Зверь лютый. Книга 10. Обязалово

Не понимаю — зачем здесь разбойники толпами?! Свору собачек в полсотни голов и пару стрелков на деревья — они любой караван на части разберут. Особенно — летний. Одеты-то мы легко — собака прокусывает руку или ногу насквозь.

Повезло — они не с самого начала кинулись, а сперва ритуал исполняли: полаять, порычать, землю покидать. Как-то морально подготовились.

Но когда такая зверюга рвёт когтями у тебя на груди тонкую рубашоночку, а морда её висит над тобой перед глазами, удерживаемая только тонким дрючком... И тут тебе на лицо прилетает со стороны шмат тёплого мяса с кровью...

Потом выяснилось: всё-таки, собачатина. А не как я подумал.

Дальше раздался скулёж. И зверская морда надо мной исчезла.

Ура! Победили!

Кого? Псов бродячих? — Велика победа. У Чарджи прокушена нога, у Сухана — рука. У Николая — армяк по спине разорван... без надежды на восстановление. А последний пёс убежал с моим ножиком в голове. Ивашко разглядывает свою саблю и сокрушается:

— Гурду об паршивых собак тупить... Гурду!

Нигде у попаданцев не встречал описания воздействия собачьих стай на человеческое общество. Кроме Твена:

"На каждого человека приходилось не менее двух псов; псы сидели выжидая и, когда кто-нибудь швырял им кость, разом кидались к ней целыми бригадами и дивизиями; начинался бой — головы, туловища, мелькающие хвосты смешивались в беспорядочную кучу, поднимался такой неистовый вой и лай, что всякий разговор приходилось прекращать; но на это никто не жаловался, потому что собачьи драки были интереснее любого разговора... В конце концов пес-победитель удобно вытягивался на полу, рядом с полсотней других победителей, держа в лапах кость, и с ворчанием грыз ее, пачкая пол...".

Это — аристократические псы, придворные. Выросшие в приближённости, дрессированности и обеспеченности.

В русских деревнях не держат гончих, борзых, лягавых, молосских и мраморных догов... Дворняжка — для лая, лайка — для охоты, волкодав — для охраны.

Попаданцы совершенно не замечают этого особого мира. Все интересы прогрессоров крутятся вокруг хомосапиенсов. Как будто всех остальных живых существ нет. А ведь в средневековье мир людей и мир животных — очень связаны.

Когда вы последний раз отбивались от собак? — Здесь это элемент каждого пешего перехода. Когда вы последний раз видели как кобель ломает хребет своему сопернику на вашей улице? — Мой лайка в 20 веке делал это в летнее время каждую неделю. И пару раз в год, вместе с соседским псом, распускали юбку у очередной особо вздорной соседки.

"Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала".

Испуг барышни-крестьянки отнюдь не кокетство. Тот, кто видел, как в 21 веке дурные доги рвут на части соседского ребёнка, вполне поймёт её страх.

"Над Гуго стояло мерзкое чудовище — огромный, черной масти зверь, сходный видом с собакой, но выше и крупнее всех собак, каких когда-либо приходилось видеть смертному. И это чудовище у них на глазах растерзало горло Гуго Баскервилю и, повернув к ним свою окровавленную морду, сверкнуло горящими глазами".

Собака Баскервилей — всего лишь незначительное преувеличение реальности, порождённое темнотой и хмелем. Что и было подтверждено реализацией образа злоумышленником.

Кстати, некорректным — мазать светящимся фосфором пасть животному — просто отравить его.

А теперь представьте себе стаю в двадцать-тридцать аналогичных пёсиков, голодных и злых, несущихся на вас... Собачки из деревеньки погулять вышли.

Кошки, собаки и кони чувствуют чуждость попаданца даже лучше хомосапиенсов. Так же, как в 21 веке очень хорошо отличают иммигранта от аборигена. Люди отвлекаются на приметы социального статуса — богатый кафтан, золочёная сабля... Животных это мало интересует.

У меня к обще-попаданской "чужине" добавлялись свои заморочки.

