— А что случилось с твоей рукой?
Айка помрачнела и принялась баюкать искалеченную руку, словно успокаивая боль в так и не затянувшейся ране.
— Если не хочешь...
— Нет, всё в порядке. Просто... — она громко всхлипнула, но продолжила: — Это произошло в Тегарпони, когда мой братик был ещё жив. Мы голодали, ели птиц, подстреленных из рогаток на улицах нижнего города, спали в сточных канавах. Однажды мой братик заболел. Лекари из храма Вулкана говорили, что это от грязи и плохой пищи. Братик мучился несколько дней и постоянно просил есть. Я украла для него буханку хлеба из пекарни, рядом с которой вкусно пахло тёплой едой. Когда я вернулась, братик уже отправился по Сумеречной реке. Меня поймали и отрубили кисть.
— Кисть за буханку хлеба?! — вырвалось у меня.
Интересно, что же должны сделать со мной и Вейасом, ведь мы хуже, чем воры. Мы обманываем людей!
— Это жестоко и несправедливо.
— Нет, — Айка светло улыбнулась. — Все правильно: воровать плохо. И попрошайничать тоже. Так дядя Лирий учит. Он подобрал меня, выходил и взял с собой на поиски благостного края.
Что у них за вера такая? Благостный край, ангелы, спускающиеся с небес, Господин, который запрещает попрошайничать и воровать и должен принести всем счастье — никогда о подобном не слышала.
Дома я переживала из-за мелких проблем с отцом и женихом, ревновала брата к служанкам, а ведь это такие пустяки по сравнению с тем, через что прошла эта несчастная девочка. С тем, что приходится терпеть всем людям, которым не повезло родиться без божественного дара. Это неправильно.
Я протянула Айке заштопанный балахон и помогла одеться. Мы снова устроились в зарослях лопуха. Я принялась расчёсывать её пушистые волосы собственным гребнем. Айка терпела, даже когда мне приходилось раздирать колтуны. А после мы растянулись на мягких листьях и махали руками и ногами, как бабочки — крыльями, наблюдая, как солнце лениво закатывается за верхушки сосен, опаляя их закатным заревом.
— Пойдём с нами. Ты будешь нас от всех защищать и приносить покой. Мы будем жить свободные, как птицы! — Айка вложила свою костлявую ладошку в мою и доверчиво улыбнулась. Золотисто-рыжие лучи преобразили её лицо, смягчив худобу и сделав невероятно красивой.
— Рад бы, но у меня тоже есть братик. Если я его брошу, то никто ему даже буханку хлеба не украдёт. И, кажется, он меня уже обыскался, — я попыталась отшутиться, но Айка расстроено отвернулась.
— Я знала, что ты не согласишься. У тебя другой путь.
Треснули сучья. Кто-то шёл к нам по лесной тропинке. Я надеялась, что это Вейас, но на опушке показался незнакомый босой мужчина в косоворотке и штанах из грубого сукна.
— Дядя Лирий? — спохватилась Айка.
Я поднялась следом и присмотрелась.
Мужчина был невысокий, с заострившимися от худобы скулами, правую щёку пробороздил застарелый шрам. Карие глаза смотрели настороженно и хмуро. За поясом торчал большой охотничий нож с отполированной до блеска рукоятью. Шёл Лирий вначале степенно, но, увидев нас, сорвался в бег. Я испуганно замерла. У него на шее качался сплетённый из ивовых прутьев амулет — круг, перечёркнутый четырёхконечной звездой. В голове что-то щёлкнуло, с глаз спала пелена, и все слова Айки как мозаика сошлись в целостную картину. Это же бунтовщики-единоверцы. Поэтому их отовсюду гонят!
Я сжалась в комок. Единоверцы ненавидят таких, как мы, Сумеречников и их детей. Нужно было бежать прочь без оглядки, но ноги вросли в землю и не двигались, как в кошмарном сне.
— Айка! — пришелец остановился в нескольких шагах от нас.
— Дядюшка Лирий, что с вами? — спросила девочка, переводя непонимающий взгляд с моего лица на его.
— Это колдун, Айка. Беги! — закричал Лирий и выхватил из-за пояса нож. — Предупреждаю, если попробуешь меня заколдовать...
