Иная

Источенная, истончённая

Она проиграла. Это было невыразимо болезненно и странно — для неё, воображавшей себя сильнейшей не то что в этом листе реальностей, а — в обозримом мультиверсе. Но она проиграла. Её сила, Сила с заглавной буквы, обретённая в опаснейшем странствии за пределы выразимого мироздания, — подвела в решающем сражении. Сила её способна стирать целые вселенные, одним касанием растворяла само существование, ветром совершенного забвения готова была уничтожить родной лист реальностей, чтобы разрушить сами причины и перевернуть следствия, переписать все события. Чтобы изменить то, что сделало её такой, а не другой!

Отменить собственную судьбу она желала. Избавиться от дара, вышедшего из-под контроля. Дара, что зовётся иномагией — тёмной, эфемерной стороной чудес... Дара, в её случае настолько могущественного, что пожирал само «я», саму её сущность, и даже новообретённая Сила позволяла на время лишь «забывать» о гибели души, о том, что она должна была уже тысячи раз сгинуть, пропасть бесследно, как бесчисленные иномаги до неё — и иномаги после. Если устранить сами причины, если стереть всё, что позволило иномагии возникнуть!..

В «не-месте» за кромкой реальностей столкнулась она с защитником листа — хранителем, старым другом, названным братом и первым учителем. И неожиданно для неё оказалось, что у него есть собственная Сила, Сила ранее сокрытая, Сила, полученная от кого-то великого, — Сила, равная её. Их столкновение было невероятным и неописуемым для смертных. О том, что смертные назвали бы его подвигом, никто не узнает. Он висел в окружении потоков её Силы и перенаправлял их, поглощал, блокировал, и сколько времени длилось её нападение и сколько заняла его защита — неизвестно, неопределимо, забыто навсегда. Может быть, само понятие времени было вычеркнуто, а потом возвращено — кто знает?

Он не атаковал её в ответ. Просто стоял и отражал её атаки — невозмутимо, как скала. А рядом с ним стояли сущности и существа, возвращённые из небытия только затем, чтобы сдерживать её. И тогда она поняла, что проиграла. Она никогда не доберётся до причин. Никогда не сотрёт иномагию, не избавится от дара, поглощающего её суть. Но он предложил ей выход. Не обязательно было стирать иномагию — достаточно ослабить её. Когда-то раньше её дар не ел её саму, был слабее, был послушнее, пусть и не позволял вращать миры вокруг себя. Она согласилась. Стёрла Силой саму свою Силу и, вместе с тем, дар таким образом, каким он показал. Его же Сила, в свою очередь, помогла ей не стереть саму себя. Он пустил её обратно в лист — пустил, как будто она знала, что делать дальше.

Учитель улыбнулся лишь тогда на немой вопрос. Обладатель Силы в равной мере тёплой и безумной, он верил, что она справится сама. Найдёт, что делать дальше. Указал ей направление на далёкую-далёкую реальность, в которой однажды родилась, да вручил несколько вещей, которые могли бы натолкнуть на мысль.

Она побрела вперёд. Всё ещё могучая, пусть и далёкая от себя-до-забывания, думала, что не хочет больше власти над реальностями и нереальностями. Эта власть обернулась жадной пастью, разрывающей душу. Пропастью, у которой нет дна. Иномаги называли её «бездной», вкладывая особый смысл. Ещё чаще не называли — не потому, что называние могло бы привлечь внимание. Бездна не внимала. Это больше суеверие, примета. Чем реже называешь, тем позже оно до тебя доберётся. Она же... она же буквально вырвала из бездны свою Силу, победила её в некотором роде — но и проиграла вместе с тем.

Она шла вперёд, не особенно обращая внимания, что это за «вперёд», давно сойдя с пути, что указал учитель. Под её ногами сама собой формировалась тропа, чтобы за спиною исчезать. Было темно, и порывы леденящего ветра заставляли чувствовать себя реальной. Настоящей. Иномагия истощает настоящесть. О некоторых вещах не знала и она-прошлая. Природа иномагического дара была вне и её, и учителя, и других... бывших соратников понимания. Она лично считала, что это не «дар» в смысле прибытка, а утрата — утрата целостности самой души.