Рядом со мной постоянно находился Сухан, в отношении запаха которого — "мертвецом или медведем пахнет" — мои нюхачи так и не решили. А ещё последние месяцы я постоянно возился со своим маленьким князь-волком. Странно ли, что собаки либо боялись, либо кидались? И так будет всю мою здешнюю жизнь.

Сколь много лет прошло! Я уж и сам заматерел, а чуженинство моё зверь, и лесной, и домашний, чуют. Одно из прозвищ моих — "Собачья смерть" — от сего идёт. Многие досады мне от сего были. Но, уяснив свойство своё, нашёл я и ему применение. Помочившись на тропу или кинув лоскут от нижней рубахи, знал я, что ни один охотничий пёс далее не пойдёт. Наоборот, выманивал из селищ своры собак и, покудава они меня с дерева достать пыталися, люди мои селища брали спокойно. И многих врагов убивал законно. Ибо, войдя во двор, видел рвущихся ко мне псов. Пришибить злую собаку — не преступление. Защититься от кинувшегося за собачку мстить — право. А уж если злыдень от моей защиты помер... на всё воля божья.

На пятый день выскочили к Дорогобужу на Днепр, разместились на постой. Возчики и ночевать не стали, как телеги разгрузили — сразу в обратную дорогу. Даже и новый груз искать не захотели. Мало что не плюют в нашу сторону. Ничего, мужи добрые, придёт время — вы у меня из рук есть будете. Ну, или сдохнете.

Если только я сам прежде не помру: новая серия по старому сценарию. Надо нанимать лодейку. Лодейщики... как возчики — один в один. Но тут ещё хуже — начало июня, все лодии уже ушли вниз. Остались всякие... негожие.

Тут ещё и Аким влез:

— Я столько лет живых людей не видел. В лесу сидючи мхом оброс.

И понёс так это... гонористо:

— Я говорю — поехали! У меня там дело важное!

Да какое такое может быть важное дело в боярской усадьбе в 10 верстах от маленького городка? Дед... хорохорится и ерепенится:

— Я тут главный! Я сказал!

Вытащил, наконец, из него причину:

— Полусотник мой там вотчинником сидит. Толковый мужик. Мы с ним такие дела делали! Напоследок всю Волгу до Углича прошли... А как меня погнали, так и он со службы отпросился. Тут-то к стольному град поближе. Не дебри наши лесные. Может, он чего расскажет. А то лезем на княжий двор... как кур в ощип.

Ну вот, когда объяснил внятно... потому что и правда — "как кур...". Придётся, конечно, старческий бред перетерпеть. Всякие "а помнишь, а этот-то...". Хотя мне и это интересно: как оно-то, княжья смута, изнутри выглядела. Я до сих пор несколько не понимаю, как это мозги русским людям надо вывернуть, что б они таких же русских людей — как баранов резали.

"Поход возмездия" 1148 г. разорил Верхнюю Волгу вплоть до Углича, только полона пригнали семь тысяч.

Я уже говорил: посчитанный полон считают за десятую долю от общих потерь.

Надо понять, какие слова людям говорить, чтобы они такие "подвиги" устраивали.

Глава 213

Приехали на место, а там "облом": полусотник-то прошлой осенью помер. Да не один — почти со всем семейством. Мор прошёл. Судя по разговору — какая-то инфекция. Причём не желудочно-кишечная, а лёгочная. Что-то типа гриппа или ангины.

Первая пандемия гриппа — 1918 г. Но это — пандемия. Локальные вспышки могли быть и раньше. Наверное, не в китовом, а в птичьем или свином вариантах. Китов-то на "Святой Руси" не едят.

А ангина — точно бывала. Графиня Элен Безухова в "Войне и мире" от неё умерла.

На вотчине оказался сын Акимова сослуживца. Звать — Немат. Нормальный парень, не смотря на имя. По мне — парень молодой, хотя здесь говорят — "Муж добрый". Лет 20-22, светло-русый, бородка небольшая по кругу, светлоглазый, без мути в глазах. Но с явной тревогой.