— Да вы что?! — замотала головой девочка. — Никакой Лайс не колдун. Он спас меня в городе и угостил пирожками. Он хороший!
— Он тебя заколдовал. Беги! — Лирий шагнул вперёд.
Я вытащила из ножен меч и выставила перед собой. Руки предательски дрожали. Я сумею защититься, должна суметь!
— Не подходите! Я не собирался причинять никому вред! — сбиваясь на вопль, я пятилась к реке и размахивала клинком, надеясь, что разум всё-таки победит.
— Дядя Лирий, остановитесь! — Айка ухватила его за локоть, но он смахнул её, как былинку.
— Вы обираете нас до нитки, калечите за то, что мы пытаемся урвать хоть крохи из награбленного вами и вешаете, если возмущаемся. Убийцы, душегубы, чума для всего Мидгарда! Каждый ребёнок, погибший от голода и холода, на вашей совести!
Меня колотило от его злобы. Так страшно ещё никогда не было. Будто сама смерть стояла между нами и ждала, кто не выдержит первым.
— Неправда, — пролепетала я осипшим голосом и почувствовала, как по щекам побежали слёзы. — Мы защищаем людей от демонов и получаем за это десятину...
В тёмных глазах полыхнуло яростное безумие:
— Ложь! Все демоны — ваша морочь! Сдохни, тварь!
— Нет! — вскрикнула Айка.
Багрянцем сверкнула сталь и скрылась за метнувшейся тенью. Я не разглядела, что произошло. Клинок звякнул о землю. Тщедушное тельце падало мне в руки. Я едва успела подхватить его за плечи.
— Нельзя убивать... — отрывисто бормотала Айка. — Ангелов. — Из спины торчала рукоять ножа. Кровь пачкала только что выстиранный балахон. — Кто приведёт... — слова тонули в натужных хрипах, — Господина?
Глаза закатились, голова неестественно запрокинулась.
— Айка! — грянул отчаянный вопль.
Чей?
Мёртвая плоть упала на землю, как прежде — мой меч.
Точно как они, безвольно, бездумно, я соскользнула с обрыва.
Глава 8. Влюблённый кузен
1526 г. от заселения Мидгарда, Докулайская долина, Кундия
Не знаю, сколько меня протащило течение. Я пыталась выбраться, но берега были слишком крутые — я всё время соскальзывала и неслась дальше. Хорошо, что дно не было каменистым, иначе я бы точно расшиблась, ещё когда падала. От холода и напряжения ноги сводило судорогой. Спасли отполированные водой корни нависшей над рекой ивы. Схватившись за них, я подтянулась и выбралась наверх, ободрав ноги об коряги и обжёгшись крапивой.
Меня тут же вывернуло, сердце колотилось, словно хотело выскочить наружу. Но даже отдышаться не вышло — страх погнал в чащу через колючий подлесок и бурелом. Всё сливалось в тёмное полотно. Деревья стали выше, появились просветы, но я не обращала внимания. Хруст сучьев под ногами преследователя нахлёстывал в спину. Хриплое дыхание жгло затылок. Я улепётывала без оглядки, но сколько бы ни бежала, преследователь, косматый и злой, всё равно заступал дорогу и угрожал окровавленным ножом. Кричал: "Сдохни! Сдохни, тварь! Сдохни за Айку!"
Торчащий из земли корень схватил за ногу. Я упала и ударилась головой об сосновый ствол. Тело пронзило болью. Дышалось с трудом. К горлу снова подступила дурнота. Слёзы смешались с тёплыми струйками крови.
Лирия нигде не было — за мной гналась моя совесть. Айка стояла перед глазами живая, прятала покалеченную руку за спину, улыбалась и протягивала букетик васильков, но стоило мне прикоснуться, как она падала замертво. Пластами слезала кожа и плоть, оголяя кости. Из глазниц выползали жирные личинки. У всех было перекошенное от ярости лицо Лирия. Они тянулись ко мне и кричали:
— Это ты убила Айку! Тебе подобные уморили её брата голодом и отрубили ей руку. Убийца! Сдохни!
Безумные видения осаждали сознание. Я пыталась сосредоточиться на чем-то добром и светлом, но мысли всё время возвращались к Айке. Если бы не я, она была бы жива!
