Федька Удалец и революция

Володя Злобин

Лихо носится по улицам Федька Удалец. Весело гремит доска с колесиками, бряцает медалька на груди, грустно постукивают обрубки ног. Любят прохожие Федьку, дают ему то крендель сахарный, то ватрушку. Федька доволен, мурлычет, ластится как кот. Говорят, родился Федька в казарме от союза сержанта и полена, потому вышел немножко глуповатым. Сердобольные старушки, видя, как Федька катается на своей тележке, иногда брали мученика на коленки и качали его, словно малыша, тихо рассказывая о социализме. Тогда счастливый Федька жмурился на солнце и засыпал. Но особенно любили Федьку десантники, ведь молодец лишился ног из-за храбрости, когда залез зимой в фонтан. Выступил он тогда против власти ужасного двухголового Чудо-Юда, вел за собой рассерженный народ и не отступил революционер, не сдался, а завел всех в фонтан, где и простоял с полчаса, Чудо-Юду кулаком угрожая. Там ноги и обморозил. Обкорнали Федькины ходули по самые колена, а из-за моря прислали ему медаль: "Жертве кровавого режима". С гордостью носит её Удалец, показывает народу. А народ кто рубль, кто целый алтын даёт.

Но однажды случилась беда с Федькой. Оттолкнулся он посильнее от мостовой, разогнал свою тележку аки болид спортивный, да не справился с управлением и врезался прямо в оборотня в погонах. Омоновец почесал волчий загривок и схватил бедного Федьку крючковатой лапой:

— Ты что творишь, Удалец? — говорит чудище, — речи смутные ведешь, народ к бунту подстрекаешь. Давно в околотке не ночевал?

А оборотни в погонах страшные звери. Носят они камуфляжную форму прямо поверх волчьего тела, жесткой шерстью поросшего. Горят их глаза злым огнем, а в пасти торчат уродливые желтые клыки. Детишек в колыбели ими пугают. Те из них избами лубяными награждаются, кто больше врагов двухголового Чудо-Юда съест. Но не испугался Федька, плюнул в лицо оборотню, забил себя в грудь:

— Мы здесь власть, идолище поганое! Я за народ пострадал, в фонтане себе ноги отморозил, мне даже медаль из-за океана прислали. И сроком меня не пугай. Я бывалый политический узник, я много раз по пятнадцать суток сидел!

Злорадно окружили оборотни героя. Подтянулась к ним подмога. Не унимался мучитель в погонах, начал трясти Удальца за шиворот, приговаривая:

— А ну, показывай, курва, сколько тебе зеленых бумажек-то Госдеп проклятый отчислил, чтобы ты царство Чудо-Юдинское разрушил! Показывай, за сколько серебряников тебя купили!

Но, как не тряс оборотень героя, ни одной зеленой бумажки не выпало из его карманов. Зато не замечали глумящиеся звери, как вокруг них постепенно скапливается народ. Как в злобе закатывают мужчины рукава, как голосят женщины, и как тучи мутные заволакивают солнышко ясное. Любили в народе Федьку. Считали его за помазанника божьего, за правду ведь он пострадал, когда против гнёта поднялся. В царских кутузках томился, а потом ноги ради революции отдал. И вот не выдержал богатырь русский, Гора Лузянишкой зовущийся, подошел он к оборотням в погонах, да заломал их так, как привык на медведя с голыми руками ходить. Завизжали оборотни поганые:

— Помогите! Помогите!

Но крепко держал их Гора Лузянишко, душил их русской народной любовью, пока не отдали они Чудо-Юду душу. Взобрался тогда освобожденный Федька Удалец на свою тележку, да прокричал солдатским голосом:

— Люди русские, сколько терпеть можно произвол на земле нашей! Пойдемте маршем на палаты красно-каменные, свергнем идолище поганое, окаянное Чудо-Юдо, кровь из земли русской пьющее.

И покатил впереди войска на тележке. Понравилось народу, что помимо социализма заговорил, наконец, Федька про русских. Быстро за ним смыкалась толпа. Увеличивались народные ряды. Приходили в них люди честные, замученные гнетом оборотней в погонах, да беспределом этнических бабуинов. Всякий нёс, что мог: кто чушь, а кто дубинку телескопическую, из-под полы купленную, кто нож в рукав запрятанный, кто-то бутылку с греческим огнем, а самые смелые самодельные пищали несли, уральскими мастерами сделанные.

