Стивен БАКСТЕР
ПОТОК
Моему племяннику Джеймсу Бакстеру
Перевод: Н.П. Фурзиков
Захватывающая история об искусственно сконструированных из сложных соединений ядер олова людях ростом в сотни тысяч раз меньше обычного, которые живут в условиях невообразимо мощных магнитных полей в сверхтекучем слое нейтронов между наружной корой и сердцевиной нейтронной звезды. Питаются они ядрами тяжелых элементов, их метаболизм основан на ядерных реакциях, которые используются также для нагрева и освещения, а металлы им заменяет метастабильная гиперонная материя. Звезда увязла в давнем галактическом конфликте, и защищающаяся сторона, ксили, пытается устранить ее, угрожая уничтожить все живое внутри. Отчаянная вылазка на утлом кораблике к остаткам прежней могучей технологии помогает отвести звезду с гибельного пути и спасти немногих выживших.
1
Дюра вздрогнула и проснулась.
Что-то было не так. Фотоны пахли неправильно.
Перед ее лицом плавала смутно видимая рука, и она согнула пальцы. Возмущенный электронный газ, головокружительно закручиваясь спиралью вокруг линий магполя (магнитного поля), искрился фиолетово-белым вокруг кончиков пальцев. Воздух в ее глазах был теплым, затхлым, и она могла различать только смутные очертания.
На мгновение она повисла тут, свернувшись в тугой клубок, подвешенная в упругих объятиях магполя.
Она услышала голоса, пронзительные и возбужденные от паники. Они доносились со стороны сетки.
Дюра крепко зажмурила глаза и обхватила колени, заставляя себя вернуться в прохладное забытье сна. Только не снова. Она молча поклялась кровью ксили, что не будет еще одного сбоя, не будет еще одного вихревого шторма. Она не была уверена, хватит ли ресурсов у маленького племени человеческих существ, как они себя называли, чтобы отреагировать на новые потрясения... и, на самом деле, хватит ли у нее самой сил справиться с новой катастрофой.
Теперь задрожало само магполе. Окутав ее тело, оно пробежало рябью по коже, не неприятно, и она позволила ему укачивать себя, как будто была ребенком на руках. Затем — не так приятно, а более грубо — ее ткнули в поясницу...
Нет, это было не магполе. Она снова распрямилась, потянувшись за пределы поля. Она потерла глаза — мясистые края чашек покрылись коркой налета от сна и казались острыми под пальцами — и тряхнула головой, чтобы прогнать затуманенный воздух из чашек.
Толчок в спину — это был кулак Фарра, ее брата. Она увидела, что он дежурил в уборной и все еще нес свой плетеный мешок для мусора, сейчас опустевший от обогащенного нейтронами дерьма, которое он собрал в сетке и выбросил в воздух. Его худощавое, растущее тело дрожало в ответ на нестабильность магполя, а его круглое лицо было обращено к ней, сморщившись от почти комичного беспокойства. В одной руке он сжимал плавник своего любимого воздушного поросенка — толстого детеныша размером с кулак Дюры, такого маленького, что ни один из его шести плавников еще не был проколот. Маленькое животное, очевидно, напуганное сбоем, слабо пыталось вырваться; оно выбрасывало тонкие голубые струйки сверхтекучих реактивных выхлопов.
Из-за привязанности к животному Фарр казался еще моложе своих двенадцати лет — на треть моложе Дюры, — и он цеплялся за поросенка так, словно цеплялся за само детство. Что ж, подумала Дюра, мантия была огромной и пустой, но в ней было очень мало места для детства. Фарру приходилось быстро взрослеть.
Он был так похож на их отца, Лога.
Дюра, все еще затуманенная сном, почувствовала прилив нежности и беспокойства к мальчику и протянула руку, чтобы погладить его по щеке, нежно провести пальцами по спокойным уголкам его карих глаз.
Она улыбнулась брату. — Привет, Фарр.