Жёсткий сосновый ствол врезался в спину. Только он удерживал меня на тонкой грани реальности. Тёмная бездна небытия надвигалась всё ближе, пока не перенесла меня в туманную пустошь. Я бродила по ней, звала кого-то, но слышала лишь эхо в ответ.
Лицо утёрли мокрой тряпкой. Пахнуло несвежим. Я дёрнула головой, отгоняя дурманный сон, и открыла глаза. На меня уставилась косматая бурая морда. Громадная пасть распахнулась, обнажив клыки, и протяжно рыкнула. Я затаила дыхание, не смея шелохнуться.
Медведь принялся слизывать запёкшуюся кровь с моего лица. Сейчас откусит. Буду без лица, как Айка без руки. А потом Вейас загонит мне в спину нож из жалости. Нет! Нельзя сходить с ума.
Зверь замер. Бездонные глаза смотрели так проницательно, почти по-человечески.
— О, великий хозяин тайги, отец Дуэнтэ, — заговорила я, перебирая в памяти нянюшкины сказания. Слова молитвы приходили сами: — Именем твоей милосердной жены Калтащ, золотой бабы, заклинаю, прости, что пролила невинную кровь в твоём лесу. Я искуплю её кровью демонов и благими деяниями во славу всей земли мидгардской.
Медведь поднялся во весь рост и закрыл небо. Спина прогнулась. Рёв ударил по ушам. Передние лапы колотили воздух. Сейчас медведь меня задерёт. Просить бесполезно: чужая стихия не знает пощады. Это наказание за то, что убила Айку.
— Брат мой, Ветер, спаси, умоляю, — зашептала я трясущимися губами. Глаза застлала пелена мутных слёз. — Я не хочу умирать!
Налетел ветер, поднял в воздух прошлогоднюю листву и швырнул в косматую морду. Медведь вскинул голову и уставился в небеса. Неподалёку залаяли собаки. Он неуклюже развернулся и скрылся в густых зарослях малинника.
Я измученно выдохнула. Пустая, словно выеденная скорлупа. Выжженная и мёртвая, как земля после пожара. Ни мысли в голове, лишь тупая апатия и ломящая боль в окаменелых от напряжения мышцах. Надвигалась тьма, но лес не отпускал, будоражил шорохами и запахами. Собаки лаяли совсем рядом, спугнули какую-то птицу. Затрещали ветки — кто-то ломился через чащу. Над ухом раздался возглас:
— Она здесь, Вей, быстрее!
— Лайсве! — меня обняли и встряхнули жёсткие руки. — Ты в порядке? Что случилось?
Я прищурилась в лучах яркого солнца. Кто этот высокий стройный юноша?
— Да ты вся мокрая, — он принялся стягивать с меня одежду. Я соображала, как сонная муха, а двигалась и того медленней. Вместо протеста получилось нечленораздельное мычание. Резкий рывок отозвался такой болью, что я чуть не упала в обморок.
— Оставь её! — я с облегчением узнала возмущённый голос Вейаса.
— Я хотел помочь! Она сильно ободралась, а на затылке шишка с кулак. Надо её согреть и отвезти к целителю, — оправдывался незнакомец. Я ему не верила.
— Я её брат, а ты чужой. Занимайся лучше своими гончими, — Вейас оттолкнул его в сторону.
Снова залаяли собаки, сучья затрещали под тяжёлыми шагами. Почему так громко?
— Тише, родная, — зашептал Вейас. — Я с тобой — теперь всё хорошо.
Он развязал тесёмки на рубашке, вынул мои руки из разодранных рукавов и стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Получалось только тихо стонать, когда брат случайно задевал ссадины и синяки. Вознаграждением за пытки стал плотно обёрнутый вокруг меня плащ, который ещё хранил тепло Вейаса. Лихорадочные мысли постепенно приходили в порядок.
— Заставила же ты нас поволноваться! Ещё повезло, что у Петраса свора гончих оказалась, иначе ни в жизнь тебя в этих лесах не нашли бы, — Вей поднял меня на руки.
Значит, это был наш кузен. Я помнила его сопливым мальчишкой, всего на год старше нас с братом, а сейчас он стал такой взрослый и важный.
