— Да, ты прав, очень плохо тогда я так сделал. Спасибо, я понял. И я даже не извинился. Прости. И благие намерения не оправдание, когда делаем другим больно, я знаю. Только... — скосился куда-то обиженно, опустились уголки губ. — Это же слишком большая плата за это...
— Один лишний день со мной? Слишком много? — усмехается, нарезая мясо и с показным удовольствием откусывая. — Ну, я знаю, ты не любишь меня, но настолько...
— Не один, — напряжение в мутно-зеленых глазах. — Ты же знаешь, как продлить это, я знаю, что знаешь. Ты же умный, ты сразу все понял тогда. Под ритуалом подтвердить потом можно все, что угодно, ведь так? Прочитаешь потом с aeternum, скажешь мне подтвердить — вот и все. Aeternum.
— Ну, а что ж ты морочил мне голову всем этим biduum? Мне не нравится, знаешь, когда кто-то так явно себя тут считает хитрей.
— Нет, не так все, не так, — в убеждающем голосе слезы. — Не тебе этот biduum нужен был — мне... Не тебя я обманывал, ты же пойми! Очень трудно подтвердить, если там "навсегда", невозможно... Потому я тебя и просил поменять.
Смотрит в сторону грустно, молчит, только губки кривятся.
— Да не ной, лучше выпей, — Лафейсон усмехается, крови подлил. — И прими ситуацию, найди в ней хорошее, — засмеялся. — Так ведь вас учат? Будешь со мной, я тебя кровью пою лучшей вообще во вселенной. Не оскорбляю, не жгу, а ведь мог бы, бесплатно притом, — подмигнул. — Чем еще недоволен?
— Ты... Зачем ты? Я домой ведь хочу. Вот отправлю тебя, мне и спишется. Вернут магию... Я так ждал ее... очень... давно. И... там деньги мои. Много денег, у смертного. А он старый уже, хоть и маг... Я волнуюсь за них, пропадут ведь. На работе меня ждут до сих пор, место держат, потому что ценили. Я не нужен тебе, и мне нужно домой, правда нужно... Отпусти меня, что тебе я? Отпусти. На свободу.
— На свободу? Наг, свобода твоя — это иллюзия. Величайшее заблуждение. Сколько начальников над тобой на работе твоей? О какой ты свободе... Смешно. А так сможешь с чистой совестью всем говорить: "Надо мной только бог", — улыбается самодовольно. — Согласись, немногие так сказать могут. Магия? Да получишь ты магию. Под ритуалом слетаешь — вернешь. Магия — это правильно, так в бою ты будешь намного полезней. Деньги тоже получишь. Деньги вещь очень нужная для войны.
— Для войны?! — в бездонных глазищах панический ужас. — Я в таком вообще не участник! Я не воин во-первых, говорил же уже. И я против насилия, я ахимсу(5) принял, мне нельзя...
— Голову, змей, не морочь лучше, а? Какая ахимса тебе? Кровь кто бочками хлыщет? Расскажи-ка кому понаивней, кто читать не умеет.
— Ну, я демон, конечно... — скосил виновато глаза. — Так никто и не требует ни от кого не по силам. Я не убиваю, и зла не желаю, и я...
— ...не помогаю рассчитывать, как спланировать лучше убийство младенца. Ты запутался что-то, святоша. Заврался совсем. Я скажу тебе так — вот со мной тебе самое место, — улыбнулся так тонко, коварно, прищурился. — Теперь ты согласен?
— Нет! Ты запутать можешь, конечно, и аргументами и логикой задавить, и психологически выбить вообще... И я знаю, я многое делал неправильно и неправильно делаю, и я ошибался во многом, и еще ошибусь... Только я знаю, куда мне идти! И я знаю, куда идти точно не нужно. И... если однажды упал — это не повод потом всегда вниз катиться. Не важно, сколько раз ты упал, важно, сколько раз ты поднялся!
— Ууу... Ну и пафоса в тебе, змей, прямо Шекспир отдыхает. Только выбор у тебя небольшой — либо ты со мной добровольно и радуешься, либо... добровольно-принудительно и горюешь. Неглупое вроде создание — что предпочтешь?
