Универсальный донор

Моему мужу.

Я влюбляюсь в тебя каждый день.

Глава 1

2110 год по летоисчислению Земли.

9340 год по летоисчислению системы Ракш.

Земля

Говорят, за ошибки прошлого заплатят следующие поколения. И никто не спросит, согласен ли ты с договором, принятым за десятки лет до твоего рождения.

Такова цена прогресса.

Такова цена порядка.

Такова цена наших жизней.

Во имя всеобщего блага, ради светлого будущего можно пойти на небольшие жертвы.

Что такое несколько сотен жизней в год, когда будут спасены миллионы?

Особенно, если это жизни тех, кого и за людей-то считать не принято — маргиналов, бездарей и неудачников.

Нам даже в школах твердят, что без них всем будет только лучше. А ракшасы делают нам одолжение, что гуманно избавляют наше великое общество от тех, кто в него не вписывается.

Только я заметила одну странную закономерность. Забирали наши инопланетные партнёры лишь молодых людей, красивых, умных и талантливых, но рождённых в трущобах. Настоящие дураки и бездари им были не нужны.

Но так как в ловушку ракшасов не попадали дети богатых и знаменитых, всех всё устраивало.

В конце концов, никто не заставлял тех бедолаг брать кредиты, которые они будут не в состоянии отдавать.

Ракшасы появились в нашем мире восемьдесят лет назад и были похожи на ангелов, спустившихся с небес.

Удивительно красивые мужчины и женщины с лицами оживших греческих статуй.

В крылатых доспехах, светящихся золотом.

Они несли технологии и медицину о которых земляне не могли даже мечтать.

Они заставили нас забыть о войнах и преступности.

Цену, которую они запросят за столь щедрые дары, ракшасы озвучили не сразу, а лишь когда загребли под себя всю банковскую систему планеты.

Впрочем, нашему правительству она не показалась чрезмерной. В конце концов не своими же детьми им приходилось расплачиваться.

К тому же, ракшасы не наглели. Забирали не так уж много людей и не баловались подставами. Наоборот, выставляли переселение должника в один из своих миров, как самую последнюю меру, которой предшествовали несколько отсрочек, предусмотренных обязательной и бесплатной страховкой каждого кредита.

Связь с выдворенным лицом обрывалась. И никто не знал, что на самом деле происходило с теми людьми. Нет, наверное, кто-то знал. Но простым людям рассказывали сказки о том, что добрые, великодушные ракшасы признают их социально-незрелыми и передают под опеку тем, кто воспитает в них необходимые гражданам качества: ответственность и трудолюбие.

Не знаю, почему, но у меня с детства ни любви, ни доверия, ни благодарности ракшасам, так яростно наслаждающийся в государственных школах у меня не было.

И я ещё в двенадцать лет решила, что не возьму ни одного кредита, что бы не случилось.

Как бы мне не хотелось вырваться из того дна в котором мы жили, но брать заём на учебу, как делали многие мои одноклассники, не решилась. Образовательный минимум с шести до шестнадцати лет у нас был бесплатным. А потом — делай, что хочешь. Многие родители дарили своим детям на совершеннолетие деньги, которые копили на их образование много лет.

Но мне такого подарка не досталось.

Моей старшей сестре Евангелине деньги на обучение были нужнее.

Поэтому я в шестнадцать лет вышла на работу, чтобы оплачивать онлайн-обучение, тогда, как Ева посещала лучший колледж нашего города. В топ учебных заведений страны он, конечно, не входил, но по местным меркам считался элитным.

А куда ещё могла поступить такая умная, красивая и талантливая особа? Она с детства получала всё самое лучшее. Не менять же эту прекрасную традицию?

История нашей семьи была банальной. Наши мама и папа поженились в достаточно молодом возрасте по великой любви и не уступающей ей глупости.

Родили двух дочерей с разницей в полтора года.