— Не расскажешь, что произошло?
Я спрятала лицо у него на плече, хотела укутаться в родной запах, как в плащ.
— Ну и ладно. Ты жива — это главное. Целитель тебя быстро на ноги поставит, вот увидишь.
— Прости, — в горле будто встал сухой ком и царапал изнутри. — Я думала, что буду помогать тебе, но только мешаю. Лучше найди более смышлёного компаньона.
— Перестань! — брат потащил меня к дороге. — Без тебя я бы никогда не отважился на это путешествие. У тебя хорошо получается вдохновлять на подвиги.
— Что, лучше даже, чем у селяночек на сеновалах?
Рядом с братом страх отпускал, словно Вей был моей бронёй. Надо забыть и не думать, не вспоминать произошедшего. Никогда больше!
— Селяночек в Мидгарде, что грязи, а сестра у меня одна. Никто с тобой не сравнится.
Сделалось совсем спокойно. Вей поудобней перехватил меня за талию. В просветах между деревьями виднелись роющие копытами землю лошади и снующие вокруг них поджарые псы.
— К тому же, возможно, и не придётся в Хельхейм ехать, — Вейас усадил меня в седло впереди себя и направился вслед за Петрасом.
* * *
Я уснула в самом начале дороги и очнулась, лишь когда брат снимал меня с лошади и нёс к спрятанной посреди соснового бора усадьбе.
— Охотничий домик, — пояснил идущий впереди Петрас и распахнул дубовую дверь. — Здесь удобнее, чем в моём замке в Будескайске, и не надо беспокоиться, что кто-то из слуг донесёт ищейкам или вашему отцу.
Вейас устроил меня на приземистой лежанке, накрытой соломенным тюфяком, спеленал шерстяными одеялами и подложил под голову побольше подушек. В камине напротив потрескивали смолистые дрова. Вей взялся за кочергу и принялся шевелить их, чтобы разжечь пламя сильнее.
Кузен скрылся в глубине дома. Должно быть, разыскивал следившего за хозяйством слугу. Раздались возбуждённые голоса.
— Я уже не мальчик, а вы не мой наставник, чтобы меня отчитывать! Я хозяин и лорд, всё будет по-моему!
Ответа я не расслышала — только успокаивающий, миролюбивый тон, похожий на тот, каким нянюшка усмиряла наши с братом детские истерики. Наверху затопотали и бегом спустились по лестнице. Вейас обернулся.
— Я договорился — за Лайсве присмотрят. Перекусим и будем выдвигаться. Нас уже ждут, — обронил Петрас и снова ушёл.
— Вы уезжаете! — разочарованию не было предела.
Конечно, Петрас поможет Вейасу гораздо больше, чем я. Все уверения — вранье, чтобы не расстраивать и без того побитую сестрицу.
— Вернёмся к ночи. Я обещал Петрасу кое в чём подсобить, — Вейас погладил меня по волосам, напоминая отца.
Как он там один? Совсем, похоже, истосковался, раз решил пустить по нашему следу ищеек. Может, стоит вернуться и забыть обо всём. О боли, вине и страхе, что грызли меня изнутри, даже когда я старалась отгородиться. Но нет, повернуть время вспять не удастся, как и перечеркнуть пройденный путь. Айка и Лирий теперь всегда будут в моих мыслях и сердце.
— Не грусти, — брат ущипнул меня за щёку, как в детстве, и последовал на кухню за Петрасом.
Долго оставаться одной не пришлось. По лестнице спустился невысокий мужчина в просторных штанах и рубахе из белёного льна. Обещанный целитель Петраса? Лицо у него было плоское и круглое, как блин, смуглое, с узкими раскосыми глазами. Тёмные, побитые сединой волосы связаны в тонкую косицу, спускающуюся до середины лопаток. Рукой он опирался на узловатую клюку с медвежьей головой вместо набалдашника. Я передёрнула плечами, вспоминая, как хозяин тайги облизывал моё лицо. Взгляд у этого целителя был такой же — цепкий, пронзительный, изучающий.
Он водил надо мной руками, широко растопырив длинные пальцы. Ничего необычного в его жестах не было — так делали все целители, но мне почему-то стало не по себе. Сдавленно закряхтев, он опустил ладони.