— Я не с тобой. Вернее, с тобой я лишь до отлета. И... ты зря это делаешь. Очень плохо будет... обоим, тебе хуже гораздо. Ну, это всегда так... Когда делаешь кому-то плохо, то всегда гораздо хуже делаешь себе. Другой всегда хоть как-то защищен, а себя просто бьешь по открытому. Я же видел, смотрел, я считал. Неужели ты думаешь, что я, имея возможность просчитать, этого не сделал? Ты не веришь мне? Так спроси тогда под ритуалом, спроси.
— Я не верю тебе и под ритуалом, если на то пошло. Ты умеешь прекрасно сказать именно то, что ты хочешь. И к тому же, ты попросту веришь в то, что говоришь — для тебя это правда. Правда — такая же относительная вещь, как и все в мироздании, не так ли? Что правда сегодня — завтра уже заблужденье и ложь, и что свято для одного, для другого — абсурд невозможный. И теория эта твоя... со всем этим кому лучше и хуже... — улыбается нагу так хитро, с укором. — Я не верю в нее. Но весьма интересно, и я поступлю как ученый. Сейчас мы проделаем эксперимент и наглядно узнаем. Ты сейчас ритуал подтвердишь, — подмигнул. — А, ну да, как всегда уже в нашей традиции — для храбрости выпей. Amicti in me in virtute...
— Стой! Послушай, ну я же старался. Я все сделал тебе, все нашел, посчитал. И я даже... ты прав, я не должен был этого делать, но я этот отрезок нашел, чтобы тебе было лучше! Я не умел этого даже вообще, и я научился... И да, мне от этого плохо... будет плохо. И никто этого бы не сделал тебе, хоть тысячу демонов перелови... Ну зачем ты так делаешь? — в срывающемся голосе обида, слезы, мольба в потемневших зеленых глазах.
— ...huic daemon... Потому что у меня много причин это сделать, и ни одной, чтобы не сделать. Понятно тебе объяснил? И, — на глаза опустились ресницы, прикрывая начинающую проступать синь, губы растянулись в жестокой ухмылке, — я же трикстер, я так развлекаюсь.
Губки змея поджались, он растерянно глянул куда-то наверх, потом снова на Локи, пытаясь поймать его взгляд.
— Я... прости. Я действительно сказал тогда глупость, это не так все действительно...
— ...virtutem anuli... Класс. Как вы мне все нравитесь — начинаете просить прощения, когда что-то грозит. Даже мой отважный и могучий брат. И что хуже всего — я имел тогда глупость послушать!
Роковая ошибка. Последняя просьба брата? Конечно. Он и выключил огонь Разрушителя, и тот просто ударил... вместо того, чтобы сжечь! Всех их сжечь! Это кто-то когда-нибудь вспомнил? Только больше такого не будет, на его чувствах играть... на благородстве. Слишком дорого это обходится! Благородство? Э, нет, больше не для него. Непозволительная, глупая роскошь.
— ...aeternum. Давай, подтверждай. Как два ученых понаблюдаем, что из этого выйдет.
— Ты совсем, да? Чтобы я еще и без ритуала вообще?
— А зачем тебе эта пустая формальность?
— Не формальность! Я бы на это не согласился вообще! Я это сделал, чтобы мы могли выйти, мы оба! Я... я надеялся, что ты можешь хоть что-то ценить!
— О, какой же ты глупый... Ну, я тоже надеялся. Что ты все же умнее. Ты считаешь — принес себя в жертву, ведь так? А, ну да. Благородный самоотверженный демон. Зря ты это сказал, — чуть качнул головой. — Очень зря. Не тебе, змей, меня упрекать. Сам ценить ничего не умеешь! Я возился с тобою тогда, я вожусь и сейчас. Я хотел... отношений каких-то хороших. Глупая сентиментальность! Ты себя в жертву принес? Потому что я тебе это позволил, всего лишь. Я согласие твое по-другому могу получить. Сейчас поиграем — поймешь. Давай, марш в пентаграмму. Я тебе сейчас покажу, кто ты и кто я.
— Я... я не буду, я видел. Ты убьешь меня сразу, — голос нага дрожит, взор потуплен.
— Нет, что ты, ты нужен еще — посчитаешь. Я тебя сейчас освобожу. Ненадолго, — смеется. — А потом ты мне сам подтвердишь. Добровольно. И просить еще будешь!