Иномаг немного ненастоящий — и посему может стать мостиком между настоящим, реальным и ненастоящим, инореальным. Она жаждала вернуть всю настоящесть, «забыть» о том, как бледнеет собственное существование, как тускнеют чувства, как для того, чтобы почувствовать боль, требуется буквально проворачивать в себе нож, а удовольствие... ну, она пробовала то, что сейчас вызывает тошноту.

Если бы не учитель, она бы вернула себя. Или нет. На самом деле, она не знала. Это был порыв души, попытка отчаяния. Она понимала его. Он защищал тех, кого ценит... или тех, кого хотел использовать. Он был её учителем, но вместе с тем и другом. Он первый признал её как равную, но никогда не был ей равен в смысле понимания. Он понимал её, она его — не до конца. Впрочем, понимал ли он её на самом деле или она выдумала себе это? Мог ли иномаг, зашедший так далеко, как она, понять хотя бы самого себя? Тем не менее, в нём была глубокая загадка, некий мотив, который все прочие упускали из виду. Она знала, но ей было всё равно. Она верила ему. Поверила и сейчас, отрезав себя от Силы. Ни действием, ни намерением не причинил он ей вреда, не говоря уж об убийстве, хотя она бы на его месте... А он — помог вернуться в норму.

Не навсегда. И он, и она это понимали. Или её снова сожрёт бездна, и на этот раз не будет никакой Силы, чтобы «забыть» об этом, или она найдёт якорь. И если честно, ей было как-то всё равно. Сожрёт — и сожрёт. Это небольно, она знает. Тускнеют чувства, эмоции и мысли. Следом — всё вокруг. Потом потускнеет память, и сознание — нет, не погаснет. С ним случится что-то иное, инореальное, что настоящему, реальному человеку — не постичь. Несколько раз оказывалась она на грани, но отголоски ощущений — одновременно бесконечно тусклых и бесконечно ярких, не передаваемых языками смертных — не запомнились. Запомнилось, что они были — да и только.

Ветер, темнота и тропа под ногами. Она не пыталась осветить окружение, хотя могла. Здесь, в общем-то, и не было ничего, кроме теней, отголосков реальных мест. Это «место» было своеобразным отстойником, в который улетучивались впечатления, мыслеобразы, эмоции, фантазии и сны обычных людей. Ненастоящее место — но она управляла ненастоящестью, и если окружить себя нереальностью, точно щитом, то можно перемещаться по таким «местам». Эти... отстойники разделяли собой разные линии реальностей внутри листа, и иномаги-странники, склонные к манипуляциям со сферой разума, использовали их, чтобы перейти из линии в линию, из реальности в реальность. У иномагов других сфер — другие пути по умолчанью.

Иногда её окатывала жаркая волна воспоминаний, перемешанных в отвратительную кашу. Это следы линий реальности, угасших навсегда. Такое случается — есть множество причин, и самая простая — умерли все люди. Без людей (или иных разумных, но она, будучи человеком, не особо интересовалась другими видами) реальности рассеивались, выталкивая наружу остатки — как там это новое меткое словечко? — ноосферы. Иногда иномаги помогучей «отходили чуть назад» и пытались сохранить какую-нибудь линию. Или, напротив, разрушали вполне стабильную — не обязательно всех убивать, есть способы... похуже. Она так делала. Чего только ни делала в попытках реальной снова стать!

Какой-то частью себя она сопротивлялась неизбежному. Сопротивлялась жадной пасти. У иномагов было много способов сохранить себя, уберечь от опасностей «иного» и, конечно же, от бездны. Самые сложные способы включали в себя махинации с собственным разумом и чувствами. Некоторые практики она выполняла полурефлекторно, другие, пообъёмней, несдавшаяся её часть методично продолжала и продолжала делать... Фокусировка чувств, отрицание слабых ощущений, отталкивание «не своих» ассоциаций, ненавязчиво стучащихся в мысли, — и многое другое. Это не решало общую проблему, а лишь откладывало конец.