Развелись. Потому, что любовь, вспыхнувшая ярким огнём, оставила вместо себя лишь пепел разочарования.

Разлад их начался с рождением Евы.

Я не знаю, чем они думали, когда решились на ребенка в крошечной квартирке размером в восемь квадратных метров. Но мама пришла к странному выводу, что причина их ссор — не банальное отсутствие личного пространства и тишины, а любовница отца. И предприняла попытку удержать его ещё одним ребенком, что лишь ускорило их развод. Потому, что на восьми квадратах с моим появлением не прибавилось ни места, ни тишины.

Вместо того, чтобы стать удобным инструментом удержания любимого мужчины, я стала самым большим разочарованием моей матери.

Страстная любовь превратилась в не менее страстную ненависть, которая лишь подпитывалась нежеланием нашего отца видеть бывшую жену и бывших дочерей. От опеки он отказался, хотя алименты и платил. Правда, я никогда не знала о какой сумме идёт речь. Но мама всегда подчеркивала, что этого не хватает даже на еду.

Я же, на свою беду, оказалась очень похожа именно на своего отца. Черные волосы, карие глаза и немного смуглая кожа, которые когда-то ей нравились, сейчас вызывали лишь раздражение.

— Вся в ту гнилую породу — часто слышала я от матери. — Что из тебя вырастит, если ты уже сейчас такая? И за что мне такое наказание?

До тринадцати лет я, движимая чувством вины за сам факт своего рождения, который так испортил жизнь моей мамочке, всеми силами пыталась заслужить ее любовь.

Но мои старания, казалось, приносили совершенно обратный результат. Она была мной недовольна по определению.

Выбрасывала мои подарки, называя их ерундой и безвкусицей.

Не уставала повторять, что хорошие оценки в школе мне ставят из жалости.

Когда я стала подростком, кое-что изменилось. Я перестала смотреть на мать, как на недосягаемое божество, от чьей милости зависит всё в моей жизни. У меня появилось свои увлечения, мечты и планы. А потому доводить меня до отчаяния стало в разы сложнее.

И Есения Горина сменила тактику. Вместо пинков, упреков и бесконечных сравнений с моей идеальной сестрой, на меня полился яд гадких пророчеств.

Ни ума, ни таланта. И ладно бы ты хоть красивой была. Тебя даже замуж никто не возьмёт. Так и будешь жить в моем доме, отравляя мне жизнь.

Думаешь ты хоть кому-то будешь интересна? И не надейся.

Да с такой как ты ни один мужчина дважды в одну постель не ляжет. Все, на что ты можешь надеяться — один раз. По пьяни и в полной темноте. При условии, что молчать будешь. Твой чудный голосок, даже у последнего пьяницы желание отобьёт.

Подружек она завела. Они с тобой "дружат", чтобы на твоём фоне казаться симпатичнее. Впрочем, ты ничего другого и не заслуживаешь.

Евангелине повезло больше она была абсолютной копией нашей матери. И Есения всю жизнь любовалась ей, называя своим прекрасным зеркальцем.

Сестре доставались безграничное восхищение. Ее боготворили. Она всегда была лучшей девочкой на свете. Самой красивой. Самой умной и талантливой. А что учителя с этим были не всегда согласны, так злые люди всегда завидуют гениальности.

Ева носила корону золотого ребенка, считая себя совершенно уникальной — достойной лишь лучшего.

И запросы ее лишь росли.

Лучшие игрушки сменились брендовой одеждой. Потом к ним добавились статусные аксессуары, которые вызывали жгучую зависть подружек сестры и возвышали ее над "серой массой".

И пока она училась в государственной школе, чувствовать себя особенной у Евы получалось без особого труда. Никого из ее одноклассниц родители не баловали столь самозабвенно.

В колледже, где учились дети из более состоятельных семей, корона сестры упала и разбилась на тысячу кусочков.

