— Всё-таки здорово, что у Хогвартса такой директор, как Дамблдор, — Гермиона задумчиво вертит между пальцами цепочку хроноворота.
— Ага, — тут же соглашается Гарри, — по-моему, лучше его людей вообще не бывает. У него просто нет недостатков.
— Да, он замечательный. Но, знаешь, Гарри, моя мама говорит, что людей совсем без недостатков не бывает.
— А я считаю, что бывают! — взгляд Гарри становится слегка упрямым. — Вот скажи мне, какой недостаток есть у Дамблдора? А?
— Мне надо подумать.
— Думай, думай. Только ничего ты не придумаешь, вот что!
— А вот и придумаю! — Гермиона сдвигает брови и морщит лоб.
На какое-то время воцаряется молчание. Потом она поднимает указательный палец вверх.
— Я придумала. Но это тебе не понравится. Честно говоря, мне и самой это не нравится, но раз уж ты сказал, что у меня ничего не получится, придется тебе ответить.
— И какой же у Дамблдора недостаток?
— Он старый, — говорит Гермиона тихо, и приходит черед Гарри задуматься.
— Разве он виноват в том, что он старый? — наконец говорит он. — А раз не виноват, значит, это не недостаток.
— Ну-у, — тянет Гермиона и выпаливает первое, что пришло на ум, — у него длинная борода!
Гарри заливисто смеется, покачиваясь на месте.
— Ну, ты скажешь тоже! Длинная борода! Ха-ха! Вот это недостаток!
— А что, недостатки внешности мы же не исключали? Нет.
— Гермиона, ты о чем? Какие еще недостатки внешности? По-моему, борода — это круто!
— Что хорошего в бороде? Тем более, в такой длинной.
— Да ну тебя! — Гарри машет рукой. — У меня вот волосы на макушке торчат, тоже недостаток, по-твоему? — он продолжает широко улыбаться, приглаживая собственные волосы.
— Да ты вообще — один сплошной недостаток, Гарри Поттер! — машет она на него рукой.
— Хочешь сказать, в моей внешности — сплошные недостатки?
— Ну... не сплошные. Но есть.
— Ну-ка, ну-ка, перечисли, очень интересно.
— Это не очень вежливо, между прочим. Я не буду.
— А если я хочу, чтобы ты перечислила? — он смотрит на нее с долей озорства во взгляде.
— Зачем?
— Просто. Хочется знать, что обо мне думают...
— Договаривай. Я знаю, что ты хотел сказать. 'Хочется знать, что обо мне думают девочки', не так ли?
— Пускай и так. И девочки тоже. Интересно же. Вдруг я, как ты выразилась, один сплошной недостаток?
— Нет, Гарри, если подумать, недостатков в твоей внешности не так много.
— И-и?!
Она пожимает плечами.
— Ну, если ты так хочешь. Ну, например, ты слишком худой. То есть... не слишком. Такой... худенький.
— Ага.
— И еще... ты не очень высокого роста. Не то, чтобы маленький, но невысокий.
— Так.
— И еще твои волосы всегда топорщатся во все стороны.
— Я это уже говорил.
— Зато я не говорила. Тебе хватит?
— Нет. Я хочу услышать весь список.
— Ты неопрятный. Вечно у тебя незаправленная рубашка свисает. До Рона тебе, конечно, далеко, но ты тоже хорош.
Он издает что-то похожее на мычание.
Она мнется какое-то время.
— Всё, Гарри, это какая-то ерунда! Я больше не хочу об этом говорить!
— Ну же, Гермиона! — он обиженно поднимает брови.
— Хорошо, — похоже, она несколько раздражена, — ты сам хотел это услышать. Еще твой шрам.
Она касается своего лба в том месте, где у собеседника расположена багровая молния.
Он молчит. Пожимает плечами.
— Пожалуй, ты права. Но у меня есть кое-какие оправдания, — он чешет в затылке. — Маленький и худой я, потому что мои опекуны не очень-то меня кормят. Видела бы ты моего кузена Дадли. Ел бы я столько, сколько он — ты бы сейчас говорила, что я жирный и здоровый. Рубашка у меня наружу, рукава свисают, шнурки развязываются, потому что я за Дадли донашиваю его вещи — а он здоровый, я тебе говорил. Без шрама бы я, конечно, обошелся, это правда. Не хотел его получать. Но еще меньше я бы хотел, чтобы мои родители погибли в ту ночь, когда я его заработал. Остаются волосы. Да, на это сказать нечего. Если только их совсем обстричь, как ты думаешь?