Когда мор пришёл, он в службе был. Приехал уже на могилы. И вот теперь хозяйничает. Жена молоденькая с животом — вышла, поклонилась гостям. И ушла сразу — видно, тяжело ей, последние недели дохаживает.

Но ушла она не далеко — в сенях разговор какой-то пошёл. Слышно — женский, слышно — ссора. Дверь распахивается и влетает девица. Молодая, лет шестнадцати, вся в чёрном, только платочек беленький. И тащит за волосы хозяйку. Обе орут. А следом — ещё три бабы в чёрном. Вороньё какое-то.

— А!... Твоя лярва!... В материнином повойнике!... Матушкины вещи покрала, змеища!... Наблудила-наразвратничала, а теперь брюхом на сестёр-инокинь прёшь!...

Немат сперва кинулся к жене на помощь, а девица руку свободную в него уставила и орёт:

— Только посмей, только тронь! На сестру родную руку поднимаешь! Меня господь боронит! Всю жизнь на карачках ползать будешь! Господь велик, обиды не простит! Только ударь! Сучка твоя гноем изойдёт! Сядь где сидел!

Немат и сел. Руки между колен зажал. Только головой трясёт.

Девка эта чёрно-белая как-то разочаровано на него посмотрела — вроде спорить не с кем. Запал ещё есть, а вот противника... Покрутила головой и нас заметила.

— Что, братец, в грехе живёшь, да ещё и родительское имение пропиваешь, по ветру пускаешь! Всякую пьянь-дрянь привечаешь! Шалава твоя отцовыми кубками перед нищебродами прохожими хвастает! Чужое — не своё, сопрут — не жалко!

— Да не, Варвара, это отца нашего боевой сотоварищ. Сотник Аким Янович Рябина. Батяня под его началом служил. Помнишь, как он о походах славных рассказывал?

— Ничего не помню! Ничего он не рассказывал! Враньё всё! Мне ваши сказки да выдумки о славе, да о доблести, да о смертоубийстве, да о всяких мерзостях — завсегда противны были! Мерзость всё и грех смертный! А ныне ты, отцом, упокой господи душу его многогрешную, прикрываясь, всякую набродь привечать рад! Вот, для пьяницы прохожего и пиры закатываешь, а на дела богоугодные у тебя и корочки хлеба нет! Нищих, сирых, калик перехожих привечать надобно! По слову иисусову! А коли сам не можешь, так отдай майно людям святым, благостным. Они-то, сёстры христолюбивые, молитвами своими святыми и за тебя помолятся. Выпросят у господа прощения и по твою душу грешную. И для этой твоей... прости господи.

В течение своего весьма эмоционального монолога девица продолжала дёргать беременную, согнутую в поясе, хозяйку. Мне лицо видно плохо, но дело может кончиться... нехорошо.

Ребята, я не акушер-гинеколог. А восьмимесячные дети выживают значительно реже, чем семимесячные.

Впрочем, это не моя забота: есть хозяин, есть устоявшиеся, вековые традиции, "исконно-посконные". И как Немат будет в этом во всём, что "с дедов-прадедедов", бултыхаться... пускай об этом его голова болит.

Но есть вторая проблема, которая пыхтит у меня под боком. Пыхтит всё сильнее. Проблему звать Акимом и слова насчёт "пьяни-дряни" его обидели. Девке-то вообще, когда мужчины за столом сидят, рот можно открывать только для еды, если позволено сесть, или когда прямо спросят. А тут такие слова...

Сейчас Аким скажет. Конечно, не ей — с девкой ругаться мужу доброму невместно. Скажет Немату. Тот ответит... Как бы нам потом не пришлось всю усадьбу на кусочки разносить...

Главный способ управления капризными детьми — переключение внимания.

— Аким Янович, на дворе банька топилась. Ежели хозяин не будет возражать, а не пойти ли нам — погреться с дороги?

— Дык, чего ж возражать-то, наоборот, и я с вами. Я-то себе баньку готовил. А с компанией-то веселее... Вот только... в опочивальню отведу и сразу к вам.

