером больше всего напоминали окрас надкрыльев огромного жука.
С десяток "приемщиков"-гретчинов лазили по "насекомьей" туше, стуча, гремя и громко переговариваясь на своем пискляво-гремящем наречии. Готал сидел на башне, свесив короткие толстые ноги над пустой маской главного орудия, и болтал ими, как зеленый карапуз-переросток, время от времени что-то коротко приказывая.
— Надо было хотя бы на ход проверить, — опять забеспокоился Иркумов.
— Это же мехбосс, — отмахнулся комиссар. — Для него нет проблемы "что сделать", есть только "из чего сделать". Была бы сама броневая коробка, остальное приложится. Даже если там совсем двигателя нет, Готал его соберет из шестеренок и проволоки, замажет клеем из вареных костей и поедет с дымом и огоньком.
Перекрикивания зеленых стали громче и выразительнее. Иркумов держался заведомо увереннее, чем ранее Холанн в сходной ситуации, но все же и стойкому танкисту без прикрытия толстой брони было очень неуютно. Неожиданно Готал широким прыжком махнул с башни прямо на землю. Он приземлился с таким грохотом, словно рядом пальнули из не очень крупного миномета. Снег и мелкая земляная крошка полетели в разные стороны серо-коричневым фонтаном. Комиссар отметил, что вождь банды присвоил ножи поверженного Сникрота, повесив их так же — крест-накрест — на ранец. Невысокий, но квадратно-широкий Готал с торчащими из-за плеч железками отчасти походил на самоходный противотанковый "еж" из рельсовой арматуры. Щелкая ковшеобразной челюстью мехбосс быстро направился к людям.
— По-моему, сейчас нам будут предъявлять рекламации, — мрачно предположил Иркумов.
Не доходя пары шагов до людей, Готал остановился, поскреб обрезанными когтями болотно-зеленый подбородок и шею — точнее некое условное место "между головой и торсом".
— Ну че... — пропыхтел орк, лязгнув клыками.
Иркумов стиснул кулаки, приготовившись выхватить оружие из кобуры на поясе, за спиной. Даже внешне невозмутимый Тамас чуть подобрался и склонил голову, глядя на зеленого исподлобья.
Готал прищелкнул пальцами, выставил вперед острые зубы и закатил алые глаза. Грубая, будто из камня вырубленная физиономия расплылась в жуткой гримасе, которая очень, очень условно напоминала человеческую улыбку.
— Хак!!! — возопил вождь, расставив лапы, будто намеревался сграбастать комиссара в объятия. — Я тебя почти люблю!
У Иркумова отвисла челюсть, танкист закрутил головой, высматривая подвох и засаду. Но, похоже, Готал был совершенно искренен. Орк вопил в голос, яростно жестикулируя, но, впрочем, не приближаясь к людям — босс не забывал о лазканонах и нервных часовых.
— Дружище! Ну вот как ты угадал?!! Друг!!!
Вождь развернулся волчком и заорал своим. Те отозвались нестройным, но определенно одобрительным хором, потрясая кулачищами и оружием.
— Друг! — умиленно повторил Готал, вновь обратившись к комиссару. — Всем ваши вагоны хороши, только вот махонькие — развернуться негде. И бахалы крошечные, никакой радости от баха! А тут на прямо как у нормальных парней... Я то думал — щас башню сворачивать надыть! А не надыть!
Оторопевший Иркумов начал потихоньку понимать, что орк ведет речь именно о той самой пробоине, которую танкист считал недостатком и поводом для претензий. Но у босса оказалось свое понимание вопроса и прочие парни его полностью разделяли.
— В такую бойницу любая пуха пролезет! — Готал радовался, как ребенок, получивший на день рождения пиктографический образ Бога-Императора. Из тех, что продаются на самые большие праздники, заключенными в марципановую рамку, чтобы любовь возвышенная, духовная, гармонично соединилась с усладой тела. — Совать куда следоваит легко, заряжать легко, менять легко!
Видимо, Готал подал какой-то незамеченный людьми сигнал, потому что из-за кормы дареного Лемана трусцой выбежал гретчин-подручный, тащащий на горбе кривой пластиковый футляр цилиндрической формы, длиной примерно с метр или чуть больше.
— Как договаривались! — хлопнул в ладони Готал, вызывая воздушную ощутимую воздушную волну. — Вот вам винтило для пулеметов. На палец хомоса, из лучшей стали.
Морда мехбосса дрогнула так, будто орк с трудом сдержал непрошеную слезу.
— Для себя болванку берег, — всхлипнул вождь. — Думал, сварганю шуту всех шут... Но, значит, не свезло... А где ваш мелкий комендант? А, Горка и Морка с ним! Бери, пользуйся.
— Испытать надо, — негромко вставил пару слов комиссар.
— А то ж, — расплылся в масляной улыбке Готал, его глаза превратились в узкие щелочки. — Испытывай!
— Пару часов понадобится, — сообщил Иркумов. — Первый ствол откуем, тогда скажу в точности, годно или нет.
— Куй, — великодушно позволил орк. — Вы же добрые, честные хомосы, которые не обманут старого доверчивого товарища?
— Не обманем, — пообещал комиссар. — Сейчас попробуем матрицу в работе. Если все хорошо — забирайте танк. И о патруле договоримся.
— И про разные полезные вещи не забудем, — быстро напомнил Готал. — Горючка там и прочее.
— Не забудем.
Когда люди вернулись под защиту рва и вала, комиссар тихо спросил:
— Как быстро сможешь нас довооружить?
— Часть деталей я уже отфрезеровал, — так же тихо и четко отрапортовал танкист. — Если эта штука не сломается от щелбана... — Иркумов взвесил в руке увесистый орочий футляр. — За три дня я соберу десять пулеметов. Далее производительность станет примерно по одной машинке за те же три дня.
— Патроны?
— Будут. Но немного. Для пороха ингредиентов маловато. Пока хватит, но нужно будет искать целлюлозу.
— Значит будем искать, — подытожил Тамас. — И, кстати, а где действительно наш ... комендант?..
* * *
"Я прощаю тебя, Уве Холанн..."
Комендант Холанн шел, не разбирая пути, низко опустив голову. Кто-то встречался ему, что-то говорил, но чаще люди просто боязливо уступали дорогу. Комиссар хорошо поработал, внушая гарнизону слухи об эпичной значимости и положении ревизора и коменданта. Но даже если бы Хаукон не произнес ни слова, все уже знали, кто приказал провести экзорцизм оскверненной техники. Одного этого оказалось достаточно, чтобы окружить Уве невидимой, но прочнейшей стеной опасливого почтения и отчуждения.
Тот, кто приказал очистить машины, не взирая на последствия. Тот, кто навсегда запятнал душу связью с Хаосом и уже не имеет значения, из каких побуждений. Тот, кто хладнокровно, расчетливо обрек на смерть экзорциста. И никому уже нет дела до того, как все случилось на самом деле.
"Я прощаю тебя, Уве Холанн... Прощаю за твой грех неверия."
Прежде таинственный комендант внушал почтение, как посланец далекого Танбранда и может быть даже самого губернатора. Сейчас Холанн вызывал скорее суеверный ужас.
"Я прощаю тебя, Уве Холанн... Ты думал, что поступаешь во благо, хотя тебе это и не зачтется..."