То, чем она бесконечно гордилась, считая признаком роскоши, сокурсники осмеивали, называя безвкусицей. Молодые люди больше не падали к ее ногам, и о ужас, считали недостаточно красивой.

Поэтому она решила доказать всем свою исключительность.

Даже за учебу принялась, но быстро поняла, что это не ее.

В связи с чем моя сестра решила удачно выйти замуж.

Но существовала одна загвоздка. Евангелина, вопреки уверениям нашей мамы, никогда не была эталоном красоты и не отличалась от сверстниц ничем, кроме чувства собственной важности.

А так как умом сестричка не блистала, то взяла ракшасский кредит на серию эстетических модификаций.

Я ее не отговаривала. Знала — все равно без толку. Она слушала лишь маму, которая бесконечно пела любимой своей девочке дифирамбы.

Но ни через месяц, ни через два, ни даже через три прекрасный миллиардер не постучался в дверь нашей квартиры. Оплачивать кредит Еве было нечем.

А именно три ежемесячных платежа являлись страховыми.

То, что с серьезным разговором ко мне подойдёт мама, я ожидала. И даже понимала, что отказать ей, живя в ее квартире, у меня не получится.

— Кира, милая, — начала она неожиданно ласково. И ласка эта пугала меня сильнее проклятий. — Ты должна помочь сестре.

— Мама, всех моих сбережений за последние полгода едва ли хватит на один платеж по кредиту.

— Этого будет достаточно. Ты же знаешь Алехандро Риедиса? Хотя, откуда тебе его знать? Вы вращаетесь в совершенно разных кругах. Да и не это важно. Главное, Алехандро со дня на день сделает твоей сестре предложение. Риедисы — очень богатая семья. Что им выплатить какой-то кредит? Нам нужно лишь выгадать немного времени. Если мы не внесём платеж сегодня, уже завтра Еву заберёт полиция и передаст ракшасам. А я этого не переживу. Я убью себя в эту же минуту, — мама горестно заломила руки. Но увидев, что ее театральные жесты на меня не действуют, решила сменить тактику. — Кирочка, подумай. Ты же сама окажешься в выигрыше. Эти деньги вернутся к тебе, пусть, и немного позже. Когда Ева выйдет замуж, я смогу оплачивать твое обучение.

— Если Алехандро Риедис так в нее влюблен, то почему бы ей не обратиться к нему? Если он из состоятельной семьи, сумма одного платежа не должна быть для него обременительной.

— Ты никогда не была в отношениях, поэтому не понимаешь прописных истин. Если женщина в самом начале отношений просит у мужчины денег, он может посчитать ее меркантильной. И тогда о браке можно будет забыть. Нужно дождаться, когда он сделает ей предложение. И будет вынужден покрыть ее кредит. Потому, что невеста такого человека не может быть депортирована с планеты.

— А если он не сделает ей предложение? Что тогда. У меня денег не будет. У тебя, думаю, тоже.

— Просто, дай мне те деньги, что у тебя сейчас есть. И я всю жизнь буду благодарна тебе. Пусть они будут платой за те усилия, что я приложила, чтобы воспитать тебя. Ты же знаешь, как тяжело мне было. Твой отец бросил нас. И мне приходилось все тянуть одной. Если хочешь, я стану перед тобой на колени и буду умолять тебя спасти твою сестру. Имей же хоть каплю жалости. Мы же — твоя семья. А вы с Евой самые родные.

Наверное, стоило сказать, что мы никогда не были семьёй, и что во мне нет и зачатка родственных чувств к сестре. Тогда все могло повернуться по-другому.

Но мысль о том, что я, наконец, расплачусь с этой женщиной, и не буду ей ничего должна, показалась невероятно заманчивой.

Она никогда больше не сможет попрекать меня тем, что произвела меня на свет, испортив этим свою жизнь. Потому, что сама уговаривала меня принять эту невероятную в своей щедрости сделку.