— Прости, что разбудил тебя.
— Ты не виноват. Звезда была достаточно любезна, чтобы разбудить меня задолго до того, как ты собрался это сделать. Еще один сбой?
— Худший из всех, говорит Адда.
— Неважно, что говорит Адда, — сказала Дюра, приглаживая свои развевающиеся волосы; их полые трубки были, как всегда, спутанными и грязными. — Мы справимся. Мы всегда справляемся, не так ли? Возвращайся к своему отцу. И скажи ему, что я иду.
— Хорошо. — Фарр снова улыбнулся ей, неловко изогнулся и, все еще крепко сжимая плавник воздушного поросенка, начал неуклюже плыть к сетке по невидимым траекториям потока магполя. Дюра смотрела, как он удаляется, его стройная фигура уменьшалась из-за мерцающих, заполняющих мир вихревых линий позади него.
Дюра выпрямилась во весь рост и потянулась, прижимаясь к магполю. Она держала рот широко открытым, пока разминала затекшие конечности и спину. Она почувствовала легкую рябь воздуха, когда он проник через ее горло в легкие и сердце, пронесся по сверхтонким капиллярам и наполнил мышцы; ее тело, казалось, покалывало от его свежести.
Она огляделась вокруг, принюхиваясь к фотонам.
Миром Дюры была мантия Звезды, огромная пещера желто-белого воздуха, ограниченная снизу квантовым морем, а сверху наружной коркой.
Сама корка со стороны мантии представляла собой плодородный матовый потолок, испещренный фиолетовыми прожилками травы и похожими на волосы линиями стволов деревьев. Прищурившись — искажая параболическую сетчатку своих глаз — она смогла разглядеть темные пылинки, разбросанные среди корней деревьев, прикрепленных к нижней стороне корки. Возможно, это были скаты, или стадо диких воздушных свиней, или какие-то другие пасущиеся существа. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть их как следует, но приповерхностные животные, казалось, кружились друг вокруг друга, сталкиваясь, сбитые с толку; ей почти показалось, что она слышит холодный звук их страдания.
Далеко под ней квантовое море образовывало пурпурно-темное дно мира. Море было окутано туманом, его поверхность была нечеткой и смертоносной. Само море, как она с облегчением увидела, не пострадало от сбоя. Только однажды на памяти Дюры произошел сбой, достаточно серьезный, чтобы вызвать моретрясение. Она содрогнулась подобно магполю, вспомнив то ужасное время; как полагала, она была не старше Фарра, когда появились нейтринные источники, унесшие половину человеческих существ — включая Фир, мать Дюры и первую жену Лога — с криками, прочь в тайны за пределы наружной корки.
Повсюду вокруг нее, заполняя воздух между наружной коркой и морем, вихревые линии представляли собой электрически-голубую клетку. Линии заполняли пространство шестиугольными массивами, на расстоянии примерно десяти человеческих ростов друг от друга; они огибали Звезду издалека — с севера, огибали ее по дуге, как траектории огромных грациозных животных, и на расстоянии миллионов человеческих ростов сходились в размытом красном пятне, которое было южным полюсом.
Она поднесла пальцы к лицу, пытаясь оценить расстояние между линиями и их рисунок.
Сквозь пальцы она могла видеть лагерь, маленький сгусток безумных деталей и активности — толкающихся, перепуганных воздушных свиней, карабкающихся людей, дрожащую сетку — все это было погружено в содрогающуюся массу воздуха. Фарр со своим сопротивляющимся воздушным поросенком был жалким обрывком, извивающимся в невидимых трубках потока.
Дюра пыталась не обращать внимания на маленькую, беспорядочную кучку людей, сосредоточиться на линиях.