Стоит, плачет. Вот нудный, никакого азарта, хоть бы поспорил чуть-чуть.
— Да, ты прав, — очень тихо, сквозь слезы. — У меня приоритеты другие. Мне жизнь дороже свободы, а свобода достоинства... Только это не значит, что у меня нет права на счастье. У всех есть, даже у самых плохих и ничтожных.
— Вот трусливая тварь. У меня будет один шанс на миллион — я использую.
— Я бы тоже использовал. Только у меня его нет... Ты же знаешь, что делаешь. Ты... у тебя сила, огонь... Ты заставишь, конечно.
— Тогда не о чем ныть. Слабый в подчинении у сильного — закон природы. Низшие служат высшим — социальный закон. Примешь, поймешь — твое счастье, змееныш. И будь мне благодарен — я тебя научил. Я тебя на колени поставлю в любой момент, ты мне веришь?
— Нет, не верю, — смеется почти истерично сквозь слезы. — У меня нет колен.
— Ниц ляжешь, умник! Все понял? Давай. Ниц!!
Стоит, смотрит с упреком, слезы текут... Надоел как! Только теперь уже поздно.
Лафейсон подымается из-за стола в полный рост, нага силой сдувает, бьет об стену, откидывает на середину. Вокруг подымается круг огня.
— Ну?
Кольцо начинает сжиматься.
— Ты... Ты это не делай. Мне считать, я не воин, не военный, я от стресса... могу ошибиться. Я не соображаю совсем, когда так... Ну, пожалуйста, я ведь сгорю...
В глазах ужас, одернул с пола затлевшуюся ткань, поджал хвост, стоит и трясется.
— Не сгоришь, у нас все под контролем.
Прилетает графин, поливает змея сверху водой. Еще плотнее сдвигается пламя.
— Долго будешь еще в партизана играть? Я сказал — ЛЕЧЬ!!!
— Зачем тебе это надо?!
— Это надо тебе, — зло оскалился, — чтобы выжить.
Ближе, ближе, еще раз графин. Пар, огонь, что творится уже плохо видно.
— Все, я лег! Перестань!
— Ну и стоило спорить? Низшие так и выживают — вечно на брюхе. Если не ты — так тебя. Не готов умереть или убить — значит, ползай.
Все погасло, быстро рассеялся дым, все же в камере отличная вентиляция. На полу лежит, свившись кольцами, маленький змей, грязный, закопченный, в дырявой одежде, горько плачет, закрыв руками лицо.
Даже жалко. Вот Хель. А какого... Не ценишь. Сам ценил бы хоть что-то. Можно ведь каждый день... развлекаться, делая зло.
— Ритуал подавляет эмоции?
— Да, частично... — всхлипнул, — Не все.
— Отдохни минут десять, включу. Я... а впрочем — неважно.
Победил, да. Противно. Хоть самому себе все эмоции ритуалом давить. Ну да ладно, пройдет. Опыт есть, не такое проходит. Точно? Неважно. Демон нужен для дела. Значит — будет в кольце. А чтобы не провоцировал больше — не слушать. Задушевные эти беседы все только во вред. Пусть не лезет туда, куда вовсе не просят.
— Servus-On. Встать. Сосредоточиться. Считать. По готовности или через час сообщить результаты.
* * *
Неспокойно, противно и нечем заняться. Да ладно, уже скоро на выход, совсем. Хорошо все. Наверное.
— Демон?
— Да.
— А что там с этой рыжей... с матерью.
— Нужен расчет.
— Так считай.
— Девяностопроцентная гибель в критической точке.
— Сделать что-нибудь можно? Она это... хорошая мать. И маг сильный. И приятно смотреть... в смысле из тела. Подошла бы вполне.
— Может, можно. Но при этом стопроцентно погибнет ребенок. Противоположно расходятся линии. Выживает один из двоих.
— Хель. Ну и ладно, цверг с ней. Хотя жалко. Ладно, дальше считай.
— Я закончил, хозяин.
— Покажи.
Через час где-то, надо же... Змей через зеркало вычислит точное время. Завтра уже разберемся с его деньгами и магией. Хорошо надо будет продумать, чтобы он не сбежал. Не сбежит. Под ритуалом надо все спрашивать просто.
— Servus-Off. Хочешь что-то сказать?