Она ведь, на самом деле, устала сражаться, устала терять себя по кусочкам, вырывать эти кусочки из чуждой утробы и, сочащиеся кровью, приращивать на место. Такова цена могущества, за которое душою платишь. Когда-то раньше она была счастлива и плата казалась так, мелочью. А когда зашла слишком далеко, было уже не до рефлексий. Спастись бы! И вернуть яркость жизни — хотя бы на миг, любой ценой!

А теперь она идёт и идёт в никуда. Время не имеет здесь особенного значения — время линий реальности, порой посверкивающих миллиардами разумов вдали, здесь не идёт, а развёрнуто во всей длине. При желании она может войти в любой миг любой реальности, да только вот зачем? Метавремя тоже тянется по капле. Она не настолько настоящая, чтобы стареть, не настолько живая, чтобы устать от бесчисленных воспоминаний. Её жизнь была не такой уж и долгой, но отнюдь не горением костра — вспышкой ядерного пламени! Ей было о чём вспомнить.

Кое-что истёрлось. Имя, например. Она не помнила имени. Ни своего, ни той деревни, где родилась, ни племени. Образы стояли перед глазами как живые, а имена — пропали. Помнила, как в ней обнаружили «колдовство» — не тот «верный» дар, которым обладали единицы из шаманов, а тёмную сторону — способность насылать кошмары или бродить живою в мире духов. В мир духов она и сбежала. Духи были отнюдь не добрыми предками, а злыми и голодными тварями. Тогда она впервые узнала, насколько приятно убивать врага, какова сладость победы и сколько силы можно получить, если съесть чужое сердце — пусть и сердце призрака!

Позже, покинув родную линию реальности, она не иначе как сказочным везением (только это была тёмная сказка для девочки, заляпанной кровью соплеменников) добралась назад. Преодолела само метавремя — до сих пор гадала, как. Раньше появления родной реальности, раньше появления бесчисленных её предшественников — она вернулась в годы, когда лист реальностей ещё не был стар, и прожилки-линии его ветвились споро, чаще рождая героев и злодеев. Мифическое метавремя!

Учитель был тем, кто воспитал её, дикарку с огромным даром, познакомил с такими же, как он, с самыми могущественными во всём листе. Их лица и имена не стёрлись. Они сами? Кто-то умер, кто-то ушёл дальше, куда ей ходу нет, как им нет хода туда, где Забвенье-Силу раздобыла. Вместе и по отдельности они творили великие дела — первые из иномагов. Но всё проходит — прошло и это. Лишь воспоминания кружатся и кружатся внутри...

Из круговорота памяти её вырвал свет. Реальный свет — здесь, в краю остатков! Невольно она повернула в сторону синего солнца — загадочная аномалия была настолько реальной, что едва ли не сдувала покров нереальности. А если сдует — упадёт во мрак и будет падать, пока не натолкнётся на что-нибудь реальное — быть может, на саму Твердь, из которой растут деревья, на чьих ветвях — листья, чьими прожилками линии реальности являются.

Плотнее кутаясь в нереальность, щедрее источая ауру быстро гаснущих мыслей, она добралась до... бабочки? Синяя бабочка с чёрным узором на крыльях парила в темноте, и была не столько реальней (это тоже), а... плотней? Сложнее? Она никогда о таком не слышала! Бабочка ведь мыслила — флёр её мыслей и чувств, совершенно нечеловеческих, пугал и восхищал одновременно. Это было похоже на шум океана, тогда как обычный человек — редко капающий кран.

Она протянула руку. Бабочка порхнула на ладонь. Страх бабочки на мгновенье ошеломил её, а в следующий миг — спрятала бабочку за пазуху, сосредоточив волю, побежала. Потому что совсем рядом, точно гигантский прожектор, мелькнул конус внимания кого-то настолько же великого, что и бабочка, и она-прошлая, и учитель меркли, песчинками казались рядом. Некто искал бабочку! А она — она почему-то, не иначе как из духа противоречия, отдавать её не пожелала. А может, это оттого, что сама бабочка отчаянно боялась неведомого монстра, и она невольно разделила этот страх?