— Вперёд, — кричал Удалец на волокуше с колесиками, — вперёд, революция!

Вскоре ждал бунтовщиков кордон оборотней в погонах, закованных в сверкающие стальные латы. Потрудился над доспехами голубой кузнец Юдашка, и не брали их не булыжник заговоренный, ни палки сучковатые. Вооружены оборотни были стальными дубинками, водкометами, да ненавистью к людям. Расхаживали среди них пузатые командиры с седой шерстью, подбадривали рядовых и кричали в мегафоны:

— Разойдись холопы, вы против стабильности! Поклонитесь Чудо-Юду!

Но не хотела разгневанная толпа отступать. Навалилась она всем миром на цепи охранителей, да разорвала их. Снова отличился молодец Гора Лузянишко, и другие свободолюбцы не отставали: мутузили кровопийц, закидывали их булыжниками, пинали и били. Быстро сдались монстры, пали на колени и взмолились о пощаде. Федька Удалец, который куда-то скрылся перед началом битвы, подъехал уже после победы, тут же сказал громко и властно:

— Мы все пойдем против Чудо-Юда окаянного. Я знаю, что и среди оборотней есть нормальные люди.

Обрадованные оборотни срывали погоны, и тут же с их лица выпадала шерсть, распрямлялась спина и вместо кровавых зрачков появлялись чистые голубые глаза. Стали они похожи на людей, избавившись от формы камуфляжной, и вливались в ряды протестующих. Улюлюкая, гнались они за теми пузатыми оборотнями, кто бежал, опустившись на четвереньки. Казалось, победа была близка. Но когда толпа, крещенная уличным боем, с веселыми песнями и злыми прибаутками пошла к логову чудища, которое уже никто не охранял, то начало происходить нечто странное. В ряды народные стали приходить какие-то звери и существа, чей пол нельзя было и счетчиком Гейгера определить.

Первым делом появился за плечами Удальца странный человек по фамилии Наливальный. С каждым шагом он прикладывался к фляжке и кричал, что Чудо-Юдо украло больше, чем ВВП. Потом прибежал гламурной кентавр в серебряных калошах. Звонко цокали в них копытца, и с каждым ударом обращалась брусчатка под ними в мягкие, зеленные бумажки. Возникла неразлучная троица: Немой, Рыжий и Чирик. Оседлали они протест, закричали, что надо идти на болото, где кикиморы живут и где можно мирно потребовать отставку Чудо-Юда. Тут же показался мужчина эльфийской наружности, несший на спине матрац, который он периодически любил и целовал. Рядом с ним шли ещё писатели: существо, похожее на быка, которого горожане кормили морковкой и интеллигентный человек, к имени которого хотелось прибавить слово, начинающееся на букву "Б", но тогда бы его пришлось назвать Бакуниным. Пристроилась к шествию и жирная свинья с модной блондинистой причёской. Несла она что-то про элиты, пищала про революцию, норовила поддеть пятачком флаги имперские. Хрюкала она пафосно на Федьку и его компанию, но те не обращали на неё никакого внимания, поэтому свинье стало обидно, и она уковыляла прочь. Рядом в тачке катили огромную женщину с восьмеркой очков на носу, потому что она не могла ходить. Кричала она что-то про гэбню и коммунистов. Грозно маршировал с повязкой на руке человек похожий на лимон. А сколько хлипких хипстеров, вооруженных фотоаппаратами возникло средь народа! Один из них даже успел стать святым мучеником, сорвавшись с крыши и тем самым самоубившись.

Заполонили хипстеры всё, вплоть до горизонта, и много хороших людей, кто запускал булыжниками в оборотней, глядя на всё это, плевались и покидали строй. На их место тут же пришли бомжи, бородатые старцы, зачем-то тащившие на привязи корову, прибежали скоморохи и шуты. С огромными стягами пришла дружина Савелия, который бил плеткой своих затянутых в кожу витязей. Музыканты уже что-то играли на гуслях, кто-то с кем-то дрался и громогласно вещал, подобно пророку. На тарантасе приехали цыгане с ручным медведем, и тут же привлекли к себе всеобще внимание. Многие уже и забыли, зачем собрались. И всё это шествие возглавлял безногий Федька Удалец, рядом с которым тащился захмелевший Наливальный.