— Нет.
— Поесть?
— Нет.
Надо ж — гордый. Это после всего. Ай, да Хель с ним. Теперь только дождаться.
* * *
Все готово. Снова лежать в пентаграмме.
— Демон, дождешься точного времени, дашь команду, и сразу в кольцо.
— Да, хозяин. Но я обязан предупредить...
— Ну что еще?
— Не отпустишь меня — будет плохо обоим.
— Хель! Ну, что я говорил? Слышь, цыганка, молись, что сейчас уже времени нет тобою заняться. Я тебя отучу каркать на пользу себе.
— Пятидесятипроцентная вероятность гибели.
— Заткнись! Раньше надо было...
— Тогда старт.
* * *
Страх, волнение, почти паника... Руки на деревянной решетке. Хелев носитель, это передается от него и от... матери(!), стоящей спиной. Что-то не так. Это должно было... Девяностопроцентная гибель. Выживает один из двоих... произойти раньше, нет? Воздух пропитан усиливающимся ужасом, наэлектризован возрастающим потенциалом враждебной магии. Сейчас точно будет... Боевой опыт не дает ошибиться, мгновенный уход из тела в сторону за долю секунды до удара, выброс щита. И в тот же миг разворачивается чужеродный щит максимальной силы, выходящий откуда-то из области сердца падающей от ослепительной зеленой молнии рыжеволосой женщины. Наложение несовместимых полей, треск распада щита, он почти полностью открыт для удара... Все заливающий нереально яркий электрический зеленый свет, паника, боль, и последнее, что успевает зафиксировать гаснущее в радужных бликах сознание — огромные торжествующие черно-огненные глаза, вырвавшегося из обжегшего, словно расскаленным железом, палец перстня, демона.
Пятидесятипроцентная...
Тишина. Темнота. Падение в бездну.
Комментарий к Ниц!
(1)aeternum (лат.) — навсегда
(2)biduum (лат.) — (на) два дня
(3)die una (лат.) — (на) один день
(4) Локи дословно вернул Хесешу его же слова. Глава "Профессионалы", большой абзац наверху.
(5) Ахимса — принцип ненасилия и не причинения вреда всему живому (ни мыслью, ни словом, ни делом).
Ахимса — это идеологическая основа вегетарианства и благочестивого образа жизни, а также основа идеи сосуществования в гармонии и уважении к окружающему миру в целом.
========== Счет ==========
Здравствуй, мама,
Плохие новости:
Герой погибнет
В начале повести.
(Земфира — Любовь как случайная смерть)
* * *
Голос... Он звал его. Звал тихо, почти неслышно, неощутимо для слуха. Он приходил из небытия, из неосязаемой нереальности, пробиваясь сквозь бесконечный, все заполнивший... нет, не кошмар — бред. Липкий, тягучий, неясный, непрекращающийся бред. Этот голос был единственным, что иногда пробивалось, почти сразу исчезая, становясь таким же нереальным, таким же смутным, как и все ощущения в этой химеричной запредельности. Но пока он звучал, можно было попытаться если не двигаться, то хотя бы представить... на какое-то мгновение представить то направление, куда единственно можно стремиться, где жила неясная надежда на окончание, на выход. Голос звал его... Звал, как когда-то в бесконечно далеком детстве, если он вдруг убегал, забредал куда-то слишком далеко и терялся. Терялся в незнакомом, непонятном, неизведанном. Но всегда отовсюду звал его этот голос, звал, чтобы можно было найти выход, выйти на свет, оказаться дома, схватиться за руку... Мама... Я иду уже, мама, я слышу, я иду...
Он улыбнулся. Это хороший сон, очень хороший. Сон, который приходит все реже и реже, но иногда все же случается под утро, когда все так неясно и нереально, на грани сновидения и яви, и тогда становится так тепло, так спокойно... Вот как сейчас. Размытый золотой свет сквозь закрытые ресницы, сладковатые ароматы каких-то волшебных цветов, нежная теплая рука, держащая его за руку... Это ж кто такое сказал, что не любили? Что не замечали? Да что вы... Всегда любила, всегда... Всегда ждала, всегда звала. Мама... Самая лучшая во Вселенной. Его мама. Чудесная, необыкновенная, волшебная... Богиня.