Она едва успела вспомнить всё, что узнала о Забвенье, о своей Силе — всё, что в себе самой не стёрла. Вспомнила и замоталась, закуталась в тишину, в угасание, в распад мыслей и концептов. Луч внимания прошёл насквозь, но бессильно запутался в плаще, так ничего владельцу и не сообщив. Сказать, что это вымотало — ничего не сказать! Она только что сделала шаг к бездне, ощутила, как растворяется в пелене не только луч, но и кусочек собственной души. Совсем небольно.

Отпустила ауру нереальности и устремилась вниз. После тысяч линий реальности, пронёсшихся мимо, плавно затормозила. К счастью, бабочка неведомым образом держала себя саму — обрушься на неё бабочкин «вес»... Достала бабочку и попыталась... нет, не понять. Понять такое чудо было буквально невозможно — здесь не справилось бы и божество, даже одно из первичных, чистых, не то что новенькие слабые божки! Вместо этого она спросила.

Бабочка ответила. Это не было чем-то величественным — похоже, сущность, лишь для простого смертного выглядящая безобидно, умела адаптировать свои «посылы» для человеческого разума. Бабочка поблагодарила её и предложила кое-что в обмен. «Кое-что»! Это было предложение нового начала, предложенье будущего! Бабочка не умела прятаться, но замечательно искала. За укрытье от охотника (она вдруг осознала, кем мог быть этот охотник — передёрнуло от отвращенья!) — бабочка желала отблагодарить. Пожав плечами, она ответила согласием.

Спустя неведомое метавремя блуждания меж реальностей за бабочкою следом, они прибыли. Ничего особенного — просто след. След чьей-то смерти, который дотаял только что. Бабочка ничего не предлагала — лишь махнула крыльями и скользнула вниз, во тьму. Напоследок она спросила бабочкино имя. Ответ был столь велик, что не удержался в голове, но она постаралась воспроизвести что-нибудь похожее.

— «Вефэа», — шепнула в пустоту. — Я — Вефэа, но это не первое имя, а второе. Первое, личное, ещё должна я выбрать. Что же оставила ты мне, ключ-бабочка, куда же привела? Если бы не ты, я была бы мертва.

Не совсем мертва. Там, на границе, она бы избежала смерти. Использовала бы частицу Силы, о которой забыть — забыла. Наверное, её Силу можно было назвать Летой. Она не собиралась встречаться с бездной снова. Она просто выпьет последний глоток, глоток милосердия. Лета прощает все грехи.

Вефэа внимательно осмотрелась — если это можно назвать осмотром. Иномаг сферы разума, она отлично понимала, насколько её и других иномагов чувства отличаются от чувств цельных душ. Да, они менее ярки, менее полны, но шире и вариативней. Она простёрла своё «я» во тьму, столь похожую на тьму прошлую.

Конечно, отличия есть всегда. Лист велик, и отстойник соединяет его весь — многие идеи отстаиваются здесь веками метавремени, становясь своеобразными ориентирами. На них налипают новые и новые мысли и эмоции, пока, наконец, из такой идеи не родится линия реальности или некое существо. Многие духи, не имеющие отношения к стихиям, происходили именно отсюда. Те, которых пожирала в детстве, — тоже.

Но в этой области отстойника было почти пусто. Вефэа с трудом поймала пару быстро растаявших образов и направилась по их следу к ближайшей линии реальности, призывно светящейся в далёком далеке. Её, Вефэа, иномагических способностей хватало, чтобы улавливать и расшифровывать комплексный шум, подобный морскому прибою или шелесту листьев на ветру, исходящий от линии. Это была полноценная реальность — конечно, не альфа, но бета по стойкости — вполне. Такую уничтожить или создать было бы непросто.