Она никак не думает. По мере того, как он говорит, у нее между бровей залегает глубокая складка, губы начинают дрожать, пальцы сжимаются в кулачки и на ресницах уже готовы повиснуть первые слезы.
— Гарри, прости! Прости меня! Я, похоже, сама не понимая, наговорила ужасных гадостей. Я просто сказала, как это выглядит со стороны, и всё, я не хотела тебя обидеть, честное слово!
— Я знаю, что ты не хотела, — он поднимает брови, — я же сам тебя попросил мне сказать. Ты не виновата.
— Нет, Гарри, я виновата, — она всем своим видом показывает, как она виновата. — Хочешь, я расскажу тебе о твоих достоинствах, Гарри? Хочешь?
Он быстро пожимает плечами, склонив голову на бок, показывая, что он не против, но настаивать не собирается.
— У тебя чудесные глаза, Гарри! Просто замечательные. Глубокие, и ярко-зеленые, как будто изумрудные. Это очень красиво.
Он моргает, видимо, пытаясь представить, что такое глубокие глаза.
— У тебя красивая осанка. Когда ты идешь, сразу видно, что ты себя в обиду не дашь. Не знаю как, но это видно.
Он машинально расправляет плечи, вызвав у нее насмешливую улыбку.
— У тебя сильные ладони...
Он смотрит на свои ладони, снизу, сверху, смешно двигает пальцами.
— Правда?
— А как бы ты иначе так хорошо держал метлу?
— Ну да, — соглашается он, энергично кивая.
— Твои губы. Они могут быть очень твердыми, сжатыми, когда ты что-то отстаиваешь, а могут быть мягкими, почти детскими.
Он хватает себя пальцами за губы, оттягивая нижнюю и улыбается, заставляя ее хихикать, настолько смешная у него выходит при этом физиономия.
— У тебя подбородок красиво очерченный, прямой нос, и вообще... у тебя красивое лицо. Да, — она как будто подтверждает это для себя, — красивое лицо.
— Красивое лицо — это важно для девчонок, — изрекает он глубокомысленно.
— Ну тогда ладно, достаточно. Я и так уже тебя расхвалила дальше некуда. Может быть, теперь что-нибудь скажешь про меня?
— Про тебя?
— Ну да. Какие у меня недостатки?
Он смотрит на нее очень внимательно, несколько десятков секунд, так, что ей становится неуютно, и она начинает ерзать на месте.
— Гарри! Ну, чего ты молчишь?
— Как чего? Я ищу недостатки.
— Ага, хочешь сказать, их так много, что столько времени надо, чтобы о них всех подумать?! — восклицает она с обвиняющим взглядом.
— С чего ты взяла? — он растеряно разводит руками. — Как раз наоборот. Я всё думаю, думаю, и никак не могу ни одного найти.
— Ну, конечно, — косится она на него недоверчиво.
— Ага. Точно. У тебя нет недостатков! — заключает он.
— Ты так говоришь только из вежливости. Боишься меня обидеть.
— Нет. Не из вежливости. Как есть, так и говорю.
— Перестань, Гарри! Так нечестно. Я, между прочим, сказала тебе всё откровенно.
— Но я правда не могу их найти. Недостатков, — он прижимает руку к груди.
— Ты просто вредничаешь, Гарри! Не бывает так, чтобы не было недостатков. И у меня они есть. Полным полно.
— А я не вижу.
— Не видишь?! Ты еще и врун. Мои волосы — разве не недостаток?
— Волосы? — он пожимает плечами. — Но их же можно причесать. Разве это недостаток? Зато они у тебя длинные и волнистые, и из них можно сделать любую прическу, если захочешь.
— Ну, хорошо. А мой рост. Я — малявка.
— Ты — девочка. А для девочек разве важен большой рост? По-моему, наоборот, это не очень хорошо.
— Я тощая! — она всё больше распаляется.
— По-моему, девчонки больше всего на свете боятся стать толстыми. Так что это не недостаток. К тому же, не такая ты и тощая. Просто у тебя всё маленькое...