Странно — он свою женщину никак не назвал. Ни женой, ни хозяйкой. Ни, даже, просто бабой.

Аким рот открыл — пришлось сразу сапогом по ноге. Потерпи маленько. В бане полотенец много — так и пожуёшь.

Зашумели, поднялись, не глядя прошли мимо этой скульптурной группы: "девка с бабой в руке, баба с приплодом в животе". Как-то мне, когда беременную женщину за волосы таскают... Хотя что возьмёшь — "Святая Русь". "Предки — дело тонкое, Ванюха".

Но я, так, между прочим, проходя к своим вещичкам, сложенным у стены на лавке, потопал прямо на эту девку. Интересно: вот она на мужиков наезжала, криком кричала, слова ругательные говорила, что по обычаю — ну совсем никак.

А вот когда я на неё пошёл — автоматически отодвинулась, ушла с дороги мужчины. Хоть бы и мелкого и только что громко обруганного. Это-то крепко вбито. Ну, и отпустила женщину.

Та чуть не упала, пришлось под руки подхватить, к лавке подвести, усадить. Скверно: красная, зарёванная. Дышит как загнанная лошадь, в живот обеими руками вцепилась.

Так, я роды принимать не буду. Пошли-ка скорее в баню. Хотя ежели что — нас оттуда попрут в первую очередь. На Руси бабы в банях рожают. А бани топятся "по-черному". Там и так-то темно, а как протопят...

* * *

" — Кого там моя родила-то?

— Да не разглядела, негра какого-то".

* * *

Негров не наблюдается. Нормально, тепло. После первого захода посидели, остыли, мужики — пивка, мне — квас. Хороший квас, ядрёный. Тут и Немат подошёл. Ну, полезли снова в парилку. Уже не жжётся — просто греемся.

Немат пивка принял, обмяк. И начал плакаться.

Год назад, когда всё семейство боярское здесь вымерло, вымерла и половина усадьбы. Другие разбежались. Среди немногих оставшихся была и дочка главного отцова управителя-ключника.

Немат пытался восстановить хозяйство, крутился как колечко на палочке. Девка стала как-то... не то, чтобы помогать, скорее — обихаживать. Кормить, обстирывать.

Двое круглых сирот помогали друг другу пережить это время, вместе ходили на одно и тоже кладбище. И, естественно, сошлись. Узнав, что девка беременна, Немат повёл себя вполне прилично: девку не прогнал от себя, не велел выбить или вытравить плод. Что означало, в частности, что если родится сын, то девка-роба, получает жилье и содержание, а по смерти господина — вольную для себя и для сына.

Понятно, что жениться на ней он не собирался. Боярская женитьба — дело серьёзное, ни холопки, ни смердячки для этого не годны. Но жили они как муж с женой, да ещё и получше многих венчанных — в любви и согласии.

Чтобы сохранить своё боярство, род свой — Немату нужно было сохранить вотчину.

Сама-то вотчинка, смерды в здешних весях, от мора пострадала мало. А вот "головка" — усадьба боярская стояла пустая. Нужно нанять бойцов, слуг взамен умерших да разбежавшихся. Нужно закупить коней и скотину взамен уведённой. Новых людей нужно обуть-одеть. Вооружить, научить, прокормить.

Срок княжьего смотра боярской дружины никто сдвигать не будет. Не приведёшь что положено — "оружных, бронных, доброконных" — твою вотчину другому отдадут, более толковому да разворотливому.

По счастью, покойный ключник оказался "рабом верным", и боярскую "захоронку" сохранил. А его дочка оказалась "верной рабой", и Немату место показала.

— Кабы не она — хоть вешайся. Я уж думал бросить всё да уходить куда. Да такое приданое и не за всякой боярышней возьмёшь!

Немат выкручивал вотчину досуха, экономил на всём, донашивал старые вещи, оставшиеся от покойных родителей. Назанимал где только мог.

— Вроде, выворачиваюсь я. Ежели будет на то божья воля, то к сроку поспею и дружину князю покажу. В притык, в натяг, но...

Но тут в этой истории появился ещё один женский персонаж — родная сестра Варвара.