Свободу редко можно купить.

Но сейчас мне предлагали именно это.

И я согласилась, совершенно забыв о том, что Есении Гориной совершенно не свойственна щедрость, если дело касается меня.

Глава 2

Я всегда просыпалась достаточно рано. Сначала, чтобы не мешать матери и Евангелине собираться. А потом, чтобы успевать на работу.

С работой мне, можно сказать, повезло. Платили нормально. Но ехать приходилось долго — около двух часов.

Меня взяли помощником администратора центра раннего развития детей.

В мои обязанности входило предлагать родителям, чьи дети сейчас находятся на занятиях с педагогами или психологами, напитки, объяснять, где находится дамская комната и провожать туда тех, кому это нужно. Также, я должна была решать нестандартные задачи — читать мысли клиентов, сглаживать конфликты до их зарождения и извиняться за все, включая плохую погоду на улице, если те, кто платил деньги были той погодой недовольны. Выражение же недовольства клиентов мне надлежало принимать смиренно и молча. В идеале с выражением скорби и вины на лице. В общем, ничего экстраординарного. Дома я делала все то же самое, только бесплатно. Но мама в приливе раздражения могла и кинуть в меня что-нибудь. А так как ей за это ничего не было, предметы она не перебирала. Однажды в меня даже ножницы полетели, больно оцарапав висок. Повезло, что в глаз не попали. Иначе мне все же пришлось бы брать кредит на лечение.

На работе же — благодать. Одна дамочка разозлилась на то, что у ее сыночка никакого прогресса к третьему занятию не случилось, хотя она оплатила индивидуальную программу по ускоренному запуску речи, и решила побить меня своим клатчем из крокодильей кожи. Это я ее спровоцировала словами:

— Ваш сын ещё очень маленький. Ему нужно некоторое время, чтобы освоить этот сложный навык.

А что я ещё могла сказать, если ее ребенку девять месяцев? В этом возрасте хорошо, если малыш активно лепечет, произнося слоги. О какой осмысленной речи может идти речь, в таком возрасте? Каким бы гениальным некоторые родители не считали своего отпрыска, сколько бы не заплатили педагогу, нельзя отменить того факта, что младенцы не разговаривают.

В процессе избиения меня сумочкой, эта истеричка сломала пятнадцатисантиметровый шедевр маникюрного искусства, украшенный настоящими, по ее уверениям, бриллиантами. А потом приехал ее муж. И заплатил мне половину моей месячной зарплаты в качестве извинений за "этот неприятный инцидент". К слову, больше та особа в нашем центре не появлялась, а на занятия ее сына стала водить няня — женщина крайне сдержанная и невероятно адекватная.

Добиралась я до работы, в основном, на метро. Это было ещё одной причиной встать пораньше. Ехать в час пик — то ещё удовольствие.

Тот день начинался совершенно обычно. Когда я проснулась, мама с Евой ещё спали.

Я умылась, оделась, убрала свой футон в шкаф. Выпила кофе и уже собралась пойти на работу, но в дверь неожиданно позвонили.

— Полиция, — сухо представился молодой мужчина в серой форме. — В это квартире находится кредитор, у которого просрочено более трёх платежей. Мы уполномочены задержать ее для подтверждения данного факта и передачи представителям Ракша.

— Эта какая-то ошибка. Она должна была все оплатить ещё вчера.

— В участке разберемся, — усмехнулся полицейский. — Если имеет место техническая ошибка, мы даже принесём извинения.

— Проходите, — отступаю к комнате и немного повысив голос зову. — Мама, тут полиция за Евой. Вы что, забыли внести те деньги, что я тебе дала? Их ведь должно было хватить...

— Какие ещё деньги? — делано удивилась мама. — Ты ничего мне не давала.

У меня аж дар речи пропал от такой наглости, чем не преминула воспользоваться женщина, что меня когда-то родила.