|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Значит, Роман-младший — вот где погиб... — протянул Олег. Помолчал немного, добавил. — А старшему Роману поделом — всю свою жизнь воду мутил. Не лучше дядюшки моего новоявленного. Только до братоубийства дойти не успел. Хотя... За какие-такие услуги ему ваши пайцзу выдали? Может дядя Глеб в сравнении с ним агнец божий? — Помолчал еще. Заговорил снова. — Вот только люд коломенский жалко. Всех, небось, побили?
Джи пожала плечами, ответила:
— Молодых женщин и девушек, наверное, взяли на потеху воинам. Только долго они не проживут — войско на походе. Впереди сражения и осады, бескормица. Рано, или поздно, начальники прикажут воинам избавиться от полона. Вот если бы возвращались обратно в степи, тогда у кого-то оставалась бы возможность выжить. — Джи глотнула чая. Продолжила. — кого-то из крепких мужчин, кто предпочел смерти плен, наверное, забрали в хашар. Но это тоже просто отсрочка от смерти.
— Не весело... — посмурнел Олег.
— Война... — снова пожала плечами китаянка, отхлебнув из чаши.
Олега покоробило такое отстраненное равнодушие девушки. Конечно, убивают не соплеменников Джи, но людей ведь. Женщин, малых детей. Он не удержался, попрекнул:
— И нисколько не жаль тебе убиенных, смотрю.
Джи оторвала взгляд от тлеющего очага, подняла карие с нездешним разрезом глаза на князя. В глазах этих только что вроде бы равнодушных вдруг засветилась боль и кажется даже ненависть.
— Не жалко, говоришь, — голос лекарки зазвенел словно натянутая струна. — Наверное должно было быть жалко, но жалость моя умерла еще там — на моей родине в Поднебесной, когда эти степные варвары на улицах наших городов громоздили кучами трупы. Когда умерли страшной смертью мои друзья и близкие, а мне, погасив ненависть в груди, пришлось пользовать завоевателей. Вот тогда умерла во мне жалость, коназ. Какое-то время еще жила ненависть, но, кажется, за прошедшие годы умерла и она. Или, по-крайней мере, глубоко заснула.
Джи замолчала, снова опустила глаза к очагу. Лицо ее опять стало спокойным, только румянец на высоких скулах и слегка подрагивающие пальцы, держащие чашу с чаем, напоминали о произошедшей мгновение назад вспышке боли и ярости.
Олег был смущен — не ожидал такого от обычно спокойной и благожелательной, ласковой даже, китаянки.
— Прости меня, Джи, — помолчав, произнес он. — Сказал, не подумав.
— Ничего, — не поднимая глаз, отозвалась лекарка. — И ты прости меня, коназ, за резкие слова. И забудь, что я тут говорила о наших благодетелях монголах.
— Да уж, благодетелях, — покрутил головой Олег.
Молчали какое-то время. Джи допивала чай, Переяславский князь просто сидел, любуясь непривычной красотой своей целительницы. Чуть погодя, решился, все же, задать мучащий его вопрос.
— А скажи: этот самый погибший царевич, о котором ты говорила, Кулькан, кажется, его имя. Он кто тебе? Ты так искренне горевала, рассказывая о его смерти. Ведь он же тоже монгол — завоеватель твоей родины. Убийца, как все они.
— Кулькан?... — Джи опять оторвала взгляд от углей очага, глянула на Олега. В глазах ее вновь заблестели слезы. Охрипшим голосом она продолжила. — Когда живешь среди врагов-завоевателей, ешь с ними одну пищу, лечишь их болезни, делишь с ними радость и горе, поневоле забывается о том, как они убивали твоих соплеменников и близких. Тем более, если ты подчиняешься их законам, они редко кого обижают. Их правление можно даже назвать справедливым. Кто-то из них становится твоим другом, или покровителем. Таким другом был для меня Кулькан. Вначале мой отец и я с сестрой лечили его мать — самую младшую и последнюю жену великого Чингисхана. Тогда Кулькан был еще подростком. Да и мне исполнилось к тому времени едва семнадцать. Однажды пришлось его выхаживать после падения с лошади. Он повредил кости таза. Родные его думали, что ходить царевич уже не будет. Но мой отец поставил кости на место и посадил меня круглосуточно следить, как проходит выздоровление высокопоставленного больного. Через три месяца Кулькан бегал и скакал на лошади не хуже прежнего. С тех пор и завязалась наша дружба.
Джи вздохнула и замолчала.
— Вон оно, как... — протянул Олег. — Помолчал, колеблясь, задавать, или нет главный мучающий его вопрос. Решил, все же, задать.
— Ты спала с ним, Джи?
На губах китаянки появилась легкая, лукавая улыбка. Она кивнула.
— Да. В лечебных целях. Это иногда приходится делать с больными мужчинами.
— Так это ты и со мной — так? — задохнулся Олег.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
