Аластер РЕЙНОЛЬДС
ВЕНДЕТТА МАШИН
Биллу Шейферу
Коммуникационную и механическую инфраструктуру Сверкающего Пояса облюбовали два ожесточенно соперничающих, враждебных людям искусственных интеллекта, Часовщик и Аврора, названная по имени молодой девушки, чье когда-то безвозвратно загруженное в цифровой субстрат сознание послужило основой нынешнего могущества. Руководство Брони прекратило потенциально опасные поиски методов их локализации, но несогласная оппозиция тайком продолжила эту работу на стороне, чем воспользовалась Аврора, расставившая ловушку своему противнику, который в результате был уничтожен. Теперь весь Пояс оказывается в руках вздорной и ущербной машинной полубогини, стремящейся к жестокой тиранической власти и собирающейся расправиться с мешающей ей Броней. На выручку приходит живой клон бывшей Авроры, недавняя констебль, а ныне кандидат в префекты Хафдис, которая ценой постоянной угрозы собственной жизни заставляет свою кибернетическую "сестру" уйти из Сверкающего Пояса. Допустивший утечку данных префект Том Дрейфус уходит в отставку и улетает со своей женой Валери на планету жонглеров образами в надежде исцелить ее разум, много лет назад поврежденный Часовщиком.
Перевод: Н.П. Фурзиков
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В Сфере милосердия произошло нечто ужасное.
Талия Нг первой оказалась на месте происшествия. Она прижала руку к горлу, подавляя тошноту. Другой рукой нацепила умные очки, передавая свои наблюдения верховному префекту.
— Я внутри, мэм, — сказала она. — Вам должно быть хорошо видно место происшествия.
— Повернитесь ко мне, — проинструктировал голос у нее в ухе. — Медленнее. Еще медленнее. Почему все не в фокусе?
— Да, мэм. — Талия закашлялась. — В воздухе много дыма. Вентиляторы с трудом справляются с его очисткой.
— Вам нужно дыхательное устройство?
— Нет, мэм. Это довольно плохо, но если эти люди справляются без масок, думаю, что смогу и я.
Ледяные нищенствующие — монашеский орден, который управлял Сферой милосердия, — были заняты устранением повреждений, выносом останков и уходом за теми немногими душами, которые пережили пожар. В их число входили как люди, так и гиперсвины, одетые в зеленые и белые одежды нищенствующих.
Пока Талия осматривалась, ее очки помечали павших и пострадавших.
— Это отвратительно, мэм. То, что кто-то сделал это намеренно... — Она замолчала, ужас был слишком велик, чтобы выразить его словами.
— Отстраняйтесь, Нг, — сказала Джейн Омонье. — Записывайте и помогайте, чем сможете. Бригады медиков и криминалистов уже в пути.
Талия снова закашлялась. Часть дыма исходила от сгоревшего материала Сферы милосердия, но остальная часть представляла собой подкопченную взвесь жареной плоти. Вкус был новым и древним одновременно, как будто ее мозг всегда был настроен на то, чтобы распознавать его.
— Мэм, — сказала она, с трудом сглотнув.
— Почему они не прислали гиперсвина?
Вопрос задала не Джейн Омонье, а нищенствующая, появившаяся рядом с Талией. Это была женщина средних лет с испачканной пеплом кожей и воспаленными от дыма глазами.
Очки указали ее имя в гражданском реестре Брони.
— Я была ближе всех, когда поступил сигнал тревоги, сестра Друзилла. Это мог быть любой из нас, префект-человек или гиперсвин. Мы не делаем различий.
— Это слова для меня, или нас подслушивает ваша начальница? Позвольте мне обратиться к Джейн Омонье лично. — Глядя прямо на Талию, сестра Друзилла придала своему голосу твердость. — Это нападение на нас было предрешено заранее. Мы предупреждали об этом в течение шести месяцев, требуя большей защищенности. Почему вы не прислушались?
— Скажите ей, что мы прислушались, но наши ресурсы не безграничны, — вмешалась Омонье.
— Нас всего тысяча человек, — предложила Талия. — Этой тысячи хватит, чтобы справиться со всеми возможными угрозами в Сверкающем Поясе, со всем, с чем не могут справиться констебли. Но при всем желании мы не сможем быть везде одновременно. И с тех пор, как разразился кризис Кранаха... — Она поморщилась от собственного необдуманного выбора слов. — Мы подсчитываем многочисленные угрозы и множество возможных целей, и с каждой эскалацией проблема становится все хуже.
Сестра Друзилла оглядела окружающую их бойню: обгоревшие, искореженные, обугленные и дымящиеся тела, оплавленную архитектуру, ущерб, причиненный вторичными пожарами и взрывами, вызванными продолжающейся цепью разрушений.
Она прикоснулась рукой к снежинке, вышитой у нее на груди.
— Значит, ваша политика заключается в том, чтобы стоять в стороне и наблюдать... до тех пор, пока не будут приняты меры в связи с подобными угрозами?
— Жаль, что я не могу предложить больше, сестра.
— Это все, что вы можете пожелать?
— Не стоит извиняться за систему, навязанную нам демократическим волеизъявлением граждан, — вставила Омонье.
Талия вложила в свой ответ некоторую властность. — Сестра, будьте благодарны, что мы вообще здесь оказались. Мои коллеги вскоре прибудут в полном составе. Будьте уверены, наше расследование будет чрезвычайно тщательным. Я должна спросить: вас предупреждали перед стыковкой капсулы?
— Какая разница теперь, когда вред причинен?
— При всем уважении, сестра, это решать мне. Было ли что-нибудь необычное?
Вздох. — Нас предупредили за несколько минут — обычная ситуация. Когда беглецы обращаются к нам, у них редко бывает время на разработку тщательно продуманных планов. Конечно, наши подозрения усилились из-за угроз в наш адрес — вот почему мы просили о дополнительной защите, — но все, что относилось к этой капсуле, казалось подлинным. — Сквозь ее маску прорвалось отчаяние. — Если мы что-то пропустили, что-то, что мы должны были увидеть...
— Этого не могло быть, — твердо сказала Талия. — Те, кто сделал это с вами, должны были убедиться в этом.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы выявить их?
— Мы уже работаем над этой проблемой. Думаем, что они использовали м-маску, чтобы скрыть передвижения капсулы, пока она не оказалась совсем рядом с вами.
— Я понятия не имею, что это такое.
— Что-то вроде экрана невидимости из оболочки трансформируемой материи. Это контрабандная технология, но она легко доступна сотням семей и концернов в Сверкающем Поясе.
— Но вы их найдете.
Талия попыталась найти ответ, который не был бы ложью и не обещал бы слишком многого. — Это нападение было частью серии обостряющихся разногласий, в которую были вовлечены многие действующие лица. Мы постараемся выявить всех виновных. Однако наша главная задача — остановить насилие на всех фронтах.
— Вы уклонились от ответа на мой вопрос.
— Мы задействуем все наши ресурсы, — подтвердила Талия. — И никто из нас не успокоится, пока вы не получите ответ.
— Отлично сработано, Нг, — раздался голос у нее в ухе.
Талия вытащила из кобуры свою ищейку и показала ее сестре Друзилле. — Я собираюсь отправить это устройство на сбор улик. Вам не нужно беспокоиться из-за нее.
Сестра Друзилла усмехнулась. — Я только что видела, как заживо горели мои лучшие подруги, префект Нг. Они у меня в ноздрях. Как вы думаете, что сейчас может меня встревожить?
Талия не ответила. Она включила тяговую нить ищейки и отправила ее прочь, превратив в размытое пятно мерцающего серебра.
Джейн Омонье плавала в невесомости, слушая и наблюдая аудиовизуальный поток от Талии Нг.