Показались уже зубчатые стены палат диктаторских, когда оттуда в небо вырвалось что-то огромное, похожее на орла и спрута. Замер народ пред видом Чудо-Юда ненавидимого. Смотрит на людей Чудо-Юдо двухголовое, где одна голова настоящее Чудо, а другое на рожу, ну, вылитое Юдо. Смотрит и ничего понять не может. И видит народ, что узурпатор уже не так страшен, как раньше. Наело чудище брюхо огромное, поблекла его чешуя. Покрылись плесенью водянистые голубые глаза, и выпали светлые волосы. Плохо выглядит Чудо. Юдо же улыбалось блаженной улыбкой, да играло в айфон заморский. И защищать диктатора было некому, но прорычал злобно монстр заклинание:

— Госдеп! Бандерлоги! Гондоны!

От ужасного рева пал народ ниц. Только самые стойкие устояли, бесстрашно глядя в глаза чудищу. Но тут же ускакал кентавр в серебряных галошах, съехал в подворотню Федька Удальцов, Наливальный накатил стакан и опал, как озимые, писатель попытался закрыться матрацем. Откуда-то со стороны элитно хрюкнула ушедшая было свинья. Бывшие оборотни в панике разбежались, а Немой, Рыжий и Чирик пали на колени и крикнули разом:

— Хозяин, прости!

Но Чудо-Юдо вдруг повернулось к народу задницей, как стояло оно всё проявление, да взмыло в воздух, тяжело хлопая орлиными крыльями. В когтях уносил поганый огромный мешок, где лежали награбленные в стране богатства. Держало чудище путь в дивную страну Офшорию, где текли молочные реки и были кисельные берега. Быстро оно скрылось вдали. Тогда выполз из мрака Федька Удалец, очнулся Наливальный, оживились лидеры революции, а Немой, Рыжий и Чирик сделали вид, что ничего не говорили, и тут же крикнули:

— Кто первый добежит до палат правительственных, тот и будет следующим Русь-матушку грабить!

Бросились лидеры к цели заветной. Бежал, припрыгивая, писатель с любимым матрацем и не отставал от него толстяк, похожий на быка, пока "Б"акунин раздавал автографы. Заржал, как кобыла, кентавр. Немой с Рыжим и Чириком передрались ещё на старте и начали мутузить друг друга, споря о том, каким путём нужно идти в болото. Наливальный был так пьян, что не сумел сделать и двух шагов, поэтому единственный, кто вырвался вперёд, был инвалид Федька.

Гнал он, не оглядываясь, свою доску на колесиках к трону заветному, мечтая о социализме и о том, что он принесет такое равенство на Русь, что все будут, как и он, безногими. Ещё чуть-чуть и освободит инвалид народ! Но вдруг остановил Федька Удалец свою тележку, повернулся к бегущим за ним людям и зверям. Застыли скоморохи, перестали мычать коровы, угомонились цыгане, хипстеры и мещане. Даже Савелий перестал стегать плеткой своих великих партийцев. Все засмотрелись на могучего героя революции. Исказилось бледное лицо Федьки, и прокричал он, глухо и громко, как умел:

— Товарищи, я вот подумал, а зачем нам Чудо-Юдо окаянное свергать? Нам же ведь и так заебись!

И радостно гикая, вместо палат красно-каменных, покатил Федька на своей тележке к ближайшему памятнику, где и разбила толпа лагерь. Все были счастливы и довольны тем, что показали Чуду-Юдо, кто в стране хозяин. И был там пир, и звери и люди до утра пели песни о том, что надо свергнуть узурпатора, да грозили кулаками пустым палатам боярским. И я там был, мёд, пиво пил. По усам текло, да в рот не попало. Всё видел и вам рассказываю. Утром, когда все спали, вернулся в логово злющий презлющий Чудо-Юдо. Посмотрел он с ненавистью на протестующих, да приказал их изловить, аки дичь. Вскоре, опомнившиеся оборотни снова нацепили на себя погоны, напали на лагерь, да рассовали народ по околоткам. Отправили на каторгу Гору Лузянишку и других богатырей, а вожаков выпустили уже вечером.

Прошли месяцы. Наступила в тридевятом царстве исконная стабильность. Всё также сидит в красно-каменных палатах Чудо-Юдо, да кровь сосёт из земли русской. Всё также по улицам разъезжает на доске с колесиками безногий Федька Удалец. На груди его висит вторая блестящая медалька. Федька весел, кушает кренделя и ватрушки, и буйными речами снова народ к неповиновению призывает. Но его уже никто не слушает, только подкармливают, как юродивого.

Вот и революции конец, а кто слушал молодец.