Обычно движение линий было величественным, предсказуемым — достаточно регулярным, чтобы человеческие существа могли измерять по нему свою жизнь. На вечный дрейф линий к наружной корке накладывались импульсы сгущения линий: плотные, резкие скопления, которые отмечали дни, и более медленные, более сложные колебания второго порядка, которые люди использовали для отсчета своих месяцев. В обычное время человеческим существам было легко избежать медленного расползания линий; всегда было достаточно времени, чтобы разобрать сетку и заново разбить свой маленький лагерь в другом уголке пустого неба.
Дюра даже знала, что вызывает величественную пульсацию линий, и это знание принесло ей много пользы: у Звезды был спутник далеко за пределами наружной корки — планета, шар, похожий на Звезду, но меньше и легче, — который вращался, невидимый, над их головами, притягивая вихревые линии, словно невидимой силой. И, конечно же, за планетой — детские мысли вернулись к ней непрошеными, как обрывки ее затянувшегося сна, — за планетой были звезды ур-людей, невероятно далекие и навсегда невидимые.
Дрейфующие вихревые линии в обычное время были такими же стабильными и надежными, как пальцы какого-нибудь дружелюбного бога; люди, воздушные свиньи и другие свободно перемещались между линиями, бесстрашно и без какой-либо опасности...
За исключением случаев сбоя.
Теперь, по ту сторону ее растопыренных пальцев, вихревая решетка заметно смещалась, поскольку сверхтекучий воздух стремился выровняться с отрегулированным вращением Звезды. Нестабильности — огромные параллельные ряды ряби — уже величественно шествовали по всей длине линий, неся весть о новом пробуждении Звезды от одного полюса к другому.
Фотоны, испускаемые линиями, пахли тонко и остро. Надвигалась вихревая буря.
* * *
Место для сна Дюры было примерно в пятидесяти человеческих ростах от центра нынешнего лагеря человеческих существ, там, где магполе казалось особенно плотным, успокаивающе безопасным. Теперь она начала двигаться в сторону сетки. Извиваясь, взмахивая конечностями, она почувствовала, как по ее эпидермису пробежал электрический ток; и оттолкнулась руками и ногами от невидимого, упругого сопротивления магнитного поля, как будто это была лестница. Теперь, полностью проснувшись, она обнаружила, что ее переполняет запоздалая тревога — тревога, к которой примешивалось чувство вины за свое опоздание, — и, скользя по полю, она растопырила перепончатые пальцы рук и заколотила ими по воздуху, пытаясь разогнаться еще больше. Нейтронная сверхтекучая жидкость составляла большую часть объема воздуха, так что ее руки почти не испытывали сопротивления; но она все равно цеплялась за воздух, ее нетерпение росло, она искала утешения в деятельности.
Вихревые линии скользили теперь по ее полю зрения, как сны. Рябь неслась огромными ровными цепями, как будто вихревые линии были канатами, которые раскачивали гиганты, расположенные в туманах полюсов. Когда волны бились мимо нее, они издавали низкий, прохладный стон. Амплитуда волн уже достигала половины человеческого роста. Клянусь храбростью Болдера, подумала она, может быть, этот старый дурак Адда на этот раз прав; может быть, это действительно будет самое худшее.
Медленно, мучительно медленно лагерь превратился из отдаленной абстракции, мешанины движения и шума в сообщество. Он располагался вокруг грубой цилиндрической сетки, сделанной из сплетенной древесной коры и вытянутой вдоль линий магнитного поля. Большинство людей спали и ели привязанными к сетке, и вся длина цилиндра представляла собой лоскутное одеяло из связанных вещей, одеял для уединения, щеток для чистки, простой одежды — пончо, туник и поясов — и нескольких жалких свертков с едой. С веревок сетки свисали обрывки незаконченных деревянных изделий и флажки из необработанной кожи воздушной свиньи.
Сетка была шириной в пять человеческих ростов и длиной в дюжину. По словам людей постарше, таких как Адда, ей было по меньшей мере пять поколений. И это был единственный дом примерно для пятидесяти человек — и их единственное сокровище.