Большая сферическая комната, в которой она парила, имела единую сплошную внутреннюю поверхность, охватывающую ее от полюса до полюса. Поверхность была покрыта мозаикой видеозаписей: изображения и сводки о состоянии десяти тысяч орбитальных поселений, находящихся в ее ведении. Она даже выделила место для дюжины или около того отделившихся во время кризиса сепаратистов. У Брони не было официальной юрисдикции над этими непокорными единицами, но она по-прежнему считала их своими детьми.
За этим "одеялом" непрерывно работали алгоритмы. Они оценивали показатели каждого канала и присваивали каждому орбиталищу определенный вес. По мере развития событий некоторые каналы увеличивались в размерах, в то время как другие уходили на задний план, превращаясь в крошечные цветные пятна. Если что-то требовало, чтобы она немедленно обратила на это внимание, то все одеяло двигалось, создавая головокружительное ощущение, что вся вселенная вращается вокруг парящей в воздухе женщины в центре внимания.
Именно это и произошло со Сферой милосердия.
Это было вспомогательное строение при хосписе Айдлуайлд, которым управлял тот же орден Ледяных нищенствующих. Это был маяк доброты, храм образа жизни, в котором гиперсвины и обычные люди считались равными, и им предоставлялись все возможности для сосуществования, процветания. Толерантность, открытость и всепрощение были нормами. Это был лучший образец Сверкающего Пояса, и Омонье надеялась прожить достаточно долго, чтобы увидеть его расцвет.
Естественно, он стал мишенью.
Шестью месяцами ранее один из Брони — префект-гиперсвин по имени Мизлер Кранах — совершил жестокую и неспровоцированную самоубийственную атаку на орбиталище. Поскольку последствия инцидента ширились, Омонье, естественно, решила усилить наблюдение за потенциальными объектами нападения, такими как Сфера милосердия. Проблема заключалась в том, что их было слишком много, чтобы какому-то из них уделять особое внимание. Слишком много объектов, слишком мало префектов, еще меньше кораблей для их перемещения.
Оглядываясь назад, можно сказать, что это замечательная вещь.
— Завершаю осмотр первого сегмента, мэм, — раздался в наушнике голос Нг. — Больше всего жертв было здесь, но второй сегмент также получил серьезные повреждения. Есть сообщения о жертвах вплоть до третьего сегмента. Сейчас прохожу дальше.
— Спасибо, Нг. Вы больше не останетесь там в одиночестве. Внутри должны быть усиленные технические и медицинские подразделения... — Омонье остановилась. — Я перезвоню вам, Нг.
— Мэм?
— Новая ситуация, Нг. Продолжайте в том же духе.
В течение одной секунды в помещении появилось совершенно другое сообщение.
Это было невозможно. Алгоритмы допустили один из своих редких сбоев... конечно же?
Что же могло затмить события в Сфере милосердия, когда не прошло и часа с начала злодеяния?
Однако что-то произошло.
— Стадлер-Кременев, — прочитала Омонье вслух, пока лента сама себя услужливо комментировала. — Я вас знаю, — одними губами произнесла она, и какая-то слабая связь всплыла в ее памяти. — Что же это такое?..
Но ей не нужно было размышлять. Рядом с изображением серого объекта в форме колеса в режиме реального времени в аннотации уже содержался ответ на ее следующий вопрос.
В Стадлер-Кременев направлялась префект — Ингвар Тенч.
И в жилах Джейн Омонье застыла кровь.
Она постучала по наушнику.
— Омонье вызывает Ингвар Тенч. Ответьте немедленно, пожалуйста.
Тишина.
— Ингвар. Ответьте мне. Если не можете мне ответить, измените курс.
Она просмотрела сводку о состоянии, желая внести какие-либо изменения.
Ничего не изменилось.
— Дежурный по доку.
Ей немедленно ответил тонкий мужской голос. — Тиссен, мэм. Чем могу вам помочь?
— Надеюсь, очень скоро. Ингвар Тенч, по-видимому, находится на пути в охраняемое орбиталище, Стадлер-Кременев. Вы были на дежурстве, когда она регистрировалась на вылет?
— Да, мэм, восемь часов назад. Я следил за расписанием, чтобы убедиться, что у нас есть для нее свободное время.
— Она выходила одна?
— Да. Тенч, как обычно, была разговорчива. И не упоминала о посещении кого-либо или чего-либо из карантинного списка.
— Тиссен, мне нужно, чтобы вы взяли под контроль транспортное средство Тенч. Сделайте это немедленно. Направьте ее судно на любой курс, кроме Стадлер-Кременев.
— Одну минуту, мэм.
Она услышала, как Тиссен отдает распоряжения подчиненным в стыковочном отсеке. Голоса перекликались. Сначала они были нормальными, но после нескольких разговоров она уловила постепенно растущее беспокойство.
Что-то было не так.
— Тиссен? — нажала она.
— Мы не можем остановить этот катер, — сказал он. — Он собирается причалить.
Дрейфус стоял по колено в толпе раздраженных младенцев.
Технически они были вовсе не младенцами, а скорее взрослыми людьми, которые подверглись принудительному регрессу развития к детскому телу-шаблону, попутно утратив большую часть своих высших умственных способностей. Они жили в мире базовых потребностей и реакций: голода, радости, ярости, с небольшим количеством языка и понимания, достаточным для того, чтобы удовлетворить основные требования демократического участия и заслужить статус полноправных и уважаемых граждан Сверкающего Пояса, обладающих всеми правами, которые пришли с этой ассоциацией.
Дрейфус все это знал. Однако, насколько он мог судить, и особенно теперь, когда он был в гуще событий, они все еще оставались сердитыми детьми.
Он спланировал все просто и без осложнений. Улицы Гревенбойха были почти пусты, когда он проходил по ним, направляясь к ядру голосования. Он спокойно занимался своими делами. Проверки оказались успешными, и он начал обратный путь к стыковочному узлу.
Вот тогда-то все и пошло наперекосяк.
Без предупреждения в центр орбиталища хлынули тысячи граждан размером с младенца. Сначала Дрейфус предположил, что он был объектом их беспокойства. Но по мере того, как их становилось все больше и больше — они передвигались по движущимся дорожкам, эскалаторам и миниатюрным системам общественного транспорта, — он понимал, что их интерес к нему преходящ, что это всего лишь деталь, которой нужно уделить внимание на пути к чему-то другому.
Каждый ковыляющий горожанин младенческого роста нес какую-нибудь игрушку, которую либо собственнически сжимал в руках, либо она сама цеплялась за своего подопечного мягкими пушистыми лапками и хвостиками. Игрушки что-то шептали своим друзьям-людям, и в их преувеличенно расширенных глазах и дрожащих уголках рта сквозило беспокойство. Дрейфус приказал своей ищейке обнюхать местную кибернетическую среду и обнаружил множество искусственных интеллектов эпсилон-класса. Он почувствовал, как их искусственная тревога потрескивает в воздухе, исходя от них, как слабый электрический туман. Они жаждали хоть какой-то уверенности, которую не могли дать им люди-хранители.
Или не хотели.
Малыши теснились, протискиваясь со всех сторон. Идти становилось все труднее и труднее, и теперь приходилось бороться с собой, чтобы не оттоптать крошечные пальчики ног и не споткнуться. Дрейфус был невысоким мужчиной, но по сравнению с младенцами его массивное телосложение вполне могло сойти за телосложение людоеда.
Он остановился, приложил ладонь рупором ко рту и воскликнул, перекрывая нарастающий гнев толпы:
— Граждане!
Никакой реакции, поэтому он набрал в легкие побольше воздуха, как только мог, и проревел:
— ГРАЖДАНЕ!
Его голос охрип. Лучшее, что он смог выдавить из себя после этого, была отрывистая декламация.