Она вскакивает с места, уперев руки в бока, с гневным выражением на лице и румянцем во все щеки.
— Что означает это заявление, Гарри Поттер?!
— Эй, ты чего? — он смотрит на нее растерянно и жестом показывает маленькое расстояние между большим и указательным пальцами. — Я имел в виду длину. А ты что подумала?
Она усаживается обратно, смотря на него с крайним подозрением, румянец продолжает пылать на щеках. Но потом слегка успокаивается и продолжает.
— Мои ладони, — она демонстрирует ему ладони, — посмотри на них. Они как у ребенка!
— Можно подумать, ты очень взрослая! — восклицает он с веселой усмешкой. — И вообще, какая вся, такие и ладошки.
— В каком смысле?
Вместо ответа он снова демонстрирует ей короткий отрезок между большим и указательным пальцами. Она хмурится.
— Я постоянно хожу заляпанная чернилами. Даже лицо.
— Ну, ты нашла тоже недостаток! Трудно смыть, что ли?
— Не знаю, всё равно ты не прав, Гарри! Если так рассуждать, можно про любого сказать, что у него нет недостатков.
— Не про любого.
— Про любого.
— Ну, назови. Назови другую девчонку.
— Сплетничать нехорошо!
— Мы и не будем сплетничать. Сказать о недостатках — это не сплетничанье. Вот когда начинают говорить о том, кто с кем целовался, тогда да... — он осекается.
— Гарри! — она смотрит на него с удивлением и возмущением. — Что это еще за разговоры?!
Он отмахивается.
— А то ты не знаешь! Живешь в одной комнате с Лавандой и Парвати, и не знаешь, как они сплетничают.
— Гарри!
— Вот! — он указывает на нее пальцем. — Я сейчас и говорю о недостатках.
— Мы обсуждали внешние недостатки.
— Хорошо. Так назови имя. Ты говорила, что так про любого можно сказать.
— Хорошо! Ладно. Ну, пусть будет Лаванда.
— Лаванда? — он чешет в затылке, — у нее широкое лицо. И слишком маленький подбородок.
Она приподнимает брови от удивления.
— Ла-адно. Сестры Патил?
— У них глаза слишком круглые. Такие, знаешь, навыкате, — он хихикает. — И еще переносица вот здесь, некрасивая.
— Переносица?! С ума сойти! Ладно, пускай будет... Джинни Уизли?
— Она же еще малышня. И потом, она сестра Рона. Ну, если тебе так хочется... У нее слишком острый нос. И глаза маленькие. И вообще, у нее маленькое личико.
— Так-так-так. Сьюзен Боунс?
— Толстая, — он кривится.
— Тебе не стыдно? О'кей, Ханна Эббот?
— Очень бледная. Лицо плоское. Некрасивая вообще.
— Панси Парк...
— Гермиона! Ты бы еще Миллисенту Булстроуд назвала.
— Хорошо, хорошо. Тогда Гринграсс. Дафна Гринграсс?
— Мм... Она слишком холодная. Взгляд как две льдышки. И длинная. Каланча.
— Тогда... — Гермиона хитро прищуривается и делает паузу, — Чоу Чанг?!
— Ага! — Гарри приоткрывает рот, до того сильно его озадачивает вопрос. — Ну, глаза узкие, скулы широкие.
Гермиона смеется.
— Она же азиатка. Конечно у нее узкие глаза. Разве это недостаток?
— Мм, н-ну, в принципе, да!
— Да?! — на этот раз Гермиона открывает рот, но от удивления.
Он быстро кивает.
— Ну, вот у тебя, например, большие глаза — это достоинство. Очень красивые. А у нее — нет.
— Ладно, Гарри, я всё поняла. Ты просто болтун! Ты любой другой девочке скажешь, что у нее нет недостатков, а для меня они сразу же найдутся.
Он вытаращивает глаза.
— Гермиона, ты что?! Ты что правда думаешь, что я еще с кем-то из девчонок буду обсуждать такие вещи?!
Она смотрит на него исподлобья, но на ее губах играет улыбка.
— Ну да, это вряд ли. И всё равно ты говоришь глупости. Если у человека нет недостатков, значит, он выглядит идеально. Разве я выгляжу идеально? Подумай сам.