Когда Дюра приблизилась к ней, пробираясь сквозь цепляющееся магнитное поле, она внезапно взглянула на хрупкую конструкцию объективным взглядом — как будто она не родилась в одеяле, привязанном к ее грязным узлам, как будто она не умрет, все еще цепляясь за ее волокна. Насколько это было хрупко: какими жалкими, какими беззащитными они были на самом деле. Даже когда она приблизилась, чтобы присоединиться к своему народу в этот трудный момент, Дюра чувствовала себя подавленной, слабой, беспомощной.
Взрослые и дети постарше мотались на сетке, распутывая узлы, на которых их пальцы казались карликовыми. Она увидела Эска, терпеливо ковыряющегося в секции сетки. Дюре показалось, что он наблюдал за ее приближением, но в этом трудно было быть уверенным. В любом случае, Филас, его жена, была с ним, а Дюра старалась не смотреть в ту сторону. Тут и там Дюра могла разглядеть маленьких детей и грудных младенцев, все еще привязанных к сетке веревками разной длины. Каждый ребенок, оставленный на привязи работающими родителями, братьями и сестрами, был маленьким, плачущим комочком страха и одиночества, тщетно сопротивляющимся своим привязям, и Дюра почувствовала, что ее сердце разрывается от сочувствия к каждому из них. Дюра заметила девушку Диа, которая была на последнем месяце беременности своим первым ребенком. Работая со своим мужем Муром, Диа вытаскивала инструменты и обрывки одежды из сетки и запихивала их в мешок; на ее раздутом обнаженном животе блестел пот. Диа была женщиной с маленькими конечностями, похожей на ребенка, чья беременность сделала ее только более уязвимой и молодо выглядящей; при наблюдении за ее нынешней работой, за каждым ее движением, пропитанным страхом, что-то шевельнулось внутри бездетной Дюры, желание защитить.
Животные — небольшое стадо племени, состоявшее из дюжины взрослых воздушных свиней и примерно такого же количества поросят — были привязаны внутри сетки вдоль ее оси. Они блеяли, их шум добавлял скорбный контрапункт к крикам и воплям людей; они сбились в кучу в центре сети дрожащей массой плавников, струйных отверстий и тел с выдвинутыми огромными чашеобразными глазами. Несколько человек забрались внутрь сетки и пытались успокоить животных, прикрепить поводки к их проколотым плавникам. Но демонтаж сетки шел медленно и неравномерно, как увидела Дюра, приблизившись, и стадо представляло собой массу панического шума, нескоординированных движений.
Она услышала голоса, повышенные от страха и нетерпения. Она поняла, что то, что издалека казалось разумно контролируемой операцией, на самом деле было не иначе чем беспорядком.
Боковым зрением она уловила что-то — движение, бело-голубое и отдаленное... Еще больше ряби в вихревых трубках, идущих с далекого севера: огромные, нерегулярные неровности, совершенно затмевающие небольшие неустойчивости, которые она наблюдала до сих пор.
Времени было мало.
Лог, ее отец, висел в магполе чуть поодаль от сетки. Адда, слишком старый и медлительный для срочной работы по разборке лагеря, завис рядом с Логом, его худое лицо исказилось кислой гримасой. Лог выкрикивал приказы своим громким баритоном, но, как уже могла видеть Дюра, это почти не влияло на координацию движений человеческих существ. И все же у Дюры было это странное чувство вневременности, отстраненности, и она изучала своего отца так, словно видела его впервые за много недель. Волосы Лога, прилипшие к голове, были смятыми и пожелтевшими; его лицо было маской, сквозь которую все еще можно было различить присущие Фарру округлые мальчишеские черты, но скрытые сетью шрамов и морщин.
Когда Дюра приблизилась, Лог повернулся к ней, его карие глаза расширились, мышцы щек напряглись. — Ты не торопилась, — прорычал он ей. — Где ты была? Ты нужна здесь. Разве ты этого не видишь?