— Значит, да, — он разводит руками — 'а что я могу с этим поделать'.
Она покачивает головой с иронической улыбкой.
— Ты болтун! И заставил меня участвовать в сплетничанье, к тому же.
— Я же тебе говорил, Гермиона, что это не сплетни. Сплетни, это когда...
— Я слышала! Незачем повторять всякие глупости. Вместо того, чтобы делать домашние задания, прислушиваешься к... разной ерунде!
— Ну а что я могу поделать, если вокруг болтают? Всем рот не заткнешь же. Можно подумать, ты сама не слушаешь.
— Я! Не слушаю! — она возмущенно вскидывает подбородок.
— Ну, тогда ты освоила персональные заглушающие чары.
— Нет, я не освоила, Гарри Поттер, но меня с детства учили, что прислушиваться к сплетням — нехорошо.
— Ладно, Гермиона, я понял. Ты делаешь вид, что не слушаешь. Могу себе представить все эти балабольства между Лавандой и Парвати. Часами. Кто, с кем и когда.
— Гарри! — она снова вскакивает. — Я не желаю больше говорить на эту тему!
— Хорошо, хорошо, только не сердись. Хочешь, давай еще поговорим о тебе.
— Нет! И о себе не хочу.
— Тогда о ком?
— Ни о ком. Просто помолчи.
Они замолкают. Он прикрывает глаза, прислонив голову к стволу дерева, она смотрит вперед, но взгляд ничего не видит, а только выдает напряженное размышление.
— Придумала! — издает она неожиданный возглас.
Он открывает глаза и недоуменно хмурит брови, смотря на нее.
— Я точно знаю, какой у меня есть недостаток, против которого ты не возразишь.
— Говори.
Вместо ответа она поднимает верхнюю губу и демонстрирует передние зубы.
— Я бы не сказал, что это недостаток внешности, — он задумчиво кривит уголок рта, — вообще-то, зубы обычно не видны.
— Ага, тебе нечего сказать! Признай, что у меня есть недостаток.
— Нет, не признаю, — он крутит головой.
— Почему это? Тебе же нечего ответить.
— Потому что, на самом деле, это достоинство.
— Болтун, болтун! Какое же это достоинство?! Из-за них меня дразнили бурундуком.
— Это достоинство, просто ты об этом еще не знаешь, Гермиона.
Она растеряно смотрит на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Прости, не скажу.
— Ага, я так и знала! Тебе нечего сказать. Болтун! — и она даже показывает ему кончик языка.
— Гермиона, я бы сказал, если бы не боялся.
— И чего же такого ты боишься?
— Тебя я боюсь, что же непонятного?
— Меня?! — она тыкает пальчиком себе в грудь.
— Ага, — кивает он, — я скажу, а ты мне наколдуешь рога или хвост. Или треснешь по башке, как Малфоя.
— Значит, это какая-то гадость? Это какая-то гадость, Гарри Поттер, я вижу это по твоим глазам!
— Это не гадость, но ты всё равно разозлишься.
— Я всё поняла. Нет, не надо мне ничего говорить. Это гадость.
— Ну, тогда ты согласна с тем, что это достоинство?
— Нет, я не согласна. Но и гадости слушать не хочу.
— Это не га...
— Замолчи!
Несколько минут они снова сидят в полной тишине. Наконец, она взрывается.
— Ну ладно, ладно, ладно! Говори!
— И ты не рассердишься?
— Нет, не бойся.
— Точно?
— Гарри, я тебя сейчас прибью!
— Хорошо. Дело в том, что... Вот ты говоришь, что надо затыкать уши, а иногда можно услышать и кое-что полезное из всяких таких разговорчиков. Я вот, например, слышал, что когда такие зубы, как у тебя, ну... чуть-чуть длиннее... то...
— То-о?!
Он выдыхает.
— То поцелуи лучше получаются.
Ее глаза резко расширяются, становясь совсем громадными, щеки снова заливает румянец, она шумно набирает в грудь воздуха, чтобы выкрикнуть что-то, но он не позволяет этого сделать, внезапно наклоняясь к ее лицу, и прижимается губами к ее губам, запечатлевая короткий, но сильный поцелуй.
— Это достоинство, Гермиона, поверь